Остров первого вздоха

«Ага, значит, собаки разговаривают». Такой вывод Ладус сделал, как только открыл глаза. И почему-то эта мысль удивила его меньше, чем должна была.

Он пробудился от настойчивого, но всё ещё вежливого «Пора просыпаться, хозяин!» — и увидел перед собой лохматого пса чёрно-белого цвета, который смотрел на него умными глазами. В голове мелькнуло определение «терьер», но реальность отказалась его принимать. Поэтому слово в уме перечеркнулось, и тут же всплыло другое: «колли». Это звучало уже лучше. Оно срезонировало с чем-то глубинным и правильным. Как будто на предметы можно навешивать ярлыки из слов, и при совпадении они издают тихий клик: «всё верно». Ладус остался доволен.

Пёс по-прежнему не отводил глаз. От лба к носу у него тянулась белая полоска, а сам он выглядел так, как будто являлся сбывшимся подарком для мальчика, который целый год только и мечтал, что о собаке — и вот, наконец-то её получил.

Ладус зажмурился и постарался вспомнить, мечтал ли он когда-нибудь о собаке. А главное — был ли он мальчиком? Попытки что-то разыскать в памяти уткнулись в стену, но насчёт возраста сомнений не возникло: мальчиком он не был. Он был мужчиной лет тридцати двух — тридцати четырёх. Хотя обычно ему давали меньше.

И он был уверен, что его зовут Ладус.

А вот остальное, что положено знать взрослому человеку, совершенно точно не мальчику, который ещё вдобавок только что слышал, как собаки разговаривают, — всё это клубилось в тумане, терялось в забвении.

«Ладно, наверное, приснилось», — подумал он.

— Готов решительно поспорить с этим утверждением! — вторгся в сознание чуждый и, без сомнения, собачий голос. Ладус вскрикнул и открыл глаза.

Пёс всё так же смотрел на него, высунув язык, при этом не умудряясь выглядеть глупо.

Ладус попытался что-то ответить, но не смог вымолвить ни слова. Говорить с собакой… не получалось.

Они ещё какое-то время пялились друг на друга, а потом человек не выдержал и зажмурился.

— Слишком медленное осознание причинно-следственных связей! Теряешь хватку, хозяин, — сразу же раздался в голове всё тот же собачий голос. От людского его отличала какая-то коричневая, густая протяжность и лающий темп.

— Собаки… Собаки так не разговаривают! — слова вырвались сами собой, хотя Ладус не раскрывал рта, но и не открывал глаз. Стоило лишь направить мыслительный поток на разговор с собаками — и он удался.

— То есть вместо того чтобы проанализировать и осознать сам факт, что животное иного вида способно к осмысленному информационно-вербальному контакту, — в интонацию пса начали просачиваться саркастические нотки, — ты критикуешь стиль, в котором эта коммуникация происходит? И в какой манере, по-твоему, должны говорить собаки?

— Ну, не знаю, — Ладус задумался. — Как-нибудь так: «Хозяин, ну и денёк, солнышко, вот палка, я бегу-бегу-бегу, кидай!..»

— Какое убожество… — пёс разочарованно выдохнул. — Я уже жалею, что судьба выбрала тебя моим хозяином. Хотя, надеюсь, мы оба понимаем, что употреблённый мной термин «судьба» — лишь сокращённое обозначение многомерной каузальной матрицы, задающей рамки нашего пространственно-временного взаимодействия.

— Что?.. — захлопал бы Ладус глазами, если бы мог.

— Ладно, вижу, ты всё ещё плохо соображаешь, — пёс хмыкнул. — Как я там должен выражаться, чтобы соответствовать стереотипным конвенциям? «Вставай, хозяин, солнышко, пойдём погуляем?!»

Ладус распахнул веки. Пёс сидел рядом. Выражение его лица (мордой это назвать уже не получалось) было всё так же преданно и, в отличие от его речей, просто и умиротворённо. Он чуть повёл головой, словно предлагая Ладусу оглядеться. Тот наконец оторвался от пса и принялся осматриваться.

