Оттенки смысла

— Мама, мама, Касаки меня зовет! — девочка лет семи прыгала от нетерпения перед экраном связи. — Можно, мам? Ну можно?

— Можно, — ответила на том конце провода женщина в лабораторном костюме, — только недолго. И не ходи одна — позови дядю Гао. Детям нельзя одним на море.

— Ла-адно, — девочка отвернулась от экрана. Конечно же, ей хотелось пойти одной. Но все равно ведь не пустят... — Дядя Гао! Касаки зовет на море! А мама мне не разрешает одной...

— Ну пошли, — Гао сохранил недописанное письмо и выключил монитор. — Возьмем еще тетю Альберту, а?

— Возьмем! — откликнулась девочка уже с улицы. Гао вышел из зала связи в коридор и постучал в дверь напротив.

— Берта, шустрое дитя понеслось на море, Лидия просила присмотреть за ней. Пойдем тоже прогуляемся.

— Иду! — Альберта появилась на пороге в широкой шляпе и с яркой пляжной сумкой в руках. — Чего это ей взбрело?

— Лидии?

— Мамоко! Купаться все равно еще нельзя... по крайней мере, детям... ай! Как бы ногу не подвернуть...

— Она говорит, её зовет дельфин, — Гао подал пошатнувшейся спутнице руку, чтобы она на своих каблуках не споткнулась на ступенях крыльца. — Ты не могла пляжные туфли надеть? Так без ног можно остаться.

— Не могла, они натирают. Дельфин позвал? Она что, понимает дельфинов?

— Мне об этом Минору уже все уши прожужжал, — вздохнул Гао. — Дитя-уникум, понимает дельфинов, новая аномальная способность... Слушай, ты не только сама без ног останешься, но и меня покалечишь! Неудобно же ходить!

— Да, в самом деле... — согласилась Альберта, сняла босоножки на невообразимых каблуках, сунула их в сумку и зашагала дальше босиком. — А кто-нибудь изучал этот феномен?

— Каблуки?

— Да нет, дельфиньи разговоры с этой девицей! Что да как, какие группы сигналов, какие внутристайные коды...

— Не смеши меня. Они меньше месяца здесь живут, только-только обнаружили такое дело. Девочка раньше на море не бывала, дельфинов живых видит в первый раз. До сих пор ни у кого руки не дошли разобраться, что она там понимает.

— Руки, значит, не дошли... и ноги...— задумчиво повторила Альберта. — Интересно.

— Ну давай попробуем, — понял Гао невысказанный намек. — С Лидией договоримся — и вперёд.

— Ага, так и скажем: «Знаешь, Лидия, мы хотим поизучать твою дочь — о чём она беседует с дельфинами». Мне нравится подход! — Альберта озорно улыбнулась и повернула к берегу — каменистая дорожка кончилась, начались дикие камни, а где-то за ними пряталась крутая тропинка вниз, к самой воде.

Из-под берега донесся голос Мамоко:

— Касаки! Я тут! — В ответ раздались потоки скрежета и щелчков.

Альберта и Гао спустились к прибрежным камням и увидели целую стаю бутылконосов, круживших поодаль от берега, где их не так болтало волнами. Только один дельфин подплыл поближе и торчал в воде вертикально, раскрыв пасть и громко скрипя. Его круглые глаза казались смеющимися — впрочем, дельфины всегда выглядят так, будто улыбаются во весь рот. Счастливая Мамоко свешивалась с камня и гладила дельфина по носу:

— Касаки, привет! Мама не разрешает с тобой плавать, говорит, ещё холодно...

— Она — вожак? — вполголоса спросил Гао. Альберта кивнула и расстелила на камнях свою сумку, оказавшуюся сложенным пляжным ковриком. Они уселись и стали смотреть на стаю, на пляшущую в прибое Касаки и на девочку, болтавшую с дельфином.

— Любопытно, — вслух подумала Альберта. — Я периодически слышу одинаковую серию щелчков. Что это за маркер?

— Мамоко спроси, — лениво посоветовал Гао, которого плеск воды, солнечные блики и дельфиньи вопли почти усыпили.

— Вряд ли она меня поймёт... Я не знаю, что она воспринимает — группы сигналов или непосредственно эмофон. Эх, надо бы записывать...

— Записывай, — так же лениво ответил Гао, вынул из нагрудного кармана рубашки маленький диктофон и протянул ей.

— Так ты что, заранее решил, что я клюну на эту удочку?!

— Ну то ли я тебя не знаю, Берта. Ты же любопытная! Как дельфин.

— Их школа, — Альберта мимолетно улыбнулась воспоминаниям, включила диктофон и на присоске прикрепила его к камню микрофоном в сторону дельфинов.

