Падение в небо

«В комнате с мягкими стенами Весь — движенье, опутанный нервами,

Укрощаешь драконов бунтующих

Древней сказкой о радостном будущем»

— SUNBURST

Говорят, детство — самое прекрасное время в жизни человека. Оно наполнено красками, яркими-яркими, словно палитра художника. Всё кажется таким прекрасным и веселым, весь мир лежит у твоих ног, стоит лишь захотеть — и всё будет так, как ты задумал. Всё это — благодаря нашим родителям, которые, подобно каменной стене, ограждают нас от проблем, окружают заботой и любовью, словно ты — самое драгоценное, что есть в этом огромном, жестоком мире.

Но у любой сказки есть свой конец. Вот и в мой чудесный мир просочилось зло, перекрасив всё в серый цвет, сменив радость на грусть, любовь на ненависть, доброту на жестокость. Действительно, мы не понимаем всей ценности чего-либо, пока не потеряем это. Именно тогда возникает гнетущее чувство пустоты, словно ты лишился очень важной части себя, нарушив внутреннюю целостность и гармонию. Зияющая дыра в груди с каждым днём становится всё больше и больше, пока не поглотит всё, что встанет у неё на пути, отравляя своим ядом. И, к сожалению, нет никакого волшебного средства, чтобы заполнить её, закрыв насовсем.

Странно, но все мои более-менее чёткие воспоминания начинаются лишь с двенадцати лет. Поначалу это сильно пугало: не может быть, чтобы человек враз лишился своего прошлого, будто кто-то стёр его, как ластиком стирают карандашные наброски на листе.

Все мои попытки вспомнить себя в детстве, вспомнить своё окружение, людей, которые были рядом, события, сделавшие меня такой, какая я есть, — натыкались на барьер. Словно бы до подросткового возраста моё сознание представляло собой чистый лист. Всё это жутко пугало меня до определённого момента, пока я не переключилась на настоящее, оставив на время незакрытый гештальт в стороне.

Что ж, это всего лишь пустая демагогия, не представляющая никакого интереса. Куда важнее было понять изначальную причину моего состояния, исток злостного недуга, отравляющего моё существование уже который год и лишь на короткие моменты позволяющего забыться во сне или раствориться в проблемах реального мира.

Всё началось в психиатрической больнице. Однако как именно я туда попала, точно сказать не могу. Стоит мне задуматься об этом, как сознание наполняется туманом, вызывая головную боль, — подобно отвлекающему маневру на поле боя.

Лежа в палате с белоснежными стенами, пропахшей медикаментами, от которых кружилась голова, я вслушивалась в тихие шаги за стеной, неторопливые разговоры санитаров и чёткие указания врачей. Заняться здесь было больше нечем. Единственное, что представляло хоть какой-то интерес, — редкие посетители в белых халатах. Часто я провоцировала их едкими комментариями, вызывая на их лицах самые разные эмоции, втайне наслаждаясь проделанной работой. У моей причудливой игры был свой плюс: я научилась видеть людей насквозь, подмечая малейшие детали, за которые можно было зацепиться, ударяя точно в цель.

Дверь отворилась с жутким скрипом, отвлекая меня от потока мыслей и пропуская в палату врачей. Взглянув на них, я недоверчиво прищурилась, вспоминая их прошлый визит, окончившийся приступом жуткого гнева. Он растекался по венам подобно раскалённому металлу, причиняя почти физическую боль.

Невысокий мужчина с выпирающим животом, словно у беременной женщины. Лицо его заплыло жиром, подрагивая при ходьбе подобно холодцу на тарелке. Маленькие глазки-пуговки въедливо изучали мое лицо, а на губах заиграла слащавая улыбочка, которую мне тут же захотелось стереть точным ударом кулака.

— Вновь пришли поразить меня скудностью своего ума? — злорадно уточнила я, усмехнувшись.

— Молчать! — взвизгнул мужчина, нервно посматривая на свою спутницу.

— Надеетесь затащить её в постель? — удивлённо спросила я, заметив, как при этом покраснели щёки главного врача. — Боюсь, ваша физиономия впечатлит только слепого.

