Отражение

От подзатыльника потемнело в глазах. Не удержавшись на ногах, Митя полетел на пол, выпустив из рук конверт.

— Удар что надо! — услышал он сквозь шум в ушах голос Льва Овечкина, его однокашника, «золотого мальчика» и наследника отцовских капиталов. — А ну, Сергей, возьми у него бумагу, глянем, что за писулька, может, любовное, а? Как думаешь?

Конверт бесцеремонно выдернули из пальцев.

— Отдайте немедленно! — потребовал Митя, пытаясь встать, и тут же получил пинок по рёбрам — не сильный, но обидный.

— Не дёргайся, плебей, — прикрикнул на него Лев.

Зашуршала бумага — видимо, он достал письмо из конверта.

— Ну так что тут… «Уважаемый Дмитрий Тихонович, с прискорбием сообщаю, что ваша бабушка, Апполинария Мироновна, покинула сей мир…» Тьфу, про бабку, да ещё и мёртвую, — Лев скривился. — Чего ждать от такого ничтожества? Подай ему ещё, Сергей, чтоб в другой раз мне на пути не попадался.

Митя, зажмурившись, съёжился, ожидая очередного пинка, но его не последовало.

— А ну-ка, что тут происходит? Господин Овечкин, господин Рыков, соизвольте объясниться!

Митя осторожно повернул голову, вглядываясь в говорящего. Учитель словесности Платон Пантелеевич стоял подле него, глядя поверх пенсне на студентов.

— Итак, я жду, — напомнил он.

— Ничего особенного, господин Сухарев. Вот Дмитрию письмецо пришло — слезливое, так он дал его нам почитать, чтоб, дескать, сердце не рвать. А сам, едва услышал, что его бабушка скончалась, так и упал. Томная натура, — Сергей врал, как по писаному, не думая краснеть.

— И вы, видимо, помогли товарищу пинками, иначе откуда у него на форме след ботинка? — поинтересовался учитель.

— Мы что, сторожа ему, чтоб следить за внешним обликом? — усмехнулся Лев. — Вы — учитель, вы и следите, а нам и без того есть чем заняться. Идём, Сергей.

— Если вы сейчас куда-то и пойдёте, то только со мной к директору, — голос Платона Пантелеевича звенел от негодования. — И дальше ему расскажите о своей «заботе».

— А давайте сходим, — легко согласился Лев, выпячивая нижнюю губу. — Передам привет от батюшки, который не далее как неделю назад сделал взнос, на который всем учителям приобрели новые форменные сюртуки. Один из которых, кстати, сейчас на вас.

— Деньги вашего отца и ваше поведение не имеют взаимосвязи.

— Безусловно. Обязательно скажите это ему при следующем визите, когда он станет оплачивать книги для вашей библиотеки или ещё какую ерунду, — Лев резко развернулся и зашагал прочь по коридору. Сергей, как послушный пёс, направился следом.

— Письмо! — крикнул Митя, до сих пор не встревавший в разговор.

Лев, не оборачиваясь, скомкал послание и кинул его через плечо, как ненужный мусор. Митя хотел подняться и подобрать, но перед глазами поплыло, да и рёбра заныли так, что не вздохнуть.

— Сидите, Демидов, раз уж так вышло, — осадил его учитель.

Он сам прошёл по коридору, поднял бумагу, аккуратно разгладил её, затем положил в конверт и протянул Мите.

— Мои соболезнования. Но есть в этом и положительный момент.

— Какой? — насупился Митя, пряча мятый конверт во внутренний карман.

— Ваша бабушка не узнает, сколь вы беспомощны перед хамами и противны самому себе.

— Это неправда! — вскинулся Митя, но Платон Пантелеевич взглядом осадил студента.

— Скажите это, глядя в зеркало. И если не отведёте глаз — всё так. А сейчас давайте руку, я провожу вас в лазарет.

— Я не нуждаюсь в помощи, — буркнул Митя, стараясь не дышать в полную мощь.

— Поздно геройствовать. Принимать помощь тоже надо уметь. Ну же.

Учитель протянул руку, и Митя, закусив губу, ухватился за него, как утопающий за круг.