Когда с утра Гао позвонил Минору и попросил разрешения на полдня занять рабочую станцию в лаборатории океанологов, Минору сперва сказал «да пожалуйста» и только потом заинтересовался, зачем, им собственно, такие мощности. Но перезванивать не стал — вся рабочая группа корпела над сочинением отчета, прерываться не хотелось. В обеденный перерыв он сам заглянул в лабораторный корпус; Гао и Альберта сидели за терминалом вдвоём, помещение наполняли дельфиньи свисты и треск, на экране пульсировали разноцветные фигуры и полосы, а внизу экрана неторопливо двигался полозок временной шкалы.

— Это у вас что? Диаграммы Жискара?

— Спектрограммы, — поправила Альберта. — Привет.

— Зачем вам дельфиньи вопли? Да ещё в жискаровском виде... Вы что, дешифровкой занялись?

— Пытаемся, — рассеянно кивнул Гао. — Вот тут, смотри, где появляется резкая тень, — здесь обрыв в ультразону?

— По-моему, здесь просто запись попорчена, — возразила Альберта. — Ультразона была бы фиолетовой и остроугольной. Потому что короткая.

— Попорчена? Жалко — придется этот кусок вообще выбросить, мы его не восстановим, а без него непонятно, где граница вот этого, красного участка.

— Это что, щелчки? — Альберта наклонилась к экрану. — Нет, тут долгий звук, смотри — кромка ровная. Это свист...

— Альберта! — не выдержал Минору, о котором увлеченные дешифраторы явно забыли. — Вы где взяли запись? Лидия дала?

— Сами сделали, — сказал Гао, — вчера, когда Мамоко с дельфинами возилась.

— Так это наша стая... А зачем вам? И как вы жискаровские спектрограммы к дельфинам-то применяете?

— Никак не применяем, — терпеливо сказала Альберта. — Это не касаточьи спектрограммы, мы просто программу взяли и прогнали через неё дельфинью запись. Эффект тот же самый — отлично разлагается на цветоформы...

— А зачем, ты мне можешь объяснить? Тебе нужен дельфиний код? Запроси Сочи, они тебе записей наприсылают две кучи...

— Сочинские записи нам ни к чему, нам местная нужна. Мамоко же не с черноморскими афалинами разговаривает.

— Вон в чем дело!.. — нахмурился Минору. — Вы хотите проверить, понимает ли Мамоко стаю?

— Мы хотим составить систему сигналов. Для этого нужны спектрограммы. А Мамоко нам потом расшифрует сигнальные группы, и будет словарь. Понял?

— Понял, — просветлел Минору. Похоже, идея, что приезжие коллеги сомневаются в способностях его дочери, была ему обидна. — А все-таки, ну как жискаровскую программу к дельфинам-то приложить?

— Объясняю, — Гао поставил программу на паузу и повернулся от экрана к Минору. — В чем суть метода, знаешь?

— В общих чертах.

— Ладно, даю конкретные черты. Чем общаются китообразные?

— Звуками — морскому ежу понятно.

— А почему звуками?

— Потому что... ну, слух развит лучше всех остальных чувств... Эхолокация, опять же...

— Ну, слух, допустим, развит не лучше всего, но близко к этому. А у людей лучше всего развито зрение. К тому же мы в норме не воспринимаем весь диапазон китовых звуков. Большая часть его для наших ушей недоступна. То есть услышать их мы нормально не можем — остается увидеть.

— Перевод звуковых волн в цвет?

— А характера звучания — в формы. Каждой длине волны соответствует свой оттенок, берем спектрограмму и наслаждаемся результатом. Мы видим миллионы оттенков, так что ни один ультразвук от нас в такой форме не уйдет. Вот эти границы, — Гао показал на застывшие на экране волны и зубцы, — показывают, что здесь звук долгий и равномерный, а вот тут — щелчки, частые и отрывистые. А вот это трель — зубцы есть, но округлые.

— Понял. И группы сигналов сопоставляются по цвету и форме?

— Браво, морские ежи посрамлены, — улыбнулась Альберта. — Рене Жискар сделал и отладил свою программку на записях касаток, поэтому мы её сейчас калибруем под дельфинов. А ты, кстати, с Жискаром не был знаком?

— Нет, к сожалению... Мы же здесь недавно работаем. Когда мы приехали, его уже не стало. И Посейдон ушел отсюда.

— А я его знала, кстати, — сказала Альберта. — И его жену знаю. И даже Посейдона.

— Где же они?

— Ингрид сейчас на Филиппинах работает, Посейдон туда же увёл стаю. Так и держится рядом с ней. Охраняет...

— Вот почему никто из учёных не додумался до этих спектрограмм, а? — вздохнул Минору.

