Память на фото

От перекрёстка наезженная дорога уходила вглубь леса, пока не упиралась в ворота с калиткой. Частокол больше служил границей территории, чем защитой. Табличка у калитки поясняла: «Вы входите в семейный музей-этнопарк „Малэ Черть“».

Перед воротами остановился автобус с туристами, и люди ручейком втянулись в калитку. Я вошёл со всеми и уважительно покачал головой. Хозяева этнопарка подошли к делу серьёзно: дома, мельница, амбары — всё воссоздано добротно и с любовью.

Гид горячо рассказывал, что всё построено с соблюдением технологий. Строили сами, сами же покрывали крыши мхом и травой. В некоторых домах даже воспроизвели бумажные оконца.

Экскурсия заканчивалась у Дома Фотографий.

— Это наша новая идея, — доверительным тоном начал гид. — На этом месте была деревня ещё в пятидесятых годах двадцатого века. Мы, конечно, больше заинтересованы в истории подревнее, но вы только подумайте: до середины прошлого века здесь жили и здравствовали прямые потомки тех, кто основал древнее поселение! Они пронесли сквозь века традиции и культуру, видели, как менялся лес вокруг, как события мирового масштаба понемногу начинали влиять на них самих. Мы мало что можем рассказать о людях, которые жили здесь до семнадцатого века. Все эти дома, инструменты, одежда — всего лишь реконструированы по тому, что удалось извлечь из земли и записей археологов. А вот на людей, живших позже, мы можем с вами взглянуть прямо сейчас! Когда начали строить здесь этнопарк, нам очень повезло: на территории нашли целую кипу отлично сохранившихся фотографий! Не меньше пятидесяти жителей запечатлены на них, и вы можете посмотреть, как они выглядели, во что были одеты!

Ступеньки призывно скрипнули. Перед самой дверью я ненадолго застыл в нерешительности. «Нужно войти, нужно!» — подбодрил я себя. Дверь отворилась, и я вошёл в скудно освещённую комнатку.

По стенам висели чёрно-белые фотографии с хмурыми и мрачными людьми. Неодобрительно взирали они на любого праздного зеваку. Да уж, ощущения гнетущие. Я невольно поёжился, но заставил себя всмотреться в каждое лицо.

Когда первое впечатление прошло, я обратил внимание на странность: не все фотографии были бесцветными. На некоторых нет-нет да зазеленеет трава. Вот на этой карточке девочка лет восьми улыбается тепло и приветливо, а её бусы выделяются красным на чёрно-белом фоне. Я невольно ахнул:

— Анюта! Какая ты стала!

Возможно, дело в освещении, но мне показалось, что глаза у девочки повеселели.

Я продолжил осмотр. Немалая часть фотографий то тут, то там наливается цветом. И люди, изображённые на таких карточках, выглядят живее. В какой-то момент я встретился взглядом с тяжёлым, из-под насупленных век, взором старика. Он таращился с выцветшей фотографии.

На карточке уже стало невозможно разглядеть, во что старик был одет. Но я помнил, что на нём была дерюжная рубаха-котяг, заправленная в широкие штаны. Вот так же он глядел на меня в упор, широко расставив ноги в сапогах-нырах, уперев руки в бока, живое воплощение недовольства.

— Ну что, Михаил Иванович, всё так же неприветливо вы смотрите в будущее?

— О каком будущем балакаешь, бес? Лишились мы души и будущего, когда речам твоим сладким поверили! Проклял нас за то Господь!

— Да полно вам напраслину на Бога возводить-то!

— Да как ты смеешь вообще его упоминать, нечисть?!

— Михаил Иванович, это вы сами себе придумали, что я бес или нечисть какая. Мне никто никого называть не запрещал.

— Опять отраву свою в уши льёшь? Как тогда с фотопаратой своей!

— Да считайте меня кем угодно, как вам проще! Разве я солгал, говоря, что память о вас жить будет? Вашей деревни уж больше полувека нет, а вас помнят!

