Отблески заката

Мгновения – как будто ноты.
И важнейший вопрос не в том, умеем ли мы читать их,
а в том, способны ли мы услышать в них музыку.
Ты слышишь музыку?
Она – и есть сама
жизнь.

Могучие сосновые ветви тяжело качались на ветру. Облака стремительно прятались, уступая воздушной стихии, а хвое было нипочём: сосны утвердились в своей надёжности, своей непокорности, позволяя лишь единичным ветвям дёрнуться в порывах ветра. Дождь, недавно оросивший сосновый бор, оставил туманное прохладное послевкусие, висевшее у подножья хвойных древ: густая дымка, пушистой простынёй стелящаяся под зелёные игольчатые кроны, переливалась радугой и сияла в лучах садящегося солнца.

Превыше всего он любил такие мгновения. Когда жизнь, время и весь мир вокруг замирают, чтобы не отвлекать от тихого шёпота. Такого тихого, что не дано было уловить слова, выделить осмысленные фразы. Можно было только почувствовать интонацию. Услышать эхо загадочного будущего, ожидающего на следующих страницах – и благоговейно блуждать в интерпретациях. Увидеть образы – расплывчатые, обрывочные, и в то же время потрясающие своей яркостью настолько, чтобы верить: так оно и будет. Ощутить дыхание – и в нём саму жизнь, пронизывающую окружающий мир, время и пространство, связывающую тебя с отдалёнными краями непроглядного космоса.

Он прикрыл глаза. В веренице кадров выхватил оттенки радости и боли, счастья и сожаления, веры и подозрений. Что-то в них явно пришло из погребённого под паутиной нейронов прошлого. Что-то, и в том не было ни толики сомнения, явилось напрямик из грядущего. Взволновалась молодая душа, всколыхнулось объятое тревогами и тяжкими думами сердце. Среди коротких вспышек он ощутил соприкосновение рук, соприкосновение лбов, тёплое дыхание, прошибающее до пота и – почти неуловимый – взгляд изумрудных очей, своей пронзительностью отпечатывающийся в памяти на всю жизнь.

Железный скрежет выдернул его из воспоминаний, тлеющими угольками освещавших путь, ныне окутанный мраком. Дверца автомобиля открылась, впуская холодный вечерний воздух, обжигающий мокрую от пота кожу. Душа, объятая предчувствием скорой гибели, забилась в тёмные недостижимые глубины разума. Остался только липкий ужас и прекрасная в своей многогранной жути действительность.

– Выметайся. И только вздумай дёрнуться: это будет большая ошибка.

Всё его естество старалось не допустить внешней дрожи. И потому он с внешней невозмутимостью придвинулся к открывшейся дверце, твёрдо ступил на землю сначала одной ногой, затем и другой. Сердце отбивало хаотический ритм. Пот ручьями стекал по лбу, рукам, спине, икрам – всему его телу. А последнее дуновение ветерка с остервенелой жадностью объяло его высокую рослую фигуру, в которой тогда исчезла и высота, и рослость. Тревога расползлась по округе, вынудив мир замереть в ожидании неминуемой смерти.

– Ну и что ты молчишь? В глаза мне смотри!

Он поднял голову, машинально сжав кулаки. Встреченный взгляд янтарных глазниц вызывал скорее сочувствие, чем страх, но ядовитое болото тревоги не думало отпускать жертву липкого ужаса. Вырвался тяжёлый вздох. Дыхание не дрожит – и славно. Да, ужас пожирает изнутри, но они этого не поймут. Он уйдёт в иной мир хотя бы со стороны выглядя достойно.

– Ты, б***ь, понимаешь, с какими людьми связался? – заговорили янтарные глазницы плывущей по бурному цунами гнева женщины. – Да н***я ты не понимаешь!

