Пахарь

Весна уже в разгаре.

Вчера старца Николая водил в поле. Годы уже не те, сам едва ходит.

Он постоял босыми ногами на сырой земле и дозволил сеять хлеб да репу.

Землица теплая, жирная. Слегка влажные комья не рассыпаются прахом, по консистенции напоминают творог. Тем не менее отполированный до зеркального блеска плуг взрезает её охотно, подталкиваемый сильными руками.

На отвале извиваются не менее жирные черви, иногда разрезанные напополам. Их тут же выхватывают галки да грачи. Самые смелые бросаются аж под плуг, пока те не скрылись в земле.

Напоминают мне, о том, где я очутился.

Старый Никола долгую зиму рассказывал мне об устройстве мира. Он сам велел звать его так, мол в честь Николы Угодника назван, а не святого Николая. На сегодняшний день он самый уважаемый человек в поселении. Из двоих. Второй - это я. Меня Мишкой звать. Фамилии нет, она нам, крестьянам, не положена. Так-то, по святцам, я вроде как Илья, но этим именем никто меня не зовёт. Я в какой-то там приходской книге так записан, так что если нужно будет представляться официально, то вот это имя надо использовать. Ну, как Ослябя и Пересвет в светском учебнике, а в православном - Андрей да Александр.

Почему говорю так неуверенно? Да просто привык к другому имени.

Здесь мор был страшный, вся деревня вымерла, кроме старца Николая. А вот про себя - опять же не уверен.

Мишка-Илья, скорее всего, помер. По крайней мере разумом - точно. А вот тело выжило. И в нём теперь я.

В том смысле, что философское «я» отличается от бюрократического. Имя-то прикреплено к телу, а вот личность - это же набор воспоминаний и опыта. То есть выходит, что под этим именем, в этом теле, живёт теперь иной человек.

Да собственно, и тело-то совсем не то, что было раньше. Крестьянские имена они ведь какие? Заяц, Волчий Хвост, Тихон - примерно как у индейцев прозвища. А прежний владелец этого тела прозывался Мишкой не из-за святочного наречения в честь архангела Михаила, а в честь медведя. Никола говорит, здоров был неимоверно. Всё равно что медведь.

Выкосил всю деревню без остатка тиф. Специфическая болезнь, к полноте не склоняющая, и крупное тело изрядно «сдулось». Но в каком-то смысле, выжило.

А, ну, да. Повторяюсь. Я ж уже рассказывал, что по святцам я Илья. Задумался, прощения прошу. На червей разрезанных и галок да грачей засмотрелся. Ностальгию они вызвали.

Год сейчас 2132-й от Рождества Христова. Мы в Российской Империи, в Московском княжестве, правда на самой его окраине, в Ярославской губернии. Точнее, княжестве. Есть княжества великие, а есть удельные, подчинённые ему. Но определённая самостоятельность за ними остаётся. Вот Московское - то великое, а Ярославское - удельное.

Где-то есть ещё «анпиратор», но имени ни его, ни князя Ярославского Николе неизвестно. О них он говорит так, будто они небожители. Так же далеко от крестьянина, как боженька и чины ангельские. Он и барина-то всего пару разв видал, тот в Ярославле живёт. Все дела через приказчика ведутся.

Где конкретно все эти чудесные люди восседают на облаке, дед Никола не знает. Махнул только на северо-запад и сказал, что Ярославь там. Ага, вот именно так, без буквы «л». Он сам неграмотный, так что очень удивился, когда я уточнил. Выпытывал, откуда я про «буквицы» знаю.

Я под амнезию кошу, старик, по крайней мере на словах, верит, но иногда щурится хитро, присматривается к моим действиям, а потом тяжко вздыхает и вроде как какое-то понимание у него на лице появляется.

К счастью, несчастье случилось по осени, когда урожай уже забил закрома во всей деревне, а все оброки уже отданы барину. Не померли мы с ним, хорошо перезимовали, сытно. Я даже немного отожрался, но прежнего телосложения не восстановил. По одёжке старой видно, что мне ещё жрать да жрать.

