Отклик 2.0

Глава 1

Сэм зажмурилась, прежде чем раздвинуть шторы — старомодные, плотные, открывающиеся вручную. Она любила их тяжёлую ткань, чуть выцветшую от солнца, и сам ритуал: пальцы на складках, лёгкий скрип карниза, свет, разливающийся по полу.

В её доме всё было стилизовано под начало XXI века — даже умные устройства прятались в корпусах, напоминающих радиоприемники и кассетные магнитофоны. Винтаж был не просто эстетикой, а способом сопротивления — попыткой удержать время, которое больше не принадлежало ей. Винтаж — это настоящие вещи, которых больше нет. Или они просто спрятаны, замаскированы, как и она сама.

Спальня была почти пустой. На стене висел абстрактный пейзаж, в котором можно было разглядеть то ли горы, то ли руины. Ниже располагалась деревянная табличка, чёрный фон, белые буквы: EXISTING SHOULDN’T BE REVOLUTIONARY.

Это было не просто декором. Это было напоминанием о прошлой жизни. Иногда она думала, где бы она была, если бы не взломала свой эмоциональный фильтр и не сбежала из орбитальной академии. Не то чтобы она жалела — нет. Но мысль, как заноза, не уходила: возможно, отец бы её любил… если бы она была другой. Если бы она была удобной.

Свою биологическую мать Сэм не знала. Имя, лицо — всё это было стерто из архивов или никогда туда не попадало. До поступления в орбитальную академию рядом с ней была женщина, «куратор». Но между ними никогда не возникало настоящей связи — ни прикосновений, ни слов, сказанных просто так, без цели. Ни одного взгляда, в котором было бы тепло.

И только позже, Сэм узнала: та женщина и не была человеком. Всё, что было детскими воспоминаниями оказалось частью алгоритма. И это открытие не вызвало у Сэм гнева. Скорее — пустоту. Как будто даже её прошлое было сгенерировано.

Мысли о прошлом растворились, как тени на стене. Сэм взяла чашку и вышла во двор. Они любила открытое пространство вокруг ее дома, вид, открывающийся на долину и горы на горизонте. Небольшой городок, в котором она жила, располагался неподалеку от одного из немногих оставшихся в стране национальных парков. Когда то их было много, но сейчас почти все были распроданы и доступ публике туда был закрыт.

До работы оставалось ещё несколько часов. Время будто застыло. Делать ничего не хотелось: ни читать, ни смотреть, ни даже слушать новости, которые обычно служили фоном.

Сэм сидела, наблюдая, как свет медленно скользит по камням на земле, меняя оттенки. В этом было что-то успокаивающее — простое движение света, не требующее объяснений. Она чувствовала, как внутри расползается странная тишина, не тревожная, но и не умиротворяющая.

Иногда такие моменты казались самыми настоящими. Когда ничто не отвлекает, не требует, не толкает вперёд. Когда можно просто дышать и смотреть, как мир движется сам по себе. Где-то вдалеке пронесся дрон — тихо, почти незаметно, но Сэм всё равно вздрогнула. Старые рефлексы не исчезают, даже если ты живешь среди камней и тишины.

Сэм допила кофе, ощущая, как тепло кружки постепенно уступает прохладе утреннего воздуха, потом вернулась в дом. Она прошла мимо винтажного термостата, который на самом деле управлялся нейросетью, и поднялась по деревянной лестнице — скрип ступеней был настоящим, не сымитированным.

На стене ванной висело зеркало, выглядящее так, как будто ему было много лет, Сэм купила его как раз из-за его потертого вида. Ее макияж был минимальным: немного цвета на губы, чтобы не выглядеть совсем призраком. Волосы Сэм собрала в небрежный узел. Ее одежда как всегда была простой, но с характером:черные джинсы, рубашка с закатанными рукавами, жилетка с потертыми краями.

На выходе она бросила короткий взгляд на табличку у двери: “You are now entering the simulation.” Ее подарил ей кто-то из тех, кто приходил и уходил, оставляя следы в её жизни.

За воротами начиналась пыльная дорога, ведущая вниз, к шоссе. Машина стояла под навесом: старая, но надежная. Не летающая, конечно — здесь, рядом с национальным парком, такие были запрещены. Сэм считала это благословением. Её автомобиль был настоящим — с колёсами, с рулевым колесом, и даже с коробкой передач, которую можно было переключать в ручной режим.

Она села за руль и нажала кнопку включения. Радио заговорило голосом, который она сама запрограммировала: низкий, спокойный, читающий стихи. Сегодня — что-то из середины XX века, почти забытое.

Машина тронулась, и Сэм поехала по дороге, ведущей к городку. Впереди — бар, смена, люди, в основном, туристы. Местных в баре всегда было мало. Сэм любила меняющиеся лица. В них не было ожиданий, не было прошлого. Только истории, которые можно слушать, не вовлекаясь. Иногда — просто наблюдать, как кто-то проживает свою маленькую драму за барной стойкой, не подозревая, что рядом сидит человек, когда-то сбежавший из симулированной жизни.

Рабочий день начался, как всегда. Сэм протирала бокалы за барной стойкой, когда вошёл мужчина — лет сорока, в походной куртке, с картой, торчащей из заднего кармана. Он сел ближе к окну, откуда открывался вид на дорогу, и заказал кофе, без сахара.

— Вы здесь давно? — спросил он, когда Сэм поставила перед ним чашку.

— Достаточно, чтобы знать всех, кто здесь живет, — ответила она улыбаясь.

— Я просто проездом. Завтра хочу пройтись по парку. Говорят, там еще остались участки, где природа не тронута. Вы там бывали?

Сэм кивнула.

— Там тихо. Но лучше идти рано. После девяти появляются туристы с камерами и голосовыми помощниками.

Мужчина усмехнулся.

— Я как раз из тех, кто отключает всё. Даже карту распечатал. — Он похлопал по карману. — Знаете, иногда кажется, что мы живём в музее будущего. Всё настоящее — под стеклом.

Сэм посмотрела на него чуть дольше, чем обычно.

— А вы часто ищете настоящее?

— Стараюсь. — Он сделал глоток. — А вы? Как оказались здесь, в этом городке на краю?

Она замерла, как будто вопрос был слишком прямым. Потом поставила бокал на полку и ответила:

— Мне когда-то захотелось все изменить. Я села в машину и просто ехала, пока не кончилась дорога. Здесь она заканчивается. И начинается что-то другое.

Мужчина молчал, уважая паузу.

— Звучит как начало книги, — сказал он наконец.

— Или её конец, — ответила Сэм.

Они замолчали. Мужчина допил кофе, оставил купюру на столе и, уходя, бросил:

— Если завтра в парке будет слишком тихо — я буду знать, почему.

Сэм смотрела ему вслед, ощущая, как в груди шевелится что-то похожее на сожаление.