Вместе они дошли до лазарета, где Платон Пантелеевич передал Митю в руки фельдшерицы.

— Отлежитесь тут, а я покамест разберусь с вашими обидчиками.

— Право, слов этого не требуется, — взмолился Митя, представляя, что его ждёт в другой раз.

Но учитель, не слушая его, покинул медицинский блок.

Скинув сюртук, Митя лёг на кушетку и прикрыл глаза. Его грызла досада: Овечкин и Рыков постоянно достают его, а он не может дать отпора, опасаясь последствий. Донимал стыд перед самим собой, перед своей слабостью. Но более других чувств в данный момент он ощущал, как болит душа.

Бабушка — единственный близкий человек, что вырастила его после кончины родителей, не перенёсших утрату младшей дочери. Бабушка, что заботилась о нём и ожидала его окончания Горной академии. Бабушка, что по сути являлась его семьёй, — ушла, а он, Митя, даже не оказался рядом в тот момент.

И теперь больше никогда он не сможет коснуться её тёплых морщинистых рук, вдохнуть аромат лаванды, исходящий от неё. «Никогда» — звучало безмерно долго.

Митя зажмурился, стараясь не дать волю слезам, и всё же не удержался — всхлипнул.

— Болит что, миленький? — фельдшерица появилась рядом, как по волшебству. — Я сейчас тебе капель налью, успокоишься и отдохнёшь.

— Нет, не болит, — соврал Митя, прикасаясь к рёбрам. — Ну… не сильно болит. Не надо капель.

— Тогда лежи, отдыхай. Позже врач придёт, глянет.

Она накинула на него одеяло и улыбнулась тихо и кротко, отчего Мите вновь вспомнилась бабушка. С трудом проглотив вставший в горле ком, он повернулся к стене, не желая продолжать общение.

Зачем я вообще уехал от бабушки? Конечно, крестный обещал позаботиться и о ней, и о имении, приносившем больше убытка, чем дохода. Но ведь и сам Митя мог с этим справиться?

Он вспомнил, как бабушка, провожая его в Крещенск, в Горную академию, наставляла:

— Учись хорошо, не позорь семейное имя. Слабым помогай, да не зазнавайся зря. Раз уж тебя, как сироту, взяли на полный пансион, значит, отработай перед Императором свою пенсию.

И Митя кивал, раздумывая, что вот станет инженером и измыслит что-нибудь особенное, чтоб бабушка гордилась им и всем говорила: «Вот, дескать, её внук создал, для отчизны постарался».

Только вот теперь она уже никому не скажет. А имение ушло с молотка за долги.

Как дальше жить? К чему стремиться?

Вопросов возникало куда больше, чем ответов, и Митя постарался прогнать их прочь из головы. Ибо от них — одна мигрень и никакой пользы.

Ясное дело: пока — учёба. А потом…

Вот это «потом» он обдумает потом.

Митя поёжился. Апрель в Крещенске выдался холодным, зябким. Зима всё никак не желала уходить, а весна не спешила вступать в права. В то же время местный истопник уже не старался и едва-едва кочегарил котлы, подавая тепло в классы и комнаты общежития.

Потянув одеяло, Митя решил было задремать, однако в этот момент дверь с грохотом распахнулась.

— А ничего, ты тут устроился, Демидов, — Лев уселся на соседнюю кушетку и похлопал по ней рукой. — Жёстковато, конечно, ну да сойдёт. Эй, сестра! — крикнул он. — Чаю мне сделай, да на мёд не скупись. Я знаю, отец вам три бочки цветочного прислал, так что уж постарайся для меня, хворого.

Фельдшерица гневно глянула на юношу, но спорить не стала:

— Вот вам градусник и одеяло. Обед по расписанию. Ожидайте врача.

— Эх, что за обслуга, — скорчился Лев, приглаживая светлые волосы. — Ладно, чёрт с ним. Я тут ненадолго.

Он повернулся к Мите:

— Ну что, молчишь, Демидов? Или Сергей тебе последний ум отшиб? Давай, расскажи что-нибудь, повесели друга.