– Тебе был дан чёткий приказ, – сварливо напомнили карие глаза с чёрными, как смоль, волосами и голосом деловитой яростной боярыни, – а ты его ослушался. Ты должен понимать: для тебя это огромная честь, что с тобой вообще разговаривают!

– Моя бы воля, – это уже сероглазый мужчина, вышагивающий из стороны в сторону и напряжённо о чём-то думающий, – к тебе бы приехали ещё ночью и башку бы проломили.

– Я повторяю! – снова карие глаза. – Только попробуй дёрнуться и тогда ты таких, б***ь, п***лей получишь, что тебе мало не покажется!

– За этот мой рабочий день, – с ухмылкой озвучили серые глаза, – ты должен мне минимум десятку. Столько времени на тебя потратил.

«Сам дурак» – пронеслось в голове. Отголосок здравого смысла, искорка спрятавшейся в недрах разума души. Ещё одна струя пота скатилась по лицу. Реальность замерла и не смела сбивать настрой группы людей, обступивших его со всех сторон.

Ещё один глубокий вдох. Дыхание дрогнуло, но лишь слегка. Как в дешёвом бульварном чтиве, злодеи не могли отказать себе в желании унизить его, утвердиться на его переживаниях и тревогах, растоптать его чувства и всё то хорошее, что он сделал. Как карикатурные садисты, они оттягивали расправу, тянули время, озвучивая всё новые и новые оскорбления.

Солнце медленно клонилось к горизонту, окрасив небосклон в багровый цвет. Рядом высились испуганно замершие берёзы и ели. Застыла, в тяжёлом ожидании, высокая трава, прячущая укромную, изъеденную колёсами, полянку от посторонних глаз. Он прикрыл глаза, прислушиваясь к вселенскому шёпоту. Где-то там, на другом конце отнятого телефона, в десятках километров от него, мерцал тусклый маяк. Он указывал путь, но луч пока ещё был слишком слаб, чтобы рассеять ужасающую тьму неизвестности.

– Какой же мудак, – яростно проговорили янтарные глазницы. – Сломал психику несчастному ребёнку! Теперь водить к психологу – целый год!

– А один приём у неё стоит восемь тысяч, – вторили карие глаза.

– Уже пятнадцать!

Пот стекал водопадом, застилая его твёрдый взгляд. Немыслимыми усилиями он продолжал держаться достойно, хаотично ища способ выбраться живым из медвежьего капкана судьбы.

– Что ты глазёнки вылупил? Может скажешь что-нибудь?

– Я ничего не сделал, – ответил он максимально спокойно, так, как только мог в ту тяжёлую минуту.

– П***ишь! – рявкнула женщина и резко к нему приблизилась. – В твоих письмах написано: «я вспоминаю твоё сердцебиение и дыхание». Как это понимать?!

– Да так и понимать, – хмыкнули серые глаза. – Башку ему надо проломить за это.

– Да он всё ещё не врубился, – подал голос четвёртый человек, находящийся где-то в стороне. – Ты понимаешь, парень, во взрослом мире нет простых людей. У всех есть знакомства, связи. Мы можем тебя здесь закопать – и тебя никто даже искать не будет.

– Но я ничего не сделал, – вновь спокойно повторил он, смахивая пот со лба и делая глубокий вдох.

– А теперь ты скажешь правду, п***бол?! – вновь вскричала женщина с янтарными глазами, хватая его за пах и сжимая кулак. – Ты насильник, а знаешь, что с такими в тюрьме делают? Тебя именно это и ждёт!

– Да кончайте уже с ним, – хмыкнул сероглазый. – Горбатого могила исправит.

– Какая растрата средств, столько денег придётся потратить на психолога! – причитали янтарные глазницы, отдаляясь.

– Ты перешёл дорогу очень серьёзным людям, – послышался голос четвёртого, – а такое не забывается и не прощается.

Поднялась крышка багажника. Опустилось солнце за горизонт. Затрепетали ветви берёз и задрожала трава. Мир заёрзал в ожидании кульминации. Сердце забилось с удвоенной силой. Главное, чтобы не дрожали ноги, руки и дыхание.

