Палач

— А ты крепкий орешек, не так ли? — в некоем, извращенном возбуждении промурлыкал Палач.

— Это ничего, так, — сделав паузу и затянув петли для рук на подлокотниках «кресла», — лучше.

— Приступим? — спросил Палач самым будничным тоном.

Это работа, самая обычная работа. Однако, она доставляла Палачу несравненное удовольствие. Дело не в пытках и не в возможности причинять боль, будучи безнаказанным. Дело в результате. В удовлетворении от хорошо проделанной работы. Работа пыточных дел мастера заключалась в том, чтобы преступник, заговорил. И вершиной мастерства было то, что преступник выкладывал к кульминации пытки, именно правду. Палач был мастером среди мастеров. Самые отпетые мрази, самые закостенелые душегубы, те чьими именами и прозвищами пугали не только детей но и новобранцев городской стражи. Все они, так или иначе, говорили правду. Палач находил подход ко всем.

И, само собой, это не могло не оставить некоего, профессионального искажения на разуме Палача. Он стал испытывать азарт если преступник, держался дольше других. О, для таких крепышей, у Палача была награда, выскобленный кусок доски, и имена на нём. Каждое новое имя, наносилось стирая первое записанное, таким образом обновляя список. Чем дольше ты держал рот на замке, тем больше шансов у тебя было оказаться на «Доске молчунов». Главное, продержаться хоть на мгновение дольше чем предыдущая знаменитость. О да, попав на эту доску ты получал известность, буквально каждый постоялец пыточных палат знал бы что появился тот, кто продержался дольше остальных и умер. Всё чьи имена попадали на эту доску, умирали. Это ведь их вина, не молчали бы и им не пришлось бы испытать тех мук что всенепременно ведут либо к смерти, либо, что хуже к безумию.

«Доска славы молчунов», вскоре на ней появится новое имя.

— Молчи, о, прошу тебя, — протянул Палач, едва ли не мурлыкая, — молчи, какое же это удовольствие, услышать лёгкий хруст, этого, раскалывающегося, ореха.

И он молчал, в целом он мог бы и ответить что-нибудь остроумное, спеть песню, или выкрикнуть кричалку, но ему было лень. Лень та, что никого, никогда ещё не одолевала, и если бы не Палач, Герой наверное бы вздремнул, чем он собственно любил заниматься больше всего. Однако Палач был излишне назойлив с этими своими иглами под ногтями, тисками на пальцах ног, и прочими инструментами не способствующими здоровому сну. Ну а Герой, он откровенно скучал. Было ли ему больно? О, несомненно, такую боль выдержать наверное не по силам никому. Ну а Герой, на то он и Герой, он, чуть больше чем никто.

Какой это Палач на его счету? Тысячный? Десятитысячный? А нужно было считать? Ради чего? Посоревноваться? С кем? В этих состязаниях лишь один участник. Боль терпима. Когда тебе её причиняют на протяжении долгих лет, она становится чем то вроде фонового шума. Треск поленьев в камине, журчание воды, шелест крон деревьев, боль. Привычно, но спать сложно.

Сон, наверное сон самая первая необходимость среди всего того, чего хотелось бы Герою прямо сейчас. Потерять сознание он не мог, видимо у этого Палача было табу на нанесение тяжких увечий. Хотя Герой знал не понаслышке, тяжёлые травмы не так эффективно развязывают язык. Да и не было ещё такого случая при котором крепкий удар по голове мог свалить Героя, а инцидентов было не мало.

По этому, Герой просто сидел и терпел. О, нет, не подумайте, встать и уйти он мог в любой момент. Избавится от ремней стягивающих запястья, лодыжки и живот не было проблемой. Выбить дурь голыми кулаками из Палача, весьма крупного мужика с объемным брюхом и кустистыми бровями, раз плюнуть. Чуть проще разобраться с охраной пыточной, чуть сложнее с охраной тюрьмы.

Однако он терпел. Зачем терпеть такое? Либо тебе это нравится, либо тебе это нужно. Ему нужен был ответ, точнее имя, то что так и не появилось на «доске славы молчунов», но определённо звучало в этих подземельях.

Потому Герой ждал. Сейчас было около полудня, Палач приступил к своим обязанностям сразу после трапезы. Героя соответственно не кормили, никто не хотел убирать блевотину вперемешку с мочой и дерьмом. Хотя даже этого Палачу от Героя добиться так и не удалось. Снова иглы под ногти, и снова они не заходят в плоть ни на волосок, и снова Палач ворчит о плохо подготовленном инструменте. И снова тиски на пальцы, и снова ни стона, ни хруста костей. Ничто не может выдавить и звука из Героя, более того, Палач, этого ещё не осознал, ничто не может навредить Герою.

