Пациент

У Алексея Алексеевича Дубравина было твердое убеждение, что хороший психотерапевт никогда не должен сомневаться в своих профессиональных качествах. С такой червоточиной, как сомнение в себе, далеко не уйдёшь, так и останешься дилетантом, погрязшем в вечной теории и опасающимся практики. Неуверенность хороша при принятии решений, а уж когда они приняты — изволь не сомневаться, ибо это слабость. И то, что он достиг больших успехов на своём поприще, Дубравин считал заслугой вполне логичной, ведь от своих убеждений он не отступал никогда. Его статьи по психиатрии печатались в самых престижных научных журналах. Пациенты, чьё состояние чаще всего исчислялось миллионами долларов, доверяли ему лабиринты своего сознания. И он ходил по этим лабиринтам смело, ему не нужна была нить Ариадны, чтобы всегда находить из них выход.

Да, он считал себя хорошим психотерапевтом. Отличным! Дипломы в строгих позолоченных рамках на стене его кабинета служили доказательством для тех, кому пришло бы в голову усомниться в его профессионализме.

От каждого предмета в кабинете веяло прохладной строгостью. Про такую обстановку опытный дизайнер сказал бы, что всё на своём месте и нет ничего лишнего. Казалось, любое изменение в этой обстановке нарушит какой-то выверенный с математической точностью баланс. Даже пейзаж за окном, где выделялось высокое, не изуродованное вездесущей рекламой здание, служил достойным дополнением к атмосфере строгого спокойствия кабинета.

Алексей Алексеевич сидел за рабочим столом, откинувшись в черном кожаном кресле. Он смотрел на фотографию, на которой сам Дубравин и его жена Маргарита с улыбками по-настоящему счастливых людей обнимались на фоне синего моря и не менее синего неба. Снимок был сделан восемь лет назад, и Алексей Алексеевич, в который раз отметил, как многое изменилось за это время. Особенно в его отношениях с женой.

Маргарита превратилась в полную стерву. Во многом этому способствовали две вещи: одиночество и её пристрастие к алкоголю — следствие и последствие в классическом проявлении. Иногда Дубравин спрашивал себя: любил ли он Маргариту вообще? Его счастливое лицо на фотографии говорило: да, любил. Но сам Алексей Алексеевич уже не был в этом уверен. Он никогда не винил себя в том, что причина одиночества Маргариты в нём самом. Какого черта?! Он делал всё, чтобы обеспечить семье безбедную жизнь. А если жёнушка испытывает одиночество из-за того, что его не бывает дома больше чем ей хотелось бы, то это её проблема! Скучно? Заведи щенка, найди себе хобби, начни писать женский роман про какую-нибудь дамочку детектива, как это делают домохозяйки с Рублёвки. Иногда проблема яйца выеденного не стоит. Уж Алексей Алексеевич об этом отлично знал, ведь он как-никак хороший психотерапевт.

Дубравин уже не помнил, когда его равнодушное отношение к Маргарите перешло в ненависть. Возможно тогда, когда он осознал, что его раздражают проблемы собственной жены? Что он не желал приложить даже малейшего усилия, чтобы их решить? Возможно. Хотя сам Алексей Алексеевич всячески избегал этих вариантов. Ведь он, черт возьми, самый лучший и самый не равнодушный психотерапевт во всей Московской области! Его дипломы подтвердят это любому! Иногда ему невыносимо хотелось рассказать Маргарите про Ольгу — секретаршу, с которой у него была интимная связь вот уже два года. Он со злорадством представлял, в какой злобе исказится лицо его жены. О да, это доставит ему удовольствие — будьте уверены! Что его останавливало от такого шага? Алексей Алексеевич и сам не знал, но не сомневался, что рано или поздно раскроет Маргарите все карты. Он это предвкушал с каким-то внутренним трепетом.

Фотография на столе. Семейная идиллия. Дубравин был уверен, что такие фотографии должны присутствовать в кабинете каждого психотерапевта. Они служат декорацией и подтверждением для пациентов: у того, кто их лечит, в жизни всё прекрасно. А как же иначе? Ведь он не только профессионал своего дела, но и отличный семьянин. Как такому не доверить решение своих проблем?

Алексей Алексеевич знал, что в приемной ожидает новый пациент — последний на сегодняшний день. Настенные часы показывали 16:55, а прием был назначен на 17:00. Став уважаемым в элитных кругах психотерапевтом, Алексей Алексеевич мог себе позволить такую роскошь как точность. Потому, испытывая удовлетворение, он ждал, когда минутная стрелка сольется с часовой.

