Отчаявшиеся свидетели

1.

– Меня зовут Раисой, – представилась женщина в элегантном космокостюме. – Прошу объяснить, по какому поводу нас вызвали. Говорите четко и внятно, не нервничайте. В данный момент вам ничто не угрожает.

Я понимал, что отступать некуда. Позади остались сначала недоумение жены, затем истерика и лишь под конец – решение следовать за мной, что бы ни случилось.

Теперь заплаканная Марина сидела на стуле, с ребенком на руках, и ждала, когда я приступлю к объяснениям.

– Понимаете, – начал я. – Все произошло так неожиданно… Сегодня во время смены… Все шло нормально, пока в аппаратную не наведался Рик Абазян. Это наш управляющий.

Я запнулся. Воспоминания стояли перед глазами как вживую, но не хватало сил их озвучить.

– И что произошло в аппаратной?

– Сменщик поцапался с управляющим. То есть не то чтобы поцапался, но не угадал с ответом. Рик спросил, кто, по его мнению, выиграет в галактическом туре: «Метеор» или «Комета». Сменщик сдуру ответил, что у «Кометы» шансов побольше. А Рик Абазян болеет за «Метеор» – этого сменщик не учел. Это была роковая ошибка.

– Вы хотите сказать…

Я содрогнулся. Марина снова заплакала, за ней захныкал Ванька.

– Да, – сказал я. – Рик Абазян забил моего сменщика ногами. А потом стулом, они у нас металлические. До смерти.

– Почему сразу не убежали, когда все началось? – резко спросила Раиса.

– Я не мог, не имел права! – протестующе вскинулся я. – Я находился за пультом работающего конвейера! Если бы я ушел, линия остановилась. Знаете, чем это на Раэне-144 карается?!

– Вы, по крайней мере, отвернулись? В то время, как Рик Абазян забивал вашего сменщика ногами?

– Разумеется, отвернулся, – подтвердил я. – Даже пытался что-то насвистывать, вроде бы пою веселую песенку, а по сторонам не гляжу. Но вы понимаете… В аппаратной, кроме нас троих, никого не было – Рик Абазян меня заприметил. А этот человек свидетелей в живых не оставляет.

Болезненный спазм сжал мое горло, и я запнулся.

– Если бы он хотел с вами расправиться, сделал бы это сразу, – заметила Раиса.

На этот счет я не заблуждался и сразу объяснил:

– Управляющий не мог, ведь я контролировал работающий конвейер. Слишком большие убытки. Зато теперь Рику ничто не мешает. Он точно это сделает.

– Спасите нашу семью, пожалуйста! – проговорила Марина, утирая слезы носовым платком.

Я развил мысль далее:

– Мы не можем улететь с Раэны-144: рейсы отслеживаются. «Нойси» – это трансгалактическая корпорация. На этой планете рудник и вся инфраструктура принадлежит ей, нас попросту не выпустят. В особенности меня: я слишком ценный работник. Вселенская Служба Спасения – единственный шанс для меня и моей семьи. Это счастье, что вы прилетели так быстро, через несколько часов после подачи сигнала бедствия.

– Мы патрулируем звездные квадраты и случайно оказались поблизости, – пояснила Раиса. – Иначе ждать пришлось бы намного дольше, до двух месяцев. Но в целом ситуацией я прониклась. Насколько я поняла, вы намереваетесь спасаться вместе с семьей?

Мы с Мариной одновременно всхлипнули, Ванька завозился на руках.

Я пояснил:

– Разумеется. Рик Абазян – мстительная скотина. Неужели вы думаете, что – если даже мне удастся скрыться с планеты – он оставит в покое семью?

– Желаете покинуть Раэну-144?

Мы с Мариной переглянулись.

– Мы надеялись на программу защиты свидетелей. Разве мы не имеем права? «Нойси» не оставит нас в покое, особенно после побега. Они в любой точке вселенной разыщут.

– Вы правильно думаете.

Деловитым движением Раиса раскрыла черный портфель и принялась выкладывать из нее отпечатанные бланки.

– Вы возьмете нас под свою защиту? – прошептала Марина.

– Возьму. Но сначала необходимо подписать контракт. Вселенская Служба Спасения обязуется вывезти вас в безопасное место и оформить новые документы. Пакет люкс предполагает также пластическую операцию и нейронную защиту от дурака – чтобы вы сами случайно не проговорились. Если враги и обнаружат вас на новом месте пребывания, то не смогут опознать измененные личности. Таким образом, для трансгалактической корпорации «Нойси» вы исчезнете навсегда.