Когда я очнулся, то в деревне уже остались только мы с ним, все санитарные процедуры уже были выполнены людьми, нанятыми барином, однако он же установил строгий карантин на год. Ни нам нельзя покидать территорию деревни, ни к нам никто не зайдёт, разве что если заблудятся. Но такого не было пока.

Так что ни с кем более я не общался, только с Николой. А его эрудитом не назовёшь.

Кстати, при попытке уточнить расстояние до Ярославля он сказал что-то вроде: «А кто ж его знает-то? Я даж не ведаю, как мимо разломов туда пройти». Что за трещины в земле, на плато, он отвечать не стал, только рукой махнул и плюнул на земляной пол в избе, проворчав: «Убогий!». Так многие наши беседы заканчиваются, но это чаще всего означает, что он не знает ответа на мои «почему», а не то, что дед сердит на меня.

Запах сырой земли, свежей травы и распускающих листьев лип кружит голову. Одуванчики добавляют приторной, горьковатой сладости в этот и так довольно терпкий аромат, но их ещё немного, так что не перебивают.

Ветер тёплый, я бы снял холщовую рубаху, чтобы позагорать, да старик опять огреет меня клюкой. «Страм», - говорит.

Вон он сидит на пеньке, наблюдает за моей работой. Не доверят.

«У тебя ж разуму как у пятилетнего! Почемучкаешь больше, чем мои правнуки!», - сказал он мне однажды.

А потом губа затряслась, когда вспомнил рябятишек. Их, правнуков, аж пятнадцать штук в этой деревне жило. Говорит, в соседней, Липовке, тоже есть, но про них он не рассказывает - те от внучек. А их отдали в жёны, так что они вроде как уж не совсем свои, в другой семье чистятся.

У меня в том мире была дача, но это, как вы понимаете, совсем не крестьянская жизнь. Всё-таки я городе жил, по выходным в земле ковыряющимся. Курям бошки рубать я не умею, печку топить - тоже. Городской житель как есть.

Когда первый раз раскочегаривал голландку, чуть нас обоих с Николой на тот свет не отправил. Не знал, что заслонку надо выдвинуть, а поддувало открыть.

С тех пор он меня без присмотра старается не оставлять.

Интересно, что из всей скотины только птица осталась. Лошади, коровы, овцы, поросята - никто из них эпидемию не пережил. А вот гуси и куры - остались. Не помню, как было в прошлой жизни, но вроде тиф людской не передавался коровам и прочим млекопитающим. Хотя, не уверен. Не помню. Я и слово-то такое, «тиф», еле вспомнил.

Пахать мне нравится. Да вообще крестьянская жизнь по мне. Руки заняты, а голова свободна. Можно много о чём думать, любоваться природой (моменты чистки хлева не такие уж частые). Как же мне нравится вот так идти к горизонту вслед за плугом!

Жизнь пахаря-сеятеля - это моё. Вот кончится карантин, дед Никола обещал мне свою внучку сосватать из соседней деревни. Может, и сами туда подадимся. Пока не решили, не хочет он к барину за разрешением идти. Есть причины. Он мутит чего-то, но я думаю, что главное не то секретное, а то, что земля тут общинная, а вроде как вся община теперь - это мы двое. То есть по факту, что целой деревне принадлежало, теперь на двоих делить можно. Кулаки! Правда, этого термина тут нет.

Да и неважно это. Долго так не продлится. Свято место пусто не бывает. Молодые семьи от соседей, думается, сами не прочь получить дом с готовой утварью и всем прочим. А место, как говорит Никола, отмолит поп. Изгонит порчу, моровое проклятье. Будет деревня не хуже других.

Кстати, нет у неё названия. И у соседней тоже. Есть у села, куда в церковь ходили, что меня от части радует. Извиняюсь, мысль перескочила. Не то, что название только у села есть, радует, а то, что из-за карантина в церковь не надо ходить.

Дед Никола очень осерчал, когда пытался меня креститься научить. Несколько раз клюкой меня поколотил за мои вопросы. Он же не поп, в области богомольства многого не знает, просто по привычке, как чихнёт или зевнёт, рот крестит. Последний раз когда меня за вопросы о важном падогом отхаживал, сказал, что не станет мне жену помогать искать. Ступай, мол к басурманам, дурак безбожный. (и)

Это он не серьёзно. Уверен, что всё списывает на то, что я памяти лишился. Да и я не выпячиваю мнение, сформированное в иной жизни. Мало ли, здесь вера другая, настоящая?Я же совсем не против религии, даже «за». Просто объясните нормально, во что верить нужно и почему, без угроз расправы сначала в этой жизни, а потом в посмертии.