Иначе это будет совсем перебор.

Он протёр влажные от пота глаза, вновь окунаясь в столь драгоценные мгновения, отпечатавшиеся в памяти. В них густая дымка по-прежнему клубилась в ветвях непоколебимых надёжных сосен. Золотистые лучи солнца всё теми же густыми росчерками прорезали прохладный влажный воздух. А у основания вытянутых стволов, в зарослях вытоптанной травы, пряталась низкая скамейка, на которой сидела хрупкая фигура.

Внимательно следящая за переливающейся дымкой, за густыми лучами светила, она выглядела расслабленно и, в то же время, очень сосредоточенно. Проходящие мимо ребята будто бы не замечали её, погруженные в свою бесконечную детскую суету. Он же её отчетливо видел, но не придавал тому значения, пока сквозь метафизические струны бытия не услышал эхо. Всем своим нутром он обратился к источнику столь дивного космического голоса – и понял, что он исходит от хрупкой непримечательной фигуры.

Годами ему казалось, что только он и может слышать шёпот Мироздания. В тот миг его убеждения бесповоротно пошатнулись и рассыпались в пыль. В паре десятков метров от него, незримая для мира, неслышимая для прочих, оказалась Она – способная услышать и способная говорить.

Реальность завибрировала. Вытоптанная трава, сосны, лучи солнца, воздух – всё вокруг благоговейно задрожало перед величием момента, который теперь стремительно приближался. Как же хотелось и ему, словно мотыльку, со всей стремительностью полететь на увиденный свет другой, но такой похожей и родной души. И всё же порыв удалось сдержать. Подвластный окружающему трепету, он убрал опавшие на лоб пряди русых волос, привёл в порядок сбившееся дыхание и деликатно приблизился. С каждым его шагом солнце становилось всё ярче, а краски – насыщенней. Окружающий мир покрывался мурашками восхищённого ожидания доселе невиданного чуда.

Чуть откинув полы длинной мантии, он аккуратно присел рядом, всё так же слыша эхо хрупкой фигуры, уже практически различая её голос и ответный шёпот вселенной. Переборов сомнения, он потянулся к ней, но только лишь в мыслях. Не смея как-либо нарушить сакральную неприкосновенность её общения с Мирозданием, он всеми фибрами души прислушивался к астральным отголоскам чарующих мыслей.

– Что ты видишь? – со священной почтительностью спросил он.

– Я вижу пути, – глубоким, проникновенным голосом ответила она. – Я вижу много путей. Много развилок. Люди приходят, уходят. Но я вижу, чётко: практически везде и всегда есть ты.

Тогда-то он и услышал её мысли. Бурные, пёстрые, будоражащие своей искренностью и неукротимостью чувств. В тот же момент он трепетно вздрогнул, осознав, что и она его отчётливо слышит. Сквозь мириады звёзд, бесконечные долины незримых миров, сквозь метафизические столпы реальности, они оба в миг осознали, что все предыдущие годы шли именно к этому мгновенью, именно к этому вечеру, именно к этим золотистым лучам, проливающимся через сосновые ветви.

– А что видишь ты? – с глубоким интересом спросила она.

– Я вижу то же самое, – на его лице вспыхнула меланхоличная улыбка, – я вижу развилки со множеством дорог. Я вижу, что это всё неспроста и мы играем огромную роль друг для друга. От того мне и тревожно…

– Почему? – ещё никогда он не слышал такой необъятной заботливой обеспокоенности.

– Потому что после некоторых развилок, ты забываешь и оставляешь меня, – он выдавил неловкую усмешку, насквозь пропитанную тревожной меланхолией.

– Такие развилки есть всегда, – кивнула она. – Я же вижу, что ты сыграешь в моей жизни огромную роль. Ты в моей жизни очень надолго. И я тебя никогда не забуду.