– Сколько? – спросил я, внезапно охрипнув.

Вышло неделикатно, поэтому я смущенно прокашлялся.

– 11 миллионов, – сообщила Раиса.

Я издал глухой стон.

– У нас столько нет.

– Не страшно. Помимо прочего, мы трудоустроим вас по специальности на срок пять лет. Это этот срок вы полностью погасите полученный кредит. Согласны?

– Да! – выкрикнул я и только потом покосился на жену.

– Конечно, мы согласны, – сказала она, сияя счастливыми, хотя покрасневшими от слез глазами.

Раиса уже заполняла документы с наших идентификационных карточек, время от времени приговаривая:

– Ребенку пластическую операцию делать не будем?.. Да, я тоже полагаю, в этом нет необходимости. Превосходно, из пяти лет один месяц минус. Страховка за счет Вселенской Службы Спасения... Особые пожелания имеются?.. Нет?.. Так и запишем: особых пожеланий не имеется. Я закончила, прочитайте и распишитесь.

Мы расписались, и Раиса убрала свой экземпляр в портфель.

– С этой минуты вы под нашей защитой. Соберите самое необходимое: деньги, документы, детские вещи. Мой служебный ровер, с соответствующей эмблемой, у вашей двери. Не волнуйтесь насчет возможного нападения. Рик Абазян не посмеет напасть на наш транспорт.

Я знал, что это правда: на отдаленных планетах, да и в центре галактики, авторитет Вселенской Службы Спасения был непререкаем.

– Независимо от того, болеет он за «Метеор» или «Комету», – пошутила Раиса.

Мы с Мариной слабо улыбнулись.

Через двадцать минут мы навсегда покинули служебное жилище, а еще через полчаса корабль стартовал с Раэны-144, оставляя на ней мстительного Рика Абазяна. Для меня – и моей семьи тоже – началась новая жизнь.

2.

На следующий день полета Раиса познакомила нас с человеком в белом халате.

– Доктор Нильсен, – представила она крупного широколицего блондина. – Он сделает вам новые лица.

– Уже сейчас? – испугалась жена.

Она помнила о том, что нам предстоит пластическая операция, но не успела подготовиться психологически.

– Чем раньше, тем лучше. На каждом судне Вселенской Службы Спасения имеется лечебно-операционный комплекс. Это дает нам возможность быстро менять личности свидетелей, принятых под защиту. В пункте назначения с борта космического корабля сходят совсем другие люди. Вы же не хотите, чтобы трансгалактическая корпорация «Нойси» вычислила вас и вашего мужа?

– Нет, конечно, – Марина испугалась еще больше.

– Вот и отлично. Я принесла ваши новые документы, только фотографий не хватает. Марина, запоминайте: теперь вас зовут Инга Колобофф, а вашего мужа – Павел Погодин. Ребенка решено переименовать в Генриха.

– Как? – изумилась Марина.

Раиса повторила.

– А почему я Колобофф, а не Погодина – по фамилии мужа? И почему моего Ванечку переименовали в Генриха?

– Потому что мы не можем выдавать документы на произвольные имена, по желанию спасающихся. Выбор происходит следующим образом. Мы вводим в наш центральный суперкомпьютер исходную информацию и получаем готовый результат, зависящий от множества параметров. Если суперкомпьютер определил вас как Ингу Колобофф с сыном Генрихом и Павла Погодина, значит, с этими именами у вас наибольшие шансы скрыться от преследования.

– Ну хорошо, – не сдалась Марина. – А почему фамилии разные? По-моему, это вызовет нездоровый интерес. Как так, у мужа с женой разные фамилии?

– Потому что по документам вы не женаты.

– Что? – воскликнули мы с Мариной синхронно.

– Так вас будет сложнее вычислить. Ничего, все клиенты Вселенской Службы Спасения через это проходят, привыкайте. А если не желаете жить в гражданском браке, сможете расписаться, когда прилетите. Но советую не торопиться: присмотритесь сначала, притритесь характерами…

Мы с женой захихикали.