Он находился в тесной и какой-то больничной комнатёнке с очень высокими потолками. Белый свет просачивался сквозь узкие окна на самом верху. Стены, выложенные известняком, были неровными и пустыми. Только в одном углу виднелся барельеф: тонкотелые змеи обвивали посох с круглым набалдашником и крылышками по бокам — знакомый символ, но как-то не вспомнить…

Сам Ладус лежал (или даже возлежал) на высоком ложе, застеленном простынями из тонкого льна. Справа от кровати располагался столик из тёмного дерева, на котором стояла бронзовая чаша. Она была наполнена чем-то похожим на воду, но та как-то странно мерцала.

Воздух в комнате был удивительно свежим и пах травами: чабрецом, шалфеем и ещё чем-то неуловимым, забытым, но очень приятным.

Ладус сел на кровати. Просторная туника из невесомой ткани поползла вниз. Все движения давались с огромным трудом, как будто он не совершал их годами.

Он спустил ноги на пол. Пёс, который всё продолжал за ним наблюдать, тихонько тявкнул.

«Ага, так ты и по-собачьи умеешь», — подумал Ладус. И сразу же осадил себя: кто знает, видит ли четвероногий «друг» все его мысли или только те, что он думает с закрытыми глазами? Это надо проверить экспериментально. Но потом. А сейчас «больной с амнезией» — именно такое определение напрашивалось к наблюдаемой реальности — хотел взглянуть, как он выглядит.

Рядом со входом стоял умывальник: глубокая ваза, уходящая в пол, над ней кран с ручкой. Здесь же висело тусклое овальное зеркало в узорчатой раме.

Ладус аккуратно ступил на одну, потом на другую ногу. Пёс настороженно следил за ним, словно в любую секунду готов был кинуться хозяину на подмогу.

Человек сделал несколько шагов. Ноги дрожали, но слушались. Каменный пол был шершавый и тёплый. Он доковылял до умывальника и опёрся о вазу, пытаясь отдышаться. Пришло время взглянуть на себя в зеркало.

Ладус поднял глаза и застыл. Из тусклого стекла на него смотрел старик с густой седой бородой, увитой кудряшками. Длинный нос, как у хищной птицы, перегораживал лицо на две половины. По обеим сторонам горели яркие факелы: глаза. На вид старику, то есть Ладусу, было лет семьдесят. Нет, нет, это не мог быть он! Ему же обычно давали тридцать, а то и двадцать пять!

Он в отчаянии схватился за голову.

Зеркало не пошевелилось.

А спустя миг кивнуло и чётким голосом произнесло:

— Свершилось. Шлите вестоносцев. Он проснулся.

По тусклой поверхности пошла рябь, фокус размылся, и через секунду Ладус увидел молодого мужчину со слегка осунувшимся лицом и ввалившимися щеками, но вполне себе ещё нестарого. Чтобы убедиться наверняка, он поморгал, затем улыбнулся — сомнений не осталось, он наблюдал себя. Ничего старческого в его внешности, слава богам, не было. Для последней проверки он поднял спутанные каштановые волосы, падающие на лоб, как хворост, и обомлел.

Лоб бороздили продольные глубокие морщины. Он попытался разгладить их, поводил бровями — безрезультатно. Они выглядели чересчур прямо, искусственно, словно их высекали резцом по камню. Это смотрелось страшно из-за контраста, ведь на всём остальном лице не было никаких признаков старости. И только здесь эти отметины времени, семь борозд судьбы.

Ладус поскорее сбил волосы на лоб, затем повернулся и посмотрел на пса со смесью зависти и обиды: у собак-то морщин не бывает! Разве что у бульдогов, да и у тех — брыли.

«Прекрасно!» — вдруг зазвучал в голове неподконтрольный ему внутренний голос. — «Мы не помним ничего про себя, зато отлично разбираемся в породах собак, а ещё зациклены на собственной внешности — то, что надо!»

Но Ладус был слишком расстроен, чтобы этому удивиться: ну, мысль и мысль.

Кое-как доковыляв до своего ложа, молодой старик (или состарившийся ребёнок?!) повалился лицом в подушку и закрыл глаза.