Кто этот пациент Дубравин, конечно, знал: пятнадцатилетний парень по имени Виктор. Сын мэра. Несколько дней назад мать Виктора погибла в автомобильной аварии и, по мнению его отца, парнишке необходима была помощь хорошего психотерапевта. Для Алексея Алексеевича подобные дела были рядовыми. Он их называл «классикой жанра». Те времена, когда Дубравин получал профессиональное удовлетворение, решая проблемы сложных пациентов, остались в прошлом. Сейчас же именно «классика жанра» устраивала его больше, потому что больше никому и ничего не нужно было доказывать, в том числе и себе. И ничего уже не могло его удивить.

Длинная стрелка, наконец, поравнялась с короткой, и Алексей Алексеевич нажал кнопку селекторной связи:

— Ольга, пригласите, пожалуйста, Виктора.

— Хорошо, Алексей Алексеевич, — тут же отозвалась секретарша.

Дубравин поднялся с кресла — пациентов он всегда встречал стоя. Ольга открыла дверь, пропуская в кабинет молодого человека, обычного парня, ничем особо не выделяющегося от миллионов его сверстников: средний роста, худой, темные волосы с челкой, прикрывающей правый глаз. Дубравин отметил, что одежда Виктора не подходит к статусу сына мэра: слегка потертые джинсы, чёрная футболка, простенькие кеды. Алексей Алексеевич моментально сделал вывод, что парень из категории бунтарей, которые не только не кичатся богатыми родителями, но даже стыдятся этого. Дети в подобных семьях часто занимают такую позицию, не хотят выглядеть мажорами.

На лице Дубравина появилась улыбка, которая, по его мнению, должна внушать доверие. Маргарита ехидно называла такую улыбку дружественным оскалом лицемеров. Алексей Алексеевич с ней не спорил, что с этой дуры взять? Виктор подошёл к столу и, лишенным выражения голосом, произнёс:

— Здравствуйте, господин Дубравин. А можно, я буду называть вас просто «док»?

— Здравствуйте, Виктор. Прошу, присаживайтесь, — Алексей Алексеевич жестом указал на такое же, как и у него кресло. — Зовите меня как хотите, я не против.

Он не любил фамильярности, но своим пациентам иногда позволял некоторую раскованность — это шло на пользу делу. Док? Пускай будет «док». Парнишка, видимо, американских фильмов насмотрелся.

Виктор устроился в кресле и Дубравин, сменив улыбку на выражение легкой скорби (в этом деле нельзя переигрывать), сказал:

— Я очень сожалею о гибели вашей матери. Представляю, что вы сейчас чувствуете.

— И что же вы представляете, док? — слегка усмехнулся Виктор. — Что, по-вашему, я чувствую?

Дубравин ощутил скрытую агрессию в словах парня, но это достаточно распространенное поведение пациентов. В особенности молодых.

— Тяжесть потери, скорбь, — он пожал плечами. Ему не нравилось говорить такие банальные вещи, — Некую пустоту в душе…

— Знаете, док, — перебил его Виктор, — я ни капельки не сомневаюсь, что вы хороший психотерапевт, но в моем случае вы ошибаетесь. Когда умерла моя мать, я не испытал ни скорби, ни сожаления. Скажу больше, — Виктор сделал небольшую паузу и сощурил неприкрытый челкой глаз. — Это я её убил.

Дубравин не услышал ничего такого, что могло бы его удивить. Чувство вины, это одна из стадий некоторых пациентов после потери близких. А ещё отрицание некоторых чувств — классика жанра.

— Расскажите об этом, — спокойно сказал Алексей Алексеевич, сложив перед собой ладони «домиком». — Можете быть со мной совершенно откровенными. У меня тут как на исповеди, всё, что вы скажете, останется между нами, — он хотел снова применить улыбку доверия, но в последний миг решил обойтись без неё (не переигрывать!).

— Ну что же, — ухмыльнулся Виктор, — вы сами попросили. Должно быть вы, док, как и мой папаша, считаете, что у меня какие-то проблемы? Дело ваше, не буду переубеждать. В конце концов, это ваша работа, верно?

— Я не стал бы всё так драматизировать. Проблемы, знаете ли, есть у каждого. Лично я не считаю вас каким-то ненормальным.

