От полуночи до горизонта

Ни один звук с поверхности не проникал сюда. Лишь капель грунтовых вод и осторожные шаги приходящих сюда обратиться к Матери тревожили тишину. Своды пещеры Эшту, оплетенные корнями древа древ, растворялись во мраке. Пещера теряла свои очертания высоко над головами и казалась такой большой, что можно было встать на плечи друг другу троим и не достать до свода. В самом сердце пещеры пульсировал едва заметным светом извивающийся ствол, истекая в широкую, неглубокую каменную чашу белёсым соком. Ствол уходил вверх, туда, где очертания терялись во тьме, а вниз опускал искажённые щупы в округлую чашу, что пульсировала мягким фосфорицирующим светом в такт дыхания сидящих рядом. Это есть сердце Эшту. Древо древ, место поклонения детей ночи. Разветвляясь здесь, в пещере, ствол уходил глубоко под землю плотными, гибкими корнями, а на поверхности тянулся к небу густой сетью ветвей и расцветал кроваво-алыми цветами размером с голову. Семя древа было взращено самой Матерью ночи. Здесь слепые Жрицы заботились о нем, повинуясь воле Слышащего и следуя за заветами Матери. Здесь богиня внимала любому, кто приходил к ней. Здесь приносили жертвы, позволяя древу напиться кровью поверженных врагов, возносили молитвы и получали ответы и указания. Место уединения, тишины и покоя. Сакральное место.

Кифея не любила тут бывать. Тихо, темно, сыро и пахнет плесенью и землёй, тяжелым запахом погребения. Запах крови и свежей листвы во время охоты нравился ей больше. Мать Ночи снисходила до общения лишь с избранными, а вечно бунтующая дева-эшшар в их число никак попадала. Сакх, глава племени, постоянно напоминал это во время каждой отповеди после очередной авантюры. К тому же слепые глаза Жриц Ночи, казалось, постоянно следят за любым, кто неосторожно подошёл к чаше Древа ближе, чем следует. Может быть, кому-то нравится слушать их шершавое дыхание и смотреть в тёмные дыры глазниц, но не дерзкой деве эшшар. Это неестественно, и потому жутко. Но она знала, кому это по вкусу. Иначе зачем проводить здесь столько времени?

— Дорр! — не слишком ли громко получилось? Шепот взлетел по своду вверх и замер, пойманный в сети Ткачей где-то в темноте. Но нет, Жрицы сделали вид, что не заметили вольности, а Слышащий только качнул головой, увенчанной убором с ветвистыми рогами оленя го́ри.

Не слышит! Вот кому следует прочистить уши, а заодно и голову! Сколь сладок воздух там, наверху, у самых вершин, столь тяготит его густота и плотность здесь. Неужели не понятно, что настоящая жизнь там, а вовсе не тут? Чудак! Хоть и Избранный. Богиня, верно, ошиблась с выбором. Что в голове у этого эшшар? Пришлось осторожно подползти, опасно близко обойти одну из Сестер, облачённую в спадающее до пола ашави. Говорят, они слепнут почти сразу, едва выпивают судьбоносную чашу с соком Древа, принимая служение. Им ни к чему глаза. Их предназначение — слушать. Но до чего страшные! До гребня из шерсти на спине. Киф бы ни за что не согласилась на такое! Лучше смерть!

— Дорр! — прошипела Киф во второй раз чуть громче. — Слышишь?

Сидящий у самой чаши эшшар, наконец, повернул голову, вынырнув из молитвенного транса. Наконец-то. Он всегда говорил, что в пещере богиня даёт ему покой. Лукавит, наверное. Какой тут может быть покой? Разве только вечный. Скорее, здесь его никто не посмеет тронуть. Это ближе к истине.

— Ты скоро? — Киф, презрев все условности, подвинулась еще ближе, поджав под себя ноги и хвост. Слышащий, едва различимый в полумраке, качнул рогатой головой, выражая неодобрение. Кажется даже двинулся в их сторону. Это плохо.

— Я хотел провести здесь день, — Дорр снова подставил лицо мертвенному свету от корня. — Что случилось?

— Ты что не знаешь? Ишшин теперь улу-аатма! — сообщила Кифея и добавила в голос яда. — Благодать рода. — Но затем быстро спохватилась, — и Фуррон звал нас на охоту на рассвете.

