Особо опасен

В ушах гремел ритмичный бас, от которого вибрировал воздух, а в горле пересохло, словно кто-то засыпал туда песка. Он очнулся, сидя в мягком кожаном кресле в вип-зоне ночного клуба, где свет стробоскопов резал глаза, как бритва. Запахи смешивались в едрёную смесь: сладковатый аромат фруктовых коктейлей, терпкий шлейф дорогого парфюма и что-то ещё, химическое, от чего в носу пощипывало. На столе перед ним блестел смартфон, рядом – аккуратные белые дорожки порошка, словно кто-то разметил их с ювелирной точностью. Он моргнул, пытаясь собрать мысли, но те ускользали, как ртуть из разбитого термометра. Кто он? Где он? И почему, чёрт возьми, какая-то девушка так усердно трудится ртом где-то в районе его паха? И нет, не настолько он был не в себе, чтобы не чувствовать, что именно она там делала.

Он скосил глаза вниз. Тёмные волосы, блестящие, как лак, скользили в ритме движений. Японка? Тайка? Со спины не разберёшь – тонкая фигура, обтянутая платьем, похожим на жидкий шёлк, не давала подсказок. В голове мелькнула мысль: "Японки же не особо с гайдзинами… или это стереотип? А вдруг я сам японец?" Он схватил смартфон, включил режим зеркала, и экран отразил лицо – светлое, с резкими европейскими чертами, щетиной на подбородке и слегка покрасневшими глазами. Гайдзин. Точно не японец. Он выдохнул, но облегчение тут же сменилось новой волной паники. Где он вообще? Вокруг мелькали иероглифы на неоновых вывесках – то ли китайские, то ли японские. Нет, точно японские, вон тот знак похож на кандзи, который он когда-то видел… где? Чёрт, память была как решето.

Музыка била по вискам, синтетические биты смешивались с гулом голосов. Молодёжь вокруг танцевала, извиваясь под световыми вспышками, как стая рыб в аквариуме. Некоторые бросали взгляды на их столик – кто с любопытством, кто с завистью, а кто с откровенным осуждением. Девушка, не отрываясь от своего занятия, издавала тихие звуки, почти заглушённые музыкой, и её ногти, покрытые алым лаком, впивались в его бедро, оставляя лёгкий жгучий след. Он почувствовал, как кровь прилила к лицу. "Это что, я теперь публично… вот так?" – мелькнула мысль, но тело, будто живущее своей жизнью, не спешило останавливать происходящее. Вакханалия вокруг затягивала, как водоворот, и в этом хаосе было что-то притягательное, почти гипнотическое.

Он попытался вспомнить хоть что-то. Как его зовут? Как он здесь оказался? В голове всплывали лишь обрывки: звон бокалов, смех, чья-то рука, тянущая его через толпу, и этот порошок, который он, кажется, вдохнул, не особо задумываясь. Пальцы скользнули по столу, наткнувшись на холодный край коктейльного бокала, где ещё плавали кубики льда, тающие в ярко-зелёной жидкости. Он поднёс бокал к губам, но вкус оказался приторным, с ноткой химии, как дешёвый сироп. Взгляд упал на бар, где бармен в белой рубашке жонглировал бутылками, а рядом две девушки в блестящих топах хохотали, запрокидывая головы.

Девушка у его ног подняла голову, и их глаза встретились. Тёмные, с длинными ресницами, они смотрели с лёгкой насмешкой, а на губах играла улыбка, от которой по спине пробежал холодок. "Ты как, живой?" – спросила она на английском с акцентом, который мог быть и тайским, и японским, и ещё чёрт знает каким. Голос её был низким, с хрипотцой, будто она только что выкурила сигарету. Он кивнул, тут же сообразив, что английский ему не родной и, если что, у него тоже акцент, не найдя слов, и она рассмеялась, откидывая волосы назад. В этот момент свет стробоскопа осветил её лицо – скулы острые, как у манекена, губы, блестящие от помады. Телосложение у неё было из категории, оно ему нравится. Японка? Тайка? Да какая, к чёрту, разница.

