Отчаянный побег

Любимым матерям посвящается.

ОТЧАЯННЫЙ ПОБЕГ

Трагическое известие

Шел 1978 год. Колония для заключенных, в которой разыгралась трагедия, располагалась на левом берегу Оби в городе Новосибирске. Заключенных в данном лагере содержали в строгой изоляции, а по-иному говоря, в нем отбывали срок люди, судимые неоднократно за преступления.

К осужденным, попавшим за решетку, применяли различные режимы содержания: общий, усиленный, строгий, особый и тюремный. Зона, как называли ее заключенные – «Пятерка», располагалась в окружении жилых домов. С одной стороны, находился частный сектор, а с другой, построенные совсем недавно пятиэтажные дома. Многоквартирные здания располагались недалеко от внешнего забора, и на прилегающей территории иногда случались разные происшествия. К невысокому забору, огораживающему зону, подходили молодые парни и производили «перекид» в основном состоящий из пакетов плотно спрессованных плит чая и спиртных напитков, залитых в металлические фляжки. С территории колонии заключенные выбрасывали деньги или разные безделушки, изготовленные умельцами, например: ножи с красивыми наборными ручками или эбонитовые курительные трубки и мундштуки с портсигарами. Пакеты, брошенные через забор, иногда долетали до стен жилых домов и могли спокойно угодить в голову какому-нибудь прохожему или играющему во дворе ребенку.

По разным причинам, а именно чтобы исключить проникновение в зону запрещенной водки, считающейся бесспорным стимулом для совершения преступлений, по периметру запретной полосы поднималась тревога. Как только возле забора со стороны свободы появлялась группа парней, часовой на угловой вышке сообщал по телефону начальнику караула о готовящемся «перекиде». Из казармы, расположенной недалеко от колонии, спешно выбегали солдаты внутренних войск и мчались к месту переброса.

Колония была разделена на две зоны: жилую, состоящую из шести двухэтажных зданий и двух деревянных бараков и производственную: с цехами, участками и административными зданиями.

В связи нарастающими недовольствами осужденных, возмущенными плохой едой и высокими нормами на производстве, по настоянию политотдела, руководством ИТУ (исправительно-трудовое учреждение) было принято решение – во всех колониях области навести порядок. В первую очередь это касалось отрицательно настроенных осужденных, за которых взялись оперативные и режимные части. Именно в этот год в пятой колонии произошли тревожные перемены: режим содержания заключенным заметно усилили. Плиточный чай, поступающий со свободы, теперь был строго запрещен, и потому цена на него поднялась в несколько раз. Чай для заключенных был разменной монетой, на него можно было «купить» многое: получить внеочередное свидание с родственниками через завхоза (зэк, заведующий хозяйством, помощник администрации), обменять на хорошую одежду, даже нанять исполнителя, оплатив преступление. Если до усиления режима разрешалась игра на гитаре в спальной секции, то теперь музыканту дозволялось собирать людей только в красном уголке под присмотром завхоза или начальника отряда. По периметру зоны, с внешней стороны возвели высокий четырехметровый забор с натянутой поверху металлической сеткой. От такой меры в большей степени страдали «перекидчики». Они не могли, как бывало раньше, переговариваться с людьми за забором и с легкостью бросать запрещенные предметы.

В лагере разгуливали толпы активистов, которым администрация позволила следить за порядком. Ходить поодиночке они боялись, была вероятность получить чем-нибудь тяжелым по голове или нарваться на дерзкого зэка с заточкой в руке. Не желающих подчиниться новому порядку ждало водворение в ШИЗО (штрафной изолятор), а при неоднократном нарушении режима, «спускали в трюм» – БУР (барак усиленного режима). Самых рьяных, отрицающих правила, судили и отправляли в тюрьмы закрытого типа. Кто не хотел мириться с внутренним распорядком, брались за ножи и нападали на завхозов и активистов. Кое-кого из отрицающих, администрация специально провоцировала на серьезное преступление. Через подставное лицо, смутьяну передавали водку и после принятия, он смело кидался с ножом на активиста. Такие тайные мероприятия были редкостью, но заканчивались они смертью помощника администрации. После кровавого инцидента, против бунтаря возбуждали уголовное дело, и довольно часто суд приговаривал его к высшей мере наказания – расстрелу.

Режим быстро затягивал жесткую петлю вокруг горла заключенных. Никто не мог предположить, что произойдет в зоне на следующий день: то ли администрация еще сильнее затянет гайки, то ли какой-нибудь обозленный зэк совершит самосуд над активистом. Но со временем серьезные эксцессы между администрацией колонии и заключенными поутихли и вошли в разряд мелких нарушений режима содержания.

Однажды, вопреки устоявшемуся порядку, зону взволновало событие и произошло оно по вине начальства, категорически не желавшего пойти навстречу молодому парню-заключенному, попросившего отпустить его на похороны своей матери. Все началось с ночного побега…

Стоял май. Закончился длинный трудовой день. Заключенные отдыхали в спальных секциях. После полуночи и съема с работы второй смены, прошло три часа. Ночной дежурный прикорнул у тумбочки. Сквозь дремоту, заслышав множественные шаги, он вскочил со стула и спросонок опешил, увидев офицеров и прапорщиков во главе с ДПНК (Дежурный помощник начальника колонии). Громко стуча сапогами, они поднимались на второй этаж и вошли в просторный холл, по сторонам которого располагалось четыре входа в спальные секции. Разделившись, работники надзорной службы разошлись по секциям.

Включился общий свет. В тишине громко прозвучала команда:

– Отряд подъём!

Не все вскочили со своих спальных мест, кое-кто продолжал крепко спать. Раздался зычный голос прапорщика:

– Всем осужденным без исключения выходить строиться на центральный плац.

– Командир, а что в натуре случилось, что за шухер такой? Блин спать не дают, – прозвучал недовольный, заспанный голос Генки Орлова.

В центральном проходе между рядами двуярусных кроватей показались сотрудники, одетые в форму цвета хаки. ДПНК вышел вперед и строго приказал:

– Всем одеться и бегом на построение. Вам что, неясно было сказано? А слишком разговорчивых и недовольных, я определю в ШИЗО, суток на пять.

Заключенные стали быстро одеваться и, косо поглядывая на возмутителей спокойствия, с неохотой побрели на улицу.

Ворота в локальные зоны (огражденная территория отряда), где располагались здания и бараки, были широко открыты и отовсюду, заспанные, недовольные, растревоженные командами офицеров, группы людей устремились на центральный плац.

– Слышь, мужики, по ходу кто-то с зоны свалил или кого-то заколбасили, – догадался Карпов и, закурив, продолжил, – ночью такую проверку устраивают, когда кого-то ищут. Промарьяжат твари позорные чуть ли не до утра, а потом шмон наведут в обеих зонах.

Все осужденные колонии прошли на центральный плац и, разделившись по отрядам, собрались в отведенных местах. Подходили сержанты, прапорщики с надзорной службы и с завхозами-зэками проводили перекличку по карточкам.

– Орлов, – прозвучала фамилия.

– Я. – Ответил Генка.

– Не я, а имя-отчество.

– Геннадий Семенович.

– Волков…

– Владимир Васильевич.

Так продолжалось, пока не прошла проверка и прапорщики подошли к дежурному майору Рубану для сверки данных. Выслушав, ДПНК поднялся на металлический мостик возле столовой и отдал приказ, чтобы до особого распоряжения никому из заключенных, в том числе надзорной службе, не расходиться.

Юрка Устюжанин подошел к прапорщику и миролюбиво спросил:

– Старшой, что случилось, почему ночью проверку устроили?

– Мы сами не знаем, ДПНК объявил общее построение осужденных, вот и стоим. Ждите, объявят.

Вдруг со стороны надзорной службы показались два офицера, сопровождаемые группой активистов. Впереди всех, словно глыба, широко шагая, спешил заместитель командира роты капитан Бражников, метко прозванный заключенными – «Шифоньером». Чуть отстав, шел майор режимной службы – Сомов. Они подошли к ДПНК Рубану и, что-то сказали ему на ухо. Он отдал распоряжение и стоявшие рядом прапорщики, согласно кивнув, пошли на площадку, где располагался седьмой отряд.

– Завхоз, позови Волкова, – потребовал прапорщик.

– Волчонок, иди сюда, тебя командир спрашивает – позвал завхоз.

– Что надо, старшой? – спросил осужденный Волков.

– Рубан тебя зовет, – и тихо, чтобы никто не услышал, добавил, – тебя сейчас в штаб поведут. «Цезарь» приехал.

Цезарем называли майора, начальника оперчасти колонии.

– Кузьма, – по-свойски обратился к прапорщику Волков, – что за понты, ты случаем не в курсе, почему нас собрали?

– Побег – прошептал прапорщик, – Волчонок, я тебе ничего не говорил.

Волкова увели в промышленную зону, где напротив надзорслужбы в трехэтажном здании располагался административный штаб и заводоуправление.

Осужденные стояли, курили, переговаривались, ежась от ночной прохлады. Только по истечении часа была дана команда, разойтись по корпусам и спать.

– Ну, заразы, – просипел Вася Хрипатый, – ни тебе извините, ни тебе прощай, да что хоть случилось? – обратился он к старшему лейтенанту, стоявшему недалеко. Тот пожал плечами и, молча пошел к вахте.

Рано утром Юрка Устюжанин разбудил Орлова и с тревогой в голосе сказал:

– Слышь, Ген, Серегу Соловья хлопнули.

– Да ладно, что гонишь-то, – но увидев беспокойство в его глазах, засыпал вопросами, – что в натуре, кто, когда?

– Да я тебе говорю, сам слышал от отрядного (начальник отряда, офицер). Серега ночью пошел на рывок, запретку и все полосы прошел. Знаешь в промке (производственная зона) напротив столярки, на углу забора, где мы всегда перекиды принимаем – пытался он объяснить полусонному Орлову, – короче, за забором, около кленового садика, вышкарь (часовой) завалил его.

– Наглушняк? – встревожился Генка.

– Ну да, говорят, между лопаток две пули всадил, вертухай облезлый, – со злобой сквозь зубы процедил Устюжанин.

– У-у! – Зарычал Генка Орлов, – вот гаденыш! Такого пацана положил. Он только-только со своей девчонкой на свиданке побывал. Е-моё, как жаль. Классный был парняга, кремень.

Орлов сел на кровать и отрыв дверцу тумбочки, приподнял торцевую планку. Выудив изнутри дверцы пакетик с запрещенным плиточным чаем, протянул своему семьянину Васе Хрипатому.

– Васек, сваргань чифирку, а то я еще не проснулся. Надо Серого помянуть.

Вася Хрипатый, взяв эмалированную литровую кружку, направился в холл, чтобы сварить на плите крепкий чай.

– Пойдем к Волчонку, – предложил Карпов, – все-таки они с Соловьем одну пайку делили, поддержать мужика надо.

– Хрипатый, – окликнул Орлов своего семьянина, – сваришь чифирь, подтягивайся к Волчонку в проход, там помянем.

Небольшой компанией бригадники двинулись в соседнюю секцию к Волкову. В узком проходе между кроватями, где раньше спал Сергей Соловьев, собрались мужики с обеих бригад. Пришлось потесниться. На каждой из двух кроватей разместилось по четыре человека, а остальные стояли или присели на корточки.

Подошел Вася Хрипатый и, поставив кружку на тумбочку, прикрыл ее книгой, чтобы чай как следует, запарился. Молчание нависло над проходом. На крепко сжатых скулах, выступили желваки. Суровые взгляды излучали негодованье.

Сергей Соловьев для каждого из присутствующих запомнился хорошим человеком. Он всегда мог поддержать любой разговор. Веселый, компанейский, в меру разговорчивый и справедливый. Если дело касалось ссоры между мужиками, грамотно разводил их в стороны. Одним словом, такой человек был в хороших отношениях со многими заключенными. Правда, последние полмесяца его словно подменили: стал угрюмым, на вопросы старался не отвечать, почти ни с кем, кроме Волкова, не общался. Такое поведение Соловьева, показалось всем, кто его знал, странным.

Налив в две маленькие кружки чифирь, Хрипатый направил их по кругу. Молча помянули.

Первым нарушил молчание Волков.

– Пусть земля ему будет пухом. Короче мужики, сегодня ночью, Серега пошел на рывок. Там – на свободе, в пятнадцати метрах от забора его Молчан завалил.

Молчаном они называли сержанта, солдата ВВ, охранявшего зону.

– Так это он на вышке стоял! – возмутился Юрка Устюжанин.

– Нет, в карауле был другой, а Молчан с КПП (контрольно-пропускной пункт) прибежал, когда сигнализация сработала.

– Вот гнида, он же в летящую плиту чая с двадцати метров попадает из калаша, а тут Серегу за милую душу ухлопал. Его бы козла, самого вальнуть не мешало, – гневно высказался Генка Орлов, – Волоха, что теперь будет? – обратился он к Волкову.

– Премию петуху дадут, за то, что он Соловья укокошил, – съязвил Карпов, – за поимку побегушника им десятидневный отпуск полагается.

– Карпенок, у Молчана дембель осенью, на кой ему отпуск сдался, – одернул его Волков, – я обо всем знаю не больше вашего, но Цезарь сказал, что будь Соловей жив, ему бы за побег срок накрутили. А так, вроде прокуратура заставляет управу уголовное дело завести, ведь человек погиб. Серегин труп спишут, как и всех других погибших зэков. Правды у ментов нет и, не будет.

О сержанте Молчанове, заключенные упомянули не зря, этот солдат не выходил из головы у многих перекидчиков, когда они принимали «грев» (помощь) со свободы. Он дослуживал второй год и осенью собирался на дембель. По боевой и физической подготовке, Молчанов у командиров был на хорошем счету. Особенно он прославился своей меткой стрельбой из автомата. Во время службы приключился с ним интересный случай. Дело было днем, стоял он на посту на угловой вышке. Со стороны свободы подъехала легковая машина, из которой вылезли парни со свертками в руках. Подойдя ближе к забору, один из них решил уговорить солдата:

– Слышь, старшой, будь человеком, пропусти грев, у нас только чай.

Молчанов, соблюдая устав, не стал разговаривать с перекидчиками, но для острастки снял с плеча ремень автомата.

– Ну, что ты в натуре, как неродной, у нас нет водяры, – уговаривали они развязанной речью. И вдруг со стороны зоны прозвучал свист. Двое парней отступили на несколько шагов и, размахнувшись, бросили свертки. Молчанов мгновенно снял автомат с предохранителя и навскидку произвел два выстрела. Не долетев до дальнего забора, пакеты, рассыпавшись на мелкие кусочки, упали в запретную зону. Другой парень бросил еще один пакет, но и его ждала та же участь. Парни, повертев указательным пальцем у виска, с недоуменными физиономиями сели в машину и быстро уехали. Заслышав выстрелы, с центрального КПП уже бежали офицеры и солдаты охранного гарнизона.

Потом командиру пришлось отстаивать выходку Молчанова-стрелка перед начальством, но в конечном результате решили не наказывать. Зато заключенные получили наглядный урок. Слух о метком стрелке быстро облетел зону и если зэки принимали перекид, то на резкий оклик часового реагировали по-разному: кто убегал от греха подальше, а кто просто игнорировал угрозу, ведь в заключенного часовой стрелять не станет.