— Ишшин? — казалось, ему безразлично. Но это скорее всего не так. — Неожиданный выбор Матери…

— Эшту поразилась пустоте в его голове и решила её заполнить, — хихикнула Кифея, уловила ответную улыбку, и тотчас осеклась. Слышащий уже рядом. Высокий, худой эшшар в пропитанном благовониями ашави, частыми складками спадающего до пола. Увенчанная разветвлёнными рогами оленя голова склонилась к сидящим. Резкий запах благовоний надёжно поймал обоих в непреодолимый кокон духоты.

— Дор’рессе, — голос жреца так тих, но, казалось, звучал громче всех окружающих звуков, и Киф поспешила склонить голову перед ним, прижавшись к земле. Дорр сделал то же самое. Слышащий — голос Матери Ночи. Проявить к нему неуважение — оскорбить богиню. Наказание - смерть.

— Дор’рессе желает что-то сказать? Богиня говорила с ним?

Они всегда называют Дорра полным именем, когда хотят от него чего-то. Благословенный. Ха! Это благословение росло на одном дереве с проклятиями, это точно. Говорят, маленьким сакх сам хотел отдать его в жертву богине из-за частых припадков и некрепкого здоровья. Неясно, что здесь вмешалось, возможно Эшту не захотела его крови в отличие от эшшар. Зато теперь они все важно зовут его «Дор’рессе», Благословенный. И всё оттого, что ему дана неограниченная власть над всеми душами-аатма в лахсо. Он может слышать каждого, если захочет, а его благословенные руки излечат любую болезнь или рану. Только, вспоминают об этом поздно.

«Противный Слышащий!» — подумалось. Хорошо, что мысли в голове принадлежат только её обладателю. Кифея почувствовала горячую и сухую ладонь Слышащего на своем затылке. «Иссохнуть и сгореть…» — выругалась про себя. Костлявые пальцы жреца подобрались к «поцелую Эшту», точке на шее, коснувшись которой жрицы читают судьбу наперёд и наставляют заблудившихся детей на надлежащий ему путь. До чего горячо и больно теперь под этой ладонью. Поцелуй Эшту словно позволяет проникнуть в самую суть аатма, души. В голове сразу выпарились все мысли кроме одной, повторяющей наставления Матери. Рядом Дорр сжался под второй рукой жреца.

— Склонись…

«Надо было быстрее уходить отсюда. А я тебе говорила, Дорр»

И в ответ прилетела приглушенная мыслеформа. Дорр сожалел, что так вышло и приглашал на охоту после. Только у него получается говорить со всеми в их собственных головах без прикосновений к «поцелую». Это малая часть его дара. Завидовала Киф? Точно нет. Слышащий как-то сказал сакху, что такого дара слишком много для одного, поэтому у Избранного слабое здоровье. Уж лучше жить как все, не слышать, не чувствовать чужую жизнь. Так намного спокойнее.

— Смирение, дева, — проговорил Слышащий. — Следует учиться смирению. Сюда приходят за советом…

— Да, — выдавила Кифея из себя. Проклятый светилом жрец теперь слышит, о чём она думает, хорошо, что не может звучать в голове, как Дорр! И рука на затылке раскалилась сильнее. Голова опустела и потяжелела. — Благослови…

— Обратись к Матери, неразумное дитя…

*****

— Зачем ты сюда ходишь? — Кифея вдохнула влажного прохладного воздуха полной грудью, едва они вышли из пещеры после долгой выматывающей молитвы. Слышащий заставил повторить обращение к Матери, так и не отняв ладоней от склоненных перед ним голов. Самые долгие и мучительные мгновения в жизни. — Ты каждый раз это терпишь? Повторять одно и то же!

— Я прихожу не к нему, — возразил Дорр и повел плечами. В сравнении с остальными эшшар в племени он выглядел совсем некрепким. Он был не высок и в плечах уступал почти каждому в племени. Сакх всегда говорил на совете старейших, что из Дор'рессе плохой охотник. Кифея бы не согласилось. Не столь удачливый, это да, но не плохой. Наверняка есть хуже. — Что там с Ишшином?