— Мы не друзья, — буркнул Митя, недоумевая, с какой бы радости Лев пришёл в лазарет.

Больным он точно не выглядел, а представить, что некто поднял на него руку, было столь же нереально, как…

Митя задумался, подбирая сравнение.

…Как открыть в себе магию.

Идея показалась столь забавной и нелепой, что Митя хмыкнул, и это не укрылось от Овечкина.

— Ты че там, Демидов, надо мной ржёшь? — в его синих глазах сквозил лёд. — Смотри мне, иди отсюда, а то и зубов не досчитаешься.

— Нужен ты мне… — буркнул Митя, поворачиваясь к Льву спиной и надеясь, что теперь тот оставит его в покое.

— Хамишь? — вскинулся Лев, но в этот момент дверь лазарета отворилась, и в него зашли двое мужчин.

Один из них держал в руках потухшую трубку вишнёвого дерева, другой поправлял пенсне.

— Ну вот, Александр Михайлович, сами видите: на сей момент тут двое студентов, — убрав трубку, незнакомец достал блокнот. — Демидов и Овечкин. Верно я говорю, господа?

— Ну, допустим, — Лев потупил взор.

Митя же, сидя на кушетке, с интересом разглядывал вошедших и на вопрос лишь коротко кивнул.

— И что, Игнат Исаакович, трогать их нынче не будем? — усмехнулся человек в пенсне.

— А есть ли смысл? — отозвался Игнат. — Во-первых, у меня по документам значится, что в прошлом году оба молодых человека без нареканий прошли проверку на присутствие магических способностей. А во-вторых, законом не положено хворых трогать.

— И что же вы мне предлагаете? Задержаться у вас до тех пор, пока эти двое юных господ не поправятся? — удивился Александр Михайлович. — И лишь потом провести проверку? Но увольте меня: как бы ни был хорош Крещенск по весне, в Петербурге немало дел.

— Понимаю вас, понимаю, — закивал Игнат Исаакович. — Извольте не беспокоиться: мы с Агриппиной всё уладим, и отчёт вышлем в лучшем виде.

— Эта старая ведьма, кажется, и грамоту не разумеет, — Александр Михайлович поморщился. — Вам бы помощника да помоложе. Давайте, пришлю кого из столицы?

— Полно вам беспокоиться, — отмахнулся Игнат, убирая блокнот и вновь доставая трубку. — Город невелик, да к тому же тих и спокоен. Нам и двоим работы нет, а вы мне ещё одного мага сосватать желаете.

— А вот это, кстати, чудно. Что в Крещенске нет выявленных людей с зеркальными способностями.

— Ну что вы? А как же года три назад, когда я вам отсылал беспризорника? И до этого случай имелся.

— Мало, всё же до чудного мало, — Александр Михайлович покачал головой. — Что ж, господа, скорейшего выздоровления.

Он улыбнулся юношам и, продолжая свой спор, оба представителя Зеркального ордена покинули медицинское крыло.

— Уф, пронесло! — Лев откинулся на кушетку, и Митя с удивлением заметил, как Овечкин бледен. — Какого рожна эта проверка тут, как по часам? Нет уж, лучше лишние пару дней здесь поваляюсь, чем в руки этой зеркальной дряни попаду.

— Так ты тут от магов прячешься? — наконец сообразил Митя. — Неужто думаешь, что ты один из них?

— А кто знает? — Лев поёжился. — Тут один раз проявишься — и всё, прощай, спокойная жизнь. Утащат к себе в казармы, всю суть наизнанку вывернут — и станешь таким вот… — он кивнул в сторону двери. — Как эти двое.

— Приличные господа, — Митя пожал плечами.

— Ну раз приличные, давай, догони, попросись, чтоб проверили. Вот смеху-то будет, если своим окажешься.

Митя представил, как на ежегодной проверке зеркальный шар в его руках наливается светом, — и дрогнул.

Нет уж, Овечкин прав. Как знать, что там за жизнь у зеркальщиков?

Да и где гарантия, что прямо сейчас они не подслушивают

— Нет, спасибо, — буркнул Митя, вновь устраиваясь на кушетке. — В другой раз пройду проверку.

