Ось рассвета

— Это шутка? — спросил Евгений с надеждой. — Розыгрыш?

— Женечка, — сказала Наталья, — я тебя, конечно, ценю, уважаю и даже где-то люблю. То есть, рассуждая абстрактно, желаю тебе улыбок и всяческих поводов для веселья. Но в данном конкретном случае — извини. Сегодня мне не до шуток, ты уж поверь. С утра творится такая дичь, что волосы дыбом.

Она раздражённо цыкнула, раздавила окурок в пепельнице и покосилась на металлический контейнер, стоявший на табуретке в углу. Контейнер этот был размером с автомобильную аптечку, но выглядел солиднее — идеально отполированный, с благородно-синим отливом, без каких-либо наклеек и надписей. Скруглённые углы, чуть выпуклые стенки и массивная крышка, подогнанная так плотно, что зазор почти не просматривался.

— А почему он такой чистый? — спросил Евгений. — Его же из-под земли достали?

— Он был в плёнку запаян, в полиэтиленовую. Тебя именно это больше всего волнует?

— Не ёрничай. Давай лучше ещё разок, с самого начала, но теперь подробно и по порядку. Значит, утром позвонили строители…

— Ага, — кивнула Наталья, — позвонили, обрадовали. Рыли котлован, дескать, на окраине и наткнулись вот на эту штуковину. Вытащили, плёнку содрали. А на плёнке была надпись несмываемым маркером — одиннадцатое августа девяносто первого года. Дата закладки, видимо. Ну, мужики почесали репу, приложили хрен к носу. Сообразили, короче, что этот ящик — капсула времени, привет от предков-энтузиастов. И позвонили сюда, в редакцию. Их соединили со мной, потому что я рулю новостями. А сейчас — вообще за главреда, который в отпуске.

— Поздравляю с назначением, кстати.

— Ой, да ну тебя. Была бы у нас тут «Правда» или «Советская Россия» хотя бы — тогда да, было бы серьёзно. А так…

Она выразительно повела рукой, предлагая оценить интерьер. Тот и в самом деле не впечатлял — выцветшие обои, два облезлых стола, составленных буквой «т», и шкафы-стеллажи, заваленные картонными папками. На стене — линялый бордовый вымпел и грамота за победу в областном соцсоревновании работников прессы в честь столетия революции. На редакторском столе — допотопная ЭВМ, гудящая, словно пчелиный улей. Да и за окном вместо столичных высоток — пятиэтажки и пыльные тополя.

— Тоска зелёная, — констатировала Наталья. — На этом фоне даже сундук, который тридцать лет в земле пролежал, потянет на новость дня. Сенсация местечковой закваски. Ну, я и послала девочку-репортёршу, а с ней — фотографа. Пока они туда ехали, мужики на стройке не утерпели и сами попробовали этот ящик открыть. И не сумели, что характерно. Хотя инструментов у них под рукой хватало.

— Спасибо, хоть не помяли.

— Представь себе, даже не поцарапали. Какой-то очень крепкий металл — и при этом лёгкий. Но самое интересное началось, когда наша девочка прискакала-таки на стройку. Подвели её работяги, значит, к этому сундучку, а он начал показывать странное.

— Что именно? Давай уже, Натаха, колись. А то по телефону ты ничего мне толком не рассказала, секреты какие-то развела. Что за детский сад?

— Рассказывать — это неинтересно, тут смотреть надо.

Встав, она подошла к контейнеру. Подняла его без усилий (он, похоже, и правда весил совсем немного) и водрузила на стол. И вот тогда-то Евгений от удивления отвесил челюсть. Потому что блестящая крышка капсулы на мгновение затуманилась, будто вдруг запотела, и на ней проступили буквы — лаконично-строгие, фосфоресцирующие, как на электронном экране.

— Хренасе, — сказал Евгений.

— Читай-читай.

Буквы складывались в слова: «Распознан субъект информационного обмена третьего ранга. Для активации требуется также присутствие ретроспектора сравнимой квалификации».