Он ничего не ответил, позволив себе лишь меланхоличную улыбку, и повернулся в её сторону. Они вместе ощутили, как мгновение обволакивает их – напоследок, стремительно ускользая. Откуда-то издали донеслись отголоски привычной суеты, всё упорнее преодолевавшие могучую хвою. Тёплые солнечные лучи скользнули по светлым волнистым волосам хрупкой фигуры, озарив нежное лицо. Улыбнувшись обоюдным мыслям, слышимым им обоим, она повернулась к нему, блеснув изумрудами глаз в лучах закатного солнца.

Ему открылся космос. Бескрайний, полный разноцветных туманностей и галактик, космос окружил его со всех сторон. Яркие всполохи и искры летели ему навстречу, вызывая сердечный трепет, пока посреди звёздного калейдоскопа ослепительной горячей вспышкой не засияла сверхновая. То было глубочайшее чувство, своим рождением положившее начало новому, доселе неслыханному, музыкальному опусу.

Удар под дых повалил его на землю, выбив из тёплых воспоминаний, словно воздух из лёгких.

– Ну и что ты молчишь, б***ь?! – женщина с янтарными глазами возвышалась над ним, равно как и сероглазый мужчина, потряхивающий рукой. – Почему, когда тебе было велено прекратить общение, ты этого не сделал?!

– Потому что она нуждалась в моей поддержке, – искренне признался молодой человек, жадно хватая ртом воздух.

– «Я вспоминаю твоё тепло и дыхание» не звучит, как поддержка, б***ь! – вскричала женщина, давая отмашку сероглазому. Тот, чуть помедлив, вновь ударил под дых. На сей раз – ногой в тёмном кроссовке.

Молодой человек закашлялся.

– Ничтожество, – глумилась женщина. – Ни постоять за себя не можешь, ни ответить за свои дела! Только и можешь, что п***еть, насильник!

Всё ещё кашляющего, его подняли на ноги, чтобы янтарные глаза, вперившись хищным взглядом, влепили ему пощечину. Кровь прилила к голове, подрумянивая лоб и горящую от удара щеку. Это не достойный финал. Это унизительно. Если ему суждено выбраться живым, никто не должен об этом узнать. Но живым выбраться надо – и сделать для этого всё возможное.

– Я её не насиловал! – прохрипел он сквозь сбитое дыхание.

– Да даже если у вас всё было обоюдно, – заговорил молчаливый четвёртый, подходя и сверля тёмными серо-зелёными глазами, – это всё равно статья.

– У нас ничего не было!

– То есть ты хочешь сказать, – зазвучал сварливый голос черноволосых карих глаз, – что если её завтра привезут к гинекологу, раздвинут ноги и внимательно посмотрят, то там ничего не будет?

«А какое тебе дело?» – тут же пронеслось у него в голове. – «Какие же вы сами гадкие, пошлые мрази, раз так думаете о невинном создании».

Как хочется яростно вскричать об этом! Как же хочется отстоять Её честь перед лицом тех, кто должен эту самую честь защищать первее и яростнее его самого!

Нет, это риск. Стоит ему проявить силу, ярость, превосходство – и он уже не вернётся живым. Это уничтожит Её. Это уничтожит его собственную маму, его семью, всех тех, кому он так или иначе важен. Пока у него есть путь не допустить подобного, он должен им идти.

– Доктор подтвердит её девственность, хочешь сказать?!

– Да, – звучит ответ.

– Да он п***ит, – махнула рукой женщина с янтарными глазами. – С ним нет смысла говорить.

– Закопать его? – усмехнулся сероглазый.

– А какая в том выгода? – задали встречный вопрос карие глаза. – Хел, подумай сама, тебе по пятнадцать кусков за психолога отваливать. А там ведь сеансов десять, не меньше…

– И правда, – кивнула та, переводя презрительный взгляд янтарных глаз на молодого человека. – Ты нанёс моральный ущерб нашей семье. Как ты будешь его возмещать?