Изображаю интерес, который он не способен удовлетворить, от того и сердится. Если надо будет, я могу и потыкать в себя перстами раз в неделю. Пока-то мне сходит это, а после как бы с вилами да факелами ко мне не пришли. Небезопасно в диком мире быть не как все. Но и толком объяснить, во что верит, старик не может. Говорит, что православный мы народ, только как спрошу про отличия от других конфессий, так сразу меня охаживает. Ответа не знает и злится.

Мне нравится перспектива обзавестись семьёй, хозяйством. Может, прогресс двигать помаленьку, ненавязчиво. Ради этого могу и притвориться верующим. В прошлом мире так многие делали.

Хочу трудиться на земле, вдали от городов, бизнеса и прочих войн. Подальше от сраных новостей издалека. Знать только, что в соседней деревне делается - какое же это благо!

Мы пока чужие дома обносили, немного денег нашли. Так вот, Никола к ним отнёсся очень прохладно, даже золотой сбросил к остальным монеткам безразлично. Не потому, что барину отдать придётся, припрятать-то мы бы сумели, а просто не нужны они здесь. Паши, сей, собирай урожай. Натуральное хозяйство. Что не делаешь сам - обменяй у соседей, или в крайнем случае - на торжище.

Я так понял, тут даже монеты по весу меняются. Похоже, золотой стандарт ещё действует. Среди наших находок имелись разных лет чеканки, из разных мест. Большинство с гербом Ярославля. Похож в основных чертах на наш. Тоже медведь с секирой, но над щитом нет шапки Мономаха. Княжество-то удельное, не положено.

Так что я толкаю плуг, вдыхаю запах сырой земли и улыбаюсь во весь рот. Такая жизнь по мне!

Спросите, как же я пашу, если все лошади да коровы от местного особо злобного тифа примерли?

О, а вот это вы бы назвали фантастикой, и кто-то, возможно, мне бы позавидовал. Но вот у меня вызывает только оторопь. Вон, черви жирные подтвердят, что нет ничего в этой силушке хорошего.

Толкаю я плуг сам, один. Просто руками. Не очень удобно, босые ноги глубоко вязнут, но вспашка идёт. Острый плуг с приделанным спереди двумя колесами от телеги (для стабилизации) идёт ровно. Никола следит, чтоб я не вихлял. Чуть что - ругается, клюкой грозит.

- Левее, бери! Ну, куда тебя, окаянного, понесло?! - орёт басом. Даром, что на вид такой тщедушный, а голосище-то ого-го какой. Он и когда деревня полна людей была, авторитетом пользовался. Знающий старик.

Он-то и научил меня особым упражнениям, как сильным стать.

Удивительное дело, на форму тела его чудесные способы влияния не оказывают, как было мало мяса на костях, так и осталось.

Я рванул было сам отжиматься да приседать, но он меня окоротил: «Узнают господа, ничего хорошего тебя не ждёт!»

Целую декаду на него наседал, чтобы он мне про «заимствование» силы рассказал, а оказалось, что он и сам толком не знает подробностей, однако бывает такое, что забирают у простого люда части тел и себе приставляют.

Я было на трансплантацию подумал. Чего в ней удивительного? Но тут, оказывается, дальше пошли. Могут вовсе не по медицинским показаниям, а именно ради усиления себя человека калекой сделать.

Именно оттуда он и знает эти чудесные упражнения. В своё время жил в особом месте, где его тренировали.

Думал, что как воителей особого назначения тренируют, да только как-то странно это: кого-то обучали и стрельбе, и ухваткам борцовским, а кто-то, как и он, просто силу копил.

Пошли слухи, которые он мне и пересказал.

Сбежали из того лагеря всего трое человек. Именно они находились на особых условиях и приговорили себя к смерти через расчленение. Вроде кто-то из них что-то такое услышал от охранников (лагерь был полувоенным, потому и был шанс сбежать). Поговаривали, что вот-вот кто-то должен приехать выбирать. И косились-кивали в сторону отдельного здания, где жила троица, которую только и учили, что улучшать тело.