— Вот и я тоже, — согласился Лев, затем с головой укрылся одеялом и, кажется, уснул.

День тянулся бесконечно долго. Приходил врач, осмотрел ушибы Мити, поцокал языком на предмет возможной трещины в рёбрах, но обнадежил, что до свадьбы заживёт. Выписал отвратное лекарство и удалился.

На Льва он почти не взглянул, только внес пометку в записи. Оно и понятно — Лев тут просто прятался от зеркальщиков. Но винить его Митя не мог. Страх перед магами, перед их силой впитывался с материнским молоком. Все сказки о колдунах, что глядят через зеркала, вынимают очи у мертвяков и крадут последний вдох, будоражили фантазию и пугали до чертиков.

Скудный обед из бульона и жареной речной рыбы с отварной картофелиной подсластил только кисель.

Стараясь не обращать внимания на Льва, Митя достал книгу и принялся читать заданный текст. Овечкин же и не вспомнил об учёбе. Весь день он то спал, то донимал Митю каверзными подколками, то читал пошлые стишки.

Ближе к вечеру его внезапно вызвали к директору. Вернувшись, Лев дрожал от злобы. Заметив Митин взгляд, тут же рявкнул:

— Чего уставился, убогий? Из-за тебя это трепло словесное отцу пожаловалось. Гадёныш в обход директора пошёл. Теперь не видать мне денег две недели вперёд, а Сергею так и вовсе взыскание записали. Ещё раз — и в трубу. Так-то. Чёрт с ним. Но он забавный.

— Я никому не жаловался, — напомнил Митя, вглядываясь в строчки.

— Не жаловался, — передразнил его Овечкин. — Лучше бы ты мне вообще не попадался.

Мите хотелось напомнить, что это они с другом напали на него в коридоре. Однако смысла в этом действии не было ни на грош, и он смолчал, в очередной раз проглотив обиду.

Лев же встал у окна и, уперевшись лбом в стекло, сопел так громко, что и слепой бы понял — выволочка отца для него не пустой звук.

Опасаясь, как бы Овечкин вновь не отыгрался на нём, Митя лишь вполглаза читал, а больше следил за сокурсником. Но Лев, углубившись в свои мысли, к нему не приставал.

Наконец на улице стемнело, и фельдшерица, выключив свет, пожелала им доброй ночи.

Несмотря на боль и привкус пакостного лекарства, Митя уснул почти сразу. Ему снились то зеркала, в которых отражался глумливый Лев, то блестящее пенсне столичного мага. В какой-то момент Митя проснулся, глянул на соседнюю кушетку и замер. Льва не было — только тихо затворилась дверь.

— Может, по нужде вышел, — пробормотал Митя, пытаясь вновь уснуть.

Однако Морфей не желал возвращаться, и Митя, как заворожённый, всё пялился и пялился на пустую кровать Овечкина.

Впрочем, лежать и ждать оказалось нелегко, и, сам не зная зачем, Митя поспешил догнать Овечкина.

Он прошёл тёмными коридорами, сторонясь лунных бликов на каменном полу. Прислушивался к тишине и звукам спящего общежития. В конце коридора послышались шаги и скрип двери. Не задумываясь, Митя поспешил туда, двигаясь по следам Овечкина.

Льва он заметил, когда тот пересекал двор, направляясь к калитке в северной стене. Митя поспешил следом и уже хотел было выйти, как услышал голос Овечкина:

— Ну что, выгорело дело?

— А то! Порвал в клочья, так что никаких проблем. И все в выигрыше, — отозвался Сергей.

— Ай, молодец! Ай, браво! — похвалил его Лев.

Мите послышалось поскуливание. Не желая дальше прятаться, он осторожно, чтобы никто не услышал, прошёл через двор и никем не замеченный, вернулся в лазарет. Лев же возвращаться не спешил, и лишь когда ночная мгла, полиняв, напиталась серыми красками, дверь скрипнула. Овечкин, стараясь не шуметь, вошёл в комнату, скинул обувь, сюртук и рубашку и нырнул под одеяло.