— Не очень хотели, — предположил Гао. — А Рене хотел разговаривать с Посейдоном на равных, вот и нашел способ...

— Ага, он всегда с мини-монитором плавал — для перевода, — улыбнулась Альберта. — Ладно, давай заканчивать с дорожкой — и на обед.

— Да, главное, про обед не забудьте, — согласился Минору. — Можно будет взять у Лидии нормальный диктофон, если вам нужны ещё записи.

— Спасибо! Сейчас придём. — Гао снова повернулся к экрану и запустил работу программы.

— Вот чему я удивляюсь, — тихо сказала Альберта, следя взглядом за колыханием синих и зеленоватых полотнищ спектрограммы, — так это почему учёные так нелюбопытны. Про Рене и спектрограммы они тут могли всё сами узнать, так нет же — не почесались... Неужели неинтересно?

— Я про другое подумал, — тяжело сказал Гао. — Может, это несправедливо, но очень похоже на правду. Мне показалось, что они просто пренебрежительно относятся к тому, что сделал неспециалист. Пусть даже это на уровне настоящего открытия.

— Разве можно быть такими снобами?..

— Вот я и не знаю, можно ли. Не знаю, что скажет тот же Минору, если мы с тобой получим внятные результаты. Я ведь не специалист... Это автоматически лишает мою работу ценности, так, что ли?..

Альберта грустно вздохнула:

— Пойдём-ка обедать, в самом деле. А то после таких мыслей мне не хочется чувствовать себя ученым. Я же приехала книгу писать, вот и буду чувствовать себя писателем. Можно?

Мамоко теперь сама, без напоминаний, брала с собой диктофон, когда шла на море. И с удовольствием писала скрипы и трели стаи, а особенно — своей любимицы Касаки. Погода наконец установилась теплая, вода у побережья прогрелась, и Лидия разрешила дочери купаться. Мамоко могла по полдня проводить в воде с дельфинами, и скоро взрослые с удивлением заметили, что она довольно уверенно плавает вдоль берега.

Гао и Альберта составили уже целую картотеку групп сигналов и понемногу начали систематизировать ее. Альберта подняла свои дневники наблюдений из последней экспедиции — там она тоже фиксировала немало сигналов, правда, другой стаи. Пересечения однако, были, а тщательные записи Альберты — где, когда, при каких обстоятельствах сделана запись — позволяли восстановить хотя бы общий контекст события.

Как ни странно, Мамоко не могла объяснить значения большинства групп. Отдельные сигналы она узнавала безошибочно, в некоторых путалась, а часть просто осталась ею не замечена — они приходились целиком на ультразвуковой диапазон, и в спектрограмме девочка, естественно, не могла их опознать. Большинство же сигналов она воспринимала в лучшем случае на треть — все остальное было ей не слышно. Блестящая идея Гао себя не оправдывала...

Однако это затруднение неожиданно подхлестнуло изобретательность Альберты. Поскольку стало ясно, что помощь Мамоко мало что даст, Альберта вернулась к способу наблюдений, который использовала в экспедиции: начала записывать одновременно видео и звук. Сравнение сигналов и поведения стаи сразу прибавило исследователям работы и усложнило классификацию групп. Зато появился шанс повторить то, что сделал Рене Жискар — в одиночку, на слабенькой рабочей станции, не имея специальных знаний о биологии китообразных. И не слушая скептиков, упражнявшихся в насмешках над терпеливым упорным дилетантом.

К исходу месяца надежно определились первые три серии сигналов, установлены, как выражался Гао, «нормы вежливости» в их использовании — ситуативные контексты и адресность. Настала пора переходить к полевым опытам.

Нужные группы записали отдельно, каждую под своим номером, проверили, насколько четко портативная рабочая станция воспроизводит звуки в недоступном человеческому уху диапазоне, на всякий случай выпросили у Лидии подводный микрофон. В день опыта на берегу собрались все сотрудники океанологической станции и немногочисленные местные жители, хотя никакого специального объявления Гао и Альберта не делали. Слухи разошлись сами собой; многие ещё помнили Жискара с его касаткой и были не прочь посмотреть, удастся ли повторить его опыт другим людям с другими животными.

Общество расселось на камнях наверху, над берегом; Альберта, Минору, Лидия и неизменная Мамоко спустились к самой воде. Гао установил над обрывом видеокамеру на треноге — было решено заснять эксперимент: в случае удачи это будет ее доказательством, в случае провала — документом, подлежащим анализу.

— Глупости все это, — делилась впечатлениями пожилая японка из посёлка со своей соседкой — сотрудницей метеостанции. — Ученые, конечно, на то и ученые, чтобы всякие сложности придумывать, но толку не будет, я так думаю.