Толпа вокруг взорвалась аплодисментами – диджей сменил трек, и зал наполнился новым ритмом, тяжёлым, как удары молота. Он почувствовал, как кресло под ним слегка дрожит от вибрации колонок. Девушка снова склонилась к нему, но он вдруг положил руку ей на плечо, останавливая.

– Погоди… где я? – выдавил он, голос хрипел, будто после долгого крика.

Она подняла бровь, явно забавляясь.

– Токио, милый. Клуб "Neon Abyss". Не помнишь, как сюда попал?

Она припонялась и придвинулась ближе, и её дыхание, пахнущее мятой и чем-то сладким, коснулось его щеки, от чего у него сразу же мелькнула мысль, что у него диабет. Но потом он успокоился, не обязательно из её рта пахло им самим, даже учитывая, чем она была занята перед этим.

– Ты был в ударе. Порошок, коктейли, танцы… а потом сказал, что хочешь "всё и сразу".

Он сглотнул, пытаясь уложить это в голове. Токио. Япония. Клуб. Порошок. Его взгляд снова упал на дорожки на столе, и сердце заколотилось быстрее. "Чёрт, вот от чего провалы", – подумал он, ощущая, как липкий страх смешивается с возбуждением. Толпа продолжала веселиться, кто-то пролил коктейль, и липкая лужица растеклась по полу, отражая неоновые огни. Он посмотрел на девушку, всё ещё сидящую у его ног, и на её губах снова появилась та же насмешливая улыбка.

– Ну что, продолжим? – спросила она, и в её голосе звучал вызов.

Он не знал, кто он, как здесь оказался и что будет дальше. Но в этот момент, под грохот музыки и взгляды чужих глаз, ему вдруг стало всё равно. Пусть эта ночь катится к чёрту – он решил плыть по течению.

Он откинулся в кресле, кожа которого скрипнула под его весом, и выдохнул, позволяя хаосу ночи захлестнуть себя. Грохот басов из колонок отдавался в груди, словно второй пульс, а неоновые вспышки, пробивающиеся сквозь полумрак вип-зоны, рисовали на его лице причудливые узоры. Запах её парфюма – смесь ванили и чего-то терпкого, как сандал, – витал в воздухе, смешиваясь с едким привкусом пролитого джина, растёкшегося по столу. Его пальцы, всё ещё сжимавшие холодный край бокала, разжались, и он кивнул девушке, чья улыбка, острая, как осколок стекла, обещала утянуть его ещё глубже в этот водоворот.

"Продолжай," – хрипло выдавил он, и голос его утонул в пульсирующем ритме трека. Она, не отводя взгляда, медленно наклонила голову, и её тёмные волосы, блестящие, как обсидиан, скользнули по его бедру, оставляя лёгкий холодок. Улыбка на её губах стала шире, почти хищной, и она вернулась к прерванному занятию с такой уверенностью, будто весь этот клуб, весь этот хаос существовал только ради неё. Её ногти, покрытые алым лаком, опять слегка царапнули его кожу, и это новое лёгкое жжение только усилило жар, растекавшийся по телу.

Вокруг всё кипело. Толпа на танцполе всё также извивалась, как единый организм, под вспышки стробоскопов, от которых рябило в глазах. Кто-то в углу уронил бутылку, и звон разбитого стекла на миг перекрыл музыку, вызвав взрыв хохота. Бармен за стойкой, всё также ловко смешивал коктейли, разливая в бокалы жидкость цвета ядовитой мяты. Девушка в блестящем платье неподалёку запрокинула голову, допивая что-то ярко-розовое, и её смех, звонкий, как колокольчик, пробился сквозь гул. Несколько пар глаз из толпы всё ещё косились на их столик – кто-то с ухмылкой, кто-то с явным неодобрением, но он уже не обращал внимания. Пусть смотрят. Пусть весь этот чёртов клуб пялится – ему было плевать. Пусть завидуют, как принято у японцев, молча.