Ну, и ещё один мощный аргумент имелся: видели у нескольких людей чуждые части тел прирощенные к телу. «Чуждые» - это имеется ввиду «нечеловечьи». Чьи - неведомо, но не бывает у людей таких когтей или костяных щитков на груди.

Ушли с лёгкостью, а потом кто куда подались, после связь не поддерживали. Никола вот прибился к этой деревне, тут скрывался.

Барин-то не следит за тем, что творится в деревнях. Оброк берёт со двора, и всё на этом. Так что тогда ещё молодой Никола стал сожительствовать с «весёлой вдовушкой», да спустя пару годков уже все своим считали, забыли, что пришлый.

Я первым делом спросил, если есть такие упражнения, то отчего сами господа в себе силушку не разовьют?

Он долго и путано рассказывал, и я не уверен, что правильно понял, но смысл примерно такой, что да, среди господ почаще люди способные рождаются, что-то вроде евгеники получается, однако далеко не все.

Среди простого люда особые таланты проявляются реже, однако, и крестьян да рабочих больше. Так что числом берут. Скажем, под княжеской семьёй десятки миллионов человек, хоть их самих в роду... ну, пусть сотня. Со всего княжества не только сто, а тысячи человек можно насобирать и пустить на запчасти.

Однако, дело это не простое, одарённого найти. Он же ничем не отличается от всех остальных, пока не станет тренироваться.

- Можа и есть какой способ опознать, только мне неведомо, - рассказывал он мне. - Приезжали как-то люди учёные, тыкали в руку шпрыцами, кровь брали. Да и то не у всех. Ты тогда мал ещё был, не помнишь. А я уже тогда старый был, на меня и не взглянули. Но апосля дядька твой пропал. Порыбачить ушёл и не вернулся. Сказывали, что сом утащил, мол видали, что какая-то тень на глубину утянула. Токмо я думаю, не сом то был. Ведь ни до, ни после, сомов в той речке отродясь не видывали.

Я смекнул, чего он эту историю вспомнил: раз мы родня (не с Николой, с дядькой тем), то может быть у нас шансы выше. Раз я-Мишка такой уникальный оказался, возможно, в нашем роду ещё такие же были.

А так, самый верный способ опознать одарённого по тому, что проявляются дары в особых обстоятельствах.

Скажем, некто Мишка выжил один-единственный после мора. Сам-то Никола никому уж не пригодится. Кому нужно тело стариковское? А вот у меня есть все шансы попасть под нож вивисектора.

Как вон те черви, которых плугом на половины режу.

Впрочем, есть в истории деда Николы и позитивная сторона: не все становятся донорами. Столько просто никому не нужно. В том их лагере кого-то тренировали как воина, кого-то лечить учили. То есть для тех, кого небеса наказали «одарённостью», есть и иной путь.

Кто-то станет телохранителем знатной особы, спецназовцем, шпионом... Надо остановить фантазию. Не знаю я, что там, за территорией деревни. Есть ли там нужда в телохранителях или армии? Может быть, на заводах «вкалывают роботы» под управлением искусственного интеллекта, и наступило всеобщее благоденствие, где нечего делить потому, что борьба за ресурсы потеряла смысл.

Я хмыкнул сам себе на такие мысли. Если бы не обстановка деревни, то мог бы и поверить в эти глупости. Этот мир наверняка не сильно отличается от того, который я помню, даже ещё более поляризованный. А значит, тут и войны более жестокие. Иного вывода из того, что власть имущие усиливают себя таким людоедским способом, сделать невозможно.

Наверняка точно так же делят мир как и в прошлом. Впрочем, я не уверен, в будущем ли я. Точнее, дата-то из будущего, но не уверен, что мир тот же. Ведь если послушать старца Николу, то тут одарённые были «всегда», а не появились после того, как я почил больше ста лет назад. Хотя, подробностей он не знает, насколько глубоко в прошлое это «всегда» распространяется.

Упражнения, которые он мне показал... Хм... как бы это сказать помягче... Мне было неловко от того, что я занимаюсь такой ерундой.