— А Жискар? — спросил Гао; женщина вздрогнула от неожиданности — она не предполагала, что приезжий её услышит. Но мысль она высказала оригинальную:

— А Рене был не учёный, просто касаток любил. Не было у него всех этих заморочек в голове — теорий там разных, всего такого. Кит — он же тоже хочет, чтобы его понимали...

— Так и я не учёный, — успокоил скептическую зрительницу Гао, настраивая камеру. Как ни странно, это замечание, видимо, улучшило мнение женщины об авторах эксперимента...

Море было пустынным; небольшое волнение украсило воду снежно-белыми барашками, впадины между ними под ярким солнцем казались малахитовыми. Ни один чёрный плавник не виднелся среди волн. Обстановка была идеальной для начала опыта.

Альберта опустила подводный микрофон в воду на небольшом расстоянии от берега и включила звук. Люди ничего, конечно, не слышали, поэтому, как заворожённые, смотрели на нервную цветную диаграмму на экране — Альберта запустила первую группу сигналов, условно названную «все сюда-безопасно».

Шли минуты, цветные пятна на мониторе сменяли друг друга, мягкие волны качали поплавок микрофона... Гао осторожно отступил от штатива с камерой и поднял к глазам бинокль. С минуту он наблюдал кутерьму волн у горизонта, потом перегнулся через камень:

— Берта, вижу плавники.

— Касаки! — запрыгала Мамоко. Гао протянул бинокль одному из зрителей и взглянул в окуляр камеры. Приближение стаи нужно было заснять.

Чёрная голова Касаки вынырнула из воды недалеко от микрофона, и Альберта тут же выключила сигнал. Дельфин разразился серией щелчков, Альберта развернула картотеку:

— Мамоко, что она говорит?

— Она говорит «привет!» — засмеялась девочка, прыгая с камня в воду. Касаки подстраховала её носом и стала плавать вокруг, щекоча Мамоко плавниками. Лидия следила за дочерью с тревогой — умом она понимала, что дельфин не причинит ребёнку ни малейшего вреда, но все-таки четыреста килограмм весу... и зубы...

— Берта! Что с сигналом? — напомнил сверху Гао.

— Первая серия, «вижу вас-безопасно».

— Отлично. Пусть Мамоко поиграет немного, потом включим следующий. Только включай теперь обычный микрофон, проверим, как они поймут нас на воздухе.

Альберта переключила дорожку, из колонок раздались высокие отрывистые трели и свисты. Гао помнил этот сигнал без перевода... Касаки, не переставая нырять вокруг Мамоко, ответила тихим чириканьем.

— Берта? — Гао снова наклонился с обрыва.

— Такого сигнала у нас нет, — отметила Альберта. — Надо будет занести в картотеку... Мамоко, а это что значит?

— Это она говорит «играть», — не задумываясь сказала девочка.

— Мамо-тян, вылезай из воды, замерзнешь, — попросила Лидия и протянула дочери руку. Мамоко завернулась в пушистое полотенце и уселась на камни, поближе к воде. Касаки вдруг поднялась из воды почти наполовину и резко крикнула что-то — не свистом, а голосом.

— Берта?

— Вторая серия, «иди со мной-безопасно-любопытно»... Кажется, так.

— Куда она зовёт, интересно?

— Играть, — повторила девочка. — Мама, ну можно?

— Нельзя, Мамо-тян, простудишься. Касаки тоже понимает, что маленьким детям нельзя долго купаться, правда, Касаки? — Лидия обернулась к дельфину.

К её удивлению, Касаки скрипнула в ответ.

— Альберта, она... она что-то мне сказала? — В глазах Лидии было искреннее удивление.

— Сейчас проверю... Есть такой сигнал! Первая серия, «ты свой».

— Признала за свою?.. Поверить не могу...

— Вы — мать Мамоко, а она, видимо, считает её отчасти своим детёнышем, — предположил Гао.

— Возможно... — Лидия села на камень и протянула руку. Нос дельфина тут же ткнулся ей в ладонь.

Вдруг один из дельфинов стаи тоже встал вертикально и повторил крик вожака. Сотоварищи присоединились к нему.

— Куда они зовут? — растерялась Альберта. — Я... Гао, я поплыву... наверно...

— А если это далеко? — встревожился Минору.

— О, вот за это не волнуйтесь! — улыбнулась Альберта. — Я проплывала со стаей дельфинов сто двадцать миль между атоллами.

— Ах да, простите! Забыл. Но вы уверены, что сможете без подготовки плыть долго?