Продолжая обсуждение, Юрка Устюжанин спросил:

– А что Соловей рванул-то?

Волков тяжело вздохнул и, прикурив от спички папиросу, ответил:

– Теперь это, никакая не тайна. У Соловья на воле жуткое горе в семье приключилось. Серегин отец пил по-черному и потому с женой были постоянные напряги, как напивался, начинал бешеной ревностью страдать. Две недели назад, в воскресенье, на общую свиданку со своим братом, приехал Серегин земляк. После свиданки подозвал к забору Соловья и перекинул ему маляву. В ней подробно описал, как отец Соловья, напившись до безрассудства, топором раскроил череп жене и, завернув ее в ковер, вытащил из дома в огород. Облил бензином и поджег. Вернулся в дом и спавшего на диване мужика, с которым пил… Короче, завалил наглухо и сам в дверном проходе повесился. Вот такая жуткая история, братва.

Тишина нависла над проходом. Собравшиеся мужики ошалели от услышанного. Отсидевшие не один срок и повидавшие на своем веку всякого… Даже они – прожженные во всех отношениях урки, были ошарашены такой новостью.

– Обалдеть, ни фига себе, коленкор! – произнес тронутый до глубины души Генка Орлов, – то-то я заметил, что Серега в последнее время сам не свой ходит.

– Ходил, – поправил его Волков, – говорил я с Серегой, успокаивал, как мог, просил крепиться. Соловей, после того, как узнал о трагедии, сначала написал жалобу хозяину зоны, почему вовремя не сообщили о смерти родителей. Его Цезарь к себе вызывал и сказал, мол, нас самих вовремя не уведомили о случившемся. Тогда Соловей подал заявление в спецчасть, чтобы его отпустили попрощаться с покойными, но менты заартачились. Сказали, что родителей уже похоронили. Цезарь-гад Соловья провоцировал и специально доводил до белого каления, чтобы он взбесился и наорал на него. Хотел его в изолятор закрыть, чтобы чего не натворил. Серега молчал, как сломанный телевизор и терпел кумовские выходки, но пообещал ему, что ничего не натворит. Цезарь пожалел Серегу, хотя боялся выпускать его в зону и заставил написать объяснительную, что Соловей будет паинькой. Только после этого отстал. А в прошлую субботу Ленка, девушка Соловья, выбила разрешение у замполита на общее свидание и Серега поговорил с ней по телефону. Плакала, просила, умоляла, чтобы Серый терпел и ничего натворил, ведь ему еще трешку оставалось мотать. Он любил ее и пообещал, что все будет нормально. Что ей оставалось, она верила и успокаивала, что в зоне, среди людей ему будет легче перенести боль. Мне Серега потом все рассказал. Вчера ночью, после того как поднялся кипишь, Цезарь вцепился в меня мертвой хваткой, – продолжал Волков, – может Серега говорил мне о своих планах, о предполагаемом побеге. А я куму ответил, с какого, мол, перепугу Соловей должен был говорить мне о побеге. Ему горем совсем крышу снесло, он не понимал, что творил. А напоследок я куму прямо резанул, случись у меня такая беда, я бы сам сдернул и никого о помощи не просил. Цезарь еще немного помарьяжил меня и отпустил.

Волков закончил свой рассказ. Наверно в тот момент у некоторых зэков в голове крутился вопрос: «А на самом деле, Соловей просил Волчонка помочь? Ведь одному, без подготовки рвануть за забор тяжело». Но даже у самого глупого из всех заключенных – Горохова, не возникло желания спросить Волкова, был ли он подельником Соловьева в деле побега.

Многие в колонии знали Волкова, он был семьянином Сергея Соловьева, а по-иному сказать, они ломали одну пайку хлеба. Человек он в «Пятой» зоне авторитетный, на строгий режим был переведен с «Убинки», с лагеря, где содержат особо опасных рецидивистов. Волкова уважали, но кое-кто из заключенных побаивался. Это сейчас он с бригадниками сидит и чаем Сергея поминает, да на равных разговаривает, а на самом деле Волков вел непростую жизнь. Не многие знали, что он входил в круг привилегированных людей. Ходил себе на работу со всеми, закрывался в отдельном кильдыме и никого, кроме Сергея, туда не запускал. Мужики и парни иногда приходили к нему в отряд со всей зоны и обращались за помощью. Благодаря природному уму и умению по существу разобраться в конфликтной ситуации, Волкову удавалось мирным путем развести спорящих зэков. Сергей Соловьев был всегда для него опорой.

Жизненные перипетии

Да, действительно, Волков знал многое. В тот день, когда Сергей получил записку со свободы и узнал о смерти своих родителей, вернулся в спальную секцию только вечером. Волков по его виду сразу догадался, что-то случилось. Разогрев чай в алюминиевой бадье и, перелив его в маленькую кружку, протянул Сергею.

– Рассказывай, что стряслось?

Сергей от чая отказался и замотал головой, не зная с чего начать. Волков дотронулся до его руки и спокойно спросил:

– Рамсы с ментами или с баллонами (на жаргоне, ярый помощник администрации лагеря) ? Не переживай, все разрулим. – он по-дружески похлопал ладонью по Серегиной коленке. Соловьев тяжело вздохнул, затем закурив очередную сигарету, со скорбью в голосе, тихо ответил:

– Нет, Волоха, это дело ты не разрулишь.

Волков изумился, когда увидел на глазах друга навернувшиеся слезы. Сергей резко упал на кровать и уткнулся лицом в подушку. При каждом судорожном вздохе, его плечи подрагивали. Ни разу за те четыре года, которые они провели в колонии, в одной семье, Волков не замечал, чтобы его друг давал волю душевным переживаниям, да еще со слезами. Он был старше Соловьева на двадцать четыре года, в этом году ему исполнилось сорок семь лет. Присев на кровать рядом, Волков по-отцовски положил руку на плечо парню. Вопросов пока не задавал, ждал, когда он успокоится. Сергей выпрямился, стыдливо утер слезы и, зажав виски ладонями, тихо произнес:

– Разговор есть серьезный, но не здесь…

– Понял, – ответил Волков и, выйдя в главный проход, крикнул дежурившему шнырю (дневальный), чтобы позвал завхоза. Волков не обходил вниманием дневального и порой угощал его заваркой чая, потому тот беспрекословно выполнил просьбу за две минуты. Договорившись с завхозом, друзья направились в его каптерку и за собой закрыли дверь на замок. Сергей достал из кармана брюк записку и протянул Волкову.

– Читай.

Дочитав до конца, Волков бросил тревожный взгляд на друга и, осознавая безысходность ситуации, в какой оказался Сергей, спросил:

– Кто-нибудь может подтвердить смерть твоих родных?

– Я доверяю своему земляку, он не будет врать.

– Тогда почему зоновские менты не сообщили тебе о смерти? Может, это ошибка…

– Ошибка?! Чья? Кому это надо? – перебил его Соловьев, категорически протестуя.

– Серега, успокойся. Сейчас что-нибудь придумаем. В общем так, мне нужны фамилии твоих родителей и адрес, где они прописаны.

– Зачем?

– Сейчас отправим в промзону твоего земляка – Карпуху, он свяжется по телефону с нужными людьми и через ментовский райотдел попробует что-нибудь выяснить.

У Волкова остались хорошие связи на воле и добыть информацию о трагедии, если она на самом деле имела место, было вопросом нескольких часов. Но, так как наступил поздний вечер, друзьям придется ждать завтрашнего дня. Экстренные звонки от имени Волкова, всегда делал заключенный, числящийся дневальным у начальника колонии. Зайти с уборкой кабинет или втайне открыть замок запасным ключом и позвонить, было для него проще простого. Но, звонить приходилось только в дневное время, потому что вечером телефонный разговор могли прослушать на коммутаторе.

– Серый, возьми себя в руки, – попросил Волков, видя, как он нервничает, – узнаем на «верочку» (наверняка), тогда будем что-то думать, а так может и «крыша» поехать.

– Волоха, что тут думать, я нутром чую, беда случилась. Как представлю себе, меня колотить начинает.

– Ладно, пойдем, прогуляемся на улицу, немного мозги проветрим, а завтра все будет ясно, – предложил Волков.

Вскоре прозвучала команда «отбой» и бригадники улеглись спать. Прошло два часа, но друзьям было не до сна. Волкову хотелось подбодрить Сергея, как-то отвлечь, но наблюдая сквозь тусклый свет ночника за его мрачным лицом, он тяжело вздыхал. Не хотелось верить, что это правда, оставалась маленькая надежда, что завтра со свободы скажут – это ошибка и Серегины родители живы и здоровы.

Вдруг дверь в бригадную секцию приоткрылась, и кто-то поманил Волкова рукой. Он моментально подскочил с постели и движением руки удержал Сергея, чтобы он остался на месте. Через две минуты Волков махнул Соловьеву рукой, и они тихо прошли в каморку завхоза.

Самого завхоза на месте не оказалось, но вместо него в полумраке комнатушки на кровати сидел заключенный. Это был общий знакомый, земляк Соловьева по свободе – Николай Карпухин, тот самый дневальный, работающий у начальника колонии.

– Что, уже?! – изумился Волков.

– Раз такое дело, я подумал и рискнул позвонить.

– А если бы тебя прослушали? Сутками (срок отбывания наказания в изоляторе) бы не отделался, точно менты в БУР загасили.

– Нее, ночью на телефонной станции никто не дежурит.

– А ты откуда знаешь? – удивился Волков.

– Цезарь, как-то ночью дежурил и по всему корпусу телефоны не работали, так он на весь коридор кричал, аж я услышал: – Прос…..ки! Хоть бы кто-нибудь там дежурил ночами.

– Карпуха, не тяни резину, говори, что узнал? – нетерпеливо спросил Соловьев.

– Сереж, – произнес он тихо и скорбно, – все подтвердилось…

Соловьев подскочил с табурета и в ужасе прошептал:

– Что?! Это точняк?

– Серега, точнее некуда. Полчаса назад, на воле наш человек созвонился со следаком, который ведет дело об убийстве твоих родителей… Прости… Я тебе соболезную… В общем, крепись, – и, потрепав его по-дружески по плечу, поднялся с кровати и вышел в коридор.

Сергей с обреченным видом сел на табурет. Тяжело вздохнул и стиснул челюсти. Между бровей пролегла глубокая морщина. Если Господь в такие моменты дает кому-то мужество и терпение, то Сергея, Он точно не обделил. Слез уже не было, только горечь. Чувство безысходности заполнило душу, не давая разуму сосредоточиться и принять правильное решение.

– Пойдем в другую каптерку, а то завхозу спать нужно, – предложил Владимир.

Волков познакомился с Соловьевым шесть лет назад в Новосибирском централе в транзитной камере, когда они ожидали разнарядку из управления об отправке в конечный пункт отбывания наказания. Сергея в ту пору осудили повторно, за драку в лагере усиленного режима, когда ссора с активистами быстро перешла в выяснение отношений кардинальным способом. За нанесение увечий активисту, он получил солидный довесок к своему основному сроку – четыре года. В конечном результате суд сменил ему усиленный режим на строгий и сровнял срок до десяти лет.

В транзитной камере тогда собралось человек сорок, среди которых выделялась группа смуглых на вид зэков. Это были «Азиаты», оказавшиеся «крытниками», осужденными на тюремный режим. Их везли этапом из Джамбула в Тобольск в составе семи человек. Особенно среди них выделялись двое: первый – лет пятидесяти, в своей компании он был уважаемым и почитаемым. Второй помоложе, дерзкий и нагловатый по природе. Он не выпускал из рук колоду карт, непрерывно тасуя ее, тем самым показывал, что не прочь перекинуться с кем-нибудь в партию.

Волков подсел к нему и предложил сыграть в «Рамс», но эта игра азиату не подходила, тогда они остановились на «Тэрсе». Волков посмотрел по сторонам и, увидев острый и сметливый взгляд Сереги, спросил:

– Сечешь в тэрс? – Сергей утвердительно кивнул и ответил:

– Бывало, приглашали понаблюдать.

– Ну, значит, садись в круг, – предложил Волков.

Со стороны азиатов тоже сел наблюдатель как раз напротив Сергея.

Игра началась. Волков был игроком опытным, прожженным в этом деле, запоминал все комбинации и отдельные карты, уходящие в отбой, и соответственно другие, оставшиеся на руках. В банке уже лежало больше пятидесяти рублей, а в то время это была приличная сумма, на которую можно было купить в тюрьме пять плит спрессованного чая. В процессе игры Волков стал замечать, что фортуна, вроде бы на его стороне, зато соперник получает крупные очки. Но здесь Джамбульский игрок недооценил сибиряка, видимо, играя своей колодой карт, решил смухлевать, но просчитался. Волков обнаружил подвох и остановил игру. Разложив свои карты рубашками (тыльная сторона карты) вверх, строго заметил:

– Вот эту, – он указал пальцем на карту, – и эти две тоже, видишь, по углам коцки стоят. О других я уже молчу. Тормозим игру и продолжаем с новым стосом (колода карт).

Джамбульский игрок забормотал на своем языке, объясняя что-то корешам.

– Ты давай по-русски шпрехай. Забыл, что уговор был в начале игры: «базар ведем по-нашенски», – напомнил ему Волков. Он повернул голову к угловой шконке и громко спросил:

– Саня, Музыкант, у тебя новый стос есть?

Из-за шторки показалась седовласая голова арестанта. Музыкант ударил ладонью по верхней шконке и распорядился чтобы его друг – Паша Шоколадный, достал новую колоду карт.

Игра продолжилась. Волкову выпадал «шестерик». Набиралось пятьсот тридцать очков, и по его стопроцентной уверенности последняя карта одной масти должна решить судьбу всей партии. Волков заострил внимание на предстоящем открытии последней карты… Соловьев предвидел полную победу своего знакомого и тоже, ожидая выхода этой карты, насторожился… Внимательно посмотрел Джамбульскому игроку в глаза. Тот повел себя странно: заводил бровями, скривил губы и немного нервничая, открыл карту. Сергей опешил и, глядя на удивленного Волкова, во всеуслышание заявил о мухлеже. Вот ловкач! Джамбульский игрок успел подменить карту и сбросить ее в отбой, но никто из наблюдающих за игрой, этого не заметил.

Волков сразу накрыл карты и, проверив, нашел ту, что ожидал увидеть при раздаче.

– Булку во мне сдобную увидел, облапошить захотел. Так вот, чертила, насколько ты умный, настолько я тупой. Выигрыш мой! – И открыто объявил соперника – мухлевщиком. Сергей поддержал его и по правилам игры потребовал с Джамбульского игрока немедленный расчет.