— Да что нам память, если мы в пекле теперь томимся?

— Ой ли, Михаил Иванович? Земля ваша родит? Дома греют? Река воду даёт? Разве ж это пекло?

— То не твоими стараниями, а господними!

— Тут спорить не стану. Не я эту землю создал, не я вам жизнь обустраиваю. Я сделал только то, что говорил: ваши фотографии.

— Так чего ж ты мучаешь нас теперь? Почто глазеют на нас эти зеваки?!

— Да ведь вы живёте благодаря этим зевакам! Они приходят, чтобы про вас узнать! Про всех!

— Придурь это всё и бесовщина!

— А вы попробуйте как-нибудь на них в ответ посмотреть, Михаил Иванович. Попробуйте поинтересоваться, кто к вам приехал и зачем.

— Нет уж! Наши вон понасмотрелись уже! Теперь не желают, видите ли, спину ломать, подавай им инструменты диковинные! Кузнец чего только не выдумывает!

— Да, у Василия Николаевича хорошо голова работает, он всегда к новинкам интерес проявлял. И что, хуже стало оттого, что людям проще работается?

— Бесовство это всё! Спокон веков жили и работали тем, что было. Неча менять, что ненадобно!

— Да что ж это вы, Михаил Иванович, «не жили хорошо, нечего и начинать»? Разве ж плохо к хорошему стремиться? Я понимаю, вы за историю и культуру боитесь. Но к вам же за ней и приезжают! Все эти люди, которых вы зеваками называете, это ведь ваши потомки. И они едут издалека, чтоб посмотреть, как вы жили. Чтоб к своей истории приобщиться. Не к тяжёлому труду, не к болезням, а к культуре. Они здесь только смотреть могут, но ведь это потому что вы ничем делиться не хотите! Вот Анютка или тот же Василий Николаевич, на них люди смотрят и уходят с такими знаниями, которых раньше не было в их голове. А всё почему? Да потому что Анютка тоже их видит, чем они живут и чего желают. Это же обмен.

— А бусы её, значит, не становятся цветом пламени адского?

— Да будет вам, Михаил Иванович! Красными они становятся, красными. Вы уже столько в вашей рутинной бесцветной реальности живёте, что и позабыли, они ж всегда такими были.

— А по чьей такой вине жизнь наша бесцветная, скажи-ка на милость?

— Вот уж не по моей! Да, плёнка тогда была только чёрно-белой, но сейчас-то у кого вокруг цвет появляется? У вас, глядящего букой на всех и каждого, или у Анютки, которая интересуется всеми и улыбается?

— Потомки, говоришь? И чего? Это ж как надо было от корней уйти, чтоб в такой срамоте жить? Рубахи живот не прикрывают!

— Опять вы палку перегибаете. Да разве ж в одежде ваши корни? Разве только в танцах и песнях ваша культура? А то, что им спустя столько лет ваша жизнь интересна? А то, что про танцы и одежду ваши до сих пор помнят? Да люди прямо здесь, на месте вашей пропавшей деревни новую выстроили только для того, чтобы показать, как всё было! Потому что интерес есть не только к тому, что вокруг и сейчас! Интересуются ведь, как раньше было, размышляют, как в будущем будет. Другими интересуются!

— И что, вот прям все так и интересуются? По другим странам ездят и смотрят? Танцы узнают, одежду?

— Ну, не все, конечно. Но те, кто интересуются, про них-то вам почему не узнать? Не посмотреть на них да не улыбнуться?

Я вздохнул и оторвался от разглядывания фотографии Михаила. Посмотрел на другие карточки. Я не лгал, когда говорил им, что приехал фотографировать. За всех попросила Анюта, я не мог отказать. Не на перекрёстке. И не по моей вине исчезла деревня.

Уходя, я бросил мимолётный взгляд на фото Михаила и улыбнулся. Под кустистыми тяжёлыми бровями зеленели глаза.