— Смогу. Они помогут. — Альберта передала спустившемуся Гао рабочую станцию, сняла платье, подколола волосы на затылок. Лидия подала ей пояс аквалангиста:

— Там радиомаячок. Мы будем следить за вашими перемещениями.

— Спасибо. — Альберта спрыгнула в воду. — Привет, Касаки. — Она обернулась к Гао:

— Найди сигнал «ты свой» и повтори.

Гао переключил дорожку. На короткое чириканье стая ответила радостным скрежетом.

— Они согласны, — подытожил Гао. — Удачи.

Светловолосая голова Альберты закачалась на волнах, окруженная черными плавниками, — всё дальше и дальше от берега... Плыть даже при такой волне было уже непросто, и Гао сильно надеялся, что дельфины не зададут быстрого темпа.

Но выяснилось, что далеко плыть не придется. Стая прошла над банкой примерно в полукилометре от берега — в бинокль Гао видел, как Альберта явно встала на ноги, глубина была совсем небольшой. Понял он и что так влекло дельфинов: над банкой, на прогретом солнцем мелководье сновала рыба. Для масштабной охоты дельфины были недостаточно голодны и, очевидно, решили просто слегка перекусить. И позвали с собой существо, знавшее их сигналы?..

Из такой дали звуки по воздуху доносились очень плохо; Гао выждал минут пятнадцать и опустил под воду микрофон, транслируя сигнал «все сюда-безопасно». Спустя минуту стая повернула к берегу.

Метод работал. Хотя на прощание стая продемонстрировала несколько ещё неизвестных серий, факт двустороннего общения был налицо.

Усталая Альберта, грея руки о кружку мате из термоса, провожала глазами уплывающую стаю — напоследок дельфины послали сигнал «большая охота». Его нередко записывали как раз перед тем, как стая покидала бухту Исиздава... Зрители расходились, оживленно обсуждая увиденное. Гао беседовал с молодым подтянутым филиппинцем — директором школы в поселке. Директор просил разрешения показать снятый только что фильм в школе, когда ученики вернутся с каникул, и предлагал помощь в монтаже.

Расстроенной выглядела только Мамоко. Получалось, что она иногда понимала дельфинов неправильно?.. А тётя Альберта и дядя Гао всё понимали со своим прибором. Ну, не всё, конечно, но почти... Мамоко была совершенно уверена, что чирикающий звук раньше всегда означал предложение поиграть; почему же все согласились с тетей Альбертой? И даже Касаки... Касаки что-то говорила взрослым, и они понимали! А она — нет...

Минору же казался задумчивым, и думал он явно не только о дельфинах и опыте. Но расспрашивать его Гао не стал — хотя он и не плавал на банку, как Альберта, но чувствовал огромную усталость.

Должно быть, выходило нервное напряжение. Впервые он ощутил то, что, наверно, ощущает каждый ученый, берясь за разгадку тайны. Небольшие исследовательские задачи он, конечно, во множестве решал и сам в своей работе вычислителя. Но чувство прорыва, подтверждения весьма смелой гипотезы — это совсем по-другому. Альберта, должно быть, привыкла к этому чувству, она настоящий ученый, и это не первый её невероятный опыт.

Когда она отправлялась в свою экспедицию на атолл, в её успех тоже верили немногие. Полгода жизни в обществе дельфиньей стаи она посвятила не столько сбору сведений о дельфинах, сколько освоению их стиля жизни. Стая приняла её; сигнал «ты свой», которым её приветствовали тогда, был очень похож на сигнал местной стаи. Альберта позже рассказывала, что временами начинала думать как дельфин. Она питалась сырой рыбой (не ей одной, конечно, — на берегу у неё были запасы обычной еды); играла с дельфинами на глубине, надев акваланг; вместе с ними отгоняла акул от места охоты стаи. Наконец, она решилась на отчаянно смелый опыт — вместе со стаей поплыла с одного атолла на другой, а между ними было больше двухсот километров. Ни один человек не осилил бы такого заплыва в открытом море в одиночку. От переохлаждения Альберту спасал специальный костюм для холодноводных погружений; дельфины всё время пути держали удобную ей (то есть очень медленную) скорость, а видя, что она устаёт, буксировали её на себе, позволяя держаться за плавники. Вернуться вплавь обратно на свой атолл Альберта не решилась — путь в один конец истощил её силы; пришлось доживать последний месяц на другом островке — всё необходимое туда перебросили катером.

После окончания эксперимента, сдав в лабораторию свой объемный отчёт и пройдя небольшой курс восстановительного лечения, Альберта ушла в отпуск. Несмотря на то, что последние полгода она провела на островке посреди океана в обществе одних только дельфинов, ни в толпу людей, ни в город её не тянуло. Она решила поехать в Исидзаву, где когда-то, студенткой, проходила практику. Маленькая океанографическая лаборатория, метеостанция и близлежащий посёлок с населением триста человек — такое общество её вполне устраивало. Альберта задумала написать нечто вроде воспоминаний о своей жизни со стаей; Гао вызвался помочь ей с обработкой видео, фотографий и других архивов, и в итоге они поехали в Японию вместе.