И тут началось такое: азиаты раскричались – «гыр-гыр», глаза горят, пальцы гнут и, собравшись всей компанией, обрушились с обвинениями на Волкова. Один азиат протянул руку к лицу Владимира, пытаясь схватить его за щеки, а другие тем временем держали его за руки, чтобы не сопротивлялся. Чем бы все закончилось, одному богу известно… В следующий момент Соловьев достал из кармана куртки заточенный супинатор (Металлическая упругая пластина извлеченная из подошвы ботинка) и приставил мухлевщику к яремной вене. Другому азиату со всей силы пнул под коленную чашечку и угрожающе процедил сквозь зубы:

– А ну, разбежались по нарам, черти бесноватые, хоть один дернется, я вашего кореша заставлю горлом улыбаться, – и надавил заточку с такой силой, что у мухлевщика выступила кровь, – я повторять не буду, мне терять нечего, распишу ему глотку.

Волков тем временем пошел в атаку и, сильно толкая в грудь, стал оттеснять к стене столпившихся азиатов. Видя, что верх берут славяне, зашевелились и возмутились остальные зэки. Выбрался из-за ширмы Музыкант, наматывая вафельное полотенце на кулак, чтобы при драке не сбить казанки. Его друг – Паша Шоколадный схватился за сапог.

Назревал грандиозный мордобой, который мог перерасти в поножовщину. Видя, что добром дело не закончится, старший среди Джамбульских поспешил уладить ситуацию, и на своем языке, видимо, ругая горе-игрока, какое-то время вправлял ему мозги. Затем подошел к Волкову и отдал выигрыш. Казалось, на этом инцидент был исчерпан, но по правилам и чисто человеческим соображениям, мухлевщик должен принести извинения, но он наотрез отказался, посчитав это за унижение. Вот тогда Сергей опять проявил себя смелым и напористым. С нагловатым видом он подошел к мухлевщику и с сарказмом сказал:

– Ты не то, что до крытки, вряд ли до утра дотянешь, так что спи вполглаза, если хочешь жить.

Конечно, Сергей брал урку на испуг, но в то же время понимал, если Джамбульский даст отмашку, то придется серьезно им заняться. По виду азиатов было заметно, что они затаили обиду, но были вынуждены разойтись по разным углам.

Волкову, повидавшему в своей жизни разных людей, Сергей понравился, за его бесстрашие и рассудительность. Он поблагодарил Сергея за поддержку и, как это принято в тюрьме, предложил «корешиться».

Вскоре, попав в одну колонию с Сергеем, Волков сдружился с ним и, хотя был старше его в два раза, по понятиям и по статусу, считал себе равным.

Соловьев не только был смел и рассудителен, он еще питал справедливую ненависть к активистам, помогающим администрации поддерживать порядок. Сергей считал их приспособленцами и если столкновения с ними не удавалось избежать, всегда отвечал им дерзостью, а то и бросался с кулаками в драку. За что неоднократно попадал в ШИЗО.

Человек, прибывший из другой зоны, да еще с довеском к сроку за отстаивание своих справедливых взглядов, всегда заслуживал уважение у зэков. Поэтому Сергей быстро вошел в привилегированный круг осужденных. Кстати, протекция Волкова, намного ускорила сближение с людьми, поддерживающими порядок в зоне, ведь кроме, административного надзора над заключенными, имелся свой контроль, осуществляемый авторитетными людьми. В такой костяк входил и Волков.

Колония, в которую они попали, располагалась в городе давно, в ней до сих пор сохранились старые деревянные бараки и только несколько кирпичных двухэтажных зданий, построенных недавно, придавали лагерю более современный вид. Запретная зона состояла из двух заборов, внутреннего и внешнего, между ними пролегли две полосы препятствий. Периметр вокруг зоны ночами тщательно освещается фонарями, размещенных через каждые пятнадцать метров.

Охраняют зону солдаты внутренних войск, призванные на срочную службу. Вертухаи-чурки, как называют заключенные солдат, в основном призываются из азиатских республик, и набирают их на охранную службу по принципу: – «моя, твоя не понимает». Одним словом – бескомпромиссные чурбаны. Но и среди них встречаются хорошо понимающие русский язык и более сговорчивые, особенно если одной национальности – земляки.

Сергей знал от Волкова один секрет. В пятом отряде отбывает срок сорокалетний армянин, которого зовут Ашотом. Они с Волковым прошли не один лагерь и считаются крепкими друзьями. По стечению обстоятельств, младшего, двоюродного брата Ашота – Баграта, попавшего служить во внутренние войска, направили в данную зону. Получается, что он охраняет своего уважаемого родственника, а так как их фамилии были разные, тайна между братьями была сохранена.

Когда Баграт дежурил на посту, то в промзоне, рядом с местом расположения вышки, осуществлялся перекид с воли, но такое случалось нечасто, а только в экстренных случаях.

У Волкова среди заключенных были хорошие знакомые. Имея незапятнанную репутацию, он быстро вошел главный костяк авторитетных людей. Опытный в налаживании дел с вольнонаемными людьми, он находил с ними общие темы. Появилась надежная «дорога», связавшая колонию и свободу. В промзону заезжали машины, а управляли ими расконвоированные водители из числа заключенных. В запасных колесах прятали чай, водку и запрещенные предметы. Кроме этого, была налажена связь с офицерами учреждения и работниками надзорной службы. Если посчитать приличные суммы, вложенные в данные предприятия, то оборот с продаж был нешуточный. Зарплата у работников администрации не соответствовала уровню жизни и потому многие из них, рискуя попасться, тайно шли на сделки с заключенными.

Так что у Волкова и его друзей поставка в зону разных продуктов и предметов была отлажена. Но в большей степени все это имело общественный характер. Многое из нелегально переправленного «добра», шло в ШИЗО и в БУР для поддержания арестантов. Одних осужденных встречали из изолятора, других туда же провожали, а третьих отправляли в зоны и тюрьмы СССР, и на все это требовалось немало средств.

Волков был уверен в Сергее, как в самом себе и потому подключил к важным делам, которыми заправляли люди, желающие оставаться в тени. Это касалось работников администрации и некоторых зэков, взаимодействующих между собой. Соловьев не знал их в лицо, но понимал, что в зоне на каждом шагу работают агенты оперчасти, потому на этот счет претензий к Волкову не имел. Всему, свое время – думал он.

Непосвященный и не имевший опыт в делах такого рода человек, не замечал тайной жизни в колонии, но у Волкова и Соловьева в руках появились нити, ведущие к нелегальным сделкам: к примеру, необходимо кому-то получить внеочередное свидание, они могли посодействовать. Легко решались вопросы с мастерами и бригадирами, которые продавали наряды выполненных работ, и неработающему осужденному на лимитную карточку ложилась определенная сумма. В столовой с поварами тоже были свои связи, ведь в изоляторе зекам приходилось сидеть на хлебе и на воде. Зэки называют такой режим питания «день летный, день нелетный». Вот и подкармливали людей, но только тех, кто прежде помогал общаку. Если получает зэк со свободы помощь, то поделится с авторитетами, а попадая в изолятор, не остается без внимания. Находятся и сознательные заключенные, которые, отовариваясь в зоновской лавке-магазине или получив передачку с воли, вкладывают в общак, кто сколько сможет. Продукты никто и никогда насильно не отнимал, все шло на добровольном пожертвовании, не в пример упоминается зона общего режима, где балом правят магерамы. В пятой колонии за такие дела можно угодить в неприятную историю или того хуже – лишиться «невинности».

Да, на строгом режиме, отбывая наказание, люди были куда понятливее, чем на общем. Но об особом режиме, где сидят ООР (особо-опасный рецидивист) и откуда по решению суда приходят в пятую зону рецидивисты, зэки отзываются хорошо. Потому среди заключенных Волков пользовался авторитетом, его считали справедливым и честным, если касалось разбирательств между спорящими сторонами.

Внутренние противоречия

О своей семье Сергей рассказывал мало: отец в прошлом неоднократно сидел, то за кражу, то за драку в пьяном виде, а последний раз вообще скатился до дешевой проделки, забравшись ночью в соседский сарай, скрутил головы десяти курам и за это получил три года. Мать ждала его каждый срок. Сергей понимал, что отношения между родителями были натянуты, но давать матери советы, как поступать с отцом, не решался. Он уважал мать хотя бы за то, что она одна его воспитывала и растила.

Когда отец попался за кражу, мать осталась одна с малышом на руках. В длинном, многолюдном, плохо отапливаемом бараке, всегда было холодно и чтобы совсем не замерзнуть, матери приходилось ночами таскать уголь. Она ставила на санки оцинкованную ванну и, пробираясь тайком к железнодорожному перрону, набирала немного угля. К тому же было еще голодно, на деньги, что получала мама за мытье полов, вдвоем прожить было трудно. Чуть позже людей из барака расселили, и досталась матери с Сережей коммунальная комната в трехквартирном деревянном доме.

Между сроками отец ненадолго успокаивался, пока не пил и, как правило, поучал Сергея, как нужно жить. Но сын подмечал многое, как только отцу наскучивала спокойная жизнь, он брался за старое: пил, гулял на стороне втайне от жены. Вот так Сергей рос, матерел, и потихоньку скатывался в пропасть, которую люди называли – неразборчивой жизнью. Как бы то ни было, но Сергей всегда старался быть опорой маме, на ее просьбы отзывался охотно и когда на душе у нее было плохо, всячески успокаивал.

Иногда подвыпив, мать затягивала старую лагерную песню и пела так жалобно, что у Сережки на сердце начинали «скрести кошки». Он всегда стеснялся спросить ее, почему она поет именно эту песню. А может, она как и отец, тоже когда-то побывала в лагере? Когда сын повзрослел и стал многое понимать, мать призналась ему, что действительно познакомилась с отцом в лагере. После отсиженных сроков, оказавшись оба на свободе, сошлись и стали жить в гражданском браке, но когда появился на свет Сережа, поженились. Особой любви между родителями Сергей никогда не замечал, ему даже было не по себе, как можно жить вместе, если муж не любит свою жену?

Сергей вырос, окреп, возмужал. В шестнадцать лет он выглядел старше своего возраста, потому некоторые сверстники смотрелись рядом с ним хиленькими пацанами. Сергей не пошел дорогой просвещения, а окунулся в уже знакомую ему, уличную жизнь. У старших парней он учился дракам, чтобы не оказаться лишний раз униженным и не попасть под тумаки пацанов из соседнего района. И все же, каким дерзким и нахальным он себя не показывал, но материнское нравоучение иногда давало положительные всходы. Если порой он вступал в драки и наводил страх на окружающих пацанов, то имел на это другие причины: он не любил, когда обижали слабых и младших по возрасту. Таково было воспитание матери. Растила в строгости, но в справедливости. Сережка не помнил, чтобы мать наказывала его физически: давала оплеухи или била ремнем до посинения кожи. Всякое случалось, повышала голос, строжилась, но руки не прикладывала, потому рос смелым и никогда, ни на кого не ябедничал, а выходил из сложной ситуации сам.

Слава о его «подвигах» разошлась по району. Иногда пацаны приходили за помощью, и он не отказывал, заступался, пуская в ход не только кулаки, но и делал словесные внушения.

Как-то раз по пьянке, отец поднял руку на мать, так Сергей сгреб его в охапку и запер в сарае. Тот кричал до безумия, призывая сына к справедливости. Обидно ему стало, когда это сын успел вырасти, что родному отцу такую оборотку дал.

А Сергей чувствовал, что мать не любила отца, потому особых, сыновних чувств, к нему не питал. Но из-за матери приходилось терпеть пьяные отцовские выходки.

И вот, однажды случилась беда, подтвердившая народную пословицу: «Яблоко от яблони недалеко падает…»

Сергей тоже угодил за решетку за драку. Один год до армии не дотянул. Как-то поздним вечером шел с танцев в компании своих парней и, услышав крики о помощи, все бросились на зов. Оказалось, что молодые люди из соседнего района устанавливали статус-кво. Произошла словесная перепалка, быстро переросшая в коллективную драку. Бились жестоко. Сергей, выручая своего друга, молотил кулаками незнакомого парня, который оступившись, упал на подвальную решетку. Голова парня угодила между железных прутьев, в результате чего были повреждены оба уха и пробита голова. В связи с дракой, граждане вызвали милицию, которая, задержав обе компании, доставила в отдел. После разбирательства Сергея арестовали и предъявили обвинение в жестоком избиении человека. Родители пострадавшего оказались намного влиятельнее матери Сергея и, получил он в суде пять с половиной лет усиленного режима за нанесение тяжких телесных повреждений.

Во время суда Сергей не мог спокойно смотреть на плачущую мать, на тот момент оказавшуюся ему самым близким и родным человеком. Отец на суд не пришел. Сергей видеть его не хотел, знал, что тот не просыхает от пьянок.

Сыну очень хотелось обнять мать, успокоить, вытереть ей слезы. В своей жизни Сергей никого, кроме родной матери, так крепко не любил. За то, что она прощала ему глупые выходки, за ее терпение, за ее мягкое отношение к себе, за то, что не срывалась и не вымещала на нем свою злость, как это делал отец. Жалел он ее и переживал, что не сможет в трудный момент защитить от пьяного отца.

Вот о таких эпизодах жизни друга, Волков знал и прекрасно понимал, что для Сергея уход матери, был невосполнимой потерей и самым тяжелым потрясением в жизни. Но, как бы тяжело Сергею ни было, нужно продолжать жить и потихоньку свыкнуться с душевной болью.

Привыкнуть, но, видимо, не для Соловьева… Зная, как к нему относится Волков, он надеялся на поддержку друга и некоторую помощь. От безысходности мозг Сергея на тот момент выдал только одну аксиому – оказаться там, где упокоилась мама. Даже отношение с любимой девушкой Леной отошло на задний план. Любым способом вырваться на волю, сейчас было основным его желанием.

Оказавшись вдвоем в вещевой каптерке, Сергей сходу выдал скоропалительное решение:

– Я хочу сдернуть с зоны. Что посоветуешь?

Волков выдержал долгую паузу и, не глядя другу в глаза, спокойно и рассудительно ответил:

– Серый, между могилой матери и тобой, запретная зона: две простреливаемые полосы, уйма заборов. У тебя мозг сейчас взрывается, ищет выхода. Послушай меня… Если, конечно, тебе нужен мой совет…

Соловьев кивнул, соглашаясь выслушать мнение друга.

– На твоем месте, Серега, может быть, я поступил бы так же. Но мне хочется донести до тебя одну вещь, что слиняв из зоны, ты уже ничем не поможешь матери. Ты воздаешь должное памяти о ней. Считаешь себя в долгу перед матерью и потому думаешь, что все средства оправданы. До звонка тебе осталась трешка, по сравнению с моим восьмериком просто мизер. Тебе больно, я знаю. Я чувствую это. Ведь ты был сильным, но и это можно понять – такая беда любого пошатнет. Я разделяю с тобой горе… Но, прошу тебя, не пори горячку. Мы уважаем друг друга за откровенность, которую не каждый из зэков выскажет тет-а-тет. Уважаю тебя, как брата… – Волков на миг замолчал, – может, как сына, и потому говорю, любое твое мнение мне небезразлично. Утром, когда выспишься, скажешь о своем решении. В любом случае я тебя поддержу.

Сергей поначалу собирался заупрямиться, не хотел принимать слова друга, считая, что он отговаривает, но в концовке понял, что ошибся, ведь Волоха готов все-таки ему помочь.

Всю оставшуюся ночь Сергей не спал и просидел один, терзаемый мучительной мыслью о принятии окончательного решения: уйти в побег или терпеливо ждать звонка.