Сколько же раз Дубравин говорил эти слова за свою практику? И не сосчитать. Вот только сейчас они звучали как-то глупо. Он чувствовал: этот парнишка не нуждается в его шаблонных высказываниях. Что-то с этим сынком мэра было не так. Но что? Какое-то странное чувство на уровне подсознания.

— Вот и мать моя не считала, что я ненормальный, - Виктор вздохнул, сделав это слишком театрально, явно давая понять, что разговор с психотерапевтом для него всего лишь игра. — Не считала до некоторых пор. А когда изменила свое мнение, то, увы, этим она меня сильно разочаровала. Так что, док, не советую менять мнение обо мне, хотя я, знаете ли, и не любитель давать советы. Впрочем, в одном вы всё же ошиблись: в случае со мной драматизировать стоит! Ну да ладно, хотите, чтобы я был откровенным? Пожалуйста! Начну с того, что я родился вот с этой хренью на руке, — он показал ладонь, испещренную красноватыми, похожими на иероглифы шрамами.

«Бог ты мой! — подумал Дубравин. — У парня действительно серьезные проблемы. Его чувство вины перешло в стадию самоистязания».

— Это вырезал не я, — словно прочитав его мысли, с усмешкой заявил Виктор.

«Конечно не ты, черт бы тебя побрал! Сейчас ты скажешь, что это метка сатаны».

— Я действительно родился с этой штукой. Забавно, не так ли? Как клеймо на долбанной корове.

Дубравин не видел в этом ничего забавного. Он с сожалением осознал, что парнишка все-таки подпадает под категорию сложных пациентов. Не критических, конечно, но всё же…

— Я понятия не имею, что означает эта надпись, — продолжал Виктор, — но она наделила меня кое-каким талантом.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился Дубравин.

Виктор улыбнулся, отчего его лицо обрело по-детски добродушное выражение, абсолютно диссонирующее с тем, что он сказал далее:

— При желании я могу убить любого человека. Для этого мне нужно всего лишь пожать ему руку. И вся прелесть в том, что никто даже не заподозрит, что я к этому как-то причастен, ведь люди погибают в результате несчастных случаев. Взять, к примеру, мою матушку: кто упрекнет меня в том, что она сама на полной скорости вылетела с дороги и впечаталась в рекламный щит, на котором типчик похожий на вас призывал страховать жизнь и здоровье?! Кстати, знаете какой слоган у этой рекламы? «У вас всё будет отлично!». Если бы моя мамаша осталась жива, она могла бы подать в суд за клевету. Смешно, правда?

Дубравин, разумеется, не верил ни единому его слову. За свою практику он слышал и не такое. Но сейчас надо было немного подыграть, чтобы определить, насколько всё плохо.

- Хотите сказать, что все, кому вы пожимали руки, умирали?

— Нет, нет, нет! — весело ответил Виктор. — За свою жизнь я пожал тысячи рук, но умирали только те люди, которым я желал смерти. В такие моменты шрамы начинают кровоточить.

— И скольких людей вы, по-вашему, убили? — Дубравин поймал себя на мысли, что парень его раздражает, а для хорошего психиатра это недопустимо. — И зачем вам это было нужно?

Виктор на несколько мгновений задумался, после чего ответил, причем голос его звучал равнодушно:

— Помимо матери, я убил пятнадцать человек. А зачем это нужно? Мне это просто нравится. Вы, док, когда-нибудь задумывались над тем, что мире найдётся немало людей, мечтающих кого-нибудь убить? Но они боятся. Боятся возмездия. Боятся жить в страхе быть пойманными. Поверьте, таких людей много. Больше чем вы думаете. Сосед хочет убить соседа, подчинённый мечтает о смерти начальника, муж хочет избавиться от жены, — при последних словах Виктор внимательно посмотрел в глаза Дубравину. — Вы ведь понимаете, о чём я?

— Пожалуй, да, — тихо ответил Алексей Алексеевич, чувствуя, как от взгляда Виктора по спине побежали мурашки. Что же не так с этим парнем, помимо того, что он сам верит в свои слова? Что-то неуловимое, заставляющее допустить (да, да, допустить — не более!), что он всё же говорит правду.

— Конечно, понимаете, ведь вы хороший психиатр, — Виктор усмехнулся.

«Да, черт возьми, — со злостью подумал Дубравин, — с этим утверждением ты, мелкий ублюдок, не ошибся. Я чертовски хороший психиатр. А если сомневаешься, посмотри на мои грёбаные дипломы на стене!»

