Пациент 27

2003 год, НИИ медицинских и биологических проблем

— Назовите все предметы в комнате, — обратился лаборант через микрофон к человеку за зеркальным стеклом.
— Стол, кровать, чашка, стакан, светильник, зеркало.

Лаборант сделал пометку в блокноте и перешел к другому смотровому окну. Он опять попросил уже другого человека назвать предметы и получил тот же ответ. Так он переходил от одного окна к другому, получал одинаковые ответы и ставил галочки.

Он добрался до последнего и в очередной раз повторил команду, но услышал кое-что новенькое:
— Стул, кровать, стол, чашка, стакан, светильник, зеркало.

Лаборант напрягся:
— Повторите.

Ответ не изменился. Лаборант стал разглядывать подопытного в костюме с номером 27:
«Да, что с ним не так? Вроде мужик как мужик, с брюшком и намечающейся лысиной. Почему частота на него не действует?»

Тяжело вздохнув, он опять сделал пометку в блокноте и вышел из смотрового зала.

Мужчина в костюме с номером 27 сидел на кровати в одиночной палате и сжимал руками край матраса. После того как лаборант, как обычно, спросил его через непросвечивающее окно про предметы в комнате, он досчитал в уме до ста, чтобы быть уверенным, что тот ушел. Аккуратно — на тот случай, если в палате были камеры, — он спрятал таблетки, выданные ему утром, в небольшую дырку в матрасе.
«Наверняка таблы тут дают сильные. После того как эта халтурка закончится, я их торчкам на районе загоню — будет у меня бонус».

Он подписался на участие в научном эксперименте, чтобы рассчитаться с кредитами, и теперь жалел, что не пронес с собой никакой развлекательной контрабанды: ни телефона, ни портативной игровой приставки, и даже, прости господи, книги или журнала. Его предупреждали, что это сложнее, чем кажется, но он не думал, что бездельничать целыми днями так тяжело.

Еще его нервировало постоянное чувство давления в ушах и как будто бы вибрации по всему телу и зданию. Про эксперимент ему толком не рассказывали, да он и не спрашивал — что-то там про изучение влияния длительной изоляции на психику. «Какая разница, в сущности, лишь бы поскорее заплатили», — думал он и тогда, да впрочем и сейчас.

Лаборант перед тем, как войти в кабинет директора института и по совместительству своего научного руководителя, приосанился и поправил халат. Сразу с порога он сообщил:
— Номер 27 при опросе опять говорит, что видит стул.
— Понятно, — ответил седой мужчина, не поднимая головы от разложенных на столе бумаг.
— Может, изменим частоту? Скажем, не 17, а 17,2 Гц, а затем будем с шагом в две десятых увеличивать до 18,4?
— Нет, Олежа, торопиться не надо. Я тут роюсь в картах, хочу найти разницу между всеми… пациентами. Надо понять, чем этот 27-ой отличается.

«Ему все еще сложно называть их подопытными. Нерешительный он все-таки человек для директора. Если бы не он, я давно бы мы перешли ко второй фазе эксперимента, а мы всё возимся с этим стулом. Я таким темпом до седин аспирантом останусь. Он-то уже директор, ему торопиться некуда».
— Ты давай тоже присоединяйся, — указав на стул для посетителей, сказал профессор.

Олег сел и начал просматривать карты мужчин, которых только что опрашивал.
«Какой в этом смысл? Всех участников, включая нас, и так уже тщательно проверяли две отдельные медкомиссии. Ну если уж они что-то упустили, то в бумагах этого точно нет».
— А может, есть что-то в личном деле? — спустя час предложил профессор.
— Личные дела у нас не хранятся, они в управлении. У нас только записи опросов.
— Будь другом, принеси, Олежа.