То, что Митя следил за ним, Лев не заметил — и то к лучшему. Но размышления о том, где всю ночь провёл Овечкин, так и мучили Митю до самого подъёма, пока фельдшерица не явилась к ним с пожеланием доброго утра и градусниками.

Лев проснулся хмурым, зыркнул на Митю и вновь закрыл глаза.

В дверь постучали, и тут же, не дожидаясь разрешения, в лазарет вошли вчерашние маги. Впрочем, вид у них был не столь радушный, как вчера. Собранные, хмурые, они разглядывали студентов с особым пристрастием.

— Сегодня ночью был убит учитель словесности. Вам что-либо известно об этом? — начал Игнат Исаакович, вертя в пальцах курительную трубку — на этот раз с чёрным каменным мундштуком.

— Платон Пантелеевич? — Митя растерянно заморгал. — Вы уверены?

— Более чем, — кивнул маг в пенсне. — Насколько мы знаем, вы оба являетесь участниками вчерашней потасовки, в которую вмешался покойный. Может, вам есть что сказать?

— Я… — Митя запнулся. — Случайно упал, и Платон Пантелеевич помог мне дойти до лазарета. Больше я его не видел.

— Допустим, — маг перевёл взгляд на Льва. — А вы, господин Овечкин, что скажете? Вас ведь вчера вызывали к директору. Может, имелась личная неприязнь?

— Ну вызывали, и что? — буркнул Лев. — Не первый же раз. Так что я, по-вашему, каждого учителя убиваю, что ли? И вообще, я тут спал. Вон Демидов подтвердит.

— Подтвердите? — зеркальщики, как по команде, повернулись к Мите.

Митя хотел было сказать, что Лев куда-то ходил, но вовремя одернул себя. Его-то какое дело? Ведь и впрямь Овечкин на убийцу не похож.

— Мне лекарство дали, я спал, — признался он.

— То есть вы не знаете, был ли тут господин Овечкин?

— Наверное, был… — Митя пожал плечами. — Во всяком случае, когда я проснулся, он тут спал.

— Что ж, пусть так, — кивнул Игнат Исаакович, закусывая мундштук трубки. — Позже мы ещё раз с вами поговорим, господа.

— Как будет угодно, — откликнулся Лев.

Но едва маги вышли из лазарета, как он умолк, отвернувшись к стене.

Мите было крайне жаль учителя. Мировой человек. Правильный, отзывчивый — не как многие. И вот его убили? Как же это вышло? Мучаясь в раздумьях, он подошёл к умывальнику и принялся намыливать лицо и шею, словно пытаясь смыть налёт печальных новостей. А затем, потянувшись за полотенцем, заметил рубашку Овечкина.

На белой ткани отчётливо виднелись бурые пятна.

Словно почуяв его взгляд, Лев поднялся на койке и, ухватив рубашку, дёрнул её к себе.

— Откроешь рот — и ты труп, — пригрозил он. — Отцу скажу — мигом отсюда вылетишь, несмотря на то, что сиротинушка.

— Так это ты? — голос предательски осип.

— Совсем что ли? — вскинулся Лев. — Это вообще другое. Понял меня?

Но Митя не готов был смолчать:

— Я знаю, что ты уходил, и разговор твой с Сергеем слышал: «Проблема решена». Что на это скажешь?

Лев одним прыжком оказался подле Мити и, схватив его за грудки, тряхнул:

— Слышь, Демидов, не нарывайся! Мало того, что ты, как шпик, за мной ходишь, так ещё и проблемы доставить хочешь?

— А если ты ни при чём, так тебе и бояться нечего, — Митя оттолкнул Овечкина.

Тот скривился, с ненавистью глядя на Митю:

— Это собачьи бои.

— Что? — не понял Митя.

— Собачьи бои! Ставки делаю. Даже пёс свой имеется. Вчера как раз такой проходил, и Сергей за место меня его водил. Понял? Азарт, деньги — ничего более. А Сухарева я и пальцем не трогал.

— А это что? — Митя кивнул на рубашку.

— Морда, видать, у пса кровоточила, или в чужой крови извазюкался, а я его обнял. Понял? Ну?

— Понял. Только знаешь, лучше бы ты всё зеркальщикам рассказал.