— Ретроспектор — это кто вообще? Что за зверь?

— Без понятия, — сказала Наталья. — Но, наверное, тот, кто обеспечивает ретроспективу.

— Железобетонная логика.

— А ты думал. Ретроспектива — это взгляд в прошлое. А раз так…

— Историк?

— Угу. Молодец, возьми с полки пирожок. Вот я и припомнила — в пятнадцати минутах ходьбы от меня работает некий Женя. Мой бывший однокашник, а ныне — целый доцент кафедры истории. Ну и набрала тебя.

— Да уж. Но вообще ты вовремя позвонила — у меня как раз перерыв, окно.

— Вот и приступай. Открывай сундук.

— Как?

— Руку приложи, гений. Как я сейчас. Сам же видел — он засветился, когда я до него дотронулась.

Евгений послушался и прикоснулся к крышке. Несколько секунд ничего не происходило, а затем зеленовато-синие буквы дрогнули и сменились. Надпись теперь гласила: «Распознан ретроспектор третьего ранга».

Крышка контейнера поднялась — бесшумно и плавно.

Внутри лежал бумажный конверт.

Евгений протянул руку, но Наталья опередила — сцапала конверт и тут же надорвала его по правому краю. Выудила свёрнутый лист бумаги и три старые фотографии.

На листе был машинописный текст: «Уважаемые потомки! Сегодня — 11 августа 1991 года. Как показали наши расчёты, в течение ближайших десяти-двенадцати дней будет достигнут критический порог совместимости. Мы попытаемся преодолеть его и передать вам это послание. Оно, к сожалению, не может содержать сколь-нибудь конкретной текстовой информации. Мы вынуждены ограничиться лишь общими фразами — в противном случае информационный пакет рассеялся бы бесследно. Есть, однако, отличная от нуля вероятность, что сохранится визуальный материал, пусть и в минимальных объёмах. Снабдить его комментариями тоже нельзя, но он, как мы рассчитываем, и сам по себе окажется достаточно содержательным. Письмо и снимки мы поместим в экранирующий контейнер, который представляет собой экспериментальную разработку. Контейнер вы, по нашим прогнозам, обнаружите спустя тридцать-сорок лет после его закладки. Надеемся на успех».

На этом послание завершалось. Не было даже подписи.

Евгений и Наталья, дочитав до конца, ошалело уставились друг на друга.

— Знаешь, Жека, — сказала журналистка негромко, — я бы тоже решила, что это — чей-то идиотский прикол. Конверт обычный, бумага тоже — кто угодно мог подложить. Но сундук-то они откуда такой надыбали? Крышка у него светится, буквы появляются на железе… То есть не на железе даже, а на неизвестном металле. Наш научный редактор, по крайней мере, этот металл опознать не смог. А дядечка, если что, закончил физтех, в промышленности работал…

— А про буквы на крышке он что сказал? Есть такие технологии?

— Нету, даже сейчас. А тридцать лет назад — и подавно!

— Ладно, стоп. Не кричи, Натаха, а то сбегутся все твои гаврики. Лучше давай посмотрим, что за фотки нам тут подсунули.

Снимки были выцветшие донельзя, поблёкшие, будто их сделали не тридцать лет назад, а все сто. Разглядеть подробности удалось с изрядным трудом — ради такого дела Наталья даже вооружилась лупой в пластиковой оправе.

Результат удивил не меньше, чем текст письма.

Первая фотография позволяла сделать привязку к местности — излучина реки, центр города. Панорамный снимок с высоты птичьего полёта. Но застройка в излучине выглядела совершенно неузнаваемой. В центре снимка торчала решётчатая высокая мачта, к которой был пришвартован циклопический дирижабль.

— Сроду у нас такого в городе не водилось, — сказал Евгений, опережая вопрос Натальи. — Фотомонтаж, по ходу. Или кадр из какого-нибудь забугорного фэнтези.

— Ну да, — хмыкнула Наталья, глядя сквозь лупу. — А эмблема «Аэрофлота» на корпусе — тоже из забугорного?