Лаборант принёс папку, и профессор начал изучать её содержимое, периодически то поднимая брови, то прищуриваясь.
— Тут нет того, что нам надо, но вот что меня смущает: этот 27-й переболел три года назад гайморитом с осложнением. Возможно, было влияние на вестибулярный аппарат.
— Но медкомиссия… — начал Олег.
— Ой, ну что ты мне говоришь! Понабрали коновалов из военкоматов — у них глаз не на то заточен. Для них ведь как: если ты каждое слово не переспрашиваешь — идеальный слух. У меня есть идея. Надо его ещё раз опросить.

Подопытный с номером 27 сидел на том самом стуле, который не должен был видеть, перед зеркальной панелью. Профессор с Олегом смотрели на него через зеркальное окно, которое скрывало их от 27-ого.
— Расскажите о том, как вы перенесли гайморит три года назад, — начал опрос профессор.
— Как как? Выздоровел, ёпт, — ответил 27-ой.
— Это понятно. Уши болели у вас?
— Закладывало только.

Профессор, прикрыв рукой микрофон, обратился к Олегу:
— Запиши.

27-ой во время этой паузы начал ковыряться в зубах и рассматривать обгрызенные ногти.
— Вот у вас в анкете сказано, что у вас были проблемы с вождением автомобиля.
— Ну, были.
— И какие именно проблемы?
— Чуть прав не лишили. Я выпимши попался один раз.
— Ага, ясно. А за руль часто нетрезвым садились?
— Ха, бывало.
— А не страшно было пьяным ездить? Вдруг авария?
— Я пьяный ещё аккуратнее, чем трезвый. Не то что некоторые.
— Некоторые? Это кто?
— Да всякие чайники и бабы за рулём. А хуже всего — чайники, которые бабы, — заржал в ответ 27-ой.
— Ясно. Благодарю.
— Погодите! — выкрикнул 27-ой.
— Что у вас?
— Когда уже всё закончится?
— Вас предупреждали, что сроки программы длительные.
— Да знаю я. Просто скучно здесь, капец.
— Вам должны были объяснить, в чём суть частичной депривации.
— Я понял. Но может, хоть одежду вернете?
— Нет, ваши костюмы из специальной ткани, и это тоже часть депривации. Вас не должны отвлекать лишние раздражители.
— Может, хоть газетку или книжку?
— Нет. Разговор окончен.

Когда лаборант и профессор ушли, пациент №27 понял, что остался один. Недавно он стал замечать, что чувствует, когда кто-то проходит мимо его смотрового окна и стоит за ним. Иногда он даже заранее замечал, что кто-то приближается. Он чувствовал это не глазами или ушами, а как бы всем телом, из-за нарушений в постоянной вибрации, которая была с самого начала эксперимента. Сейчас он знал, что за смотровым окном никого нет, но ему казалось, что он ощущает присутствие человека за стеной.
Он пытался избавиться от давления в ушах: зажал нос и рот и резко выдохнул. Тогда он почувствовал только, как перепонки дёрнулись, но ощущение давления не исчезло.

— Ну, коллега, что думаете по результатам опроса? — спросил профессор, когда они вернулись в кабинет.
— Честно говоря, я не понял, зачем вы расспрашивали про пьянство за рулём. Изменений в организме, связанных с алкоголем, у него не больше, чем у среднестатистического человека — это по анализам видно.
— Дело не в этом. Помните, когда мы заговорили о возможных авариях, он сказал, что водит аккуратно, а остальные даже трезвые водят хуже. А потом сделал акцент на женщинах без опыта вождения. — Профессор задумался. — Сдаётся мне, была авария, причем виноват был не он, а записей нет, потому что никого тогда вызывать не стали. Скорее всего, по его инициативе, потому что он был пьян. Нам тут интересно другое: возможно, в той аварии произошла микротравма — может, височная кость пострадала, может, сосуды. Видимо, наложились осложнения после гайморита, и вуаля — наш 27-ой глух к нашей частоте.
— Но как? Ведь были тесты... — начал Олег.
— Возможно, нечувствительность приходящая.
— Что нам с ним тогда делать?

