Память

Я многому научилась в этой жизни. Не научилась только кричать от боли. Надеюсь, что никогда и не научусь, потому что эхо этого крика все еще звенит во мне.

В тот момент, когда мозг уже засыпает, отказывая телу в его всегдашней дневной власти над мыслями, когда кружится голова и простыни перестают существовать как факт, когда стираются иллюзорные границы между реальностью и абсурдом и мир становится таким, каков он есть — я просыпаюсь от этого крика и не могу уснуть всю ночь.

Тогда приходит ко мне страшная гостья (да простит меня Булгаков). Она садится у изголовья и начинает рассказ. Иногда мне кажется, что она помнит до последней секунды все мои жизни, но я не разрешаю ей рассказывать ничего, кроме двух — мне и этого довольно.

Но бывают ночи, когда у меня не остается сил, чтобы бороться с нею — о, она-то знает, что мне случалось уже умирать от подобной слабости! — и тогда я проваливаюсь в сон под ее монотонное бормотание, и заново проживаю все, что не хотела бы знать — кровь, и слабость, и долг, бои и потери, смерть друзей и собственное предательство, и снова кровь, и беспощадную уверенность в бессмысленности «ненапрасной» жертвы.

И тогда тот, кем я была, кричит, кричит от боли, чаще чужой, чем своей — потому что чужой для него не бывает, а к своей он привык, как привык к тому, что его кровь течет по коже чаще, чем по венам…

Память жестока. Как монетки, подбрасывает, перебирает лица друзей, погибших за меня и мои идеи, выстраивает в шеренгу, выставляя счет, и пересчитывает — чтобы наверняка, — и каждую ночь они умирают снова.

А бывают ночи мои легки, когда другая гостья дарит меня собой. Фантазия, родня Кассандры, уводит туда, где друзья мои еще живы, где идеи прекрасны и не нуждаются в удобрении кровью, а смерть легка и добра. Она редко приходит ко мне: не так уж много было поводов для визита.

Должно быть, она — псих, моя Фантазия. Или трансвестит. Потому что иногда она сбрасывает свои одежды, и тогда я вижу, что это — Воображение. Он, как и память, тоже садист. То, что показывает Воображение, редко бывает лучше воспоминаний. И я мечусь между прошлым и возможным, как между болью от крошащихся ногтей, рвущихся сухожилий вцепившихся в карниз пальцев и черной, вечно голодной, жаждущей меня глоткой колодца.

И в тот момент, когда срывается с утеса камень, за который я держусь, — потому что оторвать от него мои пальцы не смог бы никто, кроме меня,— я поднимаю глаза и вижу, как сидит на обрыве, болтая ногами, Фантазия о том, что я могла бы выжить.

Безумная Фантазия.

июнь 2000 г