– С этого дня называйте друг друга Инга и Павел. А вашего ребенка зовут Генрихом, не забывайте. А это, – Раиса передала нам свежеотпечатанные листы, – ваша легенда. Иначе говоря, краткое описание прошлой жизни Инги Колобофф и Павла Погодина. Сохранены только специализации, остальное изменено до неузнаваемости. В общем, так. Вы родились на планете Глемма…

– Это которая взорвалась недавно? – спросил я.

– Именно она. Вы родились на ней и до катастрофы не были знакомы. Познакомились в тот самый день. Вы оказались единственными, кто смог добраться до нашего спасательного судна – вот этого самого. Остальные жители Глеммы погибли. То есть большинство погибло – за исключением тех, кто пребывал на момент взрыва на других планетах. У вас будет время, чтобы запомнить легенду и придумать мелкие детали. Это важно. Чем больше мелких деталей придумаете, тем правдоподобнее будет звучать ваши рассказы. Хотя после операции все в любом случае образуется – мы же вам нейронную защиту от дурака ставим. А теперь, Павел и Инга, передаю вас в руки медицины.

Раиса удалилась, а доктор Нильсен широко улыбнулся и вытащил из подмышки иллюстрированный журнал с роскошными мужскими и женскими фотографиями.

– Сейчас мы подберем вам новые лица. Пролистайте журнал. Говорите, какие лица вам нравятся, а я подскажу, соответствуют ли они вашим типам. Нужно выбрать одно подходящее мужское лицо и одно женское.

Листать альбом было весело: мы с Мариной обхохотались, прикидывая, подойдет ли мне удлиненный нос, а ей – узкие скулы. Доктор Нильсен направлял нас на путь истинный, изредка вставляя дельные – что называется, не в бровь, а в глаз – замечания. В конце концов остановились на том, что я превращусь в насупленного шатена: оказывается, моя жена с детства о таком мечтала, – а Марина увеличит скулы, изменит форму носа на классический, а еще исправит мочки ушей.

Договорились, что операции пройдут вечером: сначала на операционный стол лягу я, а через несколько часов, когда я начну выходить из-под наркоза, – Марина. Перерыв понадобился для того, чтобы присмотреть за Ванькой. Хотя доктор Нильсен божился, что с ребенком ничего не случится, и обещал отрядить к ребенку одну из медсестер.

Вечером – понимая, что изменение внешности абсолютная необходимость, – я лег на операцию.

Когда очнулся, было утро – по часам, разумеется, поскольку время в открытом космосе определить невозможно. Рядом в кроватке ворочался Ванька, а кровать Марины была пуста – значит, жена находилась на операции.

Когда я очнулся во второй раз, Марина – с таким же забинтованным лицом, как у меня, – лежала на кровати и крепко спала.

К полудню мы оба очнулись и смогли переброситься словами.

– Ты как? – спросила Марина.

– Отлично, Инга.

Жена захлопала глазами: не поняла.

– Ты теперь Инга. И лицо под повязками не твое. Привыкай.

– На себя посмотри, – нашла в себе силы огрызнуться Марина, то есть Инга.

Она с трудом приподнялась на кровати, чтобы наклониться к кроватке Генриха и поправить одеяло.

Нашего ребенка теперь зовут Генрихом? Как странно – мне ни за что не привыкнуть. Однако, придется: от этого зависит наша общая безопасность.

– Голова раскалывается, – пожаловалась жена. – Затылок.

– У меня тоже.

Предварительно постучав, в палату вошли улыбающийся доктор Нильсен и Раиса – менее сосредоточенная, чем обычно.

– Пластические операции прошли успешно, – подтвердил мою догадку доктор. – И с трепанацией черепа проблем не возникло.

– С чем?

После наркоза я соображал совсем туго.

– С трепанацией, – жизнерадостно сообщил доктор Нильсен. – Программа защиты свидетелей предусматривает нейронную защиту от дурака. А тут без трепанации черепа не обойтись. Как я до ваших мозговых нейронов без трепанации доберусь, сами посудите?! Они же в черепной коробке находятся.

Раиса вытащила из портфеля бумаги – насколько я понял, свою копию подписанного нами контракта – и помахала в воздухе.

– Спасать так спасать! Зачем вас куда-то везти, если на новом месте находится филиал корпорации «Нойси»? Они по всей Галактике раскиданы. Без нейронной защиты вас гарантированно обнаружат. А с защитой опасаться нечего: сотрудники «Нойси» не добьются у вас признания даже под пытками.