— Вколите ей снотворное! — злобно приказал Маркин стоящему неподалёку санитару.

— Не стоит, — строго, но спокойно проговорила женщина, выставив вперёд ладонь.

— А вы, полагаю, у нас защитница сирых и убогих? — саркастично поинтересовалась я, переводя взгляд на врача.

Среднего роста женщина лет пятидесяти с острыми чертами лица. Если бы секунду назад я не слышала её голоса, то легко спутала бы с француженкой.

Поправив очки, она внимательно глянула на меня, чуть приподняв одну бровь. Губы были плотно сжаты в тонкую линию. Однако, несмотря на то что весь её вид выражал скрытую угрозу, выдавая стервозные черты характера, серо-голубые глаза светились некой житейской мудростью, которая бывает у людей, прошедших многие испытания судьбы. У неё точно был стальной стержень, не позволяющий ломаться под ударами жизненных неурядиц.

— Чем вызвана ваша агрессия? — обратившись ко мне, спросила она, пристально наблюдая за выражением моего лица.

— Патологической нелюбовью к свиноподобным эскулапам, свято уверенным в своём профессионализме, — чётко ответила я, закинув руку за голову.

— Она неуправляема! Думаю, сутки в изоляторе пойдут ей на пользу, — вставил свои пять копеек главврач, поправляя сальные волосы рукой.

Между врачами завязался тихий спор, явно не предназначавшийся для моих ушей. Однако женщина, очевидно, была недовольна действиями своего коллеги, буравя главврача презрительным взглядом, отчего его щёки покрылись румянцем. Ещё чуть-чуть — и из ушей повалят клубы пара, заполняя крохотную палату.

— До завтра, Илья Максимович, надеюсь, вы меня услышали, — строго проговорила женщина, покидая палату.

— Как только она уйдёт с территории, бросьте её в изолятор, — злобно кинул мужчина, разворачиваясь к двери. — И да, не забудьте смирительную рубашку, — добавил он, испытывая извращённое удовольствие от ощущения собственной власти над окружающими.

Меня же это не удивило, так как я часто оказывалась закованной в рубашку, затянутую так, что приходилось дышать через раз. В обычные дни это не вызывало страха, однако после приёма препаратов оковы казались смертельными, а спутанное сознание повергало меня в пучину отчаяния.

Но у меня было преимущество перед Маркиным, которое грело мою душу, спасая от атмосферы отчаяния, пропитавшей стены этого места. Лишая меня возможности двигаться, он ни разу не смог отнять у меня внутреннюю свободу — то место, где я скрывалась от реального мира.

Далее воспоминания вновь обрываются, покрываясь белой поволокой, не пропускающей моё сознание в свои границы. Кажется, этому предшествовал приём препаратов, лишающий последних сил и возможности связно мыслить.

Так пролетали дни, незаметно сменяясь числами в календаре. Время не имело значения в этом гиблом месте, словно обходя его стороной. Скука овладевала мной, лишая желания жить, которое и так теплилось на самой грани. Однако очередной визит Маркина всё изменил, подарив мне шанс на спасение, пусть и в довольно изощрённой форме.

Лежа на кровати, бесцельно уставившись в зарешеченное окно, я услышала скрип отворяющейся двери. В комнату вальяжно завалился главный врач, смотря на меня хищным взглядом, отчего по телу прошла волна отвращения. Солнце медленно заходило за горизонт, погружая палату в полумрак. Лишь электрическая лампочка тускло мерцала в коридоре, отбрасывая блики на пол, застеленный потёртым от времени ламинатом. Нехорошее предчувствие зародилось в душе, отчего каждая мышца в теле напряглась в ожидании дальнейших действий мужчины.

— Как же ты меня достала! — сквозь зубы протянул Маркин, смерив меня взглядом с ног до головы.

Мой нос уловил запах крепкого алкоголя. Приглядевшись, я заметила, что его мелкие глазки-пуговки покрылись влажной пеленой.

— Пить на рабочем месте — верный признак непрофессионализма, — осторожно произнесла я, сжимая под одеялом кулаки.

— Об этом никто не узнает, — с довольной улыбкой протянул главврач, приближаясь к кровати.