Профессор замолчал и уставился в стол.
— Ох, Олежка, сам не знаю...

Вновь воцарилось молчание. Олег сжал губы и все-таки решился сказать:
— Думаю, что мы созрели для новой фазы.
— Не понимаю, — поднял на него взгляд профессор.
— Я о фазе, в которой 27-ой станет объектом.

Профессор приподнял бровь, а Олег продолжил:
— Ну, смотрите, Семен Григорьевич, он не поддается внушению, а значит, заставить его забыть о нашей работе здесь мы не сможем, и выпустить отсюда его будет нельзя. Получается, надо сделать так, чтобы он исчез.

Профессор хоть и не питал симпатии к своим новым пациентам, все равно удивился предложению Олега.
— Что вы имеете в виду? — спросил профессор.
— Предлагаю собрать всех наших пациентов в одном пространстве и начать внушать, что 27-ого нет.
— Позвольте, коллега, по плану мы же хотели начать внушать группам ту же идею отсутствия неодушевленных предметов.
— Ну, у нас не было технической возможности поработать со стиранием человека, а ведь это одна из конечных целей. Это же шанс.
— Мне нужно все обдумать, Олежка.

Семен Григорьевич не спал всю ночь. Он лежал и смотрел в потолок. Обстановка его жилой комнаты мало чем отличалась от отсеков подопытных, с той разницей, что у него были книги. Однако сегодня он не открыл ни одну из них.
«Его всё равно ликвидируют, когда узнают, что он всё запомнит, это точно. Да и непонятно, ему это может даже и навредит. В конце концов, как человек будет воспринимать игнорирование со стороны окружающих — тоже интересный эксперимент…»

Профессор решился. На следующий день всех участников эксперимента в их одинаковых костюмах с номерами перевели в общий жилой блок на тридцать человек. Частичная депривация оставалась, но уровень ее строгости неизбежно снизился. От скуки все болтали между собой, порой ночами напролет. Олег опасался, что их разговоры помешают усвоить новый сигнал на пределе слышимости, который сообщал: «27-ого в комнате нет».
Но потом он стал подмечать, что достаточно простое имя 27-ого — Виктор — забывали или путали чаще, чем имена остальных. Видеть его все же продолжали. Ситуация не менялась неделю, и они с профессором начали сомневаться в этой затее. Однако еще через несколько дней люди стали натыкаться на Виктора, будто не видели его, и, столкнувшись, растерянно извинялись. Так стало понятно, что дело сдвинулось с мертвой точки.

— Володя… — обратился мужчина в костюме с номером 17 к 27-ому.
— Я Витя.
— Прости, опять забыл, блин. Прости, что налетел на тебя — не заметил.
— Да ладно, бывает. Слушай, я тебя спросить хотел, у тебя в ушах не звенит?
— Да нет, вроде.
— А ты… ну это… ну, таблетки пьешь? — почти неслышно спросил 27-ой.
— Пью, конечно. Я же хочу, чтобы мне по итогу заплатили.
— Ну да…
— А ты не пьешь, значит?
— Да не пью. Просто задумался, чего за таблетки.
— Ну, наверное, новое лекарство для космонавтов.
— Логично.

27-ой заметил, что в последнее время с ним разговаривали только если он сам обращался или на него натыкались. Последнее стало случаться все чаще и чаще. Он сначала подумал, что они ему за что-то бойкот объявили, но потом понял, что все это было беззлобно. Они его просто не замечали.
Ночью он нащупывал таблетки в матрасе. «Может, если я перестану их прятать, а начну пить, то давление в ушах уйдет».
Так он и не решился начать пить таблетки и продолжал узнавать про вибрации и звон у других. Оказалось, что-то такое заметил только мужик с номером 8. Он рассказал Виктору, что ему кажется, будто вибрации они чувствуют потому, что это не эксперимент, а настоящий космический полет, а они все — космонавты, им просто не говорят, чтобы не нервничали.
27-ой считал теории 8-го бредом — «вот уж у кого точно фляга свистанула от скуки». Но вот чего он никак не мог понять — почему ни у кого, кроме него, не было стула в палате, когда они еще жили по отдельности.