– В каком смысле? – простонал я.

После того, как я узнал, что мне провели трепанацию черепа, головная боль в затылке усилилась.

– В том смысле, – отвечала Раиса, – что вы действительно посчитаете себя Павлом Погодиным. Что документы – пластиковая идентификационная карточка, не более?! Главное – в ваших мозгах. Какое дело Павлу Погодину до того, что творится на Раэне-144?! Вы – один из спасшихся с Глеммы. Счастливчик.

– Но я не Погодин, – прошептал я.

Марина лежала на соседней кровати тихо, словно неживая. И Ванька – то есть Генрих – размеренно посапывал в детской кроватке, не шевелясь.

– Нейронная защита подействует не сразу, – вступил в разговор доктор Нильсен. – А пока выздоравливайте, выздоравливайте – заслужили!

Сотрудники Вселенской Службы защиты покинули палату, а мы с Мариной – то есть Ингой – начали, как и требовал доктор, потихоньку выздоравливать.

3.

Сложнее всего было приучить себя к новым именам, но мы справились. Хотя поначалу, когда я называл жену Ингой, а она меня Павлом, это вызывало дикий – насколько позволяли марлевые повязки – хохот. Но потом мы привыкли.

Другой сложностью стало общение с Ванечкой, то есть Генрихом: ребенок пугался повязок и успокаивался, лишь заслышав материнский или отцовский голос.

По счастью, доктор Нильсен не стал менять нам голоса – то есть сначала мы думали, что не стал, но потом выяснилось, что так сделано намеренно. Нильсен – до чего чудесный врач! – предположил, что менять голоса во время пластической операции не следует, именно чтобы не пугать ребенка. Поэтому он поменял нам с Ингой голоса через неделю, когда Генрих привык к повязкам. Это была совсем несложная операция, даже без общего наркоза: доктор вставил в горло гибкую пластину, после чего голос изменился.

Мы с женой – в опоясывающих головы повязках – и без того не узнавали друг друга, а с измененными голосами и вовсе перестали. Иногда мне казалось, что передо мной чужая женщина – Инга Колобофф, – и лишь то, что женщина с перебинтованной головой знала меня как облупленного и имела со мной общего ребенка, примиряло.

Мы часто сидели у иллюминатора, взявшись за руки, и смотрели за звезды. Иногда, когда Инга баюкала на руках маленького Генриха, я сидел у иллюминатора в одиночестве и тоже смотрел на звезды.

Чтобы не терять времени даром, мы сочиняли себе новые биографии.

– Я закончила Молекулярный техникум на Луне, – фантазировала Инга, – а уже оттуда попала на Глемму. Там вышла замуж за хорошего человека по имени Стивен Колобофф, но он, к сожалению, погиб во время катастрофы. Стивен находился в местной командировке, поэтому был не с нами. Когда все началось, было так страшно – я не знала, что делать. Потом сообразила, что лучше покинуть Глемму, и бросилась в космопорт. Хорошо, что мы проживали поблизости от него. Только к тому времени, как я добралась, большинство кораблей улетели. И вдруг почти рядом опускается спасательный корабль с эмблемой Вселенской Службы Спасения. Я – с Генрихом на руках – кинулась к кораблю, но тут началось такое… Бетонные плиты на взлетной полосе начали сдвигаться, некоторые – оплавляться. У меня задрожали ноги, я испугалась, что сейчас упаду и никогда уже не встану. И тут откуда-то появился ты, Павел. Ты схватил меня под руку и потащил за собой, к спасателям. Едва за нами захлопнулся люк, спасательный корабль тут же взлетел, потому что оставаться на Глемме стало совершенно невозможно. Планета разваливалась на куски.