— Совсем что ли? Азартные игры запрещены. Тут и отец не поможет, ещё первый меня отсюда вытащит за позор — он сильно против таких развлечений. Так что, Демидов, Христом Богом клянусь: откроешь рот — пеняй на себя.

Митя нехотя кивнул и молча вернулся на своё место. Однако внутренний червь сомнений не переставал грызть его.

К обеду явился доктор. Снова осмотрел Митю: постучал молоточком, приложил деревянный стетоскоп к груди, посчитал пульс и позволил ему вернуться в общежитие.

Занятия отменили. В кулуарах студенты перешёптывались — будто учителя не просто убили, а разорвали в клочья. Отчего Мите вновь становилось не по себе. Что, если Овечкин врал? Что, если он не зря прятался в лазарете, скрывая свою волколачью суть?

Пару раз Митя ловил на себе взгляд Сергея — тяжёлый, неприятный. Тот будто прикидывал, что известно Мите, а что нет. Ясное дело — он прикрывал друга, а тот, поди, уже успел сообщить, что Митя за ними следил.

Всех студентов ещё раз допросили маги, и это наводило на мысль, что слухи не врут — смерть Платона Пантелеевича имеет магический характер.

— Да не верю я в волколаков! — фыркнул один из учащихся. — Все знают, что в закрытых губерниях живут, и их оттуда никто не выпустит, песьих детей.

— А что, если кто сбежит? — подсказал другой студент.

— Так зеркальщики на что? Поймают.

И все вроде бы соглашались, однако Мите было не по себе.

По комнатам разошлись рано. Устроившись в своей каморке на койке (немногим мягче лазаретной), Митя постарался прогнать неприятные мысли. Да только куда там? Слова ребят про волколака так и крутились в голове, отчего становилось и тревожно, и любопытно одновременно.

Спать не хотелось, и Митя принялся исправлять чертёж для завтрашнего урока. В дверь ударили, когда часы почти пробили полночь. Митя испуганно обернулся — и тут же вздрогнул, когда удар повторился. На этот раз послышался и скрежет — будто некто водил по дереву железными крючьями.

— Господи, помоги… — прошептал Митя.

Он подхватил стул, подпер им дверную ручку и упёрся ладонями в створку.

— Господи, помоги… — вновь прошептал он, когда дверь содрогнулась от третьего удара.

Некто с той стороны скрёбся, желая ворваться внутрь, и всё, что оставалось Демидову — только молиться, чтоб дверь выдержала или тварь ушла.

Внезапно удары прекратились. Сердце стучало так, что Митя никак не мог понять — ушло чудище или нет. Выждав с десяток минут, он дрожащими руками оттащил прочь стул, повернул замок и осторожно выглянул.

Пустой коридор дышал тьмой и холодом. Лишь вдали, у поворота, светила одинокая лампа. Взглянув на свою дверь, Митя нервно сглотнул. На тёмной поверхности белели глубокие царапины, а древесная стружка хрустела под ногами — точно он вошёл в столярную мастерскую.

— Что ж это, — прошептал Митя, не в силах отвести взгляд от изувеченной двери. — Неужели и впрямь волколак? Но зачем ему я?

Ответа, естественно, не нашлось. Зато где-то рядом хлопнула дверь, и Митя поспешно прикрыл свою, чтобы не выдавать присутствие. Глядя в щёлку, он с изумлением заметил Овечкина, вновь спешащего по своим делам.

Вначале Митя хотел забыть об этом и лечь спать, но тут же вспомнил про чудище. Что, если Лев наткнётся на оборотня? Он же его убьёт!

Сами собой в голове всплыли слова покойного учителя о том, что он беспомощен и противен себе самому.

— Нет! — буркнул Митя и шагнул за порог.

Как назло, Овечкина уже и след простыл. Сколько Митя ни прислушивался, сколько ни выглядывал в окно — всё тщетно. Но сдаваться вот так сразу он не собирался. Мало ли — вдруг Льва уже раздирает волколак, а он тут топчется? Конечно, Овечкин — гад и самодур, но ведь живой человек!