Дева задрала голову, уловив первые отблески рассвета в листве высоких харир. Еще немного и лахсо начнёт просыпаться, зазвенит птичьими трелями, зашуршит лапами вкусной добычи, пробудившейся после сна. Самое время для охоты. Но сакх требует, чтобы днём все кроме стражей возвращались в тону — поселение эшшар, навешенное гроздьями на деревьях. Жаль. Пробежаться по привычной, натоптанной тропе вдвойне приятно, когда светило пытается прожечь лахсо до самой земли. Это словно его охота. Каждый раз неудачная. Провал огненного бога хо. Приятно каждый раз праздновать свой триумф. Можно предложить Дорру. Он не откажет, если правильно просить.

— Я сама не видела, — Кифея потянулась не спеша, позволяя разглядеть на себе каждый изгиб, каждую ложбинку и выпуклость, обтянутые тончайшим ашави, — говорят, его будто подменили в эту ночь. Вернулся с охоты и сразу убежал прочь.

Изящный поворот, и Дорр уже следит за каждым движением. Чудак. Никогда не говорит, чего хочет, а в невозможных янтарных глазах отчетливо читается желание. Вот его брат, Фуррон, уже давно позвал в супруги, но Киф не спешила с ответом. Она хотела, чтобы вот этот беловолосый эшшар предложил ей то же, чтобы выбрать между братьями, но он медлил. Неясно почему. Кто из дев согласится пойти к нему в дом? Очевидно же, что если он не выберет сам, сакх сделает это за него и еще за одну несчастную. А Киф Дорр нравился. Несмотря на все его недостатки: на слабое в сравнении с остальными эшшар тело, (не беда, можно прокормиться вдвоем), на белые, точно луны Шае, волосы, (так даже красиво, ни у кого таких нет, хотя для охоты ночью совсем не подходит), на мягкий характер, (может оно и к лучшему?)

— Раз на него обратила внимание богиня, то вернется, — неуверенно проговорил Дорр. Неловко провел ладонями по бокам, разглаживая ашави, словно желая убедиться, что всё ещё в своём теле, — не сразу, конечно. Через пару ночей. Они всегда так делают.

— Фуррон звал нас на охоту, — Кифея улыбнулась лукаво. — Пойдешь?

— Пожалуй, — он взглянул на подругу с робкой надеждой, за считанные мгновенья укротив страх в глазах. — Ты тоже с нами?

Испугался нарушить запрет. Даже немного жаль. Если бы они не пресмыкались перед главой рода, можно было бы говорить с ними на равных. А так… Вот Фуррон не боится, но и отношение к нему другое. Фуррон — прирожденный охотник. Даже глифы на плечах, что наносят слепые Сестры в день совершеннолетия, касаясь чуткими пальцами «поцелуя», говорят об этом. А вот у Дорра на запястьях и предплечьях начертано витиевато и путанно. Словно кто-то помешал жрицам, сбил их руку. Целитель. Женское ремесло. Впервые у сакха в доме родился целитель, а не охотник. Этого унижения сакх ему не простит никогда, потому и должного уважения от главы рода к нему никогда не будет. Стоит поразмыслить насчёт супружества. Фуррон выглядит уверенно, но Дорр привлекает чем-то неуловимо иным. Не похож ни на кого, словно чужой здесь. Сакхая говорит, что он эшшар только телом, а внутри весь в мать, и добавляла, истекая ядом, в проклятую хо.

— Не сразу, — Кифея повела плечом, приглашая следовать за собой, — прежде я хочу подняться к сестрам Шае, подразнить Проклятого. Пойдешь со мной?

— Сакх запретил подниматься к вершинам, — Дорр в сомнении отступил на шаг, опустил взгляд к прелой листве под ногами. - Это опасно и не нужно.

Вот Дорр сакха боится. И это единственный недостаток, с которым она мириться не готова. Пойдет? Или струсит? Фуррон бы не испугался. Но Дорр у сакха на особом счету. Ему есть чего опасаться.

— Он не узнает! — дева оказалась уже у массивного ствола, опутанного лианами. — Скажешь, что молился в пещере! Тебе простят. — Тело послушно выгнулось, принимая Трансформу, великий дар Эшту своим детям — быть телом в двух ипостасях: в форме эшшар и форме архана — могучего зверя-охотника.