Да, Альберта наверняка хорошо знает чувство свершившегося открытия... Вернее даже — прорыва. Черёд открытий еще только на горизонте. Но Гао испытывал и другое чувство, которое не каждый смог бы понять; то, что сделали они, было лишь повторением того, что удалось Рене Жискару. Он работал один, не оставил практически никаких записей и документов, кроме своей программы, и ученый мир не признал серьезности его достижения. Теперь, использовав его методику, Гао и Альберта доказали, что она работоспособна, повторяема, а значит, результаты, достигнутые Жискаром в общении с касаткой, достоверны! Гао, как и Жискар, не был учёным, но ему хотелось справедливости: научный приоритет в использовании метода цветоформ принадлежал Жискару, и он будет признан. На самом высоком уровне.

Открытая дорожная платформа, покачиваясь, несла Альберту и Гао по направлению к Исидзаве, из-за невысоких гор выплыла вышка метеостанции, потом показались длинные крыши поселка, потом с холма, на который выкатила платформа, на мгновение мелькнуло свинцово-серое море... Они уезжали всего на четыре дня, но Альберте казалось, что прошёл не один месяц, — оказывается, она скучала по этому тихому посёлку и по станции, и по людям, и по дельфинам, конечно...

Платформа, подчиняясь командам Гао, разворачивалась, чтобы задом въехать на стоянку возле океанографической станции, когда за скалами в море закачался ярко-красный парус «Тацу» — быстроходной парусно-моторной яхты океанологов. Альберта помахала яхте рукой, хотя её, конечно, не могли увидеть, и спрыгнула через борт на шестиугольные плиты стоянки.

— Кажется, Лидия занялась наконец полевой работой, — заметил Гао, вынимая из приборной панели ключ.

— Или просто многомудрым учёным захотелось порыбачить, — предположила Альберта. — Как думаешь, мы на обед успели?

— Надеюсь, — с чувством сказал Гао, по обыкновению резко развернулся к тропинке в кампус и чуть не сбил с ног спешащую им навстречу Мамоко.

— Дядя Гао, дядя Гао, а мама поехала на остров! — сообщила девочка. — Дельфины сказали — надо на остров, и мама поехала, и капитан Лях поехал, а папа не хотел её пускать, а потом расстроился, что его не взяли...

Альберта потрясла головой: в этом потоке слов, похоже, было упущено главное — зачем потребовалось плыть на скалу? Фраза «дельфины сказали» в устах Мамоко была универсальным убедительным аргументом — она полюбила ссылаться на авторитет Касаки и её стаи, хотя и убедилась после опыта, что понимает не всё из дельфиньей речи.

— Погоди-ка, малыш, не торопись, — Гао взял девочку за руку и зашагал к кампусу. — Что дельфины сказали, ты можешь объяснить?

— Они сказали, — с готовностью начала Мамоко, — они сказали, на острове опасно, надо туда плыть и смотреть на опасность.

— А где они сами? — вмешалась Альберта.

— Ушли, — сказала девочка. — Ушли в море, далеко.

— Странно, — тихонько отметил Гао, а в полный голос спросил:

— А ты не записывала их, когда они это говорили?

— Записывала, да, — кивнула Мамоко. — Я маме отдала диктофон и сказала, что дельфины сказали, что...

— Ясно, — подытожила Альберта. — Гао, а пойдем-ка мы прямо к Минору, а?

Начальник станции встретил их в холле:

— У нас тут какие-то странности. Дельфины почему-то сообщают об опасности на нашем островке — ну, том, за банкой, помните, с горой? Что там может быть опасного, ума не приложу; Лидия предположила, что там мог пострадать кит или дельфин, которому стая не может помочь.

— А сама стая? — уточнил Гао.

— А вот это самое интересное: стая ушла в океан. Громко крича. Они долго плавали вдоль берега, скрипели на все лады, а потом по команде Касаки развернулись и понеслись в открытое море.

— Загадочно, если они действительно звали людей на помощь кому-то... — пробормотала Альберта. — Минору, а запись...

— Вот, — Минору протянул ей маленький диск. — Прочитайте, пожалуйста, если получится. Надо же разобраться...