Для того чтобы лучше спать, многие подопытные стали делать упражнения. Кто-то приседал, кто-то отжимался. 27-ой тоже вспоминал свои краткие походы в спортзал и тоже увлекся этим занятием. Сон его действительно улучшился, он даже стал замечать, что давление в ушах становилось меньше, и дышаться стало легче. Спустя пару недель после переселения в общую комнату, утром, в полусне, он услышал звук — очень тихий. Он отдавался в его голове, вибрировал в носу и ушах и стал складываться в слова: «27-ого в комнате нет».
Он проснулся. Почти все вокруг спали. 17-ый на соседней койке ворочался и сопел. 27-ой лежал и не подавал вида, но четко решил, что, видимо, сошел с ума. Звук не прекращался, и он стал стараться дышать в унисон с его вибрациями, выдыхая всем телом и пытаясь подстроиться. Пока он вдыхал и выдыхал, глядя на 17-ого и завидуя его крепкому сну, он думал о том, как бы эта напасть с бессонницей и голосами перешла на соседа.

Спустя две недели с начала группового эксперимента Олег заметил: в общей комнате творится неладное. Подопытный номер 17 игнорировал кровати, хотя многие дремали днем или просто валялись от скуки. Когда пришло время отбоя, 17-ый составил несколько стульев, соорудив кровать, и лег на нее.
— 17-ый, почему не ложитесь на кровать? — спросил Олег через микрофон.
— Так ведь нет кроватей.
Олег смотрел на свободную кровать 17-ого и сказал:
— Ваша кровать свободна и заправлена.
— Да вы что, издеваетесь?! Все же на стульях спят!
— Да че ты гонишь, нормальные кровати, ложись давай! — прикрикнул на него подопытный с номером 14.
— Да вы что, заодно с ними?!

Тут 17-ый начал стучать кулаками по смотровому стеклу. Олег вызвал охрану. Те пришли, забрали буяна и отвели в закрытую комнату с мягкими стенами из звукоизоляции и без света.

На следующую ночь 27-ой смотрел на пустую кровать 17-ого и думал, как так получилось: он ли это сделал с ним или просто совпадение. Звук все это время так и продолжал отдаваться в его голове. К утру он решил, что его теорию о воздействии на 17-го с помощью дыхания в унисон надо проверить. С другой стороны от него на кровати лежал и спал 8-ой.

— Семен Григорьевич, я не понимаю, что происходит. 17-ый явно подвергся внушению, но не нашему, и непонятно, почему только он. Ведь они все в одном месте и, по идее, слышат на всех уровнях одно и то же, — докладывал Олег профессору.
— Хм… Да уж, ситуация… — пробурчал Семен Григорьевич.

Он расхаживал по кабинету и размышлял вслух:
— Поторопились мы, конечно. Ну, допустим, у него психоз. Возможно, мы выявили побочный эффект от воздействия частоты для внушения в условиях частичной депривации. И это… это ценное наблюдение, но данных пока маловато. Поместите-ка пока этого 17-ого в жилой отсек на одного. Частичную депривацию оставим, но без внушения. Посмотрим, что будет, и за остальными продолжайте наблюдать.

После изоляции 17-ый и правда вел себя нормально: как и до этого маялся от скуки, но все предметы в комнате замечал и кровать не игнорировал. Ситуация с 27-ым не изменялась: остальные подопытные его вроде и замечали, но вроде и нет. Однако при этом в общей комнате опять случилась странность. На этот раз 8-ой перестал замечать кого-либо вокруг. Ему казалось, что он один, а когда натыкался на кого-то, то долго не мог понять, на что он налетел на пустом месте. При этом на обращение к него по имени от других он съеживался и крестился. Его постигла та же участь, что и 17-ого: 8-ой тоже переночевал в изоляторе, а затем, оказавшись в индивидуальной комнате, так же пришел в себя.