Я фантазировал в ответ:

– Я счастлив, что познакомился с тобой, Инга, потому что бо́льшую часть жизни был одинок. То есть одно время у меня была девушка, но мы расстались. По счастливому стечению обстоятельств, в момент катастрофы я находился в космопорту. Я принимал участие в спасении людей, находившихся там: помогал им распределиться в свободные корабли, которые один за другим взмывали в воздух. Я рассчитывал улететь на последнем из кораблей, но он оказался неисправен. Но моих глазах бетонные плиты под ним подломились, корабль рухнул набок и взорвался. И тут я увидел другой корабль, спасательный, с эмблемой Вселенской Службы Спасения. Он бесстрашно, вопреки всему, осуществлял посадку. Естественно, я бросился к нему, ни на что уже особенно не рассчитывая. И тут увидел тебя, с ребенком на руках, и восхитился твоим мужеством. Ты прыгала с одной бетонной плиты на другую, как по льдинам. Тогда я подбежал к тебе и повлек за собой. Мы еле успели вскочить в тот – вернее, в этот – спасательный корабль, потому что он немедленно стартовал. Ты мне сразу понравилась, Инга, и я согласился устроиться с тобой в одной каюте. Сотрудники Вселенской Службы Спасения посчитали, что мы муж и жена и это наш общий ребенок, и предоставили одну каюту. И ты не стала возражать – я счел это за положительный знак. А потом, когда все выяснилось, я решил: так тому и быть. Поэтому никто не станет удивляться, когда вскорости я женюсь на тебе и усыновлю маленького Генриха.

Так мы развлекались во время полета.

А потом настал день, когда с нас наконец сняли осточертевшие повязки.

Утром Раиса принесла наши идентификационные карточки, уже не с пустыми фотографиями, а впечатанными.

– Забирайте.

Было заметно, что она довольна проделанной работой: не помню Раису такой лучезарной. Хотя внешне сотрудница Вселенской Службы Спасения по-прежнему оставалась деловитой и собранной, но я-то видел, какое у нее приподнятое настроение. Нечасто с ней такое случалось.

С идентификационных карточек на нас с Ингой смотрели мужчина и женщина, с нашими новыми именами и полузнакомыми лицами. Нам стоило труда сообразить, что с теми самыми, которые мы выбрали из глянцевого журнала, принесенного доктором Нильсеном при первом знакомстве.

– Зачем? – поразился я. – Неужели нельзя было дождаться снятия повязок, а потом уже фотографировать?

– Можно, конечно, – ответила Раиса. – Но доктору Нильсену захотелось похвастаться, какой он талантливый хирург. Он всегда так поступает, потому что хвастун отчаянный. Не волнуйтесь: если ваши новые лица не соответствуют фотографиям, впечатаем новые изображения. Это не проблема.

Мы с Ингой забрали идентификаторы и стали ждать, когда с нас снимут повязки.

После обеда появился доктор Нильсен, в сопровождении медсестры, и они принялись разбинтовывать наши головы: сначала – Инги, потом – мою.

Честно говоря, я дрожал, не изуродовала ли пластическая операция Ингу, но опасения оказались напрасными. Когда бинты опали и были отброшены в сторону, моим глазам предстало незнакомое и чуть – видимо, от заживления швов – припухлое, но от этого не менее привлекательное лицо, в точности такое, как на фотографии в глянцевом журнале. Лицо Инги также совпадало с тем, что было впечатано на идентификационной карточке: не абсолютно, но узнаваемо – перепутать невозможно.

Инга смотрелась в зеркало и не могла налюбоваться. Единственное, что ей не нравилось: выбритая шайба на затылке, с округлым шрамом, – последствие трепанации черепа. Хотя сама Инга увидеть пролысину не могла, как ни крутилась перед зеркалом, – могла лишь нащупать. Но доктор Нильсен заверил обеспокоенную женщину, что выбритое место вскорости зарастет волосами, тогда Инга успокоилась.

Тут я испугался за себя, не изуродовали ли меня? Но нет, я в точности соответствовал заказанной фотографии, а что касается выбритой шайбы на затылке, голова к тому времени практически не болела, а насчет прически я не беспокоился.

– Что скажете?

Хвастливый доктор Нильсен лучился широким лицом от удовольствия.

– По-моему, неплохо, – предположил я. – В таком обличии я не боюсь Рика Абазяна и трансгалактической корпорации «Нойси».

– Спасибо, доктор, – Инга чмокнула доктора в щечку.

Я хотел пошутить, в смысле, что сейчас приревную, но поймал себя на мысли, что – имею ли какие-либо права на эту миловидную женщину с младенцем?

– Жаль, вы не можете оценить нейронную защиту от дурака, которую я вам установил, – опечалился доктор Нильсен. – А после того, как защита подействует, тем более не сможете. Но поверьте, сделано на совесть.

В кроватке заплакал Генрих – наверное, захотел есть, – и Инга приняла его на руки. Малыш прижался к матери крохотным тельцем и замолчал.