Запись была короткой, в ней полностью отсутствовали привычные сигналы игры и смеха, зато начиналась она с сигнала «опасность-все-опасность». Эта «фраза» повторялась пять раз, за ней следовали несколько сигналов с общим значением «спешить, спасаться», а потом загадочная длинная «фраза», перевести которую по составленному Альбертой и Гао «словарю» не удавалось. Судя по всему, в этой фразе содержались основные сведения о характере опасности, и Гао растерянно посмотрел на коллегу: ключа к этим сигналам нет, и значит, ответа им не получить...

Но у Альберты было другое мнение:

— Помнишь, Мамоко ведь путает не всё подряд. Некоторые группы она различает надежно. И если она утверждает, что разобрала сигнал «остров», он действительно может присутствовать. Попробуем его выделить.

— Как именно? В словаре его нет.

— В моих записях есть. Сравним хоть с ними — ничего другого не остаётся.

Двадцать минут ушло на то, чтобы прогнать через программу указанный Альбертой кусок записи — благо реестры своих коллекций она хранила в идеальном порядке, да ещё и неплохо помнила их.

— Вот этот сигнал, похоже, — Гао указал на мягкую оранжевую «впадину» на графике. — Ищем в нашей записи?

— Ищем!

«Впадина» обнаружилась, только здесь она оказалась короче, резче — возможно, из-за тревожной окраски речи, — и была не оранжевой, а почти жёлтой: волнуясь, Касаки кричала это «слово» буквально на повышенных тонах.

— Ага, — Альберта по привычке наклонилась к экрану над плечом Гао, — а окружена наша «впадина» сигналами «опасность» слева и... чем-то... справа. И так четыре раза. Всё-таки тупые мы, люди, приходится нам по нескольку раз всё повторять...

— Зато мы везучие, — заметил Гао, — мы поймали «впадину». Давай половим теперь вот этот фрагмент — зеленые вогнутые зубцы.

— А дай-ка мне его послушать ещё разок!

Гао сдвинул курсор на экране, и зал наполнили каскады щелчков, действительно напоминавшие волны — вверх, учащаясь до треска, потом вниз, замедляясь до отдельных ударов, потом снова — вверх...

— Мы его слышали, Гао, — заявила Альберта. — Но не записали. Тогда у диктофона кончился заряд батарей, помнишь, когда Мамоко полезла купаться?

— Да, и сорвалась с камня и ушла под воду с головой, — припомнил Гао. — И Касаки подтолкнула её носом наверх и долго стрекотала... о чём?

— Да, девчонка ухнула с головой, да ещё под волну, — вслух вспоминала Альберта. — слушай, а если... если этот сигнал значит что-то вроде «вниз, под воду»?

— Ну может быть и так, и что мы тогда получаем? — пожал плечами Гао. — Всё равно бессмыслица — «опасность-остров-под водой»...

— Опасность — остров — под водой, — повторила Альберта. Помолчала с минуту — и вдруг разом утратила задумчивость и нерешительность. — Слушай-ка, а этот остров — это ведь не риф?

— Нет, он вулканический... — начал Гао.

Альберта молнией вылетела из зала, крича уже из холла:

— Вызывай «Тацу» — пусть уходят в открытое море, как можно дальше!

Гао задумался на несколько секунд, потом ему в голову с некоторым запозданием пришла та же мысль, которая, очевидно, посетила Альберту; он бросил открытой программу цветоформ и вызвал панель радиосвязи через передатчик на станции.

Альберта же добежала до щитка с кнопкой общей тревоги и вдавила кнопку в стену до упора. В принципе объявлять по станции общую тревогу — прерогатива начальника, но убеждать Минору пришлось бы дольше, чем можно себе позволить. Когда по всем помещениям станции разнесся пронзительный трезвон с присвистом, проникающий сквозь любую здешнюю звукоизоляцию, Альберта метнулась назад, в зал связи, и принялась вызывать по проводному каналу метеостанцию. Нескольких коротких ответов на её вопросы ей хватило, чтобы осознать ситуацию и попутно заключить, что Минору в конечном счете будет скорее благодарен ей за самоуправство...

Гао обернулся к ней от своего терминала:

— На «Тацу» спрашивают, к чему всё это. Они уже близко к острову.

— Дай мне, — Альберта села за терминал вместо Гао, выкрутила регулятор громкости до отказа, чтобы ее услышали наверняка. — Капитан! Капитан, это вы? Метеостанция подтвердила — в районе острова в ближайшее время возможна вспышка вулканической активности! Он набухает, как прыщ! Вот-вот рванёт! Держите в открытый океан! Выберите направление с попутным ветром и уходите как можно быстрее!

В этот момент пол немного встряхнуло, из-за короткого перебоя в электропитании на секунду мигнул экран, а из динамика послышалось неразборчивое шипение, в котором Альберта разобрала только несколько слов: «уже... гул... развернуться...». Потом электричество исчезло окончательно.