— Кажется, вам самому не мешало бы полежать в клинике, — усмехнувшись, ответила я.

— Ты даже не представляешь, как твои саркастичные комментарии действуют на меня, — растянув мясистые губы в пошлой улыбке, выпалил он.

— Не боитесь уголовной ответственности? Смею напомнить, что мне нет восемнадцати, — медленно протянула я, судорожно соображая, что делать.

— Кто поверит пациентке психиатрической клиники? — самодовольно поинтересовался он, вплотную приблизившись ко мне.

— Что, проститутки перестали удовлетворять? — смело спросила я, спрыгивая с кровати на противоположную от Маркина сторону.

— Такого ты обо мне мнения? — угрожающе уточнил мужчина, не переставая пожирать меня взглядом.

— Знаете, более паршивых и гнилых людей я в жизни не встречала, — вскинув голову, ответила я, пряча страх за маской сарказма. — Считаете себя элитой общества, а на самом деле — лишь грязь под ногтями у начальства. Поверьте, они вас ни во что не ставят, как бы вы ни старались лизать им пятки, льстить и преклоняться. Вы — никто, — выпалила я, усмехнувшись.

— Тварь! — зло выпалил он сквозь сжатые зубы и бросился на меня, стараясь схватить за больничную рубашку.

Ловко увернувшись, я отступила к противоположной стене, стараясь незаметно пробраться к двери.

— Жалкий слизняк — вот кто вы есть, — сжав кулаки, произнесла я, не спуская глаз с перекошенного злобой лица. — Ваша жена вовремя это поняла, свалив к молодому красавчику, который, в отличие от вас, сможет удовлетворить её, — саркастично протянула я, припоминая недавний разговор двух медсестёр, обсуждавших личную жизнь начальника.

Он зарычал, подобно зверю, и вновь кинулся на меня, ухватив за рукав. Мои слова попали в самую точку, выбив внутренние предохранители в его голове. Сплетничавшие медсёстры были в чём-то правы. Размахнувшись, я изо всех сил ударила мужчину по лицу, вырывая рукав из его цепких пальцев. Взвизгнув от боли, он схватился за кровоточащий нос. На шум тут же прибежал крепко сложенный санитар, удивлённо оглядывая представшую перед ним картину.

— В изолятор её, в смирительную рубашку! А перед этим заставь её помучаться! — гневно просипел Маркин, тяжело поднимаясь с пола.

Схватив за шкирку, туповатый санитар поволок меня в изолятор и швырнул на пол, словно ненужную вещь. Не успела я вскочить на ноги, как ребра пронзила острая боль, и изо рта вырвался тихий стон. Сжавшись в комок, защищая голову руками, я до скрипа стиснула зубы, ощущая, как вспышки боли пронзают тело в разных местах. Санитар старательно исполнял приказ начальника, нанося удары ногами по моему тощему телу. Из глаз потекли солёные слезы, но я упорно молчала. Закончив избиение, он стянул ремни смирительной рубашки у меня за спиной и удалился на пост. Невыносимая боль растекалась по всему телу; грудь сдавило так, словно на неё легла бетонная плита, а в глазах потемнело от нехватки кислорода. Стараясь выровнять дыхание, я замерла — заснуть был единственный шанс не сойти с ума от всего этого.

Дальнейшее помню с трудом. Очнулась я уже на больничной койке в своей палате.

Позже узнала, что Маркину сошло это с рук, как и в большинстве других случаев. Однако моим лечением отныне занялась та женщина, что напоминала француженку. Пригрозив заявлением в полицию, она вынудила его отстраниться от меня, забрав все документы и медицинскую карту. После этого жизнь стала налаживаться — если так вообще можно сказать о жизни в стенах психиатрической клиники. Препараты, от которых голова наполнялась туманом, мне перестали давать, ограничиваясь успокоительными и чем-то ещё — названия я, к сожалению, не запомнила.

Вот, собственно, с чего и начинается моя память, представляющая собой решето, которое, надеюсь, я смогу восстановить со временем. Желание вернуть то, что принадлежит мне по праву, жгло душу, засев назойливой мыслью в сознании.