Медсестра выскользнула за дверь, распрощался и доктор Нильсен.

– Надеюсь, у вас все будет хорошо.

– Спасибо, – хором ответили мы с Ингой.

Как же замечательно, что мы обратились во Вселенскую Службу Спасения. Еще две недели назад нашей жизни на Глемме угрожала смертельная опасность, а теперь проблемы позади. Осталось лишь расплатиться с долгом за спасательную операцию. 11 миллионов – невеликая цена за жизнь трех человек.

4.

Полет продолжался уже три месяца. Все это время я провел в отдохновениях и немного раздумьях.

Прежде остального, меня волновал конечный пункт назначения – то есть куда мы летим. Но Раиса все объяснила. Оказалось, что решение о конечном пункте принимает суперкомпьютер, установленный в центральном офисе Вселенской Службы Спасения. Некогда он назначил нам имена, а теперь вычисляет оптимальную точку назначения. Пока продолжаются вычисления, спасательный корабль выполняет стандартные при защите свидетелей процедуры, а именно: постоянно меняет направление, запутывая врага. Если недоброжелатели захотят проследить маршрут, у них ничего не выйдет – тем более они не догадаются о конечном пункте назначения, о котором даже капитану ничего не известно.

Чтобы окончательно запутать потенциального врага, наш спасательный корабль несколько раз менял позывные и бортовой номер. Кто-то из членов команды выходил в открытый космос и перекрашивал цифра на борту. Так как Вселенская Служба Спасения имела спасательные судна одной модели, опознать наш корабль стало совершенно невозможно. Никто в галактике не смог бы определить, который из спасательных кораблей побывал в свое время на нашей планете. Так мне объяснила Раиса.

Также меня заботила будущая работа, но Раиса заверила, что работать придется по специальности – это даже не обсуждается. Оно и понятно: в конце концов, Вселенская Служба Спасения заинтересована в том, чтобы я расплатился по долгам – небось, найдут что-нибудь подходящее. Нет оснований беспокоиться.

Если что меня раздражало по-настоящему, так это теснота в коммунальной каюте. Мои отношения с Ингой не переросли во что-то большее, к сожалению. То, как женщина с ребенком в руках скакала по рушащимся бетонным плитам, осталось в прошлом, а неудобства, в особенности от маленького ребенка, которого я некогда собирался усыновить, досаждали в настоящем. Инга, со своей стороны, делала что могла – не иначе, как из чувства благодарности за спасение на Глемме, – но я видел, что с некоторых пор ей тоже неприятно мое соседство. И я решил его прекратить – разумеется, как можно более мягко и тактично.

На одном из регулярных медицинских осмотров у доктора Нильсена я воспользовался тем, что в кабинет зашла, с каким-то вопросом, Раиса и завел разговор на эту тему.

– Послушайте, – сказал я, – нам лететь еще неизвестно сколько. Хотелось бы обсудить улучшение жилищных условий. Я имею в виду, нельзя ли переселить меня в отдельную каюту? Я понимаю, корабль не резиновый, но, в конце концов, он предназначен для спасения людей, которым требуются элементарные бытовые удобства. Жить в одной каюте с посторонней женщиной… Тем более у нее ребенок. Я понимаю, во время катастрофы на Глемме было не до соблюдения приличий – лишь бы выжить. И мы смирялись с неудобствами. Но теперь наши жизни в безопасности, и теснота начинает меня несколько стеснять. Полагаю, мою соседку тоже. Поэтому прошу расселить нас по отдельным каютам. Что скажете, уважаемые спасатели?

Доктор Нильсен как раз закончил осмотр шрамов на моей голове, и, по всей видимости, остался доволен результатом обследования.

– Полная нейронная защита, – проговорил он с некоей многозначительностью.

А Раиса, обратившись ко мне, сказала:

– Я понимаю, Павел, вы столько пережили! Катастрофа на Глемме – наверное, это было страшно.

– Вы не представляете!

Я вспомнил те незабываемые минуты. Потемневшее небо… Шевелящиеся на взлетной полосе плиты… Опускающийся спасательный корабль… Женщину с ребенком на руках, перепрыгивающую с одной бетонной плиты на другую…

– Вы его расстраиваете, – укоризненно произнес доктор Нильсен.