Ну, кто на полном серьёзе станет втирать в тело землю и приговаривать: «Мать сыра земля, дай мне силушки и здоровья»?

Потом то же самое с водой нужно проделать.

А вы помните, да, что мор осенью был? То есть всё основное действие зимой происходило. Обязательное условие: надо босыми ногами на земле стоять. Из под снега её раскапывал, потом догадался водой тёплой его проплавлять. Правда, по весне покаялся, когда подтаяло всё, кроме ледяной корки у дома. Но это мелочи.

И про то, что одежду снимать старик запрещает тоже надо напомнить. Вот стоишь босиком на улице. Зимой. И льёшь на себя воду в несколько приёмов. Промок. Зуб на зуб не попадает.

Я говорю: «Дед Никола, ну, у нас же в домах пол земляной! Чего на улицу-то выходить?!»

Ничего не ответил, только клюкой огрел.

Я тогда не чувствовал никакого эффекта от этих упражнений. Ну, если не считать стыда перед самим собой. Хорошо ещё свидетелей не было. Только ближе к весне стал замечать, что во мне что-то такое «шевелится». Будто изнутри щекочет. Ну, как вот если муха по руке ползёт, только это внутри.

Старик сказал: «Ну, наконец-то! Я уж думал ошибси, и ты никогда не пробудишься!» - и отменил ритуалы. Точнее, позволил не делать, если и так будет получаться.

Он сам мог просто или по земле и через босые ноги «подзаряжаться». Дедок, кстати, всегда босиком ходил. И зимой по сугробам тоже. Мол, а чего такого? Ты же лицо не кутаешь и зимой? Дело привычки.

А вот со мной оказалось всё не так просто. Я мог и от воды, и от земли получать заряд бодрости. Никола сказал, что это необычно, но не слишком удивительно. Наверняка таких полно. Мол, возможно, другие молодцы, которых в том лагере, откуда он сбежал, тренировали, а не в доноры готовили, такие вот и есть? А его, как бракованного, разобрать решили, когда достаточно сильным станет.

Вселил в меня немного оптимизма. Ведь никто прямо не говорил старцу о практике использования других людей для усиления себя. Эту историю Никола с друзьями по несчастью додумали на основе оговорок персонала лагеря.

Хоть упражнения и были смущающими поначалу, однако, результат точно есть: я ж плуг-то толкаю, и не особо утруждаюсь. Почти не устаю потому, что ноги, тонущие в земле, ощущают вовсе не холод, а что-то вроде того, как когда свитер шерстяной надеваешь.

Нечто вроде статического заряда, иногда переходящее в лёгкое покалывание будто от разрядов всё той же статики.

Только оно не только на коже, но и внутри, где-то до середины лодыжки. А потом превращается в другое, тех самых мошек, щекочущих изнутри. Не очень приятно, зато силы не кончаются. Пашу себе и пашу.

Чтобы от этого неприятного щекотания отвлечься, дышу полной грудью, ностальгирую, да округу разглядываю. Поля, над которыми кружат грачи. Вон, там стая едва видна, на востоке. Видимо, там тоже деревня, видел дымы от печей в той стороне в безветренную погоду. А сейчас тоже пашут мужики, кормят вороньё червями. Наверняка лошадки плуг тягают. А, возможно, и механизация какая-то есть.

Я спрашивал Николу, он только посмеялся. Говорит, барин ездит, а у нас, простого люда, откуда такой невидали взяться?

Самих пахарей не вижу, небольшое рощенье вдалеке нас отделяет. Это и есть граница, за которую мне хода нет, и люди к нам, в карантин, через него не полезут. Тифа боятся.

А вот небо у меня вызывает двойственные чувства. Вроде и точно такое же, как я помню по прошлой жизни, а вроде и совсем другое. Словно в этом больше глубины, оно более синее, а облака белее. И плывут безмятежнее.

- Мишка! Паскудник! Под ноги смотри, не задирай башку! Нет там ничего про тебя! Погляди, опять навихлял! Ровней держи! Как второй ряд пахать будешь? Сам же закряхтишь! - старый Никола меня опять ругает, клюкой машет.

- Щас исправлю, дядька! Не серчай! - выдернул плуг из земли, откатил назад.