Её движения были ритмичными, почти синхронными с музыкой, и он почувствовал, как напряжение в теле нарастает, как будто кто-то натягивал струну, готовую вот-вот лопнуть. На столе рядом со смартфоном всё ещё белели дорожки порошка, и он вдруг поймал себя на мысли, что не хочет знать, что это было. Может, именно эта дрянь стёрла его память, оставив только обрывки – чей-то смех, вспышку неона, чьи-то пальцы, тянущие его за рукав через толпу. Но сейчас это не имело значения. Он плыл по течению, и оно несло его всё быстрее, всё глубже в эту ночь, где не было ни прошлого, ни будущего – только этот момент, пропитанный потом, алкоголем и её дыханием, тёплым и чуть влажным, касавшимся его кожи. Внезапно она подняла голову, и её глаза, тёмные, с длинными ресницами, поймали его взгляд.

– Ты точно в порядке? – спросила она, и её голос, с лёгким акцентом, пробился сквозь шум, как луч света через тучу.

Она вытерла уголок рта изящным движением, и в этом жесте было что-то театральное, будто она знала, что за ней наблюдают. Он кивнул, чувствуя, как горло сжимается от сухости.

– Токио, да? – выдавил он, пытаясь ухватиться за хоть какую-то ясность.

Она рассмеялась, и звук её смеха был похож на звон бокалов, сталкивающихся в тосте.

– Токио, милый. И ты здесь звезда, даже если сам этого не помнишь.

Она наклонилась ближе, и её губы, блестящие от помады, почти коснулись его уха.

– Хочешь, чтобы я остановилась? Или идём дальше? – прошептала она, и в её тоне сквозил вызов, как будто она проверяла, хватит ли у него смелости нырнуть ещё глубже.

Он почувствовал, как по спине пробежал холодок, но тело уже отвечало за него.

– Дальше, – выдохнул он, и она, с той же кошачьей улыбкой, скользнула обратно, а её пальцы легли на его колено, твёрдо, уверенно.

Музыка сменилась на что-то ещё более тяжёлое, с глубокими басами, от которых дрожал пол. Кто-то из толпы закричал, и в воздух взлетели хлопья конфетти, оседая на столах и волосах. Он закрыл глаза, позволяя ощущениям захлестнуть себя – её дыхание, жар её кожи, ритм музыки, запахи ночи. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: "Кто я? Как я сюда попал?" Но она тут же утонула в волне наслаждения, которое накатывало, как прилив. Он был в Токио, в самом сердце безумной ночи, и, чёрт возьми, он не хотел, чтобы это заканчивалось.

В этот миг сквозь пульсирующий полумрак вип-зоны, где неон метался по стенам, как пойманная молния, к их столику скользнула девушка. Она была словно сошедшая с полотна старого мастера – лицо, будто выточенное из фарфора, с высокими скулами и глазами, в которых тонули тени клуба. Её платье, тёмно-изумрудное, струилось по фигуре, облегая её так, что каждый изгиб казался вызовом. Это был наряд для филармонии или светского раута, а не для этого бурлящего котла, где запах пота, алкоголя и сладковатого дыма кальянов смешивался с химическим привкусом порошка на столе. Она выглядела так, что, будь он викингом с топором наперевес, уже раскинул бы её прямо на этом кожаном диване, не обращая внимания на толпу, что кружилась вокруг, как стая рыб под светом прожекторов. Но он, насколько помнил, был цивилизованным – или, по крайней мере, хотел так думать. Горло сжалось, и он кашлянул, пытаясь скрыть смущение, которое жаркой волной растеклось по телу.

