Отражение в пыли

Он очнулся от гула в висках — глухого, как звон разбитого стекла. Воздух пах гарью и железом. Первое, что он увидел — трещину на потолке, извивающуюся словно змея. Сел, опираясь на ладонь, и почувствовал под пальцами что-то липкое. Кровь. Не его. Рядом, в неестественной позе, лежала женщина. Русые волосы слиплись от темной жидкости на полу, а на безымянном пальце мерцало обручальное кольцо. Его жена. «Его?»

Голова раскалывалась, но он вскочил, спотыкаясь о осколки вазы. Фотографии на стенах — все те, что она так любила расставлять в хронологическом порядке, — теперь висели криво, будто кто-то рвал их в ярости. Лица незнакомцев улыбались со снимков: она на пляже, она с друзьями, она с... «с ним?» Он вглядывался, вытирая пыль с рамок, но везде она была одна. Будто его никогда не существовало.

Пальцы инстинктивно потянулись к правой руке — место под кольцо пустовало. «Странно. Мы же...» Мысль рассыпалась, как песок. В гостиной царил хаос: перевернутый диван, разорванные книги, и... тело. Мужчина в рубашке, которую он узнал бы даже вслепую. Та же родинка на шее. Те же часы. На безымянном пальце — кольцо-близнец того, что сверкало на ее руке.

Он шагнул ближе, и пол скрипнул. Тело не шелохнулось. В зеркале над камином отражалась только комната — пустая, кроме двух трупов. Он махнул рукой, и пыль взметнулась в воздух, оседая на лицо мертвеца. «Его лицо».

«Нет...» — прошептал он, но звука не последовало. В ушах зазвучало воспоминание: крик, удар, вспышка света. Они спорили. О чем? Он не мог вспомнить. Только ее глаза, широко открытые от ужаса, и нож в его руке, который «она» вырвала, чтобы защититься...

Он отпрянул, наткнувшись на стену. Фотография упала, и стекло разбилось вдребезги. На снимке — она, смеющаяся, обнимала пустое место у своего плеча. Туда, где «должен» был стоять он.

Холод просочился сквозь кожу, будто сам дом выдыхал правду. Он поднял дрожащие ладони — сквозь них просвечивали узоры ковра. Кольцо на пальце мертвеца вдруг вспыхнуло тусклым золотом, и он понял. Не он «убегал» от кошмара. Он «был» кошмаром.

За окном завыл ветер, разнося пепел из камина. Он остался стоять меж двух тел — того, что когда-то любил, и того, что когда-то был. А на полу, в луже крови, дрожали двойные отражения луны — будто мир теперь делился на «до» и «после». На «живой» и «никогда не живший».

Но призраки, как и воспоминания, не умирают. Они просто... застревают.

Он замер, наблюдая, как пепел из камина кружится в воздухе, образуя призрачные узоры. Каждая частица казалась буквой из забытого слова. Его взгляд скользнул к часам на запястье мертвого двойника — стрелки застыли на 3:15. «Время смерти». Но чьей?

Ветер за окном стих, и тишина стала густой, как смола. Тогда он услышал.

Тиканье.

Сначала едва уловимое, потом громче, навязчивее. Оно исходило из спальни. Он двинулся на звук, ноги подкашивались, будто пол под ним превращался в зыбучий песок. Дверь скрипнула, открываясь сама собой. На туалетном столике, среди разбитых флаконов духов, стояли часы — те самые, золотые с треснувшим циферблатом. Подарок на годовщину. «Их» годовщину.

Стрелки бежали вспять.

11:47... 11:46... 11:45...

Он протянул руку, и стекло циферблата дрогнуло, отразив не его лицо, а другую сцену: они с ней танцуют при свечах, смеются, шампанское переливается через край бокала. Память ударила волной — он вспомнил тепло ее кожи, запах жасмина в ее волосах. Но когда он попытался коснуться отражения, часы взорвались осколками.

— Ты опоздал, — прошептал женский голос.

Он резко обернулся. В углу, под вуалью пыли, сидела «она». Нет, не труп с окаменевшими чертами, а живая — прозрачная, как дымка, с нитью крови на виске. Ее глаза, когда-то карие, теперь светились бледно-голубым, как пламя газовой горелки.

— Мы ждали тебя в полночь, — ее губы не шевелились, звук вибрировал прямо в его сознании. — Ты обещал...

Он шагнул к ней, но ее силуэт распался на тысячи светлячков. Они облепили стены, превращая обои в палитру воспоминаний: вот он целует ее в ЗАГСе, вот они выбирают обои для этой проклятой гостиной, вот она плачет, сжимая в руках тест на беременность с двумя полосками...

— Нет, — застонал он, хватая воздух, — этого не было. «Я» этого не помню!

Светлячки погасли. На стене осталось лишь одно пятно света — круглое, как дуло пистолета.

Щелчок.

Звон разбивающегося стекла. Крик. Удар в грудь. Он упал на колени, вцепляясь в ковер, но пальцы проходили сквозь ткань. В зеркале над камином мертвец вдруг пошевелился — сел, повернул к нему голову. На лице, «его» лице, расцвела гримаса ненависти.

— Ты думал, сбежишь? — заговорил двойник, вытаскивая нож из своей груди. Рана не кровоточила, лишь сочилась черной смолой. — Ты же сам все устроил. Хотел стереть меня... стереть «нас». Но забыл — нельзя убить часть себя.

Он отползал к стене, натыкаясь на фотографии. Теперь на всех снимках он был: обнимал ее, целовал, держал на руках ребенка, которого никогда не существовало. Стекло врезалось в ладони, но боли не было. Только холод.

— Ложь! — закричал он, но двойник уже стоял над ним, прижимая лезвие к его горлу.

— Смотри, — прошипел тот.

В зеркале ожили тени. Он увидел себя: живого, пьяного, с сигаретой в дрожащих пальцах. «Ты никогда не любила меня! Ты любила его!» — рычало его отражение, швыряя вазу в стену. Она пыталась убежать, но он перехватил ее у двери. Нож блеснул в его руке...

— Нет, — простонал он, закрывая глаза. — Я не это...

— Ты — это, — двойник вонзил лезвие.

Но боли не последовало. Когда он открыл глаза, лезвие проходило сквозь него, как сквозь дым. На полу дрожали два отражения: одно — мертвое, другое — неживое.

Грохот. С потолка рухнула люстра, и тьма поглотила комнату. Когда зрение вернулось, он увидел: тела исчезли. На полу остались лишь кольца — два золотых обручальных кольца, сплавленных воедино огнем.

Где-то вдалеке завыла сирена. Он подошел к окну — внизу, в тумане, мигал свет скорой. Люди в черном выносили носилки с тремя телами: женщиной, мужчиной... и ребенком.

Дом затрещал по швам, стены поползли вниз, как слезы. Последнее, что он успел — схватить, сплавленные кольца. Они обожгли пальцы, оставив след в форме бесконечности.

Когда крыша обрушилась, он рассмеялся, закрыв глаза.

Призракам не нужен воздух.