– Отработаю, – вбрасывает он.

– Ты уже отработал, нам хватило, – едко рассмеялась женщина.

– Пусть квартиру перепишет. Она же его? – предложил сероглазый.

– Да какой там, съёмная, – хмыкнула черноволосая. – Он без работы, без всего. Нет у него никаких денег.

– Вот и лезет к малолеткам, – в серых глазах проявилась гадкая усмешка. – Пусть кредит возьмёт. Кредитная история у него хорошая…

– Да кто ему кредит даст, у него работы нет, – закатила карие глаза черноволосая, задумалась, и затем озвучила возникшую идею, – а может он расписку напишет?

– Какую расписку? – в янтарных глазах отразилось усталое сомнение.

– Да обычную, что должен денег.

– Лишняя морока…

– Я отвечаю, выигрышная тема, у меня два суда сейчас идёт и оба выигрышные. Через суд заверим расписку – и не отвертится!

– А если подумать, так ли уж это нужно? – чуть стушевались янтарные глаза, что не укрылось от внимания молодого человека. – Не зашло ли всё это слишком далеко?..

– Хельга, что ты несёшь? – возмутилась черноволосая. – Успокойся, давай, приди в себя.

Все четверо отошли чуть в сторону, начав совещаться между собой, пытаясь подбодрить женщину с янтарными глазами. Молодой человек глубоко вздохнул, проводя руками по лицу и волосам, и ненадолго окунаясь в блестящие на солнце изумрудные очи, в волшебные моменты, что подпитывали его тлеющий дух. Расслабил веки, прокручивая в голове все тайные встречи, все будоражащие душу письма – всё, что объединило его с Ней и сделало их самыми родными в мире людьми. Тревога отступала под натиском пламенных чувств. Душа постепенно выбиралась из потаённых недр рассудка. А мгновения уверенно формировали чёткую мелодию, ведущую напрямик к спасению и той, что ему столь дорога.

– Вот ты говоришь о поддержке, – приободрённая, женщина с янтарными глазами вновь к нему подошла, – а сам сломал психику маленькому ребёнку! И ещё стоишь тут, молчишь, ничего решить сам не можешь. Не мужик, а баба! Малолетняя, двенадцатилетняя баба!

Он промолчал. Страх покорился интеллекту и отступил. Перевернулся незримый лист партитуры, наполняя душу ритмичной оркестровкой, возвращая абсолютный контроль над собой и над ситуацией. Улавливая каждую деталь и до того мгновения, и после, молодой человек сосредоточился на своих дальнейших действиях.

– Держи, – подошла черноволосая с листком бумаги и ручкой, сменяя на «посту» женщину с янтарными глазами. – Пиши.

– Я никогда не писал расписок, – с театральной наивностью заметил он.

– Не переживай, я продиктую, – съязвила женщина.

Взяв в руки листок и ручку, он постарался уловить, о чём беседуют остальные трое, но не сумел. Тогда он со всё большим спокойствием принялся внимать черноволосой.

– Пиши вверху: «Расписка».

Старательно выводя печатные буквы, предвидя десятки возможных решений, он утаивал образец своего истинного почерка.

– С новой строки: «Я, Джеймс Ольгерд Фьер», затем дата рождения, паспортные данные…

– Я не помню своих паспортных данных, – невинно сказал он.

– Б***ь, – закатила глаза черноволосая, – дайте ему телефон, пусть онлайн-паспорт откроет.

Сероглазый достал завёрнутый во влажную салфетку гаджет и протянул Ольгерду. Разблокировав телефон, краем глаза увидев с десяток голосовых сообщений от Неё, молодой человек открыл приложение с онлайн-документами. Безуспешно вслушиваясь в фоновые шумы и переговоры, Ольгерд выписал паспортные данные на листок.