Дорр колебался недолго.

— Я с тобой, — он тоже припал к земле и вскочил на ствол хариры уже гибким серебристым зверем. Плохо, что он заметен в ветвях из-за цвета шкуры. Любой страж его сразу увидит и узнает. Не это ли и есть жизнь? Бежать наравне с опасностью быть пойманным и ускользнуть в последний момент? Кифея помчалась по одной ей знакомой тропе в ветвях среди лиан и древесных полозов. За спиной шуршала листва и мягкий стук когтей, впивающихся в дерево убеждали её, что спутник следует за ней по пятам. Но вот он прыгнул на соседнюю ветвь и скользнул вперёд. Будь на его месте Фуррон или другой эшшар, можно было бы и не заметить, столь скрытно могут перемещаться дети Шае Эшту. Но белёсую шкуру Дорра видно издалека даже в ветвях. Не повезло ему.

Рассвет разбудил лахсо. Дорогу впереди перечеркнули несколько пролетевших птиц, далеко и громко закричал хатт, призывая свою стаю. Хорошо, значит, будет славная охота ночью. Скоро светило войдёт в полную силу и наверху будет очень жарко. Важно успеть до момента, когда жара станет невыносимой.

«Куда мы?» — Дорр внезапно оказался рядом, плечо к плечу.

«Фуррон звал нас к озеру. Но прежде я покажу тебе кое-что», — Кифея прыгнула в сторону, оскользнулась на ветви, едва не упала, но в последний момент зацепилась когтями. Зашипела на подоспевшего спутника, чтобы не мешал, и помчалась дальше. Выше, выше, к самому небу, где ночью можно дотянуться до сестёр Шае, а днем подразнить Проклятого. На последние ветви у верхушки хариры Кифея забралась уже руками. Когтистые лапы архана хороши на охоте и в бою, но для тонкой работы не годятся. Дорр карабкался вместе с ней, на удивление ловко перебирая руками, словно всегда так делал. Даже кольнула зависть. Не так уж он безнадёжен, кажется. Наконец, Киф добралась до вилки из трёх упругих ветвей, образующих подобие гнезда. Устроилась удобнее, мимоходом бросив взгляд вниз, где множество веток и лиан сплелись в плотную ловчую сеть. И в эту сеть Мать ночи заманивает дневных созданий. Славная охота. До земли далеко, а до неба — подать рукой. Вот оно, только протяни руку и можно поймать облака.

— Ты часто здесь бываешь? — Дорр на удивление бесстрашно встал во весь рост на ветвях, придерживаясь рукой за ствол. Ветер с равнин качал хариры, рвал листву с самых верхушек, трепал волосы, вплетая новые запахи и чуждые эшшар песни в пряди. Где-то там хо поют свои хелла, песни, провожающие в путь.

— Лучше не стой так, здесь сильно качает, — вместо ответа бросила Киф, но упрямо встала рядом, чтобы не казаться трусливой. Она не может казаться хуже того, над кем в детстве все потешались из-за боязни высоты. Давно ли он стал таким смелым? Ветер качнул верхушку, прижав их друг к другу, и Дорр приобнял спутницу за талию, едва коснулся губами щеки. Дева не стала возражать. У него такое горячее тело. Всегда горячие ладони, как поцелуй огненного бога. Это наследие хо, ставшей ему матерью. Все так говорят.

— Не боишься? — лукаво спросил Дорр и улыбнулся. В янтарных глазах жёлтыми искрами отразилось восходящее светило. Что он себе позволяет? Почему сейчас ведёт себя, словно весь мир принадлежит ему? Давно ли он стал таким смелым? Там, внизу, он совершенно другой. Кифея повернула голову и взглянула ему в глаза. Нет, в них нет сейчас страха. Вот, что она в нём разглядела и что сразу её покорило. Фуррон побоялся подняться здесь в полный рост.

— Смотри! — И Дорр ткнул рукой в небо. Там, расправив огромные крылья кожаной перепонкой ловило струи воздуха огромное чудовище. Кифея такого еще не видела. Гибкая длинная шея, когтистые лапы. Массивный клюв вполне мог бы перекусить эшшар пополам.