— Ну наконец-то! А то мне надо ещё шепнуть тебе пару ласковых, пока за нами не пришли.

Чёртова псина, он совсем забыл про её фокусы.

— Эй, я всё слышу! Не мог бы ты научиться обуздывать свои бесконтрольные мыслительные потоки, чтобы они меньше оскорбляли присутствующих?

— Значит так, дорогой… не знаю, как там к тебе обращаться. — Ладусу это начинало надоедать, так что он решил показать, кто здесь хозяин. — Во-первых, тебе никто не давал разрешения на прямой доступ в мою голову, пусть я пока и не разобрался, ограниченный ли он у тебя или абсолютный. Во-вторых, я хотел бы указать тебе на моральную сомнительность этого акта! Особенно если учесть уязвимость моего положения из-за частичной потери памяти, а также эмоциональную нестабильность из-за внешнего вида. — Стиль пса оказался заразителен, и Ладуса понесло. — В-третьих, я настаиваю, что в парадигме отношений «животное-хозяин» именно последний обладает правом решающего голоса, поэтому если ЕГО голос говорит другому голосу заткнуться, этот голос должен…

— Вот теперь узнаю́! С возвращением… хозяин! — последнее слово пёс особо выделил интонацией, так что в его голосе даже послышались нотки искреннего уважения. — Я рад, что ты снова с нами. А теперь выпей то, что на столике.

Ладус открыл глаза и с недоверием уставился на чашу. Пёс нетерпеливо мотнул головой, завозил хвостом по полу. Больной протянул руку и взял бронзовый бокал. Жидкость внутри густо заволновалась, словно потревоженное ветром море. «Ладно, после стариковского лба и телепатического хамства хуже не будет», — подумал Ладус и поднёс чашу к губам.

Вопреки ожиданиям, питьё оказалось приятным, тягучим, с оттенком мёда и мяты, с терпкой гранатовой сладостью: узнавать и называть вкусы было интересно и удивительно! Но вместе с тем было в нём и что-то лунно-серебряное, не из мира вкусов, так что на ум пришло подходящее слово — эликсир, и немедленно «навесилось» на напиток. С каждым глотком тело наполнялось энергией, а разум очищался от тумана. Глаза стали видеть чётче, дрожь в руках унялась, а внутри появился литой стержень, на который можно было насадить слабое тело и забыть о его проблемах.

Ладус с сожалением допил последние капли и поставил бокал на стол. Пёс наблюдал за ним, склонив голову набок. В его янтарных глазах читалось что-то похожее на удовлетворение. Он поднялся, подошёл ближе, положил морду на край кровати и демонстративно прикрыл веки.

— Что ж, если ты пытался этим заслужить моё доверие, — произнёс Ладус, как только зажмурился, — считай, что у тебя получилось.

— Нет времени, слушай: никому об этом не говори, даже намёком. Я — просто обычная собака, твой любимый питомец. Понял?

— Да… — Ладус немного растерялся. Эликсир прояснил разум — но не ситуацию.

— Я не вижу твоих мыслей, но читаю всё, о чём ты думаешь, когда у тебя закрыты глаза и ты не спишь.

— А вот это я бы трактовал как нарушение личного… — снова начал закипать Ладус.

— Потом! Главное — не подавай вида, когда захочешь посоветоваться. Просто приобрети привычку массировать веки пальцами — и тебя никто не заподозрит.

— Ладно…

— А теперь удачи, хозяин. Да хранят тебя боги!

— Постой, а звать-то тебя как?

Пёс запнулся, но почти сразу продолжил, причём в его голосе снова послышались глумливые нотки:

— Как правило, наименование питомца — прерогатива хозяина, но раз уж у нас такой экзотический случай… Зови меня Док!

— Док?!

— ЛАДУС АЛОРИС, ПЕРВЫЙ ИЗ РАВНЫХ!

На пороге стоял высокий человек в длинных тёмно-синих одеждах. От него исходила непознаваемая древняя мощь.

— Встань и иди, жители Атлантиды ждут тебя!