– Прошу меня простить, Павел, – извинилась Раиса. – Но хотелось бы знать, что думает по этому поводу Инга. Кажется, она сидит в коридоре. Вы не против позвать ее и спросить по поводу раздельного проживания?

Я пожал плечами.

Тогда Раиса пригласила в смотровой кабинет Ингу и спросила:

– Вы не возражаете, если мы предоставим вам с ребенком отдельную каюту?

– Спасибо, я буду рада! – вспыхнула Инга. Потом, видимо, сообразив, кому обязана инициативой, обратилась ко мне. – Павел, я очень вам признательна. Если не вы, нам с Генрихом ни за что не добраться до спасательного корабля. Но вам было бы удобнее проживать отдельно от нас. И нам тоже… Он храпит по ночам, – не выдержав, пояснила Инга остальным присутствующим и прослезилась.

– Это норма, – осклабился доктор Нильсен, торжествующе глядя на Раису.

– Я поговорю с капитаном, – пообещала та. – Не сомневаюсь, что он пойдет навстречу и предоставит спасенным отдельные помещения.

Инга улыбнулась в ответ. Наверное, за время совместного проживания я порядочно ей надоел. Да и мне крики ее плаксивого ребенка изрядно осточертели.

5.

Инге с ребенком предоставили другую каюту, но отчего-то мне не стало спокойнее. Скорее, наоборот. Я стал искать встреч с Ингой, и – судя по тому, что она охотно со мной беседовала, – я, несмотря на вынужденное временное совместное проживание, не был ей неприятен.

Обычно мы встречались в судовой библиотеке: приходили туда якобы почитать, но на самом деле пообщаться.

Часто, когда маленький Генрих не спал, Инга приносила его, тогда мы вместе нянчили ребенка и обсуждали наше – и этого маленького человечка – будущее. Странно, но он меня не раздражал, подобно другим детям. Вообще-то, я малышей недолюбливаю, но этот вызывал у меня теплые чувства, почти отцовские: вероятно, из-за того, что я спас его с матерью на Глемме.

Мы с Ингой беседовали в основном о том, куда Вселенская Служба Спасения нас высадит: то, что на одну планету, подразумевалось само собой. В катастрофе на Глемме мы потеряли все, что имели: казалось очевидным, что нас должны доставить в место, наиболее подходящее для беженцев. Куда конкретно – решал, разумеется, Суперкомпьютер.

Как-то само собой получилось, что мы решили поселиться – там, куда нас доставят, –поблизости, чтобы не терять друг друга из виду. Это казалось естественным, ведь мы пережили общую трагедию. Глемма нас объединяла.

Но не только она, разумеется, но и возникшая симпатия. Я чувствовал к этой женщине – с ребенком на руках – сексуальное влечение и уже не понимал, как мог отказаться от совместного проживания с ней. Меня раздражали пеленки и детские крики? Да ну, ерунда какая! Зато Инга находилась все время со мной: я мог любоваться ей непрестанно.

Инга призналась, что тоже жалеет о переезде в отдельную каюту – тем более, что та оказалась не такой большой, как хотелось. Если мы не обращались к Раисе с просьбой совершить обратный переезд, то исключительно по той причине, что это было бы неудобно и смешно. Мол, спасенные сами не знают, чего хотят: то разъехаться, то съехаться.

Но мы с Ингой – особенно после того, как она стала посещать мою каюту, – все для себя решили. Мы поженимся сразу после того, как определится наше новое местожительства – возможно, еще до высадки. А Генриха я усыновлю, тут никаких разночтений быть не может. Как такого славного малыша не усыновить?

Наконец, мы дождались. В один прекрасный день Раиса вызвала нас к себе и торжественно объявила:

– У меня для вас важное сообщение. Суперкомпьютер выдал конечный пункт путешествия. Это планета под названием Раэна-144. Корабль уже изменил курс и прибудет туда через десять суток. Я буду счастлива препоручить заботы о вас тамошнему управляющему Рику Абазяну, с которым немного знакома. Превосходный человек и большой любитель спорта. Как и вы, болеет за сатурнианский «Метеор», так что вы найдете с ним общую тему для разговоров и легко поладите.

И тут я понял, чего на спасательном судне мне не доставало для полного счастья. Галактического спорта. Тотализатора. Друзей-болельщиков, с которыми можно запросто пообщаться и выпить банку-другую пива – может быть, даже расквасить друг другу носы при случае.