Отверженный

Наши лица как дым,
Наши лица как дым
И никто не узнает, как мы победим.

Пикник

«Безликий умолк. Внезапно, как будто выключили свет. Его голос, раньше звучавший хрипловатым шепотом, пропал, оставив после себя только странное, пугающее молчание. На губах застыл хищный оскал, но никто не мог видеть ровный ряд его идеально белых зубов, скрытых под маской. Никто не мог увидеть шрама на его лице, искажающего губы в кривой ухмылке. Но по тому, как блеснули в глазах огоньки безжалостного веселья, можно было догадаться, что его внутренний голос, неслышимый, но при этом очень реальный, продолжал звучать, высмеивая всех, кто находился в зале суда.

Громко бухало сердце в груди. В висках билась горячая кровь, пульсируя в такт бешеному ритму. Ныли запястья, скованные цепями.

Тико прожигал глазами спину Безликого, который по своей манере возник из неоткуда. Возник как всегда вовремя, с легкой задержкой, чтобы эффект от его появления произвел на публику большее впечатление. От его неподвижной, словно вырезанной из камня фигуры, гордо поднявшей подбородок, сложившей на груди руки, веяло холодом.

Тико снова окинул глазами зал суда, старательно избегая Рейлана и Миру, впитывая в себя атмосферу напряжения и страха.

Чужого напряжения.

И чужого страха.

Глаза инквизитора, маленькие, злобные, беспощадные бусинки, бросали на Тико косые, пронизывающие взгляды, но маг знал, что настоящий его гнев был обращен к Безликому. Председатель трибунала сидел неподвижно, словно статуя, но в глубине его серых глаз Тико разглядел тихий отблеск страха, замаскированного под бесстрастность. Король Брэндон, с его яростно блестящими глазами, не сводил взгляда с Безликого, с его маски без отверстий для носа и рта, но зато с отверстиями для глаз, в которых можно было увидеть отражение нескрываемого торжества.

Наконец Безликий коротко рассмеялся. Не громко, не заливисто, а скорее – глубоко, зловеще, как грохот камня, падающего в бездну. Это был смех победителя, смех над беспомощностью и страхом. От смеха которого пробирала дрожь до самых костей, но смех которого одновременно очаровывал воображение, дарил тепло и спокойствие. Тико, наблюдавший за королем, увидел в его глазах не только ярость, но и ужас, скрытый под маской холодного презрения.

Каждый в какой-то момент жизни примерял фальшивую гримасу, стараясь выдать ее за подлинное «Я». Каждый человек, рано или поздно, надевал на себя театральный грим, чтобы выдать его за свою истинную натуру. Это даже как будто бы стало обыденностью. Странно, что раньше Тико не обращал на это внимание.

И только Безликий не скрывал своей маски.

– Народ устал от твоей власти, Брэндон, – вкрадчиво сказал он, словно пробуя каждое свое слово на вкус и наслаждаясь их сладостью. – Они жаждут перемен. Но не переживай, я принесу им Огонь! Как принес его когда-то эльфам!

– Ты думаешь, что можешь свергнуть меня? – Брэндон нервно хохотнул и сощурился, его голос дрожал от злости, но от этого на маске Безликого лишь еще шире растянулась улыбка. – У меня армия, у меня сила, у меня власть! Я король!

– Король? – с желчью переспросил Безликий, рассматривающий свои ногти. – Король должен знать, что Огонь не останавливается перед армиями, силой и властью. Он сжигает. Он опаляет. Он оставляет ожоги.

Брэндон вскочил с трона, его рука легла на рукоять клинка.

– Ты не имеешь права говорить со мной так! Я высвободил тебя из темницы, в которой ты должен был сгнить! Я подарил тебе волю! Я снял с тебя оковы! Это твоя благодарность за свободу?

Глаза Брэндона метались от Безликого к Тико и обратно, словно пытались охватить все происходящее одновременно, но не могли определить, кто из них был его Истинным Врагом. Была б его воля, головы обоих уже лежали на холодном мраморном полу, окрашивая плитку в кармазиновый цвет. Но он знал, что убить их было уже невозможно. Это больше не в его власти. Не теперь.

– Ты до сих пор веришь в то, что кандалы действительно сдерживали меня? – рассмеялся человек в маске. – Как же ты наивен! Но нам стоит выслушать вердикт трибунала, – учтиво отметил Безликий и обернулся к Тико, а после обратил взгляд на судей: – Надеюсь, наш многоуважаемый и независимый суд принял верное решение.

Председатель трибунала, седой мужчина с лицом, изборожденным морщинами, как карта старой империи, поднялся с высокого кресла. Его презрительный взгляд скользнул по фигуре юноши, словно по грязной тряпке. Тико не дрогнул. Не сказать, что у него были на это силы, и все же. Он встречал взгляд председателя прямо. Кандалы, сковавшие его запястья, скромно звякнули, но в звоне этом Брэндон услышал тихую угрозу, а в глазах полукровки расшифровал страшную ненависть, которая погубит Мир.

Тико хотелось только покоя.

В зале воцарилась напряженная тишина. Только тиканье маятника часов, стоящих где-то за спиной Тико, нарушало ее, отсчитывая секунды жизни мага. На лицах присутствующих читались разные эмоции – презрение, любопытство, сочувствие, но преобладала вера. Вера в справедливость. Справедливость была у каждого своя. Но они все знали, кому были обязаны жизнью.