— Сдается мне, ты прав. Кто-то дурит голову нашим пациентам, — сделал очевидный вывод Семен Григорьевич. — Но кто? Да и как? Мы же под землей, внешняя защита полная.
— Значит, это кто-то отсюда, — сказал Олег.
— Думаю, ты прав. Но мы с тобой не могли, а остальные в детали проекта вообще не посвящены. Они ничего не знают о сути экспериментов. Для всего остального персонала мы тут изучаем влияние изоляции на экипаж космической миссии.
— Я нашел кое-что общее между 8 и 17.
— И что же?
— Оба они больше всего общались с 27-ым, даже спали оба на соседних кроватях.
— Опять этот 27-ой… Черт. Олег, ну давай будем смотреть, что зафиксировали камеры.

Они сидели в комнате охраны и прокручивали записи последних недель, наблюдая за 27-ым. Через некоторое время лицо профессора озарила хищная улыбка.
— Вот, смотри, 17-ый как раз заснул, — тыча пальцем в монитор, сказал он. — А теперь смотри, что делает 27-ой.
— Да вроде ничего, лежит с открытыми глазами.
— А ты внимательнее.
— Ничего не понимаю.
— Тьфу, господи! Ну вот же, смотри, как дышит!
— Да как?

Сделав глубокий вдох, профессор продолжил:
— Олежа, видишь, он делает глубокие вдохи и медленные выдохи, видишь?
— Вижу.
— А теперь смотри за его носом.
— Вроде ноздри у него как-то движутся.
— Вот-вот! Понимаешь, он как-то сам создает звук на частоте, близкой к 17 Гц!
— Но это невозможно физиологически!
— Как сказать, дорогой мой. Я когда только взялся за эту тему (вы тогда, наверное, еще только вступительные в институт сдавали), мы с одним моим коллегой ездили в экспедицию в Якутию изучать шаманские практики. Столько мы тогда шарлатанов перевидали… Но не суть. Так вот, одного настоящего мы нашли, и тот в трансе издавал звуки на резонансе в грудной клетке с частотой в 20 Гц. У нас приборы зафиксировали. У него, конечно, еще были бубны всякие и прочая шелуха, которая влияла на общий звук, но факт был зафиксирован — мной лично, понимаешь.
— Допустим, это возможно. Но как этот олух догадался, что можно внушать кому угодно что угодно с помощью такого звука?
— Кому угодно что угодно? Как видишь, мы и сами не можем. Так что это еще надо выяснить, как у него получилось. Но, вероятно, радиус действия у него не большой — воздействует точечно.
— Давайте посмотрим, как он себя вел с 8-ым.
— Извольте, коллега.

На записи они опять увидели, что 27-ой дышал особым образом. Теория подтвердилась.
Олег и профессор были в ступоре, и наконец профессор сказал:
— Что ж… Завтра нам нужно заказать в управлении наушники для всего персонала — такие же, как у нас, хорошие. И, кстати, сходи за нашими, будь другом. Надо будет носить их при себе на всякий случай.

После того как и 8-ой устроил истерику, Виктор понял: ему не показалось. Видимо, им тут внушали всякое, а он почему-то это не воспринимал. «Может, это потому что я не пил таблетки». Он вспомнил последний опрос: «Получается, то ли из-за той простуды, то ли из-за бухла, но я, видать, какой-то мутант и услышал их шепотки, а не должен был. И меня, походу, скоро раскроют».

Олег шел по коридору к кладовой, и в этот момент сигнальные фонари над выходами замигали частым красным цветом. Раздался сильный, пронзительный звук сигнализации.
Олег, оправившись от первого шока, сорвался к кладовой, но, подбежав, обнаружил, что никакой двери в кладовую нет — он уткнулся в глухую стену. Он ощупывал ее и даже постучал кулаком, но звука пустоты за стеной не услышал. Завертев головой в разные стороны, Олег понял: исчез не только вход в кладовую, но и вообще все двери.
— Олег, где ты? Что такое?
— Профессор, вы тут?
— Я в кабинете!
— Выходите, нам нужно уходить на аварийных лифтах!
— Олег, найди мою дверь, открой и выпусти меня! Я не вижу дверь!