Девушка у его ног, чьи тёмные волосы скользили по его бедру, словно шёлк, почуяла этот жар. Её движения стали ещё настойчивее, ритмичнее, будто она хотела утопить его в этом ощущении, заглушить всё остальное. Её ногти, алые, как свежая кровь, впивались чуть сильнее, оставляя лёгкие царапины, от которых кожа горела. И, что странно, появление этой богини в изумрудном платье её ни капли не смутило. Она даже не подняла головы, продолжая своё дело с кошачьей уверенностью, будто весь этот клуб был её личной сценой. Что-то здесь было не так. Воздух сгустился, пропитанный не только басами, что били по рёбрам, но и каким-то подспудным напряжением, как перед грозой.

– Вадим, пойдём уже отсюда, – голос пришедшей девушки был низким, с лёгкой хрипотцой, но в нём сквозила властная нотка, будто она привыкла, что её слушают. Она стояла, слегка скрестив руки, и свет стробоскопа играл на её серебряных серьгах, отбрасывая блики на её шею.

"Ага, значит, меня зовут Вадим," – мелькнула мысль, острая, как игла, пробившая пелену в его голове. Вадим. Имя легло на язык, как что-то знакомое, но чужое, будто он примерял чужую рубашку. Он моргнул, пытаясь уцепиться за эту крупицу, но память всё ещё была как разбитое зеркало – только осколки, в которых ничего не складывалось. Он посмотрел на девушку в изумрудном платье, чья кожа в свете неона казалась почти прозрачной, и почувствовал, как сердце заколотилось быстрее. Она знала его. Но откуда? И почему её появление не остановило ту, что всё ещё работала ртом у его ног?

– Эй…, – начал он, но голос сорвался, утонув в грохоте нового трека, где синтезаторы выли, как сирены.

Девушка у его ног наконец подняла голову, и её глаза, тёмные, с насмешливым огоньком, скользнули по пришедшей. Она вытерла губы тыльной стороной ладони, медленно, почти демонстративно, и улыбнулась – той же хищной улыбкой, что он видел раньше.

– Ты не против, если я продолжу? – спросила она, обращаясь к нему, но её взгляд был прикован к девушке в платье.

В её тоне не было ни капли смущения, только лёгкий вызов, будто она проверяла, кто здесь главный.

Изумрудная богиня лишь слегка прищурилась, её губы дрогнули в намёке на улыбку.

– Делай, что хочешь, Юми, – бросила она, и её голос был холодным, как лёд в бокале, что стоял на столе, покрытом липкими пятнами от пролитого коктейля. – Но Вадим идёт со мной. Прямо сейчас.

Юми – так, значит, её зовут. Вадим почувствовал, как имя оседает в голове, но оно ничего не прояснило. Он посмотрел на неё, чьи волосы всё ещё касались его колена, и на девушку в платье, чья осанка была прямой, как у танцовщицы. Толпа вокруг продолжала бурлить: кто-то пролил коктейль, и запах лимона смешался с едким дымом сигарет, витавшим над вип-зоной. Бармен за стойкой, с татуировкой дракона, мелькавшей в свете ламп, подбрасывал бутылку, и толпа у бара взревела, приветствуя его трюк. Но здесь, в их маленьком уголке, воздух был густым от напряжения, как будто трое играли в шахматы, где каждый ход мог всё разрушить.

– Я… – Вадим кашлянул снова, пытаясь собрать мысли.

Его тело всё ещё дрожало от того, что делала Юми, а её пальцы, лёгкие, но настойчивые, всё ещё лежали на его бедре.

– Куда идём? – наконец выдавил он, глядя на девушку в платье.

Её глаза, тёмные, как ночное море, поймали его взгляд, и в них мелькнуло что-то – то ли раздражение, то ли насмешка.

– Увидишь, – коротко ответила она, поворачиваясь к выходу.

Её каблуки цокали по полу, заглушаемые музыкой, но звук этот был словно метроном, отмеряющий его судьбу. Юми поднялась, отряхивая платье, и бросила на него взгляд, полный обещаний.

– Найди меня позже, Вадим, – шепнула она, и её дыхание, пахнущее мятой и чем-то сладким, коснулось его щеки.