«Волчонок прав, надо все обдумать, ведь с кондачка через запретку не рванешь, сразу получу девять грамм от вертухая. Рыть подкоп мне одному в тягость, да и долго. Спрятаться в машине с мусором – вэвэшники (солдат внутренних войск, срочник) при шмоне ломами проткнут. Эх, до конца срока еще долго ждать… А может, все же… Нет! – отогнал он эту мысль, – решил, значит, рвану.

Трудно в таком состоянии выбрать правильное решение. Не хочет душа иного события, как только заполучить свободу. Глянешь через окно барака на запретку, и хочется превратиться в птицу и, перелетев, оказаться по другую сторону забора. Каждый день с грустью смотришь через этот высокий забор на крыши домов. Там воля. Там красиво и весело, а здесь серость и тоска. Если спросить любого заключенного за колючей проволокой, хочет ли он на свободу? Ответ будет один – да! Даже слабоумный не откажется от такого подарка. Разве что какой-нибудь старик, у которого на воле нет своего жилья, остался бы в зоне до конца жизни на иждивении государства. Не делай зла людям. Наверно Господь потому и не дарит просто так свободу людям, совершившим зло. Как говорила покойная мать Сергея: «Наши грехи – нам и искупать».

Если бы Волков проявил твердость, и отговорил Сергея от навязчивой мысли – бежать, он наверняка послушал. Для него Волков был авторитетом. Волков не дилетант и отбыл в лагерях полжизни. За это время свой ум не растерял. В сущности такого арестанта заложены сострадание и помощь к своим друзьям, и только… Так уж ведется в зоне – своя рубашка ближе к телу и чтобы за кого-то болела голова, необходимо сострадать, но люди годами, находясь за решеткой, только черствели душой. Потому поддержать своего брата – зэка, не всякий захочет, а только лагерный семьянин, близкий по духу, способен понять и помочь.

Сергей зацепился за слова Володьки и, чувствуя его поддержку, принял окончательное решение: в ближайшее время любыми доступными способами он окажется на воле. Стало намного легче от такой мысли. Цель поставлена, теперь необходимо тщательно подготовить побег.

За раздумьями, быстро наступило утро. После подъема и завтрака, заключенные, работающие в первую смену, потянулись к вахте. Волков, раньше всех, минуя общий развод заключенных и, отметившись у знакомого прапорщика, пошел в свой кильдым и встретил друга у ворот цеха. Он сразу же догадался, какое решение принял Сергей и без лишних объяснений, делая вид, что все идет нормально, предложил прогуляться вдоль внутреннего забора зоны. Сергей, шагая рядом, не понимал, куда они идут, но как только прошли участок пилорамы и завернули за угол столярного цеха, сразу же догадался, зачем Волков привел его сюда.

Вспомнились события, произошедшие три года назад, когда летом, сидя на крыше цеха, они ждали со свободы условного знака, чтобы получить кое-какие продукты методом перекида. Ожидая сигнала с зоны, на противоположной стороне забора, стояли парни, а возле цеха рассредоточились пять заключенных, готовых принять грев.

В тот день Владимир показал Сергею самое узкое место в запретной зоне, где на углу периметра находилась вышка с часовым. Безусловно, многие заключенные, мысленно рвались на волю, и Волков тоже не отстал в разыгравшемся полете фантазии. По его мнению, при хорошей подготовке можно за две минуты пересечь заборы из колючей проволоки и оказаться на свободе, да вот беда, на пути у зэка, стоит угловая вышка с часовым. Сергей тогда подключился к обсуждению и предположил, что можно между столбов уложить длинную плаху и таким образом, перебраться через колючую проволоку.

– А вертухая как отвлечь? – спросил Волков.

– Выбрать момент, когда он по периметру отойдет подальше от вышки.

– И сколько остается времени? И еще одна закавыка, по верхнему ряду колючки, установлены датчики. Я не раз замечал, как только крупная птица типа вороны садится на проволоку, срабатывает сигнализация.

– Вот бы перемахнуть с помощью шеста, – размечтался шутливо Сергей.

– А что ты смеешься, был такой случай, только в другой зоне, один зэк перепрыгнул запретки, но сломал себе ногу, а так бы точно ушел.

– Забыли перинку подстелить, – закончил шуткой Сергей.

Вот так сидели, ждали сигнала к началу перекида и шутили, хотя особо было не до смеха: Сергею в ту пору оставалось до звонка шесть лет, а Волкову и того больше.

Именно в тот день, с внешней стороны забора подошла девушка и подала сигнал рукой, что начинается перекид. С часовым на угловой вышке договорились, что во время переброса он будет прохаживаться по тропе нарядов. Конечно, в накладе он не остался, ему заплатили. И полетели увесистые пакеты. Парни бросали пакеты так далеко, что приходилось собирать их на территории пилорамы. Когда все закончилось, Сергею захотелось познакомиться с отчаянной девушкой, и перед тем, как спуститься с крыши цеха, он крикнул:

– Красавица, подожди пару минут, я черкну тебе письмецо.

Сергей впопыхах исписал половину листа, в основном предлагая девушке заочное знакомство, и в конце приписал свой адрес. Привязал записку к самодельному фартуку, сшитому в швейном цехе, и с трепетом в душе перекинул письмо через забор. На той стороне парни подняли сверток и передали девушке. Приветливо махнув рукой, она направилась к девятиэтажному зданию, расположенному рядом с зоной.

Через три дня, завхоз, раздавая письма, протянул Сергею два конверта: один был от мамы, а другой от незнакомой девушки по имени Елена. Вот так он познакомился с чудесной, белокурой красавицей, оказавшейся по воле случая возле зоны. Ее двоюродный брат попросил помочь, чтобы девушка подала сигнал для начала перекида.

По поводу своего знакомства с девушкой, Сергей сразу же получил несколько скептических замечаний от зэков, взявшихся обсуждать, что заочная переписка недолговечна, а сами женщины на свободе не умеют по-настоящему ждать своих мужчин. Но когда не на шутку разгорелась дискуссия, нашлось немало сторонников заочной любви. Волков поддержал Сергея, отстаивая обоюдную точку зрения:

– Если кто-то из вас сомневается, что заочница – это бесполезное времяпровождение, тот и никогда не узнает настоящей, романтической любви.

Знакомые Волкова захихикали:

– Опять Волоху потянуло на жизненную философию.

Но некоторые, в том числе Сергей зашикали на мужиков, чтобы не мешали Волкову дальше развивать свою мысль. А Владимир действительно любил разглагольствовать на любые темы, особенно когда вокруг собиралась компания заключенных и с открытыми ртами слушали о его краткосрочных похождениях на воле.

– Любовь приходит в сердце посредством нежных и ласковых слов. В строках видишь, как человек переживает, делится самым сокровенным, тоскует, скучает и наконец, радуется и чувствует себя счастливым. Я как-то по молодости сидел в Краслаге, и познакомился с заочницей, а она сама жила в Томске. Запала она мне в душу, я после освобождения бросил все и поехал к ней. Встречала она меня на перроне вокзала, как показывают в романтическом фильме: ветер трепал ее волосы, и поднимал подол платья, она искала меня глазами среди толпы, ведь у нее в руках была моя фотография. Встретились, правда, целоваться сразу не стали, застеснялись, хотя в письмах уже давно лобзались. Короче, тормознулся я у нее на месяц, подумывал остаться совсем, да черт попутал, занесло мою руку в чужой карман, за что впаяли очередной срок.

– Вот видишь, чем закончилась твоя заочная любовь, баба сейчас с другим мужиком свою жизнь налаживает, – шутя, подковырнул его сосед по шконке Карпенок.

– Ты весь цимес в этой истории уловил? – спросил Волков Карпова, – мужику в жизни отводится пять или шесть химических процессов. Если ты не полюбишь женщину в один из этих циклов хотя бы заочно, захиреешь, и свою следующую жар-птицу не поймаешь. Так что Серега, люби женщин и никого не слушай, – обратился он к Соловьеву, – но будь готов к душевным мукам… Тяжело, когда крышу сносит от любви, но зато наши мозги очищаются от разной трухи.

Прошло три года, и возникшая связь между молодыми не разрушилась, а только укрепилась, посредством постоянной переписки. Несколько раз Лена приезжала к Сергею на общее свидание, разговаривали по телефону через стекло. Все встречи проводились тайно, благодаря начальникам, бравшим взятки, ведь с людьми, не вписанными в личное дело осужденных, свидания были запрещены. Деньги и связи помогали решать в зоне самые трудные вопросы.

Сергей не находил себе места от навалившегося на него счастья. Он радовался каждому письму, отвечал, ждал и постепенно заочная дружба, перетекла в крепкую любовь. Оба томились и ждали дня, когда состоится реальная встреча. Лена к тому времени уже познакомилась с матерью Сергея и порой пересылала от нее весточки.

Никто не предполагал и даже не мыслил себе, что безрассудная, пьяная и жестокая выходка одного человека, лишила счастья сразу нескольких людей.

На общем свидании, прошедшем не так давно после трагедии, общаясь по телефону, Лена утирала слезы, и часто повторяла, как заклинание, чтобы Сергей крепился и не натворил беды. Ближе Елены у него теперь никого не было. Она обещала быть всегда рядом. Сергей смотрел на ее заплаканное лицо, в красивые, полные слез глаза и думал: «Мы с Леной повторяем судьбу моих родителей, когда-то они тоже познакомились в зоне. Но я безумно ее люблю. Как я смогу обидеть такую прелесть?! Поднять руку на эту красоту…». Переключив мысли на воспоминание о родной матери, он осознал, что никогда больше ее не увидит. И о мечтах ему придется забыть, что мама когда-то будет радоваться счастливой, новой семье. От этих мыслей ему стало не по себе.

Волков отвлек Сергея от мрачных мыслей.

– Надо будет как-то отвлечь вертухая, чтобы он отошел подальше от вышки, тогда у тебя будет время пересечь запретку. С братвой на воле я договорюсь, тебя встретят и отвезут на надежную хату, отсидишься первое время, а там будет видно. Серый, но не за это я больше всего понтуюсь…

– А за что?

– Не готов ты на рывок.

– Так, подготовлюсь.

– К чему? Чтобы проскочить мимо смерти… Ну, хорошо, проскочишь ты запретки, а если что-то не так пойдет, сигналка сработает. Да мало ли что. Сбегутся менты, солдаты, не успеешь до деревьев добежать, тебя как куропатку подстрелят. Нет, Серый, здесь нужен другой вариант. В общем, я над этим покумекаю, а ты пока сходишь на свиданку с Ленкой.

– Я только что был.

– А на личную не хочешь?

– Волоха! Ты серьезно?! А каким образом?

– Заплачу одному знакомому менту и одни сутки вам обеспечены, только нужно, чтобы свиданка в его смену прошла. Ленка-то готова?

– Конечно, мы только и мечтаем тесно пообщаться, – Сергей, застеснявшись, опустил глаза, обсуждение личного вопроса не входило в его планы. Но при упоминании реальной встречи с девушкой, и что за ней последует, внутри у него все зашевелилось.

После рассуждений, относительно предстоящего побега, друзья направились в сторону цеха, где работали заключенные с их бригады. Волков не просто так предложил Сергею личное свидание с Еленой, он хотел использовать последний шанс, чтобы друг отказался от побега. Влюбленная девушка размягчит душу Сергея, начавшую черстветь, и поможет ему справиться с внутренними противоречиями. Волков рассчитывал именно на это. Он не мог открыто отказать другу. Зная характер Сергея и его упорство, Волков понимал, что отговорить его будет трудно. Понимая, что обстоятельства оказались сильнее его друга и условная граница между твердостью и упрямством, в связи с трагедией, была размыта, Волков решил пойти на хитрость. Он написал короткое письмо и отправил Елене, попросив, чтобы она, как можно «доходчивее» донесла до парня мысль – не наделать глупостей. О побеге, естественно, Волков не обмолвился.

Вечером после работы, Сергея в отряде ждало радостное известие от Владимира, через два дня, когда на смену заступит знакомый начальник, в распоряжении молодых будет целый день. Тут же отошли на задний план печаль и переживания. Не откладывая, он написал письмо Лене и, пригласив ее на личное свидание, срочно отправил с гонцом (вольнонаемное лицо, за определенную плату пересылает письма на свободу. Почтальон) бесценное известие.

Служебные распри

Между тем руководство колонии, собравшись на очередную утреннюю планерку, решало проблему, возникшую по поводу жалобы жителей близлежащих домов. Люди выражали свое недовольство по поводу поведения заключенных, собирающихся группами или по одному на крышах производственных зданий. Зэки загорали на крышах обнаженные по пояс, а иногда, совершенно голые и совсем не стеснялись людей, маячивших в окнах домов. Некоторые вели себя мерзко, открыто мастурбировали, совсем не стесняясь, что на них смотрят люди.

Было принято общее решение: строжайше запретить появление заключенных на крышах зданий. Начальнику режимной части Сомову поручили провести с активистами собрание, чтобы они включились в процесс поимки нарушителей. Началось новое закручивание гаек. Задержанных на крыше осужденных, уводили в изолятор и по мере степени опасности их изолировали на несколько суток либо лишали права приобретения продуктов питания в магазине на месяц.

Авторитетные заключенные и Волков тоже не сидели сложа руки, они понимали, что очередная ломка осужденных могла исходить от самой администрации. Жалобы от вольных жителей, конечно, были, но они имели другой характер, когда перекиды производились рядом с домами и могли задеть прохожих. И тогда блаткомитет зоны постановил: перенести все перекиды с жилой зоны в промышленную часть и распространили свое решение среди зэков.

Начальнику оперчасти Цезарю тайные агенты доложили, что блатные меняют политику и, уходя от конфронтации с начальством, начинают лавировать. Политотдел и оперчасть не хотели останавливаться на достигнутом и, сговорившись, поручили Цезарю, относительно осужденных, провести решительные действия. Начальник оперчасти вызвал к себе надежных агентов и объяснил им, чтобы они подготовили провокацию. Вот таким образом, на крышах цехов появились бесчинствующие «отморозки» и выполняли тайное указание начальства.

Когда первая волна задержаний прошла и для наглядного примера в изолятор были упрятаны «злостные» нарушители, Цезарь провел еще одну провокацию, более циничную по своему содержанию, чем первую. Через подставных агентов, нашлись два умственно недоразвитых типа, которых направили на крышу цеха. Они обстреляли из рогаток территорию детского сада, находящегося рядом с зоной. Естественно, возмущению родителей и работников детсада, не было предела: снова посыпались многочисленные жалобы.

По задумке оперчасти, двух олигофренов решили «слить» и, легко разыскав среди осужденных, посадили в изолятор. Администрация колонии объявила всем заключенных, что после такого инцидента, если кого-то поймают на крыше, незамедлительно посадят в ПКТ (помещение камерного типа).

Возникла серьезная ситуация, ведь когда производились перекиды, на крыше всегда сидели сигнальщики, а потому оперчасть убивала двух зайцев одним выстрелом. Необходимо было что-то предпринять, и блаткомитет решил противопоставить начальству свои действия. Чтобы как-то выправить ситуацию, нужно было показать зэкам, что из себя на самом деле представляет начальство колонии. И Волков решил рискнуть. Из своих источников он знал, что Цезарь и начальник режимной части Сомов не особо ладят между собой и порой их недопонимания приходится улаживать начальнику учреждения полковнику Портовых.