И в самом деле брак гоню. Сильно влево взял. Как и не почуял, что отвал толще стал? Видно и в самом деле во мне дури много стало. В смысле, дурной силушки.

- Чего ты всё в облака пялишься? Ты мужик. Дело твоё - землю пахать! Вот опусти глаза. А то чего доброго с барином взглядом встретишься. Не к добру это. Господа они знашь как серчают от того?

- Так что мне станется то, дядька Никола? Я твоими стараниями крепкий стал, - плуг встал в начале кривого участка и я, готовый исправлять брак, толкнул ручки. Навалился.

- Видать, ты не только память потерял, но и остальное разуменье! - старик осерчал пуще прежнего. Постучал пальцем себе по виску и скорчил смешную рожу, дразня меня, изображая слабоумного. - Как тебя вдарят, так сразу и поймут, что ты не прост! Вот тады жди беды!..

- Помолчи-ка, дядька, - я приложил палец к губам, а Никола и в самом деле замолк от возмущения. Но молча продолжил грозить мне клюкой, даже с пенька своего привстал.

Я добавил для ясности:

- Гости у нас. Вон, глянь-ка, - указал рукой ему за спину.

Там дорога, порядком заросшая. А по ней едет нечто, похожее на кустарно сделанный броневичок.

Никола аж побледнел:

- То приказчик барина нашего, Прокопий Никодимыч. Видать что-то стряслось, раз он в карантин заехал, - старик встал с пенька, согнулся в три погибели и прошипел в мою сторону: - Кланяйся, Мишка. Да в глаза его благородию не смотри. И молчи, я говорить буду. Ты прикинься, что умом тронулся от болезни. Понял?

- Аы, ууу-а, - я изобразил дурака. Приоткрыл рот выпятив вперёд нижнюю челюсть. Глаза слегка скосил. Не перебарщивая, а то видно будет, что глумлюсь.

- Хорошо выходит. Можа, это ты умным притворяешься-то? А в сам деле дурак-дураком? - Никола улыбнулся, показав зубы. У него, видимо, благодаря дару, их немало осталось несмотря на почтенные годы.

Я, конечно, дурачился, но на душе кошки скребли. Ага, решил поработать на земле, ближе к природе. Крестьяне во все времена за людей не считались. Когда надо мясом врага закидать, гребли их товарными составами, да, всучив заклинившую берданку, на передовую отправляли, накормив жидкой похлёбкой на отрубях.

Читывал я про Первую Мировую, сразу о ней вспомнил. Именно вот такими, как наша, я и представлял деревни в те времена. Из них гребли героев под вой будущих вдов. Неприятная параллель, хоть и натянутая. Мир-то другой. Но я не мог отогнать эти образы, в красках представляя, что отправят меня под командование какого-нибудь дантиста. Это не профессия, а прозвища такие младшим офицерам давали за пристрастие к рукоприкладству. (и)

Одна надежда, что может быть барину понадобились рабочие для мануфактуры или чего-то такого. Хоть другого типа, а всё равно работа. Это ещё можно потерпеть, если условия приличные будут. Сбежать-то всегда успею, если что. В городе это сделать попроще, мам людей много, легче затеряться. А куда из деревни, где все в округе друг друга знают, податься?

Лишь бы не в солдаты. Мозг придумывает разные варианты, куда ещё крестьянина при феодализме могут насильно загнать. Например, на заводе пушки лить и ядра катать. (и)

Это я хватил, конечно. Даже немного заулыбался от своей глупости. Тут оружие должно быть продвинутое. Например, на каком топливе этот автомобильчик ездит, я так и не понял. Гарью не воняет, не коптит. Но, вроде, не электромобиль, у него есть подобие выхлопной трубы.

Сделан броневичок и в самом деле кустарно: поверх чего-то произведённого серийно, судя по размеру колёс - внедорожника, нашиты плоские листы металла несколько миллиметров толщиной.

Автомобиль небольшой, больше всего похож на пикап - кроме мест в салоне имеется небольшой кузов, над которым тоже навешен лист брони. Из-за этого издалека было непонятно, какого типа авто в основе.

Открылась дверь и из нутра авто вывалился пухлый мужичок в одежде, чем-то напоминающей спортивный костюм.