– По Закону и Совету Бессмертных, Тико Уайли, маг-полукровка и член Отряда Семерых… – голос судьи предательски заглушал стук собственного сердца, – обвиненный в ряде нарушений магических законов и действия, которого представляют собой неизмеримую опасность для окружающих, в свете представленных фактов и необходимости принятия мер по предотвращению дальнейших негативных последствий, трибунал выносит вердикт…

Председатель опасливо покосился на Безликого. Ему на мгновенье, всего лишь на мгновенье, показалось, будто от тела человека в маске исходило алое сияние. Но этого было достаточно, чтобы его сердце провалилось под землю от необъяснимого панического ужаса.

– Освободить.

Кандалы треснули.

Тико стиснул зубы от боли, вызванной восстанавливающимся кровообращением и небрежно сброшенными с него десятка проклятий, блокирующих магическое ядро. Он мог бы кричать от этого ощущения, но вместо этого продолжил хранить молчание, будто его тонкие губы склеились.

Маг неловко подскочил со скамьи подсудимых и набрал воздух дрожащей грудью. Толпа загудела, вскидывая руки вверх, но он её не слышал. Ему казалось, что вокруг тишина, и существовал только шум крови в ушах, который отзывался пульсирующей песней. Кстати, а в чем его обвиняли?

Он мельком увидел сладко улыбающуюся гримасу на маске Безликого, от улыбки которого у него снова пробежали мурашки по спине. Его передернуло.

Лицо Тико не выражало эмоций. В нём не было ни радости, ни облегчения, ни печали. Только усталость. Глубокая, бездонная усталость, будто неподъемный груз. Он хотел лишь покоя. Спокойствия. Он мечтал о тишине, о свете солнца на лице, о тепле и комфорте, не запятнанных тенью ужасных картин. Недостижимая роскошь!

И только когда он оказался под опекой своих наставников, когда Рейлан взъерошил его без того взлохмаченные спутанные волосы, губы Тико дрогнули в едва заметной улыбке. Потом он почувствовал на своей шее руки Миры, и, как-то неосознанно, его руки тоже сомкнулись вокруг ее талии.

В этот миг мир вокруг них словно замер, и все тревоги, страхи и сомнения отошли на второй план. Он ощущал их тепло, их поддержку. Он не мог вспомнить, когда в последний раз его сердце наполнялось таким чувством спокойствия. Это было как возвращение домой, в то место, где его принимали таким, какой он есть, без осуждений и ожиданий.

Он был оправдан, хоть и среди прядей уже прорезались пара контрастирующих белых…»

Так закончилась моя книга. Заключительная глава подарила читателям долгожданный «happy end».

Зачем отказываться от такого завершения, если оно приносит удовлетворение и призрачную веру в господство добра на континенте и во всем мире? Вот я и не стал отказываться. Ведь именно такие сказки позволяют нам верить в чудеса и надеяться на лучшее.

Надеяться и верить…

Книги пишут не для того, чтобы верили в их историю. Их пишут, чтобы волновать сердца, чтобы находить в них покой и отражение себя.

Моя книга не стала исключением, и я поддержал тенденцию победы Добра над Злом, торжество справедливости. Кажется, именно в этом заключается суть многих историй, которые учат нас верить в несуществующее добро и надеяться на лучшее, процветающее будущее? А ведь какое же хрупкое это будущее!

И как же сложно порой верить.

Из открытого окна подуло ночной прохладой, принеся с собой шум московских улиц.

Сейчас всего этого могло и не быть. По улицам могли не ходить Люди, не гудеть автомобили, не кричать дети и птицы. Не было бы ни убийств, ни милосердия… Что же тогда было бы?

Я не знаю. Я сделал все, чтобы все это было. Чтобы была жизнь. Чтобы победил «Свет». Чтобы победило «Добро». Но я так и не нашел ответа на вопрос: что же такое это ваше Добро?

Пусть все-таки моя сказка остается волшебной и вдохновляющей, пусть помогает Людям увидеть это самое светлое будущее, поверить в героев и их вознагражденные подвиги. Пусть никто и не узнает, что главным героем этой книги был сам ее автор. Хотя это будет не совсем верное высказывание, потому как Тико Уайли мертв. Я мертв. Почти.

Совсем немного жертвенности, ради спасения миллиардов, говорил я когда-то. Звучит благородно. И очень даже оправдано и разумно. Мне тоже так казалось. Разумно… Немного жертвенности… Этого недостаточно... Черт возьми! Недостаточно немного жертвенности, надо пожертвовать всем! Немного жертвенности – это очень много. Особенно, если жертвуешь именно ты. Если ты становишься объектом жертвенности. Если объектом жертвенности становятся те, кто тебе дорог.

Но я всего лишь полукровка, внушающий Иным страх…

Я повернул голову направо – на зеркальную дверцу шкафа. Какое из отражений? Да никакое. Его там нет. Только оболочка. Полупрозрачная оболочка с несколькими яркими белыми прядями в волосах, растворяющаяся во мраке комнаты, подсвечиваемая лишь светом, исходящим от монитора компьютера, на экране которого расположилась завершающая глава. Оболочка, которая вот-вот вовсе перестанет мелькать перед посеребренной поверхностью. Последнее мое отражение.

Слишком поздно я понял, что жить надо моментом, как это делал мой старый друг. Жить моментом и не смотреть, что будет завтра. Завтра может уже не быть.

На электронных часах, во мраке комнаты, загорелось четыре нуля. Двадцать третье мая.

Двадцать третье мая… Я поднялся с кресла, набросил толстовку и вышел из квартиры. В редкий, полупрозрачный лес, расположенный недалеко от дома. Ноги несли сами. Не мог я отказаться от того единственного, что хоть чуть-чуть напоминало мне о потерянной жизни. И никто у меня этого не отнимет. Как и не отнимет мастерство, которое по сей день позволяет мне противостоять Им…