Он встал, чувствуя, как ноги слегка подрагивают – то ли от порошка, то ли от всего этого безумия. Толпа расступалась перед девушкой в изумрудном платье, как море перед кораблём, и он, словно заворожённый, пошёл за ней, не зная, куда она его ведёт, но чувствуя, что эта ночь ещё не раз заставит его пожалеть о решении плыть по течению.

На улице их встретил белый лимузин, вытянутый, как яхта, сверкал под неоновыми вывесками улицы, его лакированный кузов отражал огни Токио – розовые, синие, ядовито-зелёные. Воздух снаружи был прохладным, с лёгким привкусом выхлопов и уличной еды, где-то неподалёку шипели сковороды с яки-соба, а в нос бил аромат соевого соуса и жареного мяса. Вадим, всё ещё слегка покачиваясь от гула клуба и того, что творилось в вип-зоне, замер, когда увидел двух девушек у машины. Обе молодые, но разница в возрасте чувствовалась: одной, постарше, было, наверное, под тридцать, другой – едва за двадцать. Обе в строгих брючных костюмах, чёрных, сшитых так, будто их вырезали из тени. Та, что постарше, с короткими волосами, убранными за ухо, где поблёскивала золотая серьга, метнулась к двери лимузина с ловкостью кошки и распахнула её перед Вадимом. Её взгляд, быстрый и цепкий, скользнул по нему, словно проверяя, всё ли с ним в порядке. Приглашающий жест был чётким, почти механическим, но в нём читалась привычка повиноваться.

"Это что, лимузин мой?" – мелькнула мысль, и в голове Вадима закружились вопросы, как конфетти в клубе. Кто эти девушки? Секретари? Охранницы? И, чёрт возьми, кто они ему? Он кашлянул, пытаясь скрыть растерянность, и шагнул вперёд, чувствуя, как асфальт под ногами слегка липнет – то ли от пролитого пива, то ли от дождя, что прошёл недавно, оставив лужи, в которых отражались иероглифы вывесок.

Девушка в изумрудном платье, чья походка была плавной, как у танцовщицы, первой скользнула в салон лимузина. Только теперь, в свете уличных фонарей, Вадим начал замечать детали её внешности. Её лицо – смесь утончённых японских черт с чем-то жарким, латиноамериканским: высокие скулы, чуть раскосые глаза, тёмные, как ночное море, и губы, полные, с лёгким изгибом, будто она всегда знала чуть больше, чем говорила. Кожа её была золотистой, словно впитавшей солнце где-то за пределами Токио, и это сочетание – японская сдержанность и латиноамериканская страсть – било по нервам, как коктейль, который он пил в клубе. "Гремучая смесь," – подумал он, чувствуя, как сердце снова ускоряет ритм.

– В его отель, – бросила она водителю, усаживаясь на мягкий кожаный диван лимузина. Её голос, с той же властной хрипотцой, разрезал тишину салона, как нож. Водитель, чьё лицо в зеркале заднего вида было скрыто козырьком кепки, молча кивнул, и машина мягко тронулась, шелестя шинами по мокрому асфальту.

Вадим нырнул в салон, и, к его удивлению, обе девушки в костюмах последовали за ним, грациозно, но быстро заняв места на диване напротив. Их движения были синхронными, как у танцоров, отрепетировавших номер до автоматизма. Та, что помоложе, с длинными волосами, убранными в тугой пучок, достала смартфон и начала что-то набирать, её пальцы мелькали по экрану, отбрасывая голубоватые отблески. Старшая сидела неподвижно, скрестив ноги, и её взгляд, холодный, как сталь, то и дело скользил по Вадиму, будто она ждала от него какого-то сигнала.

– Вечно ты таскаешь своих помощниц за собой, – буркнула девушка в изумрудном платье, откидываясь на спинку сиденья. Её тон был резким, с лёгкой насмешкой, а пальцы, унизанные тонкими серебряными кольцами, лениво теребили край платья, обнажая на миг колено, гладкое, как полированный мрамор.

