Парадокс Аристотеля

Из цикла «Вольные собиратели»

ПАРАДОКС АРИСТОТЕЛЯ

1.

Я сидел на крыльце нашего бунгало в начале времен и отрешенно наблюдал за бесконечными серо-зелеными волнами, монотонно бегущими из-за плоского горизонта. Такой же ровный легкий ветерок тянул вдоль пустынного берега, неся освежающую прохладу и навевая различные праздные мысли, вроде «в чем смысл нашего существования?» или «что такое межвременье?»

Последний вопрос, впрочем, был далеко не праздным. Он приходил ко мне в голову регулярно с того самого момента, как я попал в межвременье.

Действительно, мы — вольные собиратели — свободно путешествуем по временам всей истории Земли от ее возникновения до… чего? Кстати, вовсе и не от возникновения планеты, а от появления жизни! А вот до какого предела в будущем, никто из нас до сих пор не выяснял. Ну да, бывало, наши притаскивали где-то века из двадцать пятого или двадцать шестого всякие там бластеры, антигравитаторы, универсальные синтезаторы пищи и прочую чудохрень. Но почему-то до сих пор никому не пришло на ум проверить: а что там дальше?

Мы открываем Двери туда, куда хотим. Но ведь хотим-то мы, в сущности, всегда одного и того же: чего бы попить, поесть, во что одеться — бытовуха сплошная! Почему?

Я чувствовал, что наконец-то созрел для решения этой загадки. У меня даже ладони вспотели от возбуждения. Действительно, почему ни у кого из нас нет желания что-либо исследовать, изучать не с прагматической точки зрения, а просто из интереса? Вот оно — то, что нас всех объединяет: отсутствие интереса!

Кроме меня и Бородавочника. Точнее, кроме меня. Потому что Бородавочник как раз-таки чистой воды прагматик. Ну, неандертальцу оно простительно — дитя природы. У него все инстинкты направлены на выживание. А остальные?

Я буквально физически ощутил, что наткнулся на главную загадку нашего существования. Теперь, чтобы найти ответ, требовалось лишь открыть Дверь в конец времен и посмотреть, что получится.

Я привычно огляделся в поисках нужной Двери, но к своему удивлению не увидел ни одной! Тогда я слегка прищурился, концентрируя усилие, но и это не помогло. От изумления я даже закурил. Получалось, что-либо конца времен не существует вовсе, либо… там нет межвременья и нас, вольных собирателей!

В этот напряженный момент на крыльцо выполз взлохмаченный и как всегда заспанный Бородавочник.

— Крэг, ты уже завтракал?

— Представляешь, — я пропустил его вопрос мимо ушей, — я не нашел Двери в конец времен!

— Я жрать хочу!

Поняв, что сейчас он все равно не оценит моего открытия, я спросил:

— Куда пойдем завтракать?

Надо сказать, за последнее время мы с ним обленились основательно и повадились шастать в разные эпохи, пробуя самые разнообразные блюда. Но долго такое сибаритство продолжаться не могло — когда-нибудь мы нарвемся на крупные неприятности, в очередной раз удрав из-под носа хозяина таверны или ресторана не заплатив. Дело в том, что этот трюк придумал Бородавочник, когда мы с ним решили пообедать в пиццерии Неаполя девятнадцатого века. Мы тогда здорово проголодались, набрали кучу еды, а когда хватились, оказалось, что денег явно недостаточно, чтобы расплатиться. И тогда Бородавочник притворился, что у него скрутило живот, и побежал в туалет. Я, почуяв неладное, кинулся за ним и увидел, как этот пройдоха преспокойно открывает Дверь и шагает в нее, даже не оглянувшись! Я, конечно, сиганул следом и потом, уже в нашем бунгало, высказал этой обезьяне все, что о нем думаю. Но он и ухом не повел, заявив, будто был уверен, что я понял его маневр и последую за ним. Мы помирились, и в следующий раз, в мюнхенском гаштете времен Священной римской империи германской нации похожий трюк повторил уже я сам, а неандерталец прикрывал тыл. С той поры так и повелось. Но паскудная мыслишка о неизбежности возмездия не оставляла мою бедную голову…

— Айда в Лондон, в пабе посидим.

— Это с утра-то?

— Так мы только по парочке бекона, чайку там с яблочным пирогом, ну и сыру конечно…

— А не треснешь?

— Я есть хочу.

— О, время! Ты вообще можешь думать о чем-нибудь, кроме еды?

— Могу. Когда наемся. — Бородавочник обиженно выпятил нижнюю губу. — У меня просто очень сильные инстинкты, сам же говорил.

— Ладно, пойдем. Только сначала деньжатами разживемся. Я знаю, где лежит на мелководье бочонок золотых гиней, который потерял сам сэр Морган…

— Крэг, давай сначала поедим, а?

— Нет! — Я решил твердо стоять на своем: предчувствие скорых неприятностей переросло в почти уверенность. — Англичане — народ бдительный. Мы обязательно попадемся.

Бородавочник видимо уловил мою непреклонность, потому что вопреки ожиданию не стал спорить, а молча ушел в дом и загремел там баллонами и прочим снаряжением для дайвинга. С недавних пор он здорово увлекся подводной охотой и археологией. На это у меня и был расчет, что он не устоит перед соблазном лишний раз поковыряться на дне морском.

Не прошло и получаса, как мы были на месте: в проливе вблизи острова Мэн. Здесь стоял сентябрь, и водичка была весьма прохладной — градусов пятнадцать по Цельсию. Но у меня имелся утепленный гидрокостюм, а Бородавочнику, привыкшему у себя во времени спать в снегу и нырять в почти ледяной воде, гоняясь за тюленями, такая вода запросто могла бы сойти за приятную освежающую ванну.

На поиски бочонка мы потратили гораздо больше времени, чем я рассчитывал. Так что, когда мы его все-таки вытащили на берег, я уже тоже был не прочь основательно перекусить, да и выпить чего-нибудь «для сугреву» — бренди с горячим молоком, например.

Бочонок оказался полон золотых гиней чеканки правления Карла II, и по моим прикидкам стоил целое состояние, даже если сдать клад на лом. Но поскольку англичане слыли людьми крайне консервативными, я не без основания предполагал, что эти монеты остались в ходу и в девятнадцатом веке. С поправкой на инфляцию.

Так оно и вышло. Мы прекрасно пообедали в пабе на Ланкастер-стрит, и я решил вернуться к той сумасшедшей идее, что посетила меня утром.

— Слушай, напарник, мне сегодня пришла в голову любопытная мысль: почему никто из вольных собирателей до сих пор не додумался посетить конец времен?

— А зачем? — Неандерталец сыто рыгнул и осоловело уставился на меня.

— Ну как же?! Конец времен! Узнать, что там будет?

— А что там будет?

— Вот и я говорю. Интересно же?

— С тобой, Крэг, я пойду хоть куда. — Бородавочник подобрался и снова стал бодрым и энергичным. — Когда выступаем?

— Погоди, — сказал я. — Дело в том, что Дверь туда, в конец времен, не открывается!

— Такого не может быть!

— Тем не менее, это так.

— И что же теперь делать, а, Крэг?

Бородавочник выглядел как маленький ребенок, которому пообещали большую вкусную конфету, а вместо этого показали кукиш.

— Не знаю, — честно признался я. — Получается, либо конца времен вовсе не существует, либо там нет межвременья.

— А… у нас в Поселке бывал кто-нибудь оттуда, из будущего?

Я едва не свалился со стула: воистину устами младенца, как говорится!..

— Напарник, ты гений!

— Я знаю…

— