Отголоски тишины. Касание Теней

Я ненавижу шум.

Не тот, что из колонок в маршрутке или гул улицы. Нет - шум людских мыслей. Их бессвязные потоки, вечно жующие пережёванное, зудящие о прошлом или шепчущие про будущее. У некоторых этот шум гулкий, как заводской цех, у других - едва слышен, но тянется нитями, липнет, как паутина. Когда-то я думал, что так живут все. Потом понял: это только моё проклятие. Или дар.

Дар, потому что я могу сделать тишину.

Стоит дотронуться до человека и всё исчезает. Сначала мысль в голове утихает, потом ещё одна, и ещё. Я стираю их, как будто нажимаешь на клавишу Delete. Оставляю пустоту. Люди после этого не помнят, что собирались сказать, забывают о ссорах, не могут вспомнить, где положили телефон или ключи. Если сильно постараться - могу вычеркнуть годы.

А проклятие в том, что тишина мне нравится слишком сильно. В ней нет страха, боли, вины. Нет даже любви. Ничего нет.

Сегодня я работаю на частника - очередное «дело для своих». Пропавший студент. Обычное для этого города дерьмо: серые стены, серые люди, серые тайны. На этот раз - семья наняла агентство, где я тяну черновую работу: слежка, допросы, иногда «прикоснуться» к свидетелю, если слишком упрямый.

Вечером меня вызвали в полицейский участок.

— Илья, — сказал старший опер, криво улыбаясь. — У нас парень не помнит, где был в ночь исчезновения. «Не помнит», понимаешь? Будто специально. Сходи-ка, поработай.

Я вошёл в камеру. На лавке сидел худой пацан, лет девятнадцати. Глаза - как у загнанной собаки.

— Привет, — сказал я, присаживаясь рядом.

— Я ничего не сделал, — выдохнул он.

— Да я знаю. Мне просто надо кое-что проверить.

Он дрогнул, когда я протянул руку. Я дотронулся до его запястья. Сначала пошёл привычный шум - обрывки воспоминаний, ночные улицы, смех друзей. И тут я нажал внутри себя кнопку. Мысленно, как перемычка. Щёлк. Всё стихло. Пацан вздохнул с облегчением, будто я снял с него тяжёлую ношу.

Я углубился в тишину и увидел пустое место, белый лист. Там, где должна быть ночь исчезновения. Начисто стёрто. Но не мной. Кто-то другой вырвал страницу из его памяти. Я отнял руку. Пацан зажмурился, пытаясь вспомнить и снова пусто.

— Его не трогай, — сказал я оперу на выходе. — Тут чужая работа.

Мы сидели в уютном кафе за столиком на двоих. Окно выходило на парковую аллею и можно было любоваться преображёнными осенней палитрой листьями кленовых деревьев: золотисто-жёлтыми, красными, зелёно-розовыми, бурыми.

— Настя, тебе ещё что-нибудь заказать? – отвлёк меня Слава от созерцания пейзажа за стеклом.

— Нет, спасибо, - отрицательно покачала я головой.

Вкус игристого коктейля с горьковато-мятным привкусом до сих пор ощущался на губах.

— Точно? – на всякий случай уточнил парень.

— Ага.

Сегодня был первый день, когда мы встретились с Вячеславом в реальности. Почти месяц переписывалась с ним в сети, и он уговаривал меня на свидание. И вот уговорил, я здесь.

Слава подозвал официанта, расплатился за обед, оставив щедрые чаевые и мы вышли из ресторана. Мой спутник очаровательно улыбнулся и галантно открыл передо мной дверь. Он изо всех сил старался произвести на меня положительное впечатление.

Каждый из нас пытается предстать перед незнакомыми и малознакомыми людьми с лучшей своей стороны, вернее - с той стороны которую он считает лучшей, будь то выставленная напоказ сердобольная забота о ближних или крутой нрав пофигиста. Когда мы выбираем одну из своих фотографий чтобы разместить в публичном доступе разве мы отдаём предпочтение той, на которой мы больше всего похожи на себя в жизни? Нет. Мы выбираем ту, на которой, как нам кажется, мы получились удачнее всего. И это, говоря терминологией представителей содержательных теорий мотивации, объясняется стремлением максимизировать свою потребность в признании, тем самым стимулируя выработку серотонина.

Однако у меня есть дар сродни проклятию, я вижу то, что не выставлено на витрину для всеобщего обозрения, а пылится в углу, старательно прикрытое от посторонних глаз. То, чего человек стыдится и то, что он считает преступлением социальных норм. Даже если кто-то не раскаивается в содеянном, его мозг определит нарушение общественных правил как провинность, грех, и я это увижу стоит мне коснуться его кожи.

Я взяла Славу под руку, и мы неспешно двинулись по кленовой аллее в направлении моего дома. Опавшие листья расстелились под ногами разноцветным ковром, то и дело меняющим свой узор под порывами лёгкого ветра. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву, дополняли пейзаж динамичной игрой света и тени.

— Настя, ты замечательная девушка, я так рад, что мы наконец-то встретились, - произнёс Слава.

— И я рада, что мы, наконец, встретились.