— Знаете, док, — с легкой улыбкой, не отводя взгляда от глаз Алексея Алексеевича, сказал Виктор, — вы мне нравитесь. Правда. Не знаю почему, но нравитесь. Я, пожалуй, открою вам один секрет.

Дубравин чувствовал себя неуверенно, словно он сидел не в собственном кабинете, а в зале суда ожидая приговора. Почему этот парень вызывает в нём злость, раздражение, страх? Именно страх!

— Какой секрет? — в горле пересохло, и голос звучал хрипловато.

— Вы ведь никому не расскажете, правда? — в интонации, с которой Виктор задал этот вопрос, Дубравин почувствовал откровенную издевку. — Секрет заключается в том, док, что моё особое рукопожатие, это вовсе не приговор. Человек, которому я пожал руку, может в течении часа пожать руку кому-то еще, если, конечно, успеет, — Виктор издал сдавленный смешок. — Таким образом, он передаст свою смерть другому. Согласитесь, это справедливо. В конце концов, у каждого должен быть шанс. Лично я придерживаюсь такой точки зрения.

— У каждого должен быть шанс, — задумчиво повторил Дубравин.

— Вот, вот, и я о том же, — засмеялся Виктор. — Вы ведь меня понимаете. А теперь, док, вопрос на миллион долларов: не хотите ли пожать мне руку?

«Дьявол! — подумал Дубравин. — Когда этот крысеныш успел взять моё сознание под контроль? Мне ведь действительно страшно! Во имя всех святых — почему я ему верю? Если я сейчас не пожму ему руку это… это будет крах! Какой я, к черту, хороший психиатр, если позволю этому сучёнку контролировать ситуацию? У меня просто расшатались нервы. Всё эта тупая стерва Маргарита! Из-за неё мои нервы растрепались!»

— Ну же, док?! — Виктор протянул руку ладонью к низу. Дубравин не видел, кровоточат ли его шрамы. — Я жду!

За окном послышался далекий вой сирены пожарной машины, и Алексей Алексеевич вышел из оцепенения. Он сделал глубокий вдох и соединил свою ладонь с ладонью Виктора. И каких же усилий ему стоило, чтобы рука не дрожала!

- Господин Дубравин, господин Дубравин, — Виктор склонил голову к левому плечу, от чего чёлка прикрыла другой глаз. — Я не назову вас храбрым человеком, ведь вы сейчас напуганы до усрачки. Вы пожали мне руку из-за тупейшего упрямства, которое считаете гордостью. От хорошего психотерапевта я другого и не ожидал. А вы ведь, чертовски, хороший психотерапевт! Не так ли?

Алексей Алексеевич отдернул руку, моментально сжав ладонь в кулак. Он не желал видеть присутствует ли на его ладони кровь от шрамов парня.

— Убирайся! — в это слово он вложил всю злость.

— Ну же, док?! — улыбнулся Виктор, — Хорошему психотерапевту не подобает так заканчивать сеанс, растеряете всех пациентов. Но учитывая ваше состояние, я, пожалуй, и, правда, пойду. Не хотите ли посмотреть на свою ладонь?

— Убирайся! — закричал Дубравин.

— Как знаете, — лицо Виктора стало серьёзным. — И помните про мой маленький секрет!

Он встал с кресла и вышел из кабинета. Закрыв за собой дверь, посмотрел на встревоженную секретаршу — она слышала крик Дубравина. Виктор улыбнулся и протянул руку девушке.

— До свидания, э-э…

— Для вас просто Ольга, — пожав руку, кокетливо сказала секретарша.

— Прощайте, просто Ольга. Пожалуй, сеансы психотерапии мне больше не понадобятся.

После ухода Виктора Дубравин некоторое время сидел в мрачной задумчивости. Он сжимал кулак так, что ногти впивались в кожу. Возможно, до крови (или это кровь парня?).

«Помните про мой маленький секрет!» — словно неоновая рекламная вывеска вспыхнули в сознании слова Виктора.

— Секрет! — нервно сказал Дубравин. — Секрет! Секрет!.. — он резко поднялся из-за стола.

«Только бы успеть добраться до дома, пока со мной ничего не случилось! Маргарита, конечно, удивится: с какой стати я решил пожать ей руку? Но плевать! Плевать! Только бы успеть!»