— Кто это? — дева отстранилась, сколько позволяли качающиеся ветви. Такого чудовища, пожалуй, стоит опасаться.

— Теххи. Они живут на вершинах и охотятся на рассвете, — Дорр бесстрашно подставил лицо ветру. — Они тоже дети Эшту. Мы все здесь её дети.

— Откуда тебе знать? — недоверчиво спросила Кифея. Чтобы услышать друг друга в этом вое приходилось прижимать губы к чужому уху. И в этом тоже была своя прелесть. Можно было вдохнуть чужой запах, отзывающийся внутри новым щемящим чувством.

Кифея присмотрелась к парящим гигантам. Их она видела так близко впервые. Раньше они показывались лишь издалека и представлялись чем-то зыбким и неясным, неопасным как мираж. Но теперь можно с уверенностью сказать, что смерть подстерегает и здесь, если они вдруг вздумают поохотиться на неосторожных эшшар. Лахсо полон опасностей и в небе, и на земле, и между ними.

Где-то на горизонте яркая вспышка озарила верхушки деревьев на доли мгновенья заливая всё вокруг ослепительным светом, ветер стих, а затем грохот перекатился по небу. Небо выцвело в бледную, почти белую охру, разделилось на доли и на нем проступили на несколько мгновений темные, серые полосы, извивающиеся, скручивающиеся в спирали от горизонта до горизонта. Парящие гиганты прильнули к кипящей пене лахссо, и даже птицы под ними смолкли. Разломы двигались над головой и казалось, что свод вот-вот треснет и небесные змеи упадут на землю. Быстрый, как вдох, пронёсся прислужник Проклятого бога. Земля дрогнула и протяжный вой издалека пролетел над лахсо. Но вскоре небо вернуло свой цвет и всё стало как прежде. Проклятый бог хо выпустил своих соглядатаев, не иначе.

— Ты видел? Почувстовал? — дева оглянулась тревожно. Небо опять налилось синевой и ветер с новой силой, разрушительной и пахнущей незнакомо и остро, ударил по укрытию. Дорр побледнел и застыл, словно услышал что-то доступное лишь ему одному. — Пойдем домой. Я боюсь что проклятый бог хо нас увидит.

— Домой? — тихо спросил он и, не увидев протеста, полез вниз.

— Что это такое было? — Кифея поспешила следом, — ты знаешь?

— Нет, не знаю, — Дорр подождал спутницу чуть ниже, на толстой ветви, плотно сплетающейся с остальными в неразделимую сеть. — Но я слышу как напугались даже эти… В первый раз вижу такое.

— Надо сказать сакху? — без особого желания уточнила дева. Придется признаваться, что они были не в пещере Эшту, а это провал для каждого из них. Дорр подумал о том же, потому покачал головой.

— Нет, пока нет… Если не возражаешь, пойдем охотиться.

Кифея не возражала. Рассвет. Самое время для охоты.

*****

Дорр перескочил с дерева на дерево. Это был очень длинный прыжок. Высоты, чтобы зацепиться у самой земли, едва хватило. Обернулся. Киф прыгнула следом, но её прыжок оказался не столь длинным. Она зацепилась в шести локтях ниже, едва не промахнулась. Следом прыгал Фуррон. Брат. Он мягко приземлился рядом, словно преодолеть это расстояние для него ничего не стоит.

«Киф, Великая мать отняла у тебя ногу?» — радостно сообщил он пользуясь внутренним ухом спутницы.

«Пусть проклятый бог хо сожжёт тебя!» — дева взлетела на ветвь над братьями, оскалилась на них и побежала дальше.

«Чую добычу», — просигналила она, прижимая уши к голове.

«Это белфаст», — радостно сообщил Фуррон. Он, как и Дорр еще не привел в семью женщину. Но к нему у сакха не было вопросов. Фуррон стал лучшим охотником клана. Таким достойным сыном можно гордиться.

Фуррон прибавил скорости. Дорр припустил следом, чтобы не отстать. Белфасты шли стадом от водопоя к пастбищу, вытянувшись вдоль тропы. С одной стороны край тропы уходил к крутому обрыву, с другой закрыт плотными зарослями шипастой готи. Но это не остановило молодых арханов. Киф уже выбрала себе добычу. Она кралась по ветвям над стадом, выбирая удобный момент для атаки. Фуррон прижался к стволу, сливаясь с окружением с другой стороны.