"Значит, помощницы," – пронеслось в голове Вадима, и кусочек пазла встал на место. Его помощницы. Имя девушки в платье всё ещё ускользало, как дым, но теперь он хотя бы знал, что эти две в костюмах – часть его мира, какой бы он ни был. Он попытался вспомнить их имена, но память была словно зашторенное окно – ни луча света. "Вечер ещё не кончился," – подумал он, чувствуя, как в груди смешиваются любопытство и тревога. Салон лимузина пах кожей и лёгким ароматом её парфюма – ваниль с ноткой бергамота, – и этот запах будил что-то в глубине сознания, но что именно, он пока не мог понять.

– Куда мы едем? – спросил он, глядя на девушку в платье. Его голос прозвучал тише, чем он хотел, и утонул в мягком гуле двигателя. Она повернула голову, и её глаза, тёмные и глубокие, поймали его взгляд. Улыбка, лёгкая, но с намёком на что-то опасное, скользнула по её губам.

– В твой отель, Вадим, – ответила она, и в её тоне было что-то, от чего по спине пробежал холодок. – Там поговорим.

Помощница помоложе подняла взгляд от телефона, и её губы дрогнули в едва заметной улыбке, будто она знала какой-то секрет. Старшая молчала, но её пальцы, лежавшие на колене, слегка сжались, и ногти, покрытые тёмным лаком, блеснули в свете фонарей, мелькавших за окном. Лимузин скользил по ночным улицам Токио, мимо неоновых вывесок с иероглифами, мимо толп, всё ещё бурлящих несмотря на поздний час. Вадим чувствовал, как вопросы накапливаются в голове, как пузырьки в бокале шампанского, но ответа не было. Он откинулся на сиденье, ощущая, как кожа под пальцами чуть липнет от жара его ладоней, и понял, что эта ночь, похоже, только начинается.

Лимузин скользил по ночным улицам Токио, и в его салоне царила тишина, густая, как дым кальяна, что всё ещё витал в памяти Вадима из клуба. Мягкий гул двигателя и редкие шорохи шин по мокрому асфальту были единственными звуками, нарушавшими молчание. Никто не говорил, не смотрел друг на друга. Вадим прильнул к окну, глядя, как неоновые вывески – красные, фиолетовые, золотые – сливаются в размытые полосы. Их свет отражался в лужах, где плавали иероглифы, словно письмена из другого мира. Девушка в изумрудном платье сидела напротив, тоже глядя в своё окно, и её профиль – острые скулы, лёгкий изгиб губ – казался вырезанным из мрамора в тусклом свете фонарей, пробивавшемся сквозь тонированные стёкла. Помощницы, занявшие диван напротив, молчали: младшая уткнулась в смартфон, её пальцы беззвучно скользили по экрану, старшая сидела неподвижно, её руки, сложенные на коленях, казались выточенными из слоновой кости.

В салоне пахло кожей сидений, её парфюмом – ваниль с горьковатой ноткой бергамота – и лёгким намёком на сигаретный дым, что, похоже, въелся в ткань костюмов помощниц. Вадим чувствовал, как его рубашка, слегка влажная от пота после клуба, липнет к спине, и это ощущение только усиливало его смятение. Вопросы крутились в голове, как рой ос, но он молчал, боясь выдать свою растерянность. Кто он? Почему эта девушка, чьё платье переливалось, как чешуя экзотической рыбы, так властно ведёт себя с ним? И кто, чёрт возьми, эти помощницы, чьи взгляды то и дело цеплялись за него, будто они знали что-то, чего он не мог вспомнить?