— Ну а фиг ли? Альтернативная история, все дела. У них там такое любят.

— И их коварные шпионы доставили поделку из Голливуда в наш, извини, Задрищенск. Закопали и стали ждать, пока мы найдём. Причём не просто так закопали, а предварительно сунули в волшебный сундук. Чтоб уж наверняка. Правильно я тебя понимаю? Класс, Жека. Версия офигенная.

Он не стал препираться. Вместо этого взял второй фотоснимок и вгляделся, прищурившись. На снимке, собственно, была та же самая причальная мачта, но теперь её запечатлели с земли. Фотограф поймал момент, когда пассажиры гурьбой сошли с дирижабля. Она шагали по полю, смеясь и переговариваясь; носильщик толкал тележку с поклажей.

Кроме того, на переднем плане маячили часы на столбе — не механические, а электронные. Они показывали и время, и дату: пятое июля девяностого года. То есть за год с лишним то того, как был заложен контейнер.

Чем дольше Евгений смотрел на фото, тем сильнее крепла уверенность — это не постановочный кадр, а момент из реальной жизни. Очень уж естественно выглядели все пассажиры. И физиономии у них был нашенские, посконные. Голливудская массовка смотрелась бы совершенно иначе.

Одеты все были вполне современно — лёгкие рубашки и блузы, джинсы. Несколько модниц — в ультракоротких юбках.

Дирижабль, нависший над головами, должен был, по идее, казаться анахронизмом, но нет — даже он не нарушал картину. От него исходило ощущение доброй, спокойной силы; он обещал превратить полёт в неспешное удовольствие. Евгению вдруг захотелось туда, на борт, под необъятное округлое брюхо…

— Не знаю, как ты, — сказала Наталья, будто прочитав его мысли, — а я бы на таком прокатилась. Внушает.

Евгений с сожалением отложил снимок с дирижаблем и взял третью фотографию. Загородный пейзаж на ней показался ему знакомым, но вспомнить точное место не удавалось. Видна была асфальтовая дорога, а чуть в стороне от неё — несколько огромных кустов сирени. За кустами просматривалась конструкция непонятного назначения — металлическая полукруглая арка.

— Где это? — спросила Наталья. — И что там за штука в зарослях?

— Насчёт арки — не знаю, а вот местность вокруг неё… Погоди минуту, сейчас постараюсь вспомнить…

Но вспомнить ему не дали.

Дверь распахнулась, и в кабинет один за другим шагнули трое мужчин в неброских костюмах. Вид у них был сосредоточенный и крайне недружелюбный. Первый из вошедших спросил:

— Наталья Кравцова?

— Да, — подтвердила хозяйка кабинета, — а вы…

— Комиссия партконтроля, спецгруппа.

Визитёр раскрыл удостоверение с отчётливой пурпурной печатью. Сунул его Наталье под нос, а сам в это время обратился к Евгению:

— Вы тоже сотрудник этой редакции?

— Нет, — вмешалась Наталья, — это Евгений Зайцев, наш консультант-историк, я его пригласила в связи с находкой…

— Консультация не понадобится. Контейнер мы изымаем. Вы оба дадите обязательство о неразглашении. Нам необходим также список сотрудников газеты, имевших сегодня доступ к находке.

Наталья нахмурилась. Она явно отдавала себе отчёт, что с этой «спецгруппой» лучше не спорить, но всё же не смогла удержаться:

— Простите, а чем, собственно, вызвано столь экстренное вмешательство? Я лишь выполняла свои обязанности, действуя строго в рамках партийной и журналистской этики…

— Товарищ редактор, — сказал человек с печатью, — давайте не будем усугублять. Мы, как можно было заметить, не предъявляем вам претензий в контексте вашей профессиональной деятельности — во всяком случае, на данный момент. Но сегодняшняя находка лежит вне вашей компетенции. И, разумеется, не может быть упомянута на страницах вашего уважаемого издания. Это, надеюсь, не требует пояснений?