«Давай, Дорр, действуй. Я помогу, если надо», — предложил Фуррон, уступая дорогу. Дорр оценил жертву. Некрупный белфаст, переваливаясь на мясистых ногах, шел почти последним. Он был сыт, и наверняка не сможет быстро бежать, тем более, что тропа узкая, а слева и справа нет путей к отступлению.

«Когда я скажу», — предупредила Киф. Подождала, пока звери растянутся в цепь на узкой тропе.

«Давай!»

Дорр прыгнул, вцепился зубами в шею белфаста справа, добираясь до пульсирующей артерии. Рот наполнился горячей, возбуждающей кровью. Дорр перехватил скользкую шкуру, всадил клыки глубже. Белфаст заревел, шарахнулся в сторону. Слева в горло животному впилась Киф. Стадо, обезумев, рвануло вперед. Белфаст упал на бок, придавил врага весом, вытеснив воздух из легких. Дорр вывернулся ужом из-под скользкой от крови туши, снова вгрызся в горло. Белфаст затряс головой и закричал. Дорр почувствовал раздирающую боль в шее и парализующий тело страх. Плохо, опять потерял контроль. Отодвинул это чувство вглубь подальше. «Это не моя боль, не моя». Белфаст поднялся на ноги, в последней попытке спастись, мотнул головой, скидывая хищников. Дорр сомкнул зубы на открытой шее жертвы, ломая ей хрящи. Рядом возник поджарый силуэт третьего хищника. Фуррон ударом лапы распорол белфасту брюхо. Животное дернулось и повалилось на бок, в последний раз жалобно застонав, затихло.

«Добыча!» — Фуррон вгрызся в ляжку поваленного животного. — «Ты заслужил, брат»

Дорр оглянулся. Схватка, казалось, длилась так долго, но на самом деле прошло лишь несколько мгновений. Киф подошла, тоже начала рвать зубами дымящееся мясо, наслаждаясь общей победой. Желудок призывно скрутило. Рот наполнился слюной. Дорр улегся на тушу, начал утолять голод.

*****

Спустя некоторое время все трое, так и не отринув Трансформу, лежали поодаль в траве, насытившиеся и разомлевшие.

«Хорошая охота», — лениво мурлыкала Киф, переворачиваясь на спину, зацепила когтем Дорра за лапу, приглашая поиграть.

«Да» — Фуррон сощурился на светило, набирающее силу. «Сегодня, Дорр, ты показал себя, как охотник»

Дорр не ответил. Менее всего его интересовало мнение Фуррона на эту тему.

Игра, так игра. Он начал ловить лапу Киф своими.. Дева уворачивалась, изгибаясь, как червяк на траве. Но вот она вскочила, напрыгнула игриво, прикусила тихонько за плечо. Дорр вывернулся, обошел с правого бока, клацнул зубами у самого уха. Киф отскочила, как котенок, вздыбила спину, пошла в атаку. Дорр встретил её, приподнявшись на задние лапы, распахнув передние в объятии. Дева тоже поднялась, навалилась на него, перекидываясь в эшшар. Через мгновенье они уже катались, смеясь, по траве в привычной форме эшшар. Фуррон фыркнул. Как дети!

«Стыдись, младший брат, ты уже мужчина, охотник».

Дорр с Кифеей разомкнули объятия, и она с видом победителя села сопернику на живот.

— Я победила!

