Паганини

В соборе Сан Лоренцо царила отменная акустика. Мыши, бегающие ночами по холодному полу, то и дело вздрагивали, поднимая кверху свои удивленные, испуганные мордочки. Шорох их маленьких лапок – усиливался в разы.

Юный Никколо Паганини любил играть в храмах. Генуэзцы – страстные люди. Они охотно ходили на службу, особенно, если после неё был обещан концерт светской музыки. Такие концерты, с благословения епископа, игрались нередко. Иногда Никколо находил предлог и надолго задерживался в соборе, когда все, кроме старого священника, расходились. Священник разрешал мальчику играть в одиночестве.

В такие моменты душа скрипача воспаряла к небесам. Никколо импровизировал, пытаясь найти, нащупать на струнах, самые гармоничные, самые лучшие ноты и аккорды. Смычок казался кистью, которая рисует прямо на воздухе невидимые, но слышимые картины. Он водил им то плавно, то резко и быстро, и даже мыши в своих норках прекращали заниматься своими мышиными делами. Они слушали музыку!

Недавно ему исполнилось тринадцать. Он спешил в собор, но его путь преградил незнакомый сеньор.

– Никколо, я давно за тобой наблюдаю, – сказал господин. – Скоро ты станешь совсем взрослым, мой мальчик. Неужели ты всю жизнь хочешь играть в соборе?

– Я хотел бы остаться в нем навсегда, - признался Никколо.

– За его стенами лежит огромный и удивительный мир. И он может пасть пред тобой, Никколо. И ты пройдешь по нему ногами, как по самому прекрасному персидскому ковру.

– Мне нравится играть в соборе, сеньор.

– Ты не очень послушен, скрипач, - холодно ответил незнакомец. - Ты хочешь играть в соборе? Слушай меня, мальчик… Ты не сможешь играть в соборе. И ты не будешь играть в соборе. Запомни это!

Незнакомец прикоснулся ко лбу Никколо ледяным пальцем и произнес несколько непонятных слов. Мальчик втянул голову в плечи. Ему стало страшно. Налетевший порыв ветра закручивал, миниатюрными смерчами, пыль на старой улице, где-то залаяла собака. Никколо, придерживая футляр скрипки, побежал изо всех сил. Подальше от этого места, от этого незнакомца.

В этот раз он сыграл никудышно. Любимый наставник – сеньор Джакомо смотрел на него, и впервые в жизни подумал: "Неужели я мог ошибиться в нём? Нет, не может быть. Этот отрок отмечен дланью Господней".

После концерта Никколо быстро ушёл домой.

Наступила душная, звёздная ночь.

Никколо вспоминал разговор с незнакомцем. То и дело он прикасался ко лбу, словно пытаясь стереть прикосновение холодного пальца. Его мучали тревоги и сомнения. А перед глазами, помимо воли, проплывали образы большого, незнакомого ему мира. Мальчик и не заметил, как образы плавно перетекли во сны... Во снах звучала скрипка, и её мелодии будоражили не только душу, но и тело. Такой музыки он ещё никогда не слышал. Эта музыка одновременно и терзала, и доставляла неведомое прежде наслаждение. Ему снились незнакомые города, и тысячи людей, которые ему аплодировали и кричали: "Брависсимо!" Прекрасные девушки искали с ним знакомства, тянулись к его рукам своими нежными губами...

Николло запомнил мелодию из сна. Проснувшись утром, он долго лежал в постели, вспоминая свой сон. И он так часто прикасался ко лбу, что натер кожу, повыше бровей.

– Что это у тебя на лбу? – спросил отец за завтраком. – Комар укусил?

– Комар, – рассеянно ответил Никколо.

– На букву какую-то похоже, – сказала мать.

С тех пор, пленительная музыка стала сниться Никколо каждую ночь. Его сны стали ещё более завораживающими и откровенными.

Сеньор Джакомо несколько раз пытался с ним поговорить, но Никколо не мог рассказать ему всю правду. Его мучил сам день, сам солнечный свет, и ему хотелось поскорее заснуть, чтобы вновь услышать волшебную музыку снов и испытать прикосновения шелковых женских рук.

Через полгода ему приснился незнакомец, который снова прикоснулся ко лбу музыканта.

– Ты сделал свой выбор, мой мальчик, – сказал он. – Теперь твой дар принадлежит мне. И я подарю тебе музыку, которая прославит тебя на века. Уж я-то знаю, что ты сумеешь её передать без фальши и искажения...

Пройдут года.

Паганини так и будет терзаться, страдать и мучиться... Но ему уже больше никогда не доведется пережить те ощущения, которые он испытывал в соборе, слушая звуки своей скрипки, звуки своей, тогда ещё невинной души.

И дни, и ночи, прожитые им, будут выматывать, несмотря на всё наслаждения славой и жизнью. Он поймет, что бесконечное, безостановочное наслаждение всегда приводит к самому страшному в мире страданию.

Тайком, словно кого-то опасаясь, он начнет разбавлять музыку из снов своими отчаянными нотами, которые и до сих пор звучат, как крики о помощи...