До Волкова дошел слушок, что начальник первого отряда – капитан Перепелкин, поставляет в зону наркотики и через своих надежных зэков распространяет их по всей зоне. Начальника отряда давно бы поймали за такое преступление но, по всей видимости, за ним стоят влиятельные люди, и каждый из них имеет свою долю от продажи наркотиков. Это являлось прямым преступлением, которое нужно вскрыть, как нарыв. Волков был категорически против наркоты, считая, что оперчасть таким образом, привязала к себе многих блатных, делая их своими агентами. Даже среди блаткомитета у Цезаря был свой человек, потому оперчасть всегда опережала действия заключенных. Волков настоял, чтобы в принятии решения участвовали люди, проверенные временем и делами. Таких зэков из блаткомитета набралось четверо. Волков от одного человека узнал имена лиц, состоящих в цепочке людей, тянущейся на самый верх к начальству. Этим человеком оказался Саша-Музыкант, авторитетный заключенный, неоднократно осужденный за кражу кошельков.

В зону в большом количестве поступали наркотики, водка, сигареты и прочие запрещенные продукты, но завозили их не только вольнонаемные, но и сами сотрудники администрации. Именно таким незаконным способом, имея надежных посредников, нечистые на руку офицеры, подрабатывали. Вскоре слухи дошли до начальника колонии и политчасти. Цезарь, взбешенный утечкой информации, был вынужден оправдываться перед руководством колонии, говоря, что оперсостав не знал о проделках сотрудников.

Цезарь, конечно, знал многое, но не все мог предотвратить, ведь у каждой службы среди осужденных были свои информаторы, и у начальника колонии они тоже имелись. Если раскрытие и поимка какого-нибудь «лопуха» из числа работников администрации была неизбежна, то его приходилось «сливать», а вот друзей и нужных ему людей, Цезарь оберегал, не давая их «скушать». При каждом конфликте с майором Сомовым, Цезарь выгораживал своих людей, пытаясь доказать, что это провокационные действия со стороны режимной части.

У Волкова сложилось неплохое мнение о начальнике режимной части Сомове, но в большей степени появился компромисс в решении личных вопросов. Случилось это после одного инцидента, как раз накануне побега Сергея Соловьева.

Вызывал его как-то майор Сомов и говорит:

– Волков, я в курсе, что ты в зоне человек авторитетный и знаешь многое, потому просьба у меня к тебе необычная. Жену мою знаешь, в лавке продуктовой торгует?

Волков кивнул. Кто же не знает Тамару-продавщицу, вся зона отоваривается у нее продуктами.

– Ну, так вот, – продолжил майор, – нужник у женщин на улице стоит, сколько лет в него ходят и ничего. А тут пошла моя… Понимаешь, какая гадость получается… – Майор на миг смолк, пытаясь подобрать слова.

– Ладно, начальник, давай без предисловия.

– Какой-то гад залез в выгребную яму и подсматривал за женщинами. Мы его не поймали, успел-таки убежать сволочь. Девчонки не на шутку расстроились, говорят, стройте нам сортир в тепле и в надежности. А моя Тамарка, вообще ультиматум поставила, пока гада не отыщите и не накажете, на работу не выйду. Женщины теперь всей компанией на вахту в туалет ходят, боятся, как бы этот «сеансер» снова не объявился.

– А от меня, чего ты хочешь?

– Волков, дурака не включай. Вы в зоне все под контролем держите. Мышь бзднёт, и то вам доложат, – но увидев с каким удивлением, смотрит на него заключенный, возразил, – вот только не нужно прибедняться, я знаю, о чем прошу. Помоги придурка отыскать.

– Допустим, разыщу и что, по-твоему, я должен с ним сделать?

– Ну, стремная же штука, за бабами подглядывать. Ты же сам понимаешь, больной он на всю голову.

– Что ты конкретно предлагаешь?

– Накажи его…

– Опустить…?!

– Что хочешь, то и делай. Ты же не сдашь мне его, не по понятиям получается. Правильно мыслю?

– Верно, начальник. Ладно, я подумаю. Поможешь одно дело порешать.

– Говори, чего хочешь. Свиданку, передачу… – осекся и сделал пассивный жест рукой. Нашел, мол, кому предложить.

– Ладно, найдешь эту сволочь, решим твой вопрос.

У Волкова возник интерес к майору режимнику неспроста. На тот момент в изоляторе за нарушение режима сидел дружок Владимира – Ашот. По прибытии в пятую колонию Ашот попал Цезарю на «заметку» и за каждую незначительную провинность опер определял его в ШИЗО. Даже в изоляторе начальник не отпускал свою клешню, заставляя Ашота выходить в рабочую камеру для обработки рожковых ключей. Зэки были обязаны выполнять дневную норму, и обтачивали ключи на абразивных кругах. Нормы выработки завышены, условия антисанитарные, кругом стоит пыль от чугуна, вытяжки воздуха не работает, как следует. Ашот до сих пор не желал обтачивать ключи, за что Цезарь за каждый отказ от работы добавляет ему по десять суток. Отсидит положенный срок, а Цезарь ему вопрос – будешь норму выполнять? В ответ – отказ.

Ашот пишет жалобы на Цезаря начальнику колонии, а опер для видимости отпускает «удавку» и освобождает его из изолятора. Переспит Ашот ночь в отряде, а на следующий день вызывает его Цезарь на «ковер» и приказывает идти боронить запретную полосу. В правилах внутреннего распорядка колонии есть пункт, где осужденным прописано отработать на общественных работах два часа в неделю. Уважающий себя человек не пойдет копать и боронить запретную зону, а того, кто отказывается, ждет наказание. Вот уже три месяца Ашот прибывает в ПКТ, но Цезарь и здесь его «мордует» за невыполнение нормы выработки или за отказ обтачивать ключи, сажает в карцер.

Волков всех своих знакомых подключил, чтобы помогли Ашоту, но безрезультатно, опер продолжал притеснять его друга. Потому не зря Волков начал издалека, когда за поимку «Сеансера» просил режимника о помощи.

«Сеансер» нашелся через трое суток. Сам засветился среди зэков, много языком болтал. Волкову подсказали, что он трепался о своих похождениях в четырнадцатом отряде, какая, мол, краса расположена между ног жены режимника зоны. Послал за ним своих дружков. Привели его к Волкову, он как раз присутствовал на небольшой сходке в пятом отряде. «Сеансер» выслушал авторитетов и смекнул, что будет лучше, если во всем признается. По тюремным законам его не могут за это наказывать, но вот усугублять свою жизнь, идя поперек блаткомитету, ему не хотелось. Зэки, выслушав его рассказ, грохнули дружным смехом.

– Фу! Ну, ты и помойка! В яму с дерьмом полез, лишь бы на лохматый сейф взглянуть. У тебя что, совсем крышу снесло? – брезгливо поморщился Волков. – Короче, трогать не будем, но ты везде распустишь слух, что наплел про жену режимника. Понял?

Естественно, «Сеансер» все понял и обрадовался, что со стороны блатных ему больше ничего не грозит, а вот если начальник режимной части разыщет его – точно замордует в изоляторе.

Майор Сомов, узнав от Волкова, что «сеансера» поймали и по-своему наказали, остался доволен и в знак благодарности решил отозваться на просьбу заключенного. Выслушав его, майор ничего конкретного не ответил, но пообещал, что подумает. Спустя некоторое время, Ашота вдруг выпустили из карцера, и Цезарь перестал цепляться к нему за всякие мелочи.

На выгребную яму поставили решетку и закрыли на замок. Вопрос с теплым туалетом в администрации колонии так не решили. Зэки посмеивались и с сарказмом переговаривались: – «Если для вольнонаемных работников начальство ничего не делает, что тогда говорить о нас – зэках, на которых зоновским ментам просто наплевать».

Накануне между Сомовым и Цезарем состоялся натянутый разговор.

– Витя, до меня слухи дошли, что капитан Перепелкин с наркотой связался – обратился по-свойски Михаил Сомов к Цезарю.

– А ты мне-то, зачем это говоришь, иди к замполиту, и высказывай свои догадки, он уполномочен с начальниками отрядов заниматься.

Цезарю не хотелось продолжать разговор на эту тему, тем более оправдываться перед коллегой за преступные действия Перепелкина. Но в глубине души такое известие задело его за живое, потому как Перепелкин доводился ему родственником по линии жены.

– Значит тебе пофиг, что офицер таскает в зону наркотики?

– Слушай, Миша, мало ли, кто из офицеров, пользуясь своим служебным положением, занимается всякой «хренью», оперчасть за всеми не уследит.

– А если слухи до Боцмана дойдут или не дай бог до управления.

Боцманом они называли за глаза начальника колонии полковника Портовых.

– Вот и пусть подключают оперативный отдел из управы и ловят Перепелкина, если он проносит в зону запрещенные препараты.

– Не пори чушь. Боцман не допустит, чтобы в зону вошли прокурорские и цветные (милиционер в форменной одежде) менты для ареста работника колонии.

– Что ты от меня хочешь, зачем завел разговор о Перепелкине?

– Ну… Как-никак, он доводится родным братом твоей жене и потому мне непонятна твоя стойка пофигиста. Ты же сам притащил Перепелкина в зону, когда в Латвии его чуть под трибунал не отдали за воровство…

– Я еще раз спрашиваю, чего ты хочешь? – перебил Цезарь Сомова, упорно не желая защищать своего шурина.

– Осужденного Симоняна знаешь из пятого отряда?

– Ну, знаю, и что из этого.

– Ослабь против него прессинг.

– Миша, ты за кого просишь, за армянскую, блатную вошь. Ты в курсе, что он пытался дезорганизовать других осужденных, и призывал их отказаться от обработки ключей в ШИЗО?

– Да, я знаю об этом. Но появилась одна «загвоздочка», чтоб ты был в курсе, если не прекратишь прессовать Симоняна, вся подноготная на Перепелкина пойдет в управление. Как тебе такая альтернатива?

– Откуда информация?

– Записочку передали, а в ней просьба, чтобы я поговорил с тобой, иначе зэки отправят свою «маляву» в управление.

– Это наглая провокация со стороны зэков, а ты поверил.

– У меня есть другой источник, который подтверждает, что Перепелкин находится под надежной «крышей», а какой, это уже думать тебе, Витя, – подковырнул опера Сомов.

– А не боишься оказаться свидетелем в этом деле, ведь тебя тоже могут зацепить?

– А докажи, Витя, что я тебе это говорил.

– Ох, и жук ты…

– Не бестолковее тебя. Ну, так как, договоримся?

– Чем они-то тебя привязали? Небось, тоже таскаешь что-то запрещенное, – с ехидной улыбочкой на губах, съязвил Цезарь.

– Мне своей зарплаты хватает. А если я узнаю, что кто-то из офицеров режимников наркоту или водку в зону поставляет, сдам Боцману и прикрывать их засранные задницы не стану, – язвительно ответил Сомов.

– Ладно, хватит нам с тобой собачиться, замнем для ясности. Попробую помочь тебе.

– Так бы и сразу, а то развез демагогию…

– Ох, и язва ты, опять цепляешься.

– Брейк! Все, разбежались по своим углам.

Личное свидание

В день предстоящего свидания с Еленой, Сергей не находил себе места. Вчера, то есть в пятницу, Волков предупредил, что знакомый начальник заступает на суточное дежурство и вечером запустит Лену на целые сутки. Сергей отправил срочное письмо, которое «почтальон» передал Лене из рук в руки.

Сергей допоздна не мог заснуть, все представлял, как встретится со своей любимой девушкой. Он переживал… Одно дело любовные письма и общие свидания с разговорами по телефону, а другое – личное. Когда никого рядом нет, и они могут позволить себе обнять друг друга.

Сергей по своей натуре не был ловеласом и не увивался на свободе за каждой женской юбкой. Да, он дружил с разными девушками, ходил на танцы, знакомился, даже два раза имел близкие отношения, но чтобы вот так влюбиться и потерять голову, такое было у него впервые. При одной только мысли, что он прикасается к Лене, внутри все шевелилось, и наплывала такая нежность, что хотелось подхватить ее на руки, прижать к себе и, не переставая, целовать, целовать, целовать…

Он лежал на спине, закинув руки за голову, и мечтал о том, как они станут вместе жить. Он будет о ней заботиться, во всем помогать… Это были радужные мечты, уносящие его в другой мир, где, по крайней мере, царит спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Он тяжело вздохнул, внезапно вспомнив о матери, и мрачные мысли вновь стали заполнять его голову. От хорошего настроения не осталось и следа. На скулах зашевелились желваки, брови сошлись на переносице от неприятного воспоминания, что его не оповестили о смерти мамы и не разрешили побывать на ее похоронах.

Сергей находился в таком состоянии, когда его жизнь была разделена на несколько измерений времени: в одном он существовал уже семь лет, находясь в этой грязной клоаке, и не хотел принимать сторону своих угнетателей. А другое было в его мечтах, где ему предстоит начать новую жизнь и придется долго адаптироваться к разным обстоятельствам. И третье измерение было где-то далеко, в детстве, в юности, где самым близким человеком для него, была мама.

Волков тоже не спал, изредка поглядывая на друга. Он понимал его состояние, ведь личное свидание с девушкой, да еще не вписанной в дело, для зэка – это невероятное дело. В одно и то же время душу Волкова распирало от значимости своего поступка, ведь помощь другу – это чувство особое, возвышенное. Он с улыбкой вспомнил, как недавно к нему обратился «Жук», один из авторитетных людей в зоне и предложил провести часок-другой с девицей и не просто в комнате свидания, а внутри зоны! Такое место располагалось в общественной бане, в потайной комнате, разделенной от основного строения ложной стеной. В этом помещении собирались на сходки строго определенные заключенные, а иногда за хорошую сумму, гарнизонное начальство ночью по тропе наряда приводило девушку легкого поведения. Завхоз бани был своим, проверенным человеком и потому тайная комната продолжала функционировать дальше.

Получив письмо от Сергея, Лена была озадачена. Нужно было в короткий срок собраться и ехать на личное свидание. Но Сергей предупредил, что пошлет повторное сообщение, в какой именно день состоится встреча. Лена втайне от матери стала собираться. Приготовив необходимые продукты, она попросила подругу, живущую в общежитии, некоторое время подержать их у себя в холодильнике.

Когда Лена получила экстренное сообщение, что в очередную субботу состоится свидание, еще больше заволновалась и переживала она по той причине, по которой девушки, перешагнувшие определенную юношескую черту, оказываются во взрослой жизни. Сергей будет первым мужчиной, с которым ей предстоит вступить в близость. Подруга Светлана, имевшая некоторый опыт в интимной связи, так как дружила с парнем, наставляла ее и успокаивала, давая ценные советы, от которых Лене не становилось спокойнее. Ведь она настраивала себя на определенный срок, что за три года привыкнет к мысли и станет женой для мужчины, которого любит. Но три года – это целая вечность и потому особо не спешила. И вдруг Сергей поставил ее перед выбором. Сначала промелькнула мысль, чтобы отложить личную встречу, одним словом просто испугалась. Может быть, Лена и поступила именно так, но трагедия, разыгравшаяся в жизни Сергея, заставила Лену призадуматься и после умозаключений, она согласилась на личное свидание. Маме она сказала, что весь субботний день проведет у подруги по институту и заночует.