27-ой закрыл глаза и изо всех сил начал дышать в унисон со звуком в голове. Он стал думать о том, как все, кто находится с ним в комнате, налетают и выламывают ненавистные зеркальные люки смотровых окон. Открыв глаза, он увидел, как мужчина с номером 3 подошел и начал нерешительно замахиваться стулом. Следом стали подтягиваться остальные. Вскоре они вынесли стекла.

27-ой смотрел, как его разбушевавшиеся соседи стали и дальше крушить что попало им под руку. Они колотили всех, кого видели, а, как оказалось, сотрудников было гораздо меньше, чем их самих. Его так и продолжали не замечать, и он пошел искать источник звука, который не давал ему покоя все это время.

Наконец он подошел к двери с табличкой «Аппаратная» и дернул ее на себя. Оказалось, открыто. Внутри все стены были обиты толстенными черными матами звукоизоляции, стоял стол, а на нем — черная коробка с проводами. «Генератор», — догадался 27-ой. К нему были подключены динамик и микрофон.

Он бросил динамик и разбил его об пол. Звук, навязчиво зудящий в его голове в последние дни, ушел. Генератор он положил в карман, а сам сел за микрофон, начал дышать, закатывая глаза, и думая только одно: «Выхода нет».

От натуги он почувствовал, как в его носу что-то лопнуло, и по лицу потекла тонкая струйка крови. Когда силы кончились, он вышел в коридор.

Он вернулся туда, откуда пришел, — в разрушенный зал, из которого за ними наблюдали. Все подопытные стояли в центре и растерянно осматривались.
— И куда теперь? — спрашивал один.
— Не может так быть, что дверей вообще нет!

27-ой при этом единственный видел дверь с надписью «Выход» над мигающей красной лампой и видел ее отчетливо. Его внушение еще сохранялось. Он пользовался тем, что его не замечали, стараясь никого не задеть плечами, направился к выходу.

За дверью его ждал пустой коридор с кабинетами по обе его стороны, а в конце коридора — лифт. Он неторопливо пошел к нему и нажал кнопку вызова.

Когда двери лифта закрылись за ним, он набрал воздух. Когда наконец лифт доехал, он сразу начал транслировать: «Лифт пустой».
У него опять получилось, его никто не заметил. Он прошел по коридору мимо проходной. От напряжения он запнулся о стул. Дежурный из будки охраны посмотрел в коридор. 27-ой встретился с ним взглядом, но тот смотрел мимо него.

Он подошел к двери на выход — она была закрыта. Он стоял и ждал. Наконец дверь распахнулась, и в нее вбежали люди с винтовками.

«За мной», — подумал 27-ой, придержал дверь ногой и вышел.

На улице он понял, что стоит рядом с неприметным корпусом старого НИИ на окраине, и двинулся по улице в поисках магазина одежды. Ему нужно было избавиться от институтского костюма.

Он напрягся из последних сил и начал дышать с мыслью о том, что никто его не видит. И его не увидели ни продавщица, ни пара покупателей, лениво слонявшихся по торговому залу. Он аккуратно взял спортивный костюм и переоделся. Из магазина он вышел как ни в чем не бывало, выдохнул и уже никому ничего не внушая пошел по улице. На прощание он улыбнулся продавщице через стекло. «Вот она удивится, когда найдет мой костюм в примерочной».

Газета «Досье 02», 2005, №23

«…в ходе оперативных мероприятий было установлено, что лидером тоталитарной секты «Видящие» является Виктор Буйков. При попытке его задержания ему удалось скрыться при неустановленных обстоятельствах…»