— Ладно, — процедила Наталья, — я поняла. Давайте свои бумажки, я подпишу — про неразглашение и всё остальное. А потом вернусь к работе, с вашего позволения. У меня её много.

— Подписывать ничего не нужно. Мы используем более эффективные методы.

Один из гостей снял с плеча компактную сумку, похожую на чехол от переносной ЭВМ. Но вместо электронной машины извлёк оттуда шприц-пистолет. Взглянув на Евгения, вежливо попросил:

— Плечо подставьте, будьте добры.

Евгений про себя обложил всю «спецгруппу» матом, но вслух ничего не высказал — понимал, что выбора нет. Расстегнул рубашку и почувствовал, как игла больно впилась в плечо.

— Вы обязуетесь не разглашать информацию о контейнере и его содержимом, — сказал визитёр со шприцем. — Попытка прямо или косвенно обойти запрет вызовет блокирующую физиологическую реакцию. Срок действия обязательства — десять лет. Благодарим за сотрудничество.

— Это всё? — подозрительно уточнил Евгений. — А нельзя ли конкретнее на тему того, как это работает? Что будет, например, если я случайно что-нибудь ляпну, вообще без умысла?

— Все необходимые настройки ваш мозг произведёт подсознательно. Уточняющие инструкции не нужны. Мы, по возможности, избегаем бюрократической волокиты в нашей работе.

Против такого тезиса Евгений возразить не сумел и молча принялся наблюдать, как инъекцию получает Наталья. Та была в безрукавке, поэтому стриптиз устраивать не пришлось. После этого посетители взяли у газетчицы список всех её подчинённых, которые могли видеть находку, сунули контейнер в пластиковый мешок и сдержанно попрощались. Письмо и фотоснимки глава «спецгруппы» унёс в нагрудном кармане.

После их отбытия Евгений с Натальей пару минут сидели в молчании, уставившись друг на друга. Потом хозяйка достала из шкафчика бутылку «Рижского чёрного», плеснула в чайные чашки. Буркнула:

— Для успокоения нервов. Извини, Жека, что втянула тебя в это дерьмище. Я честно не ожидала.

— Зато мы теперь уверены — это не розыгрыш, всё серьёзно. Я аж прямо заинтригован. Если фотографии настоящие…

Он осёкся, сообразив, что ему отныне запрещено обсуждать находку. Но, видимо, на разговоры с Натальей запрет не распространялся — она ведь и так всё знала. Поэтому «блокирующей физиологической реакции» не последовало.

— Да, Натаха, — сказал он, — значит, в ближайшие десять лет мы только с тобой и сможем про фотки поговорить. Другие-то их не видели. Большой секрет для маленькой, для скромной такой компании…

— А знаешь, что ещё странно с этими фотками?

— Ну?

— В той толпе, которая с дирижабля сошла… Короче, мне показалось, что я там вижу тебя.

— В каком смысле?

— Парень был на тебя похож. Шёл впереди, в футболке «Торпедо». С ним ещё девица была, ядрёная такая казачка…

— Блин!

Евгений чуть не подпрыгнул, сообразив, о ком она говорит. Несколько секунд осмысливал информацию, после чего наставил на собеседницу указующий перст и торжественно объявил:

— Натаха, ты гений.

— Само собой. А подробности можно?

— Это мой дядя, отцовский брат! Он за наше «Торпедо» местное болеет всю жизнь. А с ним — его школьная подруга, будущая жена… Они, насколько я помню, как раз в девяностом закончили институт… И я как-то видел их тогдашнюю фотографию… Давно, правда, видел, мельком, поэтому сейчас и не вспомнил сразу… Но это точно они! И даже платье у неё то же самое!

— Так, постой…

Наталья глотнула ещё ликёра, задумчиво потёрла висок. Отставила чашку и уточнила, осторожно подбирая слова:

— Получается, где-то есть параллельный мир, в котором… гм… двойники реальных людей летают на дирижаблях?