В субботу вечером, с набитой доверху продуктами сумкой, Лена остановилась недалеко от колонии. Света, проводив подругу, и постояв немного с ней, ободряюще приобняла Лену и, пожелав счастливой встречи, ушла.

На удивление Елены ждать пришлось недолго, в половине седьмого из дверей КПП вышел пожилой офицер с погонами майора и, заметив девушку, подошел.

– Вы Елена?

Она молча кивнула.

– Покажите, пожалуйста, свои документы.

Девушка удивленно приподняла брови.

– Не переживайте, считайте это чистой формальностью, но мне нужно знать, с кем я имею дело, ведь вы пройдете на запретную территорию, и я беру на себя всю ответственность.

Лена протянула паспорт и майор, просмотрев его, положил в карман своего плаща.

– А паспорт?

– Верну после свидания. Так нужно. Идите за мной.

Майор первым прошел на вахту и махнул рукой дежурившему солдату, чтобы открыл решетчатую дверь. Пройдя в превратную часть КПП, Лена подождала, пока майор обмолвится словами с появившимся лейтенантом и, получив разрешение, они вместе с Еленой вошли в зону. Помещение, где располагались комнаты для личных свиданий, находилось рядом и, войдя в дверь, майор объявил:

– По коридору, справа вторая дверь. Ждите, скоро вашего жениха приведут.

Лена слегка смутилась и покраснела. Конечно, она не могла знать, что Волков договаривался с майором о личной встрече молодых, которые в скором времени хотят зарегистрировать свой брак.

Пройдя по тускло освещенному коридору с обшарпанными стенами, очутилась в комнате. От общего вида убогой обстановки, стало не по себе: две односпальные кровати, расположенные вдоль стен, а между ними стоял небольшой стол. Зарешеченное окно, на данный момент завешанное застиранными шторами, выходило в зону. Выложив кое-какие продукты на стол, Лена направилась в так называемую общую кухню, где родственники готовили на плите горячую пищу. Поздоровавшись с женщиной средних лет, она спросила, куда положить продукты.

– В холодильнике средняя полка свободна.

Женщина с интересом осмотрела симпатичную девушку и спросила:

– К мужу приехали?

Лена смутилась и, кивнув, задала встречный вопрос:

– А вы?

– И я к мужу. Вот уже семь лет, как езжу, моему еще пять лет сидеть. А вашему сколько.

– Три года.

Наблюдая за девушкой, женщина наметанным «глазом» сразу определила, что она оказалась здесь впервые.

– У вас первое свидание?

– Да.

– Как вас зовут?

– Елена.

– Тогда вот, что я вам скажу Леночка, особых условий для женщин здесь нет. Один туалет на всех и то в ужасном состоянии. Возьмете в шкафу кружку… В общем, привыкайте, это вам не дома.

Лена была немного шокирована откровением собеседницы, ладно подруга с мамой скажут об интимных вещах, а здесь незнакомая женщина беззастенчиво дает подобные советы. Но она понимала, куда и зачем приехала, потому молча приняла наставление.

Зайдя снова в комнату, присела на кровать и с трепетом в груди ожидала прихода Сережи. Вдруг услышала, как в коридоре хлопнула входная дверь, и раздались приближающиеся шаги. Она поднялась и приблизилась к двери.

Войдя в комнату, Сергей оробел и остановился в нерешительности. Они несколько секунд стояли молча, не двигаясь. Затем Сережа приблизился и несмело приобнял Лену. Короткий, не чувственный поцелуй. В движениях, во взглядах было заметно стеснение. Сказывалась несостоятельность теоретического опыта, не перешедшего в практику. Как бы они не готовили себя к личной встрече, описывая ее в письмах: романтической, зажигающей, не встречающей преград на своем пути, но все получилось довольно скромно. Лена предложила сесть за стол.

Сергей по природе своей был смелым человеком и мог в любой ситуации принимать решения. Вот и теперь, преодолевая стеснение, заставил себя проявить инициативу. Он подошел к столу и, отодвинув его в сторону, присел на корточки перед Леной. Взял ее за руки и, нежно прикасаясь к ним губами, стал целовать попеременно. Затем положил голову ей на колени. Она осторожно высвободила одну руку и с нежностью провела по его коротко стриженным волосам. Сергей замер от наслаждения, мурашки пробежались по коже от ее прикосновения. Склонив голову, Лена умиленно вглядывалась в лицо Сергея, продолжая гладить его по волосам.

– Как хорошо, что ты приехала, – произнес он с благодарностью.

– Для меня это было так неожиданно…

– Ты волнуешься?

– Есть немного.

– Я как-то по-другому представлял нашу встречу.

– Тебе что-то не нравится?

– Нет, нет… Просто я сам еще не могу привыкнуть… Ты рядом, я могу к тебе прикасаться. По телефону совсем другое…

Они еще долго говорили. О чем? Им совершенно было неважно, главное они были вместе и те вещи, о которых они писали друг другу в письмах, в настоящий момент не потеряли своей значимости. Сергей долго не решался сказать главное, что-то сдерживало его. Может быть, он все еще стеснялся в реалии признаться своей девушке в любви. Он опасался, что это прозвучит неестественно, ведь в письмах нет интонаций, в них только платонические чувства. И пока он решался, Лена задала ему вопрос:

– Почему ты попросил меня приехать?

– А ты разве не догадываешься…

Она прищурилась и, слегка наклонив голову, с легкой иронией произнесла:

– Ну, что же ты не продолжаешь…

– Лен… Я… Я люблю тебя.

Она улыбнулась в ответ и нежно дотронулась своими пальцами до его губ и тихо попросила:

– Повтори.

– Я люблю тебя.

И тут она не могла больше себя сдерживать: Обвив руками его шею, крепко прижала к себе голову Сергея. Затем слегка отстранилась и, целуя его в губы, нежно произнесла:

– И я люблю тебя.

Время, отпущенное на свидание, неумолимо летело. Они не спали всю ночь и заснули только под утро. Сергей, проснувшись, почувствовал тревогу на душе. Лена спала, положив голову ему на плечо. В первый раз за несколько часов ему в голову пришла мысль, что скоро они снова расстанутся. Сердце сжалось от предчувствия приближающейся разлуки. Ох, как ему хотелось оттянуть этот момент, чтобы время встречи длилось долго-долго. Он осторожно высвободился, встал, закурил и, открыв форточку, выпустил струйку дыма на свежий воздух. Как она была красива… Он смотрел на нее с умилением и с чувством благодарности за ее смелое решение, приехать на свидание. Как не хотелось с ней расставаться.

Вечером, когда пришло время прощаться, Сергей почувствовал, как нестерпимо хочется на волю. Ну почему он не может сейчас вместе с Леной пойти домой? Ему не хотелось возвращаться в душный, пропахший потом и табачным дымом барак. Опять вспомнилась мать. Настроение испортилось.

Лена чувствовала, с парнем что-то происходит и сочла его плохое настроение за нежелание расстаться. Но Сергей уже переключил свои мысли на то, как бы ему хотелось оказаться на воле и быть рядом с Леной постоянно, а не ждать долгие три года до своего освобождения. Невольно его мысли вернулись к побегу. Но находясь рядом с Леной и думать об этом одновременно, не мог, потому решил, что вернувшись со свидания, окончательно определится в будущем.

Пришел офицер и, дав молодым минуту на прощание, вышел за дверь. Лена прильнула к Сергею и в последний момент на ее глазах навернулись слезы.

– Береги себя. Я обязательно тебя дождусь. У нас все будет хорошо. – И поцеловав опечаленного парня, направилась к двери.

Прошло несколько дней, и Сергей получил от Лены первое письмо после свидания. Вынимая листок из конверта, он подумал: «Какой у нее все-таки красивый почерк, как у школьницы».

«Здравствуй мой любимый Сереженька!

После свидания, я долго не могла прийти в себя. Я специально не стала при встрече напоминать тебе о случившейся трагедии, чтобы не травмировать. Я не могу сдержать слезы. Мама не поймет, почему я все время грущу. Я скрываю от нее наши отношения. Потом, все потом. Ты для меня сейчас – самое дорогое в моей жизни. Наверное, я не устану повторять, что люблю тебя. О! Как бы я хотела быть с тобой рядом всегда, любить тебя, жить твоими заботами. Родной мой, Сереженька, я хочу видеть тебя вновь и вновь. Знаешь, мой родной, я видела твои глаза, они наполнены не только радостью… Я разделяю с тобой горе. Крепись, прошу тебя, ведь осталось немного. Ты мой единственный. Люблю тебя. Пиши, мой родной. Обнимаю тебя крепко и целую.

Твоя Лена.

Прочитав письмо, Сергей взглянул на Волкова, лежавшего на своей постели и, на миг задумался. Два близких друга, Лена и Волков принимают живое участие в его жизни. «Мне кажется, они не понимают меня до конца. Ленка даже не догадывается и представить себе не может, на что я готов пойти, лишь бы оказаться на воле. Волчонок… Он готов мне помочь. Нет, я не хочу терпеть три года, это убьет меня. Ну, не могу я здесь оставаться! Я рехнусь от такой жизни. Не могу больше… Эх, верно, как-то высказался один мой знакомый, можно выглядеть здоровым, как амбал, но в душе быть слабым. Не хочу больше сидеть в этой клетке!» – кричало все его естество. И как только в уме всплывала картина семейной трагедии, все его противоречивые чувства только усиливались.

Сергей всегда верил в удачу, и на этот раз, если все сделать по уму, то через неделю он обнимет Лену. Близкая встреча с девушкой, да еще на воле, подпитывала надежду. Возможно, они уедут из города, правда, он пока не знал куда.

Дождавшись, когда Сергей прочитает письмо, Волков решил поговорить с ним. Ведь прошло три дня, а Сергей не обмолвился ни словом, о своем будущем. Внутренним чутьем Волков понял, что личное свидание не повлияло на решение Сергея остаться в зоне. После обеда они уединились в промзоне в кильдыме.

– Говори кратко и без всяких предисловий, что решил?

– Сорваться с зоны.

– Уверен?

– На все сто.

– И какой твой план?

– Бросить поверх колючки длинную доску…

– Пацан! Фильмов насмотрелся, это тебе не периферийная зона, где запретка не шире четырех метров. О вертухае на вышке ты подумал?! В общем, Серый, твои выдумки, чтобы по плахе перескочить через запретные полосы, забудь об этом. И мои, кстати, соображения, чтобы отвлечь вышкаря тоже не годятся. Короче, раз ты решил сквозануть с зоны, на этот случай у меня есть кое-какие наметки.

Волков обстоятельно объяснил свой план до мелочей. Сергею понравилось предложение, более того оно было восхитительным. Но вот нюанс, к осуществлению этого плана подключались минимум два человека. В этой ситуации Сергей оставался скептиком, ему не хотелось посвящать в свои тайны посторонних людей.

Вечером, вернувшись в жилую зону, они дождались отбоя. Вместе с завхозом прошли в соседний отряд через КПП двух локальных участков. Ашот уже поджидал их в небольшой каптерке. На столе друзей ждала кружка свежезаваренного чая, аромат, которого щекотал ноздри осужденным, находящимся в спальной секции.

В дозоре оставили надежного зэка, чтобы при появлении сотрудников в погонах незамедлительно дал знать. Наряда надзорной службы, обходившего ночью здания, особо никто из собравшихся не боялся. У Волкова в разных сменах были знакомые прапорщики, с которыми он имел свои дела. Единственный, кто мог создать неприятности Волкову, это Цезарь, и то, если он будет дежурить на сутках и застанет его и Сергея после отбоя не на своих спальных местах. От силы, что может сделать Цезарь, так это закрыть в предварительную камеру ШИЗО до начала разбирательства.

Первым заговорил Волков:

– Серый, я тебе уже говорил, что Ашот в курсе нашего плана. Если мы доверимся ему, то удачливость твоего побега будет во многом зависеть от него. Поясняю: в назначенный день, когда брат Ашота, Баграт, заступит на пост, мы бросим ему на вышку веревку. Наладим надежную дорогу из стального троса, и ты переправишься по нему через все запретки прямиком на вышку. Спустишься на тропу нарядов, оглушишь Баграта, чтобы отвести от него подозрения и «сделаешь ноги» за забор.

– А натянутый трос?! Не оставлять же улику.

– Отвяжешь трос, спустишься с вышки, и Ашот подтянет его к себе. Уберем «дорогу» – избавимся от улики.

– И что потом?

– Недалеко от забора тебя будут ждать. В общем, на все про все у тебя будет несколько минут. У нас с тобой две недели, чтобы ты научился лазить по тросу, как обезьяна и прыгать через забор лучше спортивного прыгуна. Ашоту предстоит уговорить своего брата.

Таковым был план Волкова.

Авантюрный план не во всех деталях пришелся Сергею по душе.

– Накладок бы не было? – Рассуждал Сергей.

– Кабы у бабушки был… она была бы дедушкой, – пошутил Волков, – главное, чтобы Баграта не подставить, с него в первую очередь снимут показания. Ты уж старайся подготовиться, чтобы побег прошел, как в кино, а как ты это сделал, пусть менты сами потом додумывают.

Подключился к обсуждению Ашот:

– Если брат согласится, то сообщит, когда заступит на смену. После этого действуем быстро и слаженно. А это значит, что нужно тщательно готовиться.

– Я беру на себя проход через локалку и выход в промзону, – предложил Волков, и немного поразмыслив, добавил, – у меня есть задумка, как без риска вовремя очутиться у столярного цеха. Ладно, братва, на сегодня все, давайте разбегаться, а то сейчас будет ночной обход.

Попрощавшись с Ашотом, друзья направились в свой отряд. Волков сунул за «труды» половинку плиточного чая, ожидавшему завхозу и не забыл поделиться с вахтером-зэком, сидевшим на КПП локального сектора. Тот без разговора принял преподношение и, благодарно кивнув, пропустил всех троих через турникет.

Несведущий человек с первого взгляда, пожалуй, ничего не заметит, для него в зоне царит режим и порядок. Локалки на ночь перекрыты. Около тумбочки в каждом отряде сидит ночной дежурный и чтобы пройти незамеченным, это было невероятно. Но перед такими заключенными, как Волков и Соловьев, двери открываются круглые сутки, а ключиком служит все тот же чай или пачка хороших сигарет, чего у них всегда было в достатке.

Но вылазки не постоянно проходят незаметно, иногда Цезарю становится известно, о бродивших ночью по зоне заключенных и тогда он напоминает нарушителям режима, кто в колонии хозяин. Некоторые вахтеры из сектора внутреннего порядка, докладывают Цезарю или его коллегам открыто, не боясь мести со стороны заключенных. Но хуже, когда это делает тихушник, который может быть другом, а оказаться секретным агентом оперчасти. Потому у Волкова имелся запасной вариант для выхода в промзону. Побег от начала до конца предстояло продумать до мелочей и осуществить на практике, иначе срок получат все соучастники. Подготовка, исполнение, дальнейшие шаги, все это в большей мере легло на Волкова.