Наконец лимузин замедлил ход, и свет уличных фонарей сменился мягким сиянием, льющимся от входа в отель – стеклянного гиганта, чьи окна отражали ночное небо Токио. Помощницы выскочили первыми, с ловкостью, будто отрепетированной сотню раз. Та, что помоложе, с длинными волосами в тугом пучке, метнулась к двери и придержала её, борясь с неожиданным порывом ветра, который принёс с собой запах дождя и цветущей сакуры, где-то неподалёку. Дверь скрипнула, сопротивляясь ветру, и её металлический край холодил пальцы девушки, пока она держала её открытой.

Вадим пропустил девушку в изумрудном платье вперёд. Ветер подхватил подол её наряда, и ткань, лёгкая, как дым, взметнулась, обрисовав её фигуру с такой точностью, что у него перехватило дыхание. Её бёдра, талия, изгиб спины – всё это было словно создано, чтобы свести с ума. Он чуть не взвыл, выбираясь из машины, чувствуя, как жар снова прокатился по телу, а сердце застучало так, будто хотело вырваться из груди. Она, не оглядываясь, шагнула к нему, взяла его за руку – её пальцы были прохладными, но хватка твёрдой – и прижалась к его боку. Её тепло, её запах, её мягкость под платьем – всё это ударило в голову, как глоток виски. "Мы что, близки?" – мелькнула мысль, и тут же, как молния, другая: "Но почему тогда она так спокойно смотрела на Юми в клубе? Что за чёрт?"

Он кашлянул, пытаясь собраться, и повернулся к помощнице постарше, чьи короткие волосы чуть шевелились на ветру, а золотая серьга поблёскивала, отражая свет фонаря.

– Что это за отель? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя в горле пересохло, как после долгого крика.

Она посмотрела на него, её глаза, тёмные и цепкие, словно пытались что-то в нём разглядеть

– Ваш отель, – ответила она без тени шутки, но с лёгким намёком на удивление, будто он спросил что-то очевидное.

Потом, помедлив, добавила:

– В этой поездке в Японию на помолвку с принцессой дзайбацу Кога, Мисакой, вы решили поселиться в принадлежащем вашему купеческому дому отеле в Токио.

Вадим замер, чувствуя, как слова помощницы оседают в голове, как камни на дно реки. "Купец. Мисака. Помолвка. Дзайбацу Кога." Каждое слово было как кусок пазла, но картинка всё ещё не складывалась. Он бросил взгляд на девушку в изумрудном платье – Мисаку, – чья рука всё ещё сжимала его, а её плечо касалось его груди. Значит, она – не просто случайная спутница, а его невеста? И не из какой-то там семьи, а из дзайбацу – этих японских империй, где деньги и власть текут, как река. Но купец? Он, Вадим, купец? Это слово казалось чужим, как будто его примерили на него по ошибке. Он попытался вспомнить хоть что-то – офис, бумаги, сделки, – но в голове был только гул клуба, запах её парфюма и те белые дорожки на столе.

Мисака, не отпуская его руки, потянула его к входу в отель. Стеклянные двери бесшумно разъехались, выпуская волну тёплого воздуха, пахнущего полированным деревом и лёгким ароматом жасмина, что струился из диффузоров в холле. Помощницы шли следом, их каблуки цокали по мраморному полу, как метроном, отмеряющий ритм этой странной ночи. Вадим чувствовал, как его рубашка липнет к спине, а её пальцы, сжимавшие его ладонь, были единственным якорем в этом море вопросов. Кто он? Почему она так спокойно реагировала на Юми? И что, чёрт возьми, за помолвка?

– Идём, – тихо сказала Мисака, и её голос, мягкий, но с той же властной ноткой, пробился сквозь его мысли. Она посмотрела на него, и в её глазах – тёмных, с лёгким латиноамериканским огнём – мелькнуло что-то, похожее на нетерпение. – Нам нужно поговорить.

Он кивнул, чувствуя, как пол под ногами становится всё менее твёрдым, а ночь – всё более непредсказуемой. Холл отеля окружал их блеском хрустальных люстр и шорохом пальм в кадках, но Вадиму казалось, что он шагает по краю пропасти, и каждый шаг приближает его к чему-то, что он пока не готов понять.