— Я поддавался, — Дорр дотянулся, схватил деву за плечи, повалил на сырую траву, и они снова начали кружиться в траве, стараясь одолеть друг друга. Фуррон с тоской посмотрел на резвящуюся пару. Кольнула ревность. Киф многое себе позволяет. Вообще-то с Дорром они были погодки, но отец всегда ставил его ниже прочих детей из-за происхождения Потому все считали его младшим, неполноценным, даже чужим. Три года назад они вдвоем прошли ритуал Посвящения, когда все племя признало их мужчинами. В темной пещере Ткачей на лицо были нанесены знаки совершеннолетия, а на теле проявились глифы поцелуя Эшту, что раскрывали будущее ремесло. С того момента пробежало много охот, светило проклятого бога три раза укрощало свой неугасимый огонь, склоняясь к зиме. Фуррон стал славным охотником. Дорр помогал Шае-Авелаш, целительнице. Отец выходил из себя из-за того, что младший из его детей не похож ни на одного эшшар. Племя ценило охотников, воинов. Дорр был слишком мягок. Прямо как проклятые хо. Любое проявление милосердия - слабость. А слабые, по мнению сакха, не заслуживали иной участи, чем стать добычей. Вдвое обидней признавать это, когда Дорр был ему кровным сыном. Плоть от плоти. Так говорят. Не богиня привела его в мир, грязная хо извергнула из своей утробы, словно проклятое дитя. У него нет поцелуя Эшту, богиня не касалась его грязной плоти, не оставила свой след, и тем не менее Слышащий признал, что Эшту благословила его до рождения. Не сразу, но признал. Благословенный. Но для сакха и остальных Дорр так и остался слабым эшшар, что падает в обмороки от своей неизвестной никому болезни.

Потому Фуррону было иногда даже жаль брата. Но только иногда.

Спутники его, наконец, перестали кататься по земле. Улеглись рядом на спины, принялись разглядывать небо в просветах листвы. Слишком близко. Они слишком близко, а Дорр держит Киф за руку.

«Пойдемте к водопаду», — Фуррон встал, потянулся всем телом, показывая крепкие бугристые мышцы под иссиня черной шкурой, переливающейся в свете набирающего силу светила. Фуррон всяко крупнее Дорра и сильнее. Если поставить их рядом, то белый арханн будет выглядеть блёкло, и даже жалко. Любая дева в племени поймёт это сразу. И Киф тоже. Надо дать ей время.

— Пойдемте! — Киф уже была на ногах и принимала иную форму, вскочила на дерево, убежала, стараясь успеть первой. Дорр нехотя поднялся. Фуррон оглянулся на него. Он не любит воды. Даже боится. Слабак.

«Догоняй»

— Сейчас, — Дорр с тоской проводил взглядом брата. Зачем к водопаду? Здесь было тоже неплохо. Нехотя опустился к земле, поддаваясь Трансформе. Не торопясь, вскочил на дерево следом за братом, медленно поплелся за мелькавшими в ветвях силуэтами. Дорр не любил воды. Вода была прекрасна по своей сути, дарила жизнь и продлевала её, но когда воды много, это вызывало в сердце безотчетный страх. Фуррон, наверняка, нарочно предложил туда пойти, зная об этой слабости. А вот Киф любила воду. Она с удовольствием плескалась в ней и даже плавала, что для Дорра было совершенно недостижимо.

В детстве сакх, желая отбить страх у младшего сына перед глубиной, бросил его в воду на самую середину озера. Думал, что мальчик должен поплыть, ведь остальные дети так и делали. Но от страха Дорр пошел ко дну, а глубоководная рыба на дне, тот час проникшая в голову убедила, что необязательно подниматься на поверхность. Можно дышать илом. Её ленивые не-мысли заполнили голову, и Дорр от страха поддался им, чувствуя, как жизнь уходит из тела вместе с воздухом. По счастью, кто-то тогда оказался рядом, и вытащил его к поверхности. Мучительно больно было умирать и столь же мучительно возвращаться. Еще более тяжкой ношей стал полный разочарования и презрения взгляд отца, что теперь лежал под сердцем очередным неподъемным камнем. Ему никогда не выплыть. Потому что он не эшшар.

Когда Дорр подошел к озеру, Килфа уже уплыла на самую середину, тревожа гладь воды упругими прыжками. Она помахала рукой. Дорр запрыгнул, на толстую ветвь дерева, свисающую над водой, улегся на ней, касаясь глади воды лапами. Единственное, что он смог себя заставить сделать — это прогулки по мелководью, или постоять на камнях под водопадом, или вот так посидеть над водой на крепкой опоре. Фуррон с шумом отряхнулся рядом.

— Иди к ней.

«Не хочется»

— Брось, ты же взрослый мужчина.

Дорр посмотрел на черную точку на поверхности озера. Она счастлива, похоже.

— Преодолей свой страх, это удел воина.