Решив пойти тем же путём, что вчера, Митя направился к чёрному входу — и тут приметил, что дверь в столовую приоткрыта, а изнутри доносятся голоса.

Митя замер, пытаясь понять, что же там происходит.

— Ты не понимаешь, что ли? Я ради тебя старался! — услышал он голос Сергея. — Чтоб это чучело в другой раз к папочке не побежало.

— Я не понимаю, о чём ты, — кажется, Лев был обескуражен. — Сухарев зануда был, но не убивать же такого? Ещё раз на меня бы нажаловался — и директор его сам уволил. Мой отец поважнее учителя словесности будет.

— Да как же! Держи карман шире! Выгнали бы тебя, а следом и меня. Ещё и за этого уродца Демидова оба получим. Ты не гляди, что он заморыш — сопли пожуёт да кляузу напишет.

— Не напишет. Я ему пригрозил, — буркнул Лев.

— Чем? — Сергей хмыкнул. — Кулачком своим тощим? А?

— Не смей мне тут! — огрызнулся Лев.

— А то что? А? То что? — послышался звук удара и вскрик Овечкина. — Молчи, знай! А уж с Демидовым я по-своему разберусь. Да, Митька, ты же меня слышишь?

Слова прозвучали так неожиданно, что Митя вначале и не понял — Сергей обращается к нему. Как? Ведь он стоит за дверьми и, кажется, даже не дышит.

— Дрожишь, тварь? — рявкнул Сергей, и в голосе его послышался рык. — И верно делаешь.

— Не смей! — вновь попытался остановить его Лев.

Затем послышались быстрые шаги, и из распахнувшихся дверей выскочил Овечкин — бледный, с безумным взглядом. Почти налетев на Митю, он едва выдохнул:

— Беги! — и первым понёсся прочь.

А за их спиной уже слышался рык и звук когтей по каменным плитам.

Повторять не потребовалось. Митя рванул с места с такой скоростью, на какую только был способен, а позади уже разлеталась дверь, попавшая под лапы волколака.

Овечкин резко изменил курс и нырнул в узкий коридор, ведущий через чёрный ход на улицу. Митя, едва не упав, последовал за ним.

За спиной громыхнуло — оборотень, не сумев затормозить, врезался в стену. Зарычал. Ускоряясь. Заскрежетал когтями.

Митя не бежал — летел, ощущая, как спину обжигает дыхание чудища. Умом он понимал: зверь с ними играет. Хотел бы — уже порвал бы. Но нет — ему хотелось испугать добычу, загнать в угол.

Каким-то чудом Митя догнал Льва. Одним махом они преодолели двор, выскочили через решётчатые ворота.

— Давай закроем их! — крикнул Митя, чуя, как темнеет в глазах от быстрого бега.

Овечкин лишь дёрнул головой, не желая останавливаться. Вместе они выбежали на узкий мост, по которому к академии доставляли провиант. Зверь, кажется, отстал, но останавливаться никто не желал. Впрочем, порой желания расходятся с возможностями.

— Не могу больше! — охнул Лев, падая на брусчатку. — Хватит.

— Вставай! — Митя вцепился ему в ворот сюртука. — А то сожрёт!

— Меня, может, и не сожрёт. У меня отец, — попытался огрызнуться Овечкин, едва переводя дух. — Ты — беги.

— Без тебя — нет! — Митя остановился, ощущая дикую боль в рёбрах. — Не брошу.

— Дурак, — скривился Овечкин.

И именно в этот момент на мост медленно вышел зверь. В лунном свете его тёмная шерсть блестела. В жёлтых глазах отражался чужой страх, а из раззявленной пасти с клинками зубов раздался рык. Мите подумалось, что тварь смеётся над ними — и, возможно, так и было.

— Сергей, не надо! Мы договоримся! — Овечкин, стоя на коленях, обратился к волколаку. — Стой! Уходи! Я никому не скажу!

Чудище мотнуло лобастой башкой.

— А я скажу! — буркнул Митя, жалея лишь об одном — что нет никакого оружия. Хоть бы палку взял! Хоть бы перекладину от стула! И о чём думал, когда выходил из комнаты? Тоже мне, защитник…

— Чёрт с тобой! Сожри его! — внезапно предложил Овечкин отходя к перилам. — Сожри! Я смотреть не стану. Только дай уйти.