– Дальше, – гаркнула кареглазая, – «обязуюсь вернуть Яну Офрею Эльдраву»… «полтора миллиона рублей до первого сентября». Внизу дата, – первое августа, – роспись, расшифровка.

– Но сегодня второе число, – заметил Ольгерд, дописывая продиктованное.

– Не умничай, творец, – рявкнула черноволосая, вырывая листок, фотографируя его и направляясь к остальным.

Он вздохнул, поспешно открывая переписку с Ней. Дрожащей от сердечного трепета рукой он нажимал на кнопку расшифровки Её голосовых сообщений, но то было без толку: нейросеть не могла выполнить задачу за столь короткий срок. Уже через десяток секунд к машине подошли все четверо похитителей.

– Делай, что хочешь, но чтобы деньги были в срок, понял? – риторически уточнила черноволосая. – И только попробуй не заплатить: тогда не только сядешь, но и будешь должен ещё больше! У меня в сентябре фестивали, если из-за судов я на них не попаду, тебе конец!

– Платить будешь налом, – вторила женщина с янтарными глазами. – И только попробуй написать нашей дочери хоть одно слово: тогда точно присядешь на бутылку!

– Удаляй переписки и блокируй везде, – спокойно приказал сероглазый.

Ольгерд моргнул. Достал телефон. Открыл переписку с Ней. В ответ на скрины переписок с угрозами, на фотографии вскрытых писем, на вопросы о том, что происходит, был записан десяток не прослушанных голосовых сообщений. То было не только её бесценное мнение о ситуации. То были записи её голоса, ставшего неизмеримо родным и важным за то недолгое время, что они общались. Настоящее сокровище, от которого ему предстояло избавиться, чтобы спасти их обоих на время долгой разлуки. Сдержав слёзы, Ольгерд парой нажатий удалил столь дорогой его сердцу чат, покрывая завесой вечной тайны Её последние слова.

– До города как-нибудь сам доберёшься, – хмыкнула черноволосая.

Автомобиль тронулся с места, подняв облако дорожной пыли, оставляя Джеймса Ольгерда Фьера в полном одиночестве. Когда в отдалении затих шум двигателя, молодой человек обернулся к горизонту. Багровый отблеск заката стремительно потух, уступая полноту власти сгущающимся сумеркам. Вновь всплыли в памяти нежное лицо, крашеные светлые волнистые волосы, утончённые руки и изумрудные очи, блеснувшие в золотистых лучах.

В тот же миг, за десятки километров от затерянной поляны, склонившаяся над исписанными листками, силящаяся по памяти восстановить столь запавшие в душу истории, молодая девушка ощутила, как вздрогнуло сердце. Она невольно вскрикнула.

– Что с тобой, Адель? – спросила одна из соседок по комнате.

– Потом, – отмахнулась девушка, собирая мысли и ощущения воедино. – Всё потом.

Она сомкнула веки, находя среди ярких образов самый трепетный и восхитительный – взгляд глубоких и любящих серо-голубых глаз. Всеми помыслами она устремилась к Нему, силясь узнать, где он и как он. Но девичьих сил было пока недостаточно, чтобы преодолеть могучую хвою и безумное расстояние, разделявшее их. Поднявшись из-за стола, Адель приблизилась к окну. Всё её нутро задрожало, когда ей почудилось, что она услышала Его бархатный и обволакивающий голос.

– Адель, – соседка по комнате осмелилась подойти ближе. – Что случилось?

Девушка повернулась к знакомой. Изумрудные глаза стали чёрными от расширившихся до предела зрачков. Ненадолго их прикрыв, Адель глубоко вдохнула, а потом осмотрелась по сторонам: радужки вернули себе естественный вид.

– Адель? – упорствовала соседка в своём любопытстве.

Молодая девушка отстранённо произнесла:

– Это долгая история.

Berlinist – Gris, Pt. 1