— Бежим, — Альберта рванула за руку Гао. Он удержал её:

— А твои записи?! Подожди хоть полминуты!

Он сгреб в охапку диски, рассыпанные по столу, силой выдрал из недр терминала тот диск, который они слушали, опустил рубильник на стене зала и только после этого бросился вслед за Альбертой наружу. Ближайшим выходом из здания для них оказалось окно холла...

Что бы ни было причиной объявления тревоги, персонал станции сначала провел эвакуацию, оставив вопросы на потом. Сирена выла и в поселке: местные дисциплинированно грузились в самый разный транспорт и, соблюдая все меры безопасности, уезжали по дороге на юг — в прямо противоположную от моря сторону. Да, собственно, больше отсюда и некогда было ехать.

Гао побежал к стоянке, чтобы завести платформу, и тут увидел Минору, выбегающего из здания с пластиковым пакетом в руках. Тоже спасает какие-то научные материалы, подумал инженер с уважением. Альберта помахала начальнику станции, тот повернул в их сторону.

— Где Мамоко? — спросила Альберта, помогая Минору забраться в кузов.

— Уехала с Полли и Мигуэлем, — выдохнул океанолог, падая на сиденье; из лопнувшего пакета посыпались диски и папки. Гао завел двигатель, платформа закачалась, набирая ход. — Что за суета? Это вы включили сигнал тревоги?

— Это я, — подтвердила Альберта. — На острове начинается извержение. Гао предупредил «Тацу», они должны успеть предпринять хоть что-нибудь. Если уйдут за мыс, там будет почти безопасно...

— Откуда вы узнали?

— От дельфинов. Мамоко поняла почти всё, что они говорили. Почти. Они почувствовали, что грядёт катастрофа, и пытались предупредить людей. Решив, что выполнили свой долг, они ушли из района бедствия как можно скорее.

— Мамоко неправильно поняла их сигналы? — уныло спросил Минору. Альберта догадывалась, что чувства он испытывает сложные...

— Мамоко не поняла единственного сигнала — это неудивительно, она могла просто не узнать его, а может, он в её представлении слился с другими, — объяснил Гао, не отрывая взгляда от дороги. — В сообщении Касаки говорилось «опасность-остров-глубина» — подводная опасность под островом! Яхта сильно рисковала...

— Они до сих пор в опасности... — начал Минору, и в это мгновение в пасмурное небо поднялся черно-огненный столб, вершина островка раскололась и на склон, обращенный к берегу, обманчиво медленно выплеснулись первые сияющие потоки...

Гао пригнулся к рулю и до упора вдавил в пол педаль газа.

Уже сидя в кафе гостиницы в Киото спустя полсуток после взрыва вулкана, Альберта высказала наконец мысль, которая не давала ей покоя всё это время. Сначала мысли такого рода просто не было места в её мозгу — они долго выбирались с полуострова, и Минору всю дорогу бормотал, что ни на грош больше не верит ни в какие суперспособности и что Жискар был сто раз прав. Потом их и других спасавшихся увезли в близлежащий городок, из которого Альберта и Гао вернулись только сегодня утром. Потом они сидели в холле местной больницы, куда поместили нескольких перепуганных до инфаркта сотрудников станции, и слушали новости, пытаясь выяснить судьбу «Тацу». Потом сообщили, что яхту обнаружил поисковый вертолёт и что на ней все живы, и Минору с дочерью полетели в порт, куда буксировали «Тацу». Потом Альберта звонила в свой институт и объясняла, что с ней всё в порядке, и только потом они смогли наконец сесть на поезд и доехать до агломерации Киото...

Держа обеими руками стакан с ледяным чаем, Альберта задумчиво сказала:

— Что меня удивляет, так это термины, в которых дельфины описывали ожидаемую катастрофу. Не каждый человек опишет извержение как «опасность из-под воды». Что они знают о вулканах? И, в таком случае, что они знают об окружающем мире вообще? Об океане. О суше. О людях...

Гао, несмотря на жару, пил горячий чай; аккуратно поставив на поднос тончайшую перламутровую чашку, он сказал:

— Если так подходить к вопросу, он получается излишне глобальным — вряд ли дельфины обладают знаниями, скорее уж опытом. Но вопрос остаётся...

Альберта допила свой напиток:

— Нет, я не могу пока об этом думать. Это слишком... слишком... заманчиво!

— Не думай, — согласился Гао. — А если не торопишься в свой ненаглядный институт, давай-ка заедем отсюда к жене Жискара. Как тебе мысль?

— К Ингрид? А давай заедем, — улыбнулась Альберта. — Я всё ещё в отпуске.

2007