— Нет, в том-то и дело. Такого не может быть… Погоди, не перебивай! Пойми меня правильно — я фантастику уважаю и читаю периодически. Но если она научная, то надо соблюдать логику. Вот и давай прикинем. Если тот мир действительно существует, то он давно разошёлся с нашим в развитии. Задолго до девяностого года. Там совершенно другая техника, другая городская застройка. А значит, и вся история там другая. То есть крайне сомнительно, что там появились бы те же самые люди. Да ещё и одетые точно так же, как и у нас…

— Логично, — согласилась Наталья. — Но теперь я что-то совсем запуталась. Если это не параллельный мир — что тогда?

— Не знаю, — сказал Евгений. — И не смотри на меня, пожалуйста, как на врага народа! Сам хочу разобраться, но пока идей нет. Есть только ощущение, что всё намного сложнее, чем мы можем себе представить… Давай, пожалуй, сделаем так — если я что-нибудь придумаю, то сразу же тебе позвоню. Ну и вообще, можем встретиться вне работы, обсудить всё спокойно. Как ты на это смотришь?

— Согласна. Завтра, например, можно, как раз будет выходной.

— Погоди, завтра же только пятница? Неделя ещё не кончилась.

— У нас в газете — не как у всех нормальных людей. В пятницу отдыхаем, зато в воскресенье пашем. Чтобы в понедельник был свежий номер.

— А, ну да, это я не сообразил. У меня завтра с утра лекции, а после обеда встретимся. Договорились?

— Да, жду звонка.

Он вышел из здания и с наслаждением закурил. Взглянул на часы — перерыв близился к концу, но времени пока хватало, до университета можно было дойти пешком. Погода благоприятствовала — южный сентябрь ещё не расплескался дождями, солнце светило ярко. Деревья только начинали желтеть. Ветер лениво гнал по асфальту пыль.

Евгений шагал размеренно, в среднем темпе. Миновал обком с белокаменным фасадом, затем Дом быта и продуктовый универсам с потускневшими изображениями колбас на стене-витрине. Мазнул взглядом по циклопическому плакату: «XXXV съезд КПСС. Решения — выполним, доверие партии — оправдаем!» И хотел уже свернуть на тихую улочку, ведущую к университету, но сбился с шага и вздрогнул, вытаращив глаза.

Ему показалось, что из-за крыш торчит причальная мачта.

В следующую секунду он, впрочем, понял, что обознался. Это была не мачта, а флагшток футбольного стадиона, расположенного в излучине, ровно на том же месте, где в «параллельной реальности» находился воздушный порт.

Недостроенный стадион пылился без дела — изначально его собирались сдать к чемпионату мира двадцать второго года, но потом Союз с размаху вогнал себя в очередной международный бойкот, и стройка заглохла на завершающей стадии.

Да и вообще, излучина была несчастливым местом.

До того, как начали возводить стадион, здесь копошился городской рынок — и продуктовый, и вещевой. В девяностые, когда в Союзе ввели НЭП-2, торговля шла достаточно бойко. Колхозники, которых обзывали то фермерами, то кулаками (в зависимости от идеологической стойкости говорившего), гнали в город грузовики с картошкой и свежим мясом. Кооператоры-челноки везли шмотки из Чехословакии, Польши и Восточной Германии, которая застенчиво, под сурдинку слипалась с Западной. Но лафа продлилась недолго, лет десять максимум; потом кооператоров вновь прижали, и на рынке стало тоскливо. Полупустой и грязный, он выглядел как бельмо на глазу. Власти города снесли его с облегчением, едва появился повод.

А ещё раньше, до кооперативного бума…

Евгений вдруг с удивлением понял, что не может вспомнить подробности.

То есть сам-то он лично те времена практически не застал — слишком молод, родился в восемьдесят шестом. Но почему-то не вспоминались даже рассказы старших или статьи по теме. Вроде бы раньше на месте рынка и стадиона был парк… Или вообще пустырь… Хотя странно — исторический центр же, в полукилометре от главной площади…

Нет, в самом деле, что за ерунда получается?

