Отделённый

Красный закатный луч скользнул в последний раз по верхам домов, осветил каменистый мыс и фигуру на нём. Полоса тени отрезала скалу от густонаселённой равнины внизу. Растительности на камнях почти не было, а оттого место ощущалось ещё более одиноким. Отделённым от города.

Сегодня они отбывали на службу. Столько лет обучения — и вот наконец. Военная подготовка, языки, политология, искусство шпионажа… В конце концов, усиленная тренировка когнитивных навыков. А ощущение всё равно было такое, что они не готовы.

С края мыса хорошо было видно родной город. Округлые строения тянулись ввысь, к солнцу, на много этажей, напоминая большой лес из кучно сросшихся толстостволых деревьев. Движения воздуха наверху ощущались лучше, ветер развевал свободную униформу и приносил ароматы эфирных масел. Стоял разгар цветения.

Им хотелось одновременно и врасти в это место, и всё же странствовать, как перелётные цветы в поисках нового места для семян. Они представляли, как связь с родичами постепенно растягивается, словно тонкий молодой побег, чем дальше они удаляются от дома. Пока не порвётся. Представляли, как забывается понимание истин, что всегда были доступны по умолчанию, — а теперь придётся прилагать усилия, чтобы что-то вспомнить или запомнить. Думали, как именно потеряется их ощущение связности, и они постепенно окажутся в эмоциональной изоляции. Очерствеют. Станут похожими на те древесные неразумные формы, что со временем или от близости к морю подвергаются петрификации и становятся изваяниями…

Внутри защекотало от мысли об этом, в сознании возникла подкинутая чьими-то нейронами старая сказка о каменном ра’молмак. То ли отмерший побег древней религии, то ли нравоучение для подростков, чтобы не убегали далеко от поселений. Не воспоминание, так, реликт.

Они посмотрели на правый отросток («руку» — мысленно поправили себя), загрубевший от трения о металлы в процессе многократных тренировок. Ставший почти таким же каменным, как герой старой сказки. Подумали, может, зря никогда не позволяли себе мыслить о том, чтобы плодиться. Полсотни циклов назад как поступили в академию, решили, что про размножение времени думать нет. Строго гасили внутри любые проявления симпатии прежде, чем те просачивались в память рода. Теперь же думали, что в космосе уж точно не найдут женскую особь. Не просто себе по нраву, а вообще никакую. И вряд ли оставят после себя хоть что-то, кроме записей в архивах арей. Да ещё гаснущие обрывки воспоминаний в тех, кто рос из одних с ними корней. Что был такой, даже, может быть, героический по меркам ра’молмак черенок, что ушёл служить на благо расы. На благо союза с империей.

Младшие родичи вчера пахли горечью и послали мысль, что ощущают меланхолию по поводу их отбытия. Они выразили в ответ утешение теплом и железистыми феромонами, что у гуманоидов бы означали чувство долга.

Их семейство входило в касту воинов, защищавших поселения. И улетать с планеты им было не впервой — они сопровождали колонизаторские корабли с сотнями биостроителей и плодовитых особей. (Впрочем, на тех кораблях и в колониях они всё равно оставались вместе с другими ра’молмак.) Уж несколько сотен циклов их раса осваивала астероиды и выращивала там новые города, в ожидании, что их звезда однажды станет субгигантом. Такова была их природа: всегда подготавливать полезную и надежную почву заранее.

Представляли воины и интересы ра’молмак вдали от их звездной системы и даже на просторах остальной галактики. Их мир-джунгли Саа'Хкал, по меркам империи арей, лежал на задворках. И чем быстрее рос и развивался, тем больше привлекал внимания. Старейшины считали необходимым союз и обмен технологиями.

Вспомнив о старейшинах, они почувствовали неудовлетворение. Это ощущение вызывал факт, что улетают они на несколько циклов раньше плана. Всё бы ничего, да только не успели закончить гуманоидную трансформацию, и от лишних отростков предстояло избавиться самостоятельно, что наверняка будет болезненно.

Мысль же о том, что поводом к отъезду послужила смерть сородичей, вызывала образование жасмонатов и салициловой кислоты. Не научись ра’молмак контролировать рудиментарные железы для выделения аллелохимикатов, они могли бы ещё и весьма одуряюще вонять, проявляя агрессию. Вражеские псионики, уничтожающие таких же, как они! Развязавшие войну с величайшей цивилизацией в галактике! Много им перед заданием не рассказали, но те псионики вроде как устроили теракт и то ли вирус какой запустили, то ли что-то взорвали. Помочь в поимке диверсантов отправился их наставник. И погиб. Да примет их останки чужая земля…

Захватить пленного, правда, всё же смогли. Но допросу тот не поддался, даже сумел умертвить себя, как только пришёл в сознание. Для дознаний союзникам и нужны были психоактивные помощники из элиты ра’молмак, с тренированными экстраординарными способностями. Угнор’Кнот, к примеру, умел создавать такой пси-лабиринт, из которого нельзя было сбежать или дотянуться до собственного тела мыслью… Потому выбор и пал на него. И в составе отряда арей ему теперь предстояло ловить и допрашивать вражеских псиоников до того, как они причинят кому-то вред.

«Да, нужно приучаться называть себя персоналией», — помыслил он. И принять, что скоро он останется частью ра’молмак только в собственном сознании.

Всё же, хоть и обособленный, он будет защищать свой народ от угроз, как дальний узел микоризной сети, передающий предупреждающие сигналы домой… Это заставляло его чувствовать что-то новое, непознанное. Поднимать голову выше и глядеть на сородичей, ощущая… важность?

Угнор’Кнот кинул последний взгляд на освещённый закатными лучами город, стараясь получше запомнить его без коллективной памяти. «Мегаполия», — снова поправился он. Пора привыкать к общему наречию, точнее, языку арей.

Он отвернулся и направился к космопорту. Впереди его ждала вечность вдали от сородичей.