- Эй, старик! - проигнорировав меня, он обратился к Николе. - Это все, кто выжил?

- Так и есть, вашбродье! - молодцевато отрапортовал старик. - Меня Николой звать, а это Мишка. Только он тогось...

- Чего «тогось»? Живой вроде? Говори внятно, болван! - Прокопий Никодимыч замахнулся на Никодима рукой, но видимо передумал, разглядывая меня. - Это он пашет?

- Силушка-то есть, только разумение растерял, вашбродь. Памяти напрочь лишился. Только и успел за зиму, что научить на имя отзываться. Вот, топерича пахать учимся.

Приказчик выпятил живот, рассматривая нас. Переводил взгляд с меня на Николу и обратно. А потом начал бормотать, якобы обращаясь к старику, но на самом деле разговаривал сам с собой:

- Ты старый больно. Меня барин высечет на конюшне. А коли дурака возьму, то вся округа смеяться будет... Барин велел по человеку с деревни... А что если княжьи люди как оскорбленье примут... А, что так, что так... Хоть старика, хоть дурака... - вдруг его лицо просветлело, и он бодро сказал в полный голос: - О! Да кто мужика серолапого от дурака отличит-то?! Вы ж все для их благородий одинаковые!

Толстячок довольно потёр пухленькие ручки, и обратился к старцу Николе:

- А он слова-то понимает?

- Дык.... Когда как. Миша, ты ж будешь послушным? - Никола поиграл бровями, намекая мне на то, чтобы не кочевряжился.

Пришлось покивать башкой, но не удержался и преданно посмотрел в глаза, в приступе актёрской игры.

Отвёл сразу, как только опомнился, но приказчик не осерчал. Его, похоже, мои действия даже приободрили:

- Залезай в кузов... Нет. Постой! Снимай своё тряпьё тифозное. Да не бойся! Я взял для тебя одежду.

То, что он мне выдал, оказалось тоже похоже на трикотажный спортивный костюм, но, в отличие от того, что на приказчике, без лампасов. Обувь он мне не отдал, сморщив нос, когда заметил босые ноги, покрытые грязью. В руках он держал что-то похожее на кеды на липучках; монолитные, из неизвестного мне материала.

- Прокопий Никодимыч, а куда вы нашего Илюшу-то? - Никола решил прояснить для меня ситуацию, несмотря на риск вызвать гнев господина. Странно только, что Ильёй назвал. Первый раз он так обо мне. Может принято по крестильным именам с благородиями общаться, а в деревне, меж собой, - по языческим?

- Князь велел воинов собирать. По одному рекруту с деревни.

У меня прям руки-ноги отнялись от услышанного. Со стороны, должно быть, и в самом деле болваном выглядел. Это даже не депрессия, а состояние «ни жив ни мёртв».

А потом подумалось, что может, в дружину или в охрану. Чего я кипишую раньше времени-то? Может, если удачно под дурака косить буду и вовсе комиссуют. От этой мысли совсем радостно стало. Решил эту линию гнуть.

- Аль случилось чего? - уточнил старик, осмелев. Как раз тот вопрос, что меня интересовал.

- Не твоё дело, болван! Случилось! - рявкнул приказчик и обернулся ко мне, выругавшись: - Переоделся? Так залезай в кузов! Ох, чую, намучаюсь я с тобой, дураком!

Пришлось выполнять, предварительно глянув на деда Николая. Тот едва заметно кивнул, а приказчик это заметил и уточнил:

- А меня он будет слушаться?

- Миша, слушайся Прокопия Никодимыча. Он плохого не скажет.

Старец хотел меня обнять на прощанье, но приказчик рявкнул:

- Куда! Не прижимайся к чистому в тифозном! Помаши рукой и ладно!

Так мы и расстались с моим первым учителем в этом мире, даже не обнявшись на прощанье.

Автомобиль совершенно бесшумно увозил меня в неизвестность, а я краем глаза заметил, как старик Никодим взялся за плуг вместо меня. Похоже, он меня в разы сильнее. Плуг взрезал землицу с невероятной лёгкостью.

Притворщик!

(авт.: в Доп. Материалах и в блогах есть несколько иллюстраций к этой главе https://author.today/post/659782)