Не то чтобы он, Евгений, был выдающимся краеведом, но городские хроники изучал — историк всё-таки по профессии. Однако сейчас — как будто память отшибло. Помутнение в голове. Или, может, это такой побочный эффект от сегодняшнего укола? Уроды, блин…

В университет он вернулся в мрачном расположении духа. Прочёл кое-как две лекции, сходил в деканат на нудное, иезуитски длинное совещание и лишь ближе к вечеру добрался-таки до библиотеки. Устроился на любимом месте в читальном зале, прикрыл глаза и попытался собраться с мыслями.

Итак, контейнер и тайна вокруг него.

Самый интригующий момент — фотографии. Но их происхождение — пока, к сожалению, принципиально неразрешимый вопрос. А вот дата, указанная в письме, может стать зацепкой. Или, по крайней мере, отправной точкой, чтобы выстроить дальнейшие рассуждения.

Одиннадцатое августа девяносто первого года.

И фраза насчёт того, что через десять дней будет достигнут некий рубеж. Или, точнее, «критический порог совместимости» — вроде была такая формулировка.

Значит, приплюсовываем десять и получаем двадцать первое августа.

Не самый рядовой день в истории.

Горбачёв смещён окончательно. Стихийный митинг в Москве разогнан. Чрезвычайный комитет, показав клыки, закрепляет власть за собой. Официально объявляется, что страна продолжает строить социализм. С человеческим лицом, да.

И действительно — отсечка, порог.

Но как с этим соотносятся дирижабли посреди города? Не было их — ни до «порога», ни после…

Евгений поднялся из-за стола и, предъявив библиотекарше допуск, прошёл в спецхран. Взял подшивки тогдашней прессы, полистал их.

Официальные заявления комитетской восьмёрки в «Правде» за двадцатое августа: «Начатая по инициативе М. С. Горбачёва политика реформ зашла в тупик… Государственный комитет по чрезвычайному положению принимает на себя ответственность за судьбу Родины…»

И в тот же день — совместное заявление главредов либеральных изданий в первом (и, как выяснится, единственном) номере свежеиспечённой «Общей газеты». Главреды без обиняков называют членов комитета путчистами: «Совершается антиконституционный государственный переворот… Они задумали восстановить в стране карательный режим…»

Да, пожалуй, это была информационная кульминация схватки.

Уже на следующий день — двадцать первого — «Общую газету» закрыли.

Победитель определился.

Но снова возникает вопрос — при чём тут контейнер с непонятными фотками?

Евгений вдруг отчётливо понял, что может просидеть в библиотеке хоть до утра, но ничего не высидит. Даже если пресловутая дата и правда представляет собой зацепку, он просто не понимает, как можно ею воспользоваться.

И вообще, голова уже не соображает, пора домой.

Он вернул подшивки на место, вышел на улицу и втиснулся в попутный трамвай. Был вечерний час пик, народ ехал из центра в окраинные районы, где громоздились блочные новостройки. Вагон позвякивал и постанывал. Контролёрша пробивала себе дорогу сквозь тугую людскую массу, переругиваясь со взмокшими пассажирами.

Выйдя на своей остановке, он заглянул в гастроном. В мясном отделе давали кур, но лень было стоять в очереди. К счастью, дома в холодильнике дожидались ещё две пачки пельменей. Поэтому Евгений ограничился тем, что взял в молочном банку сметаны и две треугольные упаковки-картонки с ряженкой.

Поужинав, он включил настольную «эву», зашёл на краеведческий форум. Напечатал в поисковой строке слово «дирижабль», посмотрел результаты, но ничего интересного не нашёл. В который раз пожалел, что всесоюзная сеть отгорожена от глобальной, а сама по себе скудна и стерильна. Есть страницы учреждений, газет и вузов, есть библиотеки, профильтрованные до полной прозрачности, форумы-клубы по интересам — вот, собственно, и всё. Насчёт загадок и тайн — это не сюда.

Ладно. Пойдём другим путём, как завещал один небезызвестный товарищ, но отложим до завтра.