Дорр взглянул на брата. Тот сидел на ветке рядом, подставляя мокрое тело ветру, обсохнуть. Ашави висело тут же. И её ашави тоже. Ему ли рассуждать об уделе воина. Он визжал, как свинья, когда неудачно упал с ветви во время погони год назад, и сломал себе ногу. Перелом был очень плохой. Наружу вышла кость. Авелаш твердила, что ему не выжить в лахсо. В другое время его ждал бы ритуал жертвоприношения во славу растущих поколений. Теперь нет. Теперь у него появился шанс. Фуррон плакал, словно ребенок, опасаясь, что не сможет больше ходить, и охотиться, а это смерть для эшшар. Пришлось просидеть с ним всю ночь, слушая его вой, и потратить немало сил. И потом еще день, и еще ночь. Потому что нельзя было срастить все сразу. Слишком сложно. Сакх был тогда им доволен, впервые за долгое время. Кажется, тогда его и прозвали Дор’рессе, Благословенный. Дорру это стоило нескольких дней жизни, которые выпали из памяти. После того, как Фуррон заснул здоровым сном уставшего с целой ногой, счастливый от мысли, что останется на вершине своей славы, Дорр тоже провалился в сон, более похожий на беспамятство, и проспал так несколько дней. Этого брат не помнит.

«Позже»

— Это значит, никогда, — заявил Фуррон, ухмыляясь. Дорр промолчал. Посмотрел на круги по воде, что оставлял касанием своих лап. А ведь здесь довольно глубоко. Видно дно, упавшие ветви, обросшие тиной и даже мелких букашек-водолазов. Он подавил тошноту, едва вспомнив, как сильно давит вода там, на глубине.

«Это значит, позже, только и всего»

Киф, наплававшись вдоволь вылезла на берег, заваленный упавшими ветвями харир, ловко перепрыгнула с одного подводного корня на другой. Дорр принял обратную Трансформу. Здесь скользкие ветви и неудобно выходить из воды. Но они с Киф любили бывать именно здесь.

— Осторожнее! — Крикнул он, и тотчас поплатился, потому что дева поскользнулась на затянутых тиной корнях, упала, почти скрывшись под водой с головой.

— Пусть Проклятый бог сожжет тебя! — выругался Фуррон и бросился за ней в воду.

Через мгновенье они оба вылезли на клочок влажной земли у самого берега, а Киф с шипением обхватила покрасневшую от крови лодыжку руками.

— Что? — Дорр уже был рядом, — дай, посмотрю!

— Я из-за тебя поскользнулась! — проныла Киф. Фуррон отполз, чтобы не мешать брату. В такие моменты он всегда уступал.

— Сейчас, — Дорр взял стройную ногу в ладони. У нее такая прохладная кожа, на ступне от пальцев до самой пятки неприятный порез. Наверное речной коготь. Они часто устраивают засады у берега. Если оставить, завтра рана воспалиться и начнет сочиться гноем. Дел на пару мгновений, даже не стоит затраченного времени. Дорр обратился к Матери, потянулся к токам живой силы, что ткали суть бытия и составляли основу любой жизни. Этот дар становился благословением лишь в такие моменты, основную часть остальной жизни превращаясь в проклятье. Немного усилий, совсем немного, и ранка начала затягиваться прямо на глазах. Дева сморщилась, но затем расслабилась, как чувствуя горячие ладони заскользили по ступне, по колену и бедру, ласково поглаживая там, где уже ничего не болело.

— Уже не больно, — склонившись, прошептала она на ухо в обрамлении белых волос.

— Я слышу, — прошептал он в ответ, и Киф встретилась взглядом с янтарным огнем глаз, вдруг ставших кратно ближе. Словно мгновенье застыло, растянулось, стало вязким, и Киф показалось, что вот-вот он коснётся её груди, погладит по спине, и что будет дальше, уже станет неважным.

— Ну, ты даёшь, брат! — Прервал идиллию Фуррон, — снова! Чудо!

Момент был упущен, Дорр смутился, убрал руки и отодвинулся.

— Это моё предназначение, так начертано, — смущаясь проговорил он, демонстрируя руки, испещренные знаками, а Киф дерзко взглянула на Фуррона. Оба брата хороши, каждый в своем деле, кого же выбрать?