Он и раньше считался неплохим разработчиком во многих делах. Кто знал его близко и был посвящен в тайны, тот в курсе, что осечки у Волкова практически не было. Именно по этой причине он долгое время находился у Цезаря под «колпаком», собиравшего на него доказательства причастности к авторитетному сообществу.

До Цезаря дошли слухи, что Волков связан с ворами в законе еще с прошлых времен и получает от них разные указания. Но доказать это начальник оперчасти пока не мог, не хватало фактов. С оперативной точки зрения Волкова необходимо упрятать в ПКТ, а затем, посредством суда над ним, добиться возвращения в зону особого режима. Но такие, как Волков не плодились, как грибы и появлялись в зоне строгого режима за редкостью, потому считались хитрыми и предупреждающими опасность, людьми. Для режимной части Волков считался амортизирующим буфером между разными прослойками заключенных, потому как на «Пятерке» среди осужденных беспредел не практиковался. Пьяная поножовщина возникала за редкостью. Конфликт случался стихийно и авторитетами не контролировался. Активистов от случая к случаю отправляли в преисподнюю, но это происходило по вине администрации, когда она позволяла своим помощникам переступать черту, разделяющую убеждения заключенных. Но все это считалось мелочью в сравнении, если в зоне строгого режима начнет буйствовать беспредел и появятся водка и наркотики в большом количестве. Как это иногда происходит на общем режиме, который зэки в шутку называют «Спецлютым».

Вот и считали, отрицающие порядки зэки, что в зоне необходимы умные и разборчивые авторитеты, способные следить за порядком. Но администрация так не думала, и всевозможными средствами разделяла заключенных и властвовала.

Цезарь прекрасно знал, что среди авторитетных заключенных существует иерархия, и цепочка людей условно ведет на свободу. Ведь совершенно неслучайно воровская сходка на воле решает устроить в той или иной зоне бунт. В колонию направляют решение сходки и посредством правящей верхушки, начинается брожение слухов среди зэков. Запускается информация о плохой кормежке, о высоких нормах выработки, о беспределе оперчасти и режимников и постепенно начинаются волнения. А разбудить и поднять спящего зэка, плевое дело. Только брось клич и поднимется масса. Потом не отпишешься ни перед какой комиссией и полетят погоны режимников, да оперативников, а то и замполитов, что проглядели авторитета, сумевшего у них под носом поднять смуту.

У Цезаря с Волковым «отношения» не ладились, не верил он ему ни на грош, считая патологическим вруном. Главный оперативник понимал, что среди основной массы зэков, Волков мутит воду, но поймать его на серьезном нарушении не удавалось. Сообразительный рецидивист попался, на мелочах не подставляется, а если речь идет об опасных вещах, то и подавно не зацепишь. Хотя, если майору необходимо будет закрыть Волкова в изолятор, то он найдет сотню «солдатских» причин, чтобы наказать его. Но выше его по положению находился начальник РиОР (режимно-оперативная часть) колонии, который не один раз предостерегал Цезаря от скоропалительных решений в отношении осужденного Волкова и настоятельно советовал: «Мне и начальнику колонии, предпочтительнее, чтобы злостные нарушители режима находились под контролем, то есть подчинялись своим лидерам, с которыми мы условно поддерживаем паритет. Если в колонии начнут делать погоду разрозненные нарушители с «поврежденными» умами, то грош цена вашим службам, я вас всех разгоню». Вот и приходилось Цезарю собирать по крупице информацию на таких, как Волков и на каждой планерке докладывать о них начальнику.

Подготовка к побегу

Вскоре Волков отправил записку на волю своему корешу Аркану, на тот момент державшему в своих руках воровской общак. Состоялась сходка среди блатных и Аркан озвучил просьбу Волкова, помочь его лучшему корешу и посильно поддержать. Многие из окружения Аркана присвистнули, мол, губа не дура. Выслушав братву, Аркан быстро урезонил скептиков:

– Кое-кто из вас, здесь, на воле, перестал «пахать рогом» и доход в общак от ваших «слюней» не поступает. Это мы должны помогать бродягам в зонах и тюрьмах, а не Волчонок нам. Какими методами управляет Волчонок и его кенты в зоне, вам у них еще поучиться надо. Вы кормитесь с одного котла, так что не надо мне бодягу разводить. Мое слово твердое, Волчонку и его корешу надо помочь.

Кто бы спорил с Арканом, только не люди, находящиеся у него в подчинении. Злопамятный был, до ужаса. Помнил, кто и когда «накосячил». Пройдет время, казалось бы, все забылось, а он в самый неподходящий момент напомнит о том косячке. Кореша Аркана уважали, а сявки побаивались, не просто так, вот уже несколько лет, он держит общак в этом городе.

Таким образом, заручившись поддержкой с воли, Волков приступил к практическому осуществлению плана. Он категорически запретил Сергею ввязываться в какие-либо разбирательства между заключенными. Волков знал, что за Соловьевым ведется наблюдение. Цезарь, после того, как пришло сообщение о смерти родителей Сергея, хотел закрыть его в ШИЗО, но передумал. Даже, случись незначительный прокол со стороны Соловьева и оперативник тут же отправит его на нары. Потому Сергей вел себя тихо, как серая мышка: выходил в промзону, возвращался в отряд и многих озадачил своим странным поведением. Заключенные и оперативники были уверены, что именно смерть родителей заставила Соловьева вести себя иначе. Некоторые знали, что Сергей с Волковым решали вопросы вместе и вдруг на людях резко перестали общаться друг с другом. Знакомые сразу подумали, что между друзьями пробежала черная кошка. Это был один из пунктов плана Волкова, так как после побега придется оправдываться перед следствием, мол, поругались и в последнее время не общались.

Сергей готовился к побегу и за повседневными хлопотами не особо думал о себе. Он даже до конца не осознавал, что за совершенный побег власти будут разыскивать его по всему Союзу. Там, на воле он вольется в другую жизнь. Волков уже начинает посвящать его кое-каким тонкостям в конспирации. Сергея постоянно тревожил вопрос, как Лена отреагирует на его побег? Сможет ли она вынести тяжести жизни, которые он пытается взвалить на ее хрупкие плечи без обоюдного согласия. Скорее всего, она будет в шоке, когда он внезапно предстанет перед ней. Что будет дальше? Сейчас трудно об этом судить.

«Любит, да! Я верю Лене, как самому себе, но сможет ли она изменить свою жизнь?» Снова вспомнилась мама, как она всю жизнь ждала от отца, когда он завяжет со своей преступной, разгульной жизнью.

«Мама, мама, не смог я помочь тебе и оградить от безумия отца». – Подумал он печально. Да, Сергей винил себя в смерти матери, будь он рядом с ней, такое бы не случилось. Понимая, какое рисковое предприятие ожидает его, Сергей начал реально оценивать ситуацию. Он правильно говорил о «накладках», ведь никто не мог предвидеть исход такой авантюры. Вдруг что-то не так пойдет… Потому, оставшись один, он написал Лене письмо, имевшее прощальный оттенок. В нем она узнает о его гибели… Если его жизнь прервется, Волков отправит девушке письмо. «Все! Теперь нужно готовиться и ждать, когда Баграт согласится и у него появится удобный момент».

Вскоре между братьями-армянами состоялся контакт. Ашот обстоятельно описал в записке Баграту свою просьбу и в день его дежурства подошел к караульной вышке. Часовым разрешалось спускаться с вышки на тропу и прохаживаться какое-то время вдоль периметра зоны. Привязав записку к камню, Ашот бросил его брату и попросил как можно быстрее дать ответ.

Армяне отзывчивы на просьбы родственников – это у них в крови. Узнав жуткую историю о знакомом Ашота, Баграт после раздумий, решил помочь. Он попросил, чтобы к этому делу отнеслись с особой осторожностью, иначе его – молодого солдата упрячут за решетку за соучастие в побеге. Получив согласие от брата, Ашот предупредил друзей и все стали тщательно готовиться.

Сергей выходил во вторую смену в столярный цех, и они с Волковым запирались на пилорамном участке. Крепили под потолком стальной трос, раздобытый у зэков расконвойщиков, и Соловьев учился лазить по нему из одного конца пилорамы в другой. Передвигался в подвешенном положении со скрещенными на тросе ногами. В основном работал руками, которые с непривычки быстро уставали. Надевая рабочие верхонки, Сергей упорно тренировался и на исходе третьего дня, перемещаясь по тросу, уложился в требуемое время. Волков все рассчитал, даже секунды играли важную роль.

Владимир остался доволен результатом. Сидя на досках, попыхивал через мундштук сигаретой и представлял, как Сергей пересекает запретку. «Да, одно дело под потолком цеха, а другое над рядами колючей проволоки».

Сергей спрыгнул с троса и, подойдя к другу, присел рядом. Попросил сигарету и закурил. Волков протянул ему сверток.

– Это березовая дубинка. Обмотаешь ее тканью, чтобы нечаянно не проломить Баграту черепушку. Ударишь его слегка по темечку. Пока он лежит «без сознания», перепрыгнешь последний забор.

Примериваясь, Волков тихонько постучал себя по затылку и шутливо добавил, – а ведь стоит приноровиться, не дай бог, переборщишь.

– В смысле, дать кому-нибудь по голове?

– А ты на мне испытай, – шутя, предложил Волков.

– Да ладно Волоха, не прикалывайся.

– Да пробуй, чего понтуешься. Но, только не сильно.

– Зачем, Волоха? Все равно бить придется для видимости.

– Пусть все будет натурально, иначе менты заподозрят Баграта. Сам он не будет знать. По нашему плану нападение на часового произойдет с воли в тот момент, когда он спустится по лестнице на землю. Так что давай, бей!

Сергей неуверенно покачал головой, и оба поднялись. Обмотав дубинку тканью, постучал себе по ладони. Прицелился и, щадя друга, слегка ударил его по затылку. Волков замотал головой.

– Сильнее бей!

Сергей ударил резче. На этот раз удар получился сильным. У Волкова помутилось сознание, и он медленно осел на пол. Соловьев подхватил его под мышки и, усадив на доски, принялся тормошить. Волков постепенно пришел в норму.

– Волоха, извини…

Волков, оттопырив большой палец, шутя произнес:

– Ништяк, аж гуси полетели. Если Баграта также шарахнешь по башке, все будет окей.

На следующий день, после рабочей смены, Ашот пристроился рядом с Волковым и, качнув утвердительно головой, тихо сказал:

– Завтра между двумя и тремя часами ночи. Обсудим кое-какие детали на нашем месте.

Попрощавшись до вечера, друзья разошлись по своим бригадам.

Надежным местом для тайных встреч, была баня, а вернее сказать, потайная комнатка, расположенная за ложной стенкой. Незнакомому человеку с первого взгляда невозможно заметить, что в каптерке завхоза бани, за стеллажом, расположена тайная дверь. Тесная комнатка от силы вмещала в себя человек пять. В ней располагались: спальный топчан, два табурета и раскладной столик. Стены со всех сторон были глухими, и освещалась комнатка тусклой лампочкой. Здесь время от времени собирались на сходки надежные зэки и решались серьезные дела. Иногда, за крупную сумму, офицер из охранного гарнизона приводил со свободы девицу. Вел ночью по запретной тропе, строго обговаривая с зеками ее пребывание, только на два часа. Но такое мероприятие могли позволить себе проверенные делами и временем, люди.

Завхоз бани, как ни странно, по национальности тоже был армянином и в его надежности сомнений никогда не возникало. Он приветливо встретил зэков и без лишних разговоров проводил в комнатку.

– В общем, братва, – начал Ашот, – побег очень сложный и к тому же рискованный. Одна оплошность с нашей стороны может стоить мне и Волчонку приличного довеска к основному сроку, а Сереге девять грамм в лобешник. Я уже молчу о Баграте, если он попадется, его тоже закроют. Поэтому выкладывайте свои соображения.

В течение двух часов друзья обсуждали самые сложные детали, кое-что подправляли и уверились в том, что завтра все должно пройти без «сучка и задоринки». Перед тем как разойтись, попили чифирь.

Ашот и Сергей по-братски обнялись.

– Удачи тебе, брат, – произнес Ашот, затем вытащив из-за пазухи небольшой сверток, протянул Сергею.

В свертке лежал тонкий стилет из нержавеющей стали, изготовленный лагерным умельцем.

– Бери Серый – это тебе в подарок, на всякий пожарный случай.

Ашот ушел первым. Волков с Соловьевым еще некоторое время общались, обсуждали, ведь в бараке о деле не поговоришь. У обоих было обманчивое чувство, что Сергей завтра официально, выходит на свободу. Передав Владимиру письмо, Соловьев попросил:

– Володь, если что со мной случится, перешли моей Ленке.

Волков ничего не сказал, а только согласно кивнул. За свою жизнь он перевидал много людей, кое с кем остался дружен навеки. Вот и Сергей стал ему близким и родным и когда он произнес последние слова, словно ножом резануло по сердцу. Крепко пожали друг другу руки. Они оба прекрасно понимали, что судьба Сергея сейчас находится во власти фортуны или может быть, самого Бога. Попрощавшись с завхозом, вышли на улицу.

До побега оставался один день. Все было подготовлено: бечевка, трос, верхонки и стелет, подаренный Ашотом, лежали в укромном месте в столярке. В день назначенного побега, после съема с работы второй смены, друзья пришли в спальную секцию и, не раздеваясь, прилегли на койки поверх одеял.

Стрелки настенных часов показывали половину первого ночи. В течение полутора часов им предстояло выйти в промзону, притаиться на крыше столярки, поставить на страже Ашота и ждать развода караула.

В секции уже все спали, когда друзья поднялись и вышли в коридор. На ночное дежурство заступил человек, покинувший на время свой пост. За такую, казалось бы, незначительную просьбу, он получил от Волкова целую плитку чая.

Выйдя из отряда, друзья направились в сторону бани, где было проще всего перелезть через небольшой забор и попасть на тропу, ведущую в промзону. Волков подготовил специально нарукавные повязки, чтобы у часового не возникло подозрений. Надеть повязки было необходимо для того, чтобы спокойно пройти по внутренней тропе, где постоянно ходят работники надзорслужбы и зэки-активисты. Рядом, за колючей проволокой находилась запретная зона: две пробороненные полосы, ярко освещенные фонарями, и караульная тропа, по которой проходили дежурившие в наряде солдаты.

Поравнявшись с вышкой, друзья приподняли воротники курток, чтобы прикрыть свои лица. Заметив повязки на рукавах осужденных, часовой спокойно проводил их глазами. Солдаты привыкли к ночным обходам колонистских активистов, потому не обращали на них особого внимания, в главную задачу охранников входило: не допустить проникновения в запретную зону. Таким образом, друзья спокойно дошли до столярного цеха. Повязки сняли. На крыше цеха кто-то пощелкал пальцами – это Ашот дал знать, что поджидает их на месте. Волков, открыв своим ключом цех, достал из тайника все необходимые вещи. По железной лестнице поднялись на ссыпной бункер и, спрыгнув на крышу цеха, присели за выступом торцевой стены. Огляделись, кругом было спокойно. Где-то далеко, на другом конце зоны, послышался лай сторожевой собаки.