А между тем, время близилось к закату. Палач был, мягко говоря, озадачен. Ладно выдавить правду из преступника, но чтобы ни единого звука, ни стона, ни всхлипа! А ведь уже пора давать ежедневный отчёт начальству. Но говорить что мастер из мастеров, словно мертвеца пытается разговорить? А может он и вправду уже мёртв? Может дышит и шевелится только потому что ещё не понял что мёртв?

— Господин начальник! Разрешите доложить!?

Не будучи в составе стражи, Палач всё же попытался вытянуться по стойке смирно, и стукнуть каблуками сапогов. При его комплекции это выглядело несколько комично.

— Разрешаю, — коротко, уставшим голосом, ответил ему человек сидящий за столом начальника тюрьмы.

— Смею заметить, при всём моём професиолизме, мне пока не удалось заставить преступника сознаться в своих злодениях!

— Профессионализме и злодеяниях, — тихо поправил Палача Начальник. — Ну тут нечему удивляться, ты когда к нему приступил? Утром? Так быстро мало кто начинает говорить.

— Верно, господин начальник, но этот, он, странный, — заговорчески прошептал растягивая последнее слово Палач.

— Чем же? — приподнял брови Начальник.

— Он молчит! — сделал круглыми глаза Палач, — нет, нет, он вовсе не издал ни звука, ни стона, ни всхлипа, ни даже зубовного скрежета.

— В самом деле? — подражая Палачу, Начальник также округлил глаза. — Эка невидаль, ещё один «молчун». Ничего, и этот заговорит.

Палач кивнул, хоть и сомневался в словах Начальника, но знал что с ним спорить, да к тому же к концу рабочего дня, себе дороже. А уж заикаться о том что с преступником явно что-то неладное, что этот преступник ведёт себя как мертвец, да ещё и обладает очень прочными костями, нет, карьера Палача не могла быть запятнана.

Профессиональная гордость Палача не дала ему идти отдыхать. Она тянула его обратно в подземелье, к «молчуну». Пора выбить из него хотя бы звук, хотя бы стон, хотя бы всхлип, скрежет зубов. Эта мысль словно зубная боль сверлила мозг Палача.

Спускаясь в пыточную он перебирал в голове множество изощрённых но изящных способов как сделать человеку, ну, скажем, неприятно.

Топая по коридору пыточной, Палач прислушивался. Не издаст ли хоть малейший звук, тот, в дальней камере. Нет, оттуда звуков не доносилось, равно как и от других заключённых, что было странно. Стоны, всхлипы это естественные звуки для этого места, преступники сидя по камерам и зализывая раны после пыток, не могут не издавать их. А сейчас стояла тишина.

— Стража, — негромко но чётко и уверенно произнёс Палач.

Никто не откликнулся, не высунулся из-за угла очередного поворота подземелья.

Палачу стало не по себе, странное чувство нарастало в его груди в эту минуту. Чувство, которое возникает у человека что увидел оборванную собачью цепь, на которой сидел пёс, и к этому псу человек относился очень плохо. И пёс где-то рядом.

***

Знахарка с помощницами ни свет ни заря уже были в рощице неподалёку от города. В поисках только им известных трав, кореньев и прочих лекарственных ингредиентов. Тут же, одна из учениц знахарки, увидела полуголое мужское тело на дне небольшого овражка. Набравшись смелости, и заручившись клятвой помогать нуждающимся, она спустилась к нему. Это был мужчина, темноволосый вытянутый и, спящий. Спящий и храпящий так что услышь этот храп медведь, он бы уважительно покивал головой. В попытках разбудить мужчину, уже изрядно осмелевшая девушка попыталась его растолкать, однако мужчина пробормотав что-то невнятное во сне, продолжил храпеть.

— Что тут у тебя? — за спиной девушки объявилась Знахарка.

— Да вот, спит, — буднично ответила девушка.

— Будила?

— Будила, да вот из сна его не отпускают.

— Не отпускают? Кто же?

— Странница, это он бормочет.

***

Тем временем в городской тюрьме, а именно в крыле подземелья, происходили странные события. При смене караула, дневная смена не обнаружила ночной смены. Не обнаружила так же двери ведущей в пыточную, и стражников внутри самой пыточной. Однако обнаружили они в дальней, незапертой камере, пристёгнутого петлями к стулу хозяина этих подземелий, с иглами под ногтями, тисками на пальцах ног, с открытым беззубым ртом, всего мокрого, воняющего мочой дерьмом и блевотиной, и определённо мёртвого. А на шее его, висела выскобленная до бела табличка, с единственной чёткой, черной, надписью. Палач.