Может пора взять его за руку? Нет, ещё несколько минут блаженного неведения. А может быть он окажется тем самым? Все люди совершают то, о чём потом сожалеют и чего стыдятся. Конечно, Слава не идеален, но может он и не хуже других? Не совершил ничего такого, чего бы я не смогла принять? Я посмотрела на его лицо, парень, почувствовав мой взгляд тоже повернулся ко мне и мы друг другу улыбнулись.

А может не касаться его сегодня? Может быть отложить «рентген» на завтра или послезавтра и несколько дней побыть обычной девушкой, у которой наконец-то появился парень?

— Вот мы и пришли, - объявил Слава останавливаясь возле подъезда многоэтажки.

- Спасибо тебе за прекрасный день, - проговорила я, протягивая руку.

Парень улыбнулся и пожал её.

Только он притронулся ко мне перед глазами бешенной каруселью замелькали образы. Всё было будто во сне и наяву одновременно. Я была и я и не-я, моё сознание будто бы одновременно стало тремя личностями: первой была я, Настя, второй – Слава, с которым я только что обедала в кафе, а третьей – беременная женщина с опухшими глазами. Я ощущаю страх этой женщины и злобу Славу. Вот он размахивается и наотмашь бьёт её по голове, женщина вскрикивает и падает на живот. Физически я не ощутила её боли, только чувства – чувство паники и отчаяния, а ещё я ощутила эмоции Славы, чувства того, как наслаждение растеклось по всему его существу, как запульсировало желание ударить снова. Ублюдок.

Я отняла руку, образы рассыпались песком, и я снова стала только Настей.

Мой спутник, усмотрев в рукопожатии то, чем оно не является наклонился ко мне в поисках губ. Я резко отстранилась.

— Не целуюсь на первом свидании, - пояснила я, напуская на себя картонную улыбку.

— А, ну тогда ладно, - растерялся Слава и тоже улыбнулся, продолжая поддерживать образ «хорошего парня».

— Спасибо ещё раз за ужин, я тебе позвоню, - сказала я и скрылась за дверью подъезда.

Поднимаясь вверх по порожкам, открыла контакты в телефоне и занесла Славу в «чёрный список».

Только вошла к себе в квартиру почувствовала себя в безопасности, только осадок неприятный. В горле застрял ком разочарования, на глаза наворачивались слёзы. Но я с собой совладала. Из-за таких ублюдков плакать не стоит.

— Настя, это ты? – послышался с кухни мамин голос.

— Да кто ж ещё? – отозвалась я.

— Ну как кавалер?

— Я взяла его за руку.

— И что?

— Больше, надеюсь, никогда его не увижу.

От диффузора на кухонном столе распространялся приятный аромат цитрусовых, заглушая все прочие менее сильные и менее приятные запахи.

— Как твои занятия? – спросила мама, накладывая мне в тарелку пасту с сыром.

— Нормально, если б ещё не подвисало вообще супер было бы.

Последний курс дистанционного обучения. Может и малопродуктивно, зато удобно и вполне устраивает все участников образовательного процесса.

— Может нам купить усилитель сигнала? – предложила мама, усаживаясь напротив меня.

— Не поможет, лучше раскошелиться на роутер посильнее.

— Слушай, Настя… - мама замялась.

Раз она не решалась о чём-то прямо сказать, значит речь шла либо о моём даре, либо о мальчиках, а может о том и о другом одновременно.

— Что? – я накрутила на вилку спагетти и сунула в рот.

Наконец-то поем как следует. Стоит ли говорить, что после пирожного и коктейля я осталась голодной.

— Может тебе начать встречаться с тем, кто готовиться стать священнослужителем?

— Думаешь у них я не увижу того, чего увижу у других? – отозвалась я, параллельно дожёвывая пищу.

— Не говори с набитым ртом. Просто мне кажется, что вероятность будет поменьше.

Я пожала плечами и продолжила жевать, а мама, меж тем, развивала свою мысль:

— У нас же в городе есть семинария, в микрорайоне кажется…

— И ты предлагаешь мне начать дефилировать под её стенами? – заломила я бровь и попытавшись добавить кое-что остроумное, чуть было не подавилась ужином.

— Не говори с набитым ртом и вообще во время еды, может попасть не в то горло, - поучительно заметила мама.

— Да ты сама меня на разговоры тянешь.

Я отключилась от её бесконечных рассказов, скользя пальцем по экрану телефона. В какой-то момент лента будто дрогнула, и среди обычных новостей промелькнул странный пост. Ни заголовка, ни даты — лишь тёмное фото леса, размытое и будто покрытое дымкой. Я уже хотела пролистнуть дальше, но вдруг заметила детали: в ветвях, среди теней, мерцала знакомая форма лица. Слишком знакомая.

Текст под снимком распадался, словно строчки не могли удержать буквы. Только одна фраза не исчезала: «Ты ведь тоже это чувствуешь».

Я подняла взгляд на маму. Она продолжала говорить о чём-то своём, но её слова звучали так, словно доносились издалека, сквозь толщу воды. В комнате повисла странная тяжесть, будто воздух стал гуще.

— Мам, — перебила я неожиданно для самой себя. — Ты уверена, что… мы здесь одни?

И в этот момент раздался дверной звонок. Не резкий - наоборот, протяжный, словно кто-то держал палец на кнопке слишком долго. Мама вздрогнула. Я подошла к глазку: за дверью было пусто.

Но тишина за порогом будто смотрела на меня.