Под крышей, на углу цеха, крепился кронштейн, державший фонарь, обычно ночами он освещал территорию. Именно за этот кронштейн планировалось закрепить трос. В ночь побега, фонарь погасили.

Сергей сунул колотушку за брючный ремень, а стилет спрятал за голенище сапога. Время неумолимо подходило к назначенной отметке. На угловой вышке, ежась от ночной прохлады, прохаживался туда-сюда часовой.

– Наверно спать хочет, волчара, смотри, как пасть разевает, – обругал солдата Ашот.

От вышки до вышки расстояние было приличное и заметить перемещающегося по тросу человека практически невозможно, потому что фонари, оборудованные абажурами, освещали только землю.

Вдали послышался лай собаки. Наконец-то, началась смена караула. Приглядевшись, друзья увидели живую цепочку из солдат, идущих по тропе. Впереди всех двигался охранник, державший на поводке овчарку. За ним шли начальник караула и несколько солдат. Послышалась команда старшего смены, затем отчетливо прозвучали слова: «Смену сдал. Смену принял». Солдаты из караульного отделения двинулись дальше по тропе.

Баграт, поднявшись на вышку, пропел что-то на армянском языке и закончил словом – Ашот. Таким образом, дал понять, что это он заступил на пост, а не кто-то другой.

Все, время пошло. Сменился часовой на следующем посту, а остальные солдаты скрылись за поворотом. Со стороны свободы, в метрах пятидесяти от забора, периодически вспыхнул свет от фонарика. Люди Аркана уже ждали в машине с заведенным двигателем.

Сергей взял приготовленную бечевку, на другом конце которой был привязан тяжелый стальной болт. Уложил на крыше змейкой бечевку, чтобы она не запуталась, и стал ждать сигнала. Как только Баграт спустился на землю и махнул рукой, Соловьев размахнулся и запустил болт. Зашуршала бечевка. Болт глухо ударился о внешний забор. От короткого шума все замерли на несколько секунд.

Баграт поднялся на вышку и, быстро перебирая руками, потянул бечевку. Нащупал узел. Следом пошла крепкая веревка, к которой крепился стальной трос. Натянув с силой канат, Баграт закрепил его надежным узлом на стойке вышки. Рассчитали верно: учли натяжку и провисание троса под тяжестью Сергея. Можно оставаться уверенными, что, не задев контрольной линии, он осторожно доберется до вышки.

Всех участников охватило волнение. Вот и настал решительный момент. Друзья обнялись на прощание. Сергей одел верхонки и, подтянувшись на тросе, обхватил его ногами.

– Серый, ни пуха, ни пера, – шепнул Волков.

– К черту, – ответил Сергей и, перебирая руками, пополз к вышке. Волков, отправив друга, поспешил спуститься с крыши: ему нужно срочно вернуться в отряд и создать алиби, что он в это время находился на своем спальном месте. Ашот остался на крыше и должен был подтянуть трос и спрятать его в надежном месте.

Сергей быстро преодолел все полосы и поравнялся с вышкой. Баграт протянул ему руку, помогая перебраться на вышку. Кое-как распутали узел на тросе и после сигнала, Ашот потянул его к себе. Наконец, пошла веревка, а за ней следом, потянулась бечевка. Баграт был взволнован до такой степени, что впопыхах не заметил, что не отцепил болт. Сергей увидел, но было слишком поздно: конец бечевки быстро приближался к верхнему ряду колючей проволоки. Кричать нельзя, потому Сергей отчаянно махал руками, пытаясь привлечь внимание Ашота.

«О боже! Я же предупреждал о «накладках…». – Пронеслось в голове.

Болт зацепился за проволоку. Ашот. не зная, что его не успели отвязать, с силой дернул бечевку. Проволочное ограждение затряслось, и в этот момент тишину пронзила оглушительная сирена.

– Баграт, спускайся скорее вниз, – поторопил Соловьев и, следуя за ним, достал колотушку. Оказавшись на тропе, он резко ударил часового по затылку. Баграт охнул и повалился на тропу. Сергей подбежал к невысокому забору и, оттолкнувшись от земли, ухватился за край доски. Впопыхах не успел раздвинуть колючую проволоку и когда прыгнул с забора, зацепился штанами. Затрещала ткань. Сергей почувствовал, как обожгло ногу, колючкой содрало кожу. Поднявшись с земли, метнулся к одноэтажному зданию и пока бежал, услышал за спиной резкий оклик:

– Стой! – Небольшая пауза, – Стрелять буду!

На мгновение приостановился, но чувство самосохранения подтолкнуло его к спасению. «Вперед, только вперед», – стучало в голове. Послышался повторный оклик. Затем прозвучала оглушительная трескотня. До Сергея дошло, что стреляли из автомата. «Бежать или остановиться? – на мгновение засомневался, но тут же прибавил ходу. Еще чуть-чуть, какие-то десять метров разделяли его от здания. Вот, впереди кто-то замаячил фонарем, это друзья Волкова указывают, куда бежать. Последний рывок… За спиной раздался повторный треск – автоматная очередь распорола тишину.

Роковая развязка

Сержант Молчанов, в эту ночь дежурил на центральном контрольно-пропускном пункте. Внезапно вспыхнула лампочка на контрольном щите и громко взвыла серена. На четвертом участке сработал датчик сигнализации. Схватив со стойки автомат, сержант первым спустился по лестнице со второго этажа и побежал по тропе. Пробежав несколько сотен метров, достиг поворота и увидел силуэт человека, перепрыгнувшего через внешний забор. Приблизившись к вышке, Молчанов увидел часового, лежавшего лицом вниз. Времени для оказания помощи, к сожалению, не осталось, нужно было спешить. Сержант «пулей» поднялся по лестнице на вышку. Со стороны свободы одна стенка вышки была закрыта листовым железом. Перегнувшись через перила, едва увидел бежавшего в темноте человека. «Это он!– мелькнуло в голове. Время на размышление не осталось.

– Стой! – Крикнул Молчанов, – стрелять буду! – И вслед убегающему выпустил из автомата короткую очередь. «Уйдет же!» Прицелившись, еще раз нажал на спусковой крючок. Человек машинально сделал несколько шагов и остановился. Постоял немного и, как подкошенный рухнул на землю.

Услышав следующую очередь из автомата, Сергей проделал отчаянный рывок, чтобы преодолеть каких-то десять метров до угла здания. Вдруг сильный удар в спину заставил его остановиться. Несколько секунд стоял, соображая, что случилось. Почувствовал зуд в нёбе и сладость во рту. Хотел что-то крикнуть парням, замершим в шагах десяти от него, но закашлялся. Кровь пошла горлом.

Он резко запрокинул голову и увидел изумительное, звездное небо. Земля поплыла куда-то в сторону. Ноги подкосились и, теряя сознание, он упал спиной на мягкую траву. Но глаза были открыты, и он смотрел на небо. О, чудо! Звезды расплылись в стороны, и Сергей отчетливо увидел свою мать. Она спускалась к нему все ниже и ниже: в белом платье, молодая, красивая, стройная. Протянув к сыну руки, она молча манила его к себе. С последним вздохом он тихо произнес:

– Мама… Вот мы и вместе.

Веки закрылись. Тело судорожно дернулось и замерло. Мозг еще не совсем отключился. Он слышал, как свирепые собаки, спущенные с поводков, с рычанием вцепились в его одежду. Подбежали люди, сомкнув вокруг него кольцо. Какой-то офицер посветил фонариком и, увидев нагрудную бирку, сказал:

– С нашей колонии, с седьмого отряда – Соловьев, – и пощупав пульс на шее, тихо, без злорадства, добавил, – отошел в другой мир.

Прошло восемь лет после рокового случая. Утром, в один из июльских дней, к центральной вахте Исправительно-трудового учреждения, подъехала «Волга». По всему было видно, что мужчины, собравшись возле машины, кого-то встречали. Через некоторое время дверь КПП отворилась, и на крыльцо вышел мужчина средних лет. Короткая стрижка, поседевший волос, слегка взволнованный взгляд.

Встречающие его парни, поочередно поздоровались с ним за руку и, только один крепко обнял его и, отстранившись, произнес:

– Помнишь Волоха, шестнадцать лет назад, встречая меня с Усть-Кута, ты прочел стих. Позволь и мне, нанести тебе ответку.

Мужчина, жестикулируя руками, твердым голосом прочел:

– Итак, друзья, пришла пора, свободу повидать и мне.

В счастливый час, во всей красе и в ту минуту упоенья,

Звоните все колокола, в день моего освобожденья!

Мужчина еще раз обнял друга.

– Благодарю Арканя, благодарю! – С радостью в голосе произнес Волков. С хлопком вылетела пробка из бутылки шампанского. На площадке перед КПП послышались смех и приветствия. Зазвенели стаканы.

Дверь в здание открылась, и на крыльцо вышел, полноватый с виду, подполковник. Волков передал одному стакан с недопитым шампанским, и шагнул навстречу офицеру.

– Ну, что Цезарь, не получилось у тебя добавить мне срок за побег Сережки Соловьева. А ведь это вы вынудили его уйти в побег. Отпусти вы его на похороны матери, сейчас парень был бы жив.

– Ну, о чем ты говоришь, Волков, разве начальник колонии решает, отпустить осужденного домой или запретить. Взрослый мужик, а рассуждаешь как…

– Да шкуры вы! – перебил Волков Цезаря, – как были рабами системы, так и остались. Ладно, начальник, расходятся наши дорожки.

– Да, Волков, расходятся и, судя по твоей компании, ненадолго.

– Слышь ты – мусор, тебе что, наша компания не пришлась по вкусу? – Спросил один из парней, отвечая за Волкова.

Владимир махнул рукой, прерывая разговор и, усевшись на заднее сидение машины, крикнул вслед уходящему оперу:

– Будешь подыхать, не забудь вспомнить о Сережке Соловьеве и всех остальных зэках, кого вы – мусора, отправили на небеса. Может тебе зачтется…

«Волга» взвизгнула колесами об асфальт и, поднимая клубы пыли, скрылась из вида. Подъехав к углу забора, ограждающего зону, машина остановилась. Волков вышел и, перейдя дорогу, очутился в частном секторе. Увидев в огороде цветы, позвал хозяев. К нему подошла стареющая женщина.

– Мать, продайте цветы, пожалуйста. – Волков протянул деньги.

– А тебе уважаемый, любимой в подарок, или как?

– Мне мать, четное количество.

Старушка, словно догадываясь, о чем идет речь, нарвала букет и подошла к штакетнику.

– Возьми, родимый, а денег не нужно. Я знаю, куда ты их положишь.

Волков удивленно взглянул на добрую старушку.

– Знаете?

– Да, вон там, напротив, через дорогу, годами раньше парнишку застрелили. Туда и несут люди цветы.

– И часто несут?

– Я так думаю, видимо, погибший неплохим человеком был, раз мужчины и парни выходят оттуда, – старушка указала на высокий забор, – подходят к нам за цветами, а потом ложат их на памятное место. Не так, чтобы часто, но бывает… А вот девушка и мальчик частенько это место навещают.

– Девушка с мальчиком? – Удивленно переспросил Волков.

– Ну, да. О, смотри, вон же они, снова пришли…

– Волков оглянулся и увидел недалеко от кленовых зарослей молодую женщину и мальчика, лет восьми. Они подошли к месту, где погиб Сергей.

«Ну, конечно же, это Лена. А что за пацан с ней? Наверное, сын. Пойду, поздороваюсь, заодно и Сережку помянем».

– Постой, уважаемый, окликнула его старушка, – скажи, кто он был, этот погибший?

– Хороший друг, – и подумав секунду, добавил, – мать он свою сильно любил…

Поблагодарив старушку за цветы, Волков пересек дорогу и пошел к роковому месту. Трава примята. Здесь погиб Сергей Соловьев. Из земли торчал арматурный прут, на конце которого приварена пластина с изображением бегущего коня. Это символ свободы. После смерти Сергея, Волков заказал в зоновской кузнице коня, и попросил расконвоированных заключенных установить своеобразный памятник. Это Волков просил и напоминал всем, кто знал Сережку и кто освобождался, чтобы они приносили цветы к памятному месту.

Девушка обернулась и увидела седого мужчину. Она сразу же догадалась, кто он такой. Ведь они изредка обменивались письмами и Владимир сообщил ей о дне своего освобождения. Восемь лет назад Волков переслал прощальное письмо от Сергея и написал обстоятельно, почему он, не послушав никого, совершил роковой поступок.

– Здравствуй, Лена. Вот ты какая вблизи… – Очарованный ее красотой, Волков покачал головой.

– Здравствуйте, Володя. С выходом вас.

– Спасибо. А это что за малец? Твой или просто родственник?

– Сынок, иди, погуляй, только не отходи далеко, нам с дядей Вовой нужно поговорить.

Мальчик улыбнулся в ответ и отошел в сторону.

– Твой сын? А как его зовут? Ты вышла замуж?

– Пока нет, но, по всей видимости, скоро выйду. Володя, это родной сын Сережи… Тогда, на личном свидании… Ну, ты понимаешь, о чем я. Я назвала его в честь отца.

– Лена, да какая же ты умница! А почему ты сразу не сообщила мне о его рождении?

– Я ведь в тот год институт окончила. Мы с мамой сильно поссорились. Я честно призналась ей о своем горе. Потом я уехала в Горький к бабушке и родила Сережу. Мама, узнав о внуке, сразу же примчалась и забрала нас к себе. Сережа второй класс окончил, а я работаю в больнице.

– Здорово, молодец. Я рад за тебя. Ты сказала, что выходишь замуж.

– Да, повстречала человека. Внешне, он даже чем-то Сергея напоминает.

– Лена, не нужно так думать. Ведь Сергея нет, и никто тебе его не заменит. Если этот мужчина тебе дорог, просто люби его, и не сравнивай.

Лена печально улыбнулась и согласно кивнула.

– А Вы сейчас куда, может, к нам заглянете?

– Я к своим, на Алтай, у меня ведь там сестренка живет, а родителей я давно похоронил. Ладно, Лена, рад был с тобой познакомиться ближе, мне пора, парни ждут. Ты-то как сама?

– Поначалу тяжело было. Потом боль поутихла. Плачу иногда, когда вспоминаю. Письма от мамы Сережи, которые вы мне переслали, я прочла. Я поняла, они очень любили друг друга. Я не вправе осуждать Сережу за его поступок. Плохо другое… Не дождался он рождения своего сына. Знаете, Володя, а я чувствую себя счастливой, – Лена указала рукой на сына, терпеливо ожидавшего, когда мама освободится, – только жалею, что он растет без отца.

– Что ты сыну сказала, где его отец?

– Правду сказала, что отец погиб. Вырастет, узнает, но не сейчас.

Владимир протянул руку и, пожав ее теплую, мягкую ладонь, на прощание сказал:

– Ты замечательная. Будь счастлива. Прощай. Я напишу тебе обязательно, но только когда освоюсь на воле.

И он зашагал к машине, где его с нетерпением поджидали друзья.

1978г.