Волколак клацнул зубами и медленно пошёл на них. Неотвратимо. Жутко.

— Стой! — раздался крик позади студентов. — Именем Ордена Зеркальной Магии остановись и прими людской облик! Немедленно!

Не оборачиваясь, Митя узнал по голосу одного из магов, что приходил в лазарет. Узнал их и Сергей. Припав на передние лапы, он издал короткий рык — а после понёсся прямо на Овечкина.

Митя словно в замедленной съёмке видел, как туша зверя летит прямо на Льва. Бежать уже было поздно. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Митя кинулся к сокурснику и, обхватив его руками, увлёк за собой прямо через низкую ограду — к тёмной, едва освободившейся ото льда воде.

— Господи, помоги… — только и успел подумать Митя, зажмурившись и ожидая удара о воду, когда над ними грохнул выстрел.

Жёсткий пол лазарета принял их неласково. Митя и Лев покатились по нему, набивая шишки. Испуганно закричала фельдшерица, зашедшая в комнату, да зазвенело оконное стекло, только что выпустившее из себя двух человек.

— Ты… ты… — трясся Лев, тыча в Митю пальцем и отползая в сторону, — не я, ты как они!

Митя не отозвался. Он просто лежал на полу, уставившись в белый потолок и ощущая жгучую боль в боку. Ему хотелось лишь одного — выспаться.

— Ну что, Игнат Исаакович, — хмыкнул Александр Михайлович, сидя в кресле в кабинете Департамента Зеркальной магии города Крещенска. — Всё сложилось наилучшим образом. Жаль, конечно, что вы волколака пристрелили. Мне бы хотелось знать, как ему удалось ускользать от наших проверок. Дело-то нешуточное. Может, у вас и ещё неучтённые маги да ведьмы имеются?

— Никак нет, — Игнат вздохнул и закурил трубку, выпуская сизые облака дыма. — Возможно, у него имелся амулет, отводящий взор. Ведь и вы не приметили его на общей проверке.

— Ваша правда, — столичный маг досадливо поморщился. — Что ж, разобраться с данным инцидентом предстоит вам. А помощь вам этот парнишка… как его, там?

— Демидов Дмитрий Тихонович, — отозвался Игнат, заглядывая в бумаги.

— Да, да, Демидов. Видите — и молод, и проворен. Как он ловко утянул товарища с моста! А этот портал сквозь воду? Такому учиться и учиться, а он вот у вас — самородок!

— Не то слово, — кивнул Игнат, снова бросая взгляд в бумаги. — А что же вы его с собой не заберёте? У вас ведь и Академия для молодых талантов имеется.

— Чем же вы, друг мой, хуже той академии? — удивился Александр Михайлович. — Сами всему мальчика и обучите. А возникнут проблемы — тогда, конечно, сообщите, что не справляетесь — заберу.

— Это вы меня не проведёте, — Игнат погрозил коллеге пальцем. — Наставничество мне, конечно, впервой, но в целом думаю — дело нехитрое.

— Вот и славно! — маг поднялся с кресла. — Пора мне. Ещё отчёт по вашей проверке составлять — тоже морока. А вы пока вводите в курс дела нового стажёра.

Поправив пенсне, Александр Михайлович вышел из кабинета и остановился перед Митей. Тот сидел на скамье для посетителей и хмуро смотрел в пол.

— Удачи вам, юноша.

— Благодарю, — отозвался Митя, вставая.

Столичный маг прошёл по коридору до переходного зеркала и легко исчез в портале.

— Нравится? — спросил Мите Игнат, становясь рядом.

— Любопытно, — признался тот.

— Ну, обучу, нам с тобой теперь работать да работать.

— А академия… — осторожно спросил Митя и, увидев удивлённый взгляд наставника, пояснил: — Покойный батюшка желал меня инженером видеть.

— Магия — вот высшая из науки с сегодняшнего дня ты более не студент, а стажёр Департамента. Понятно?

— Более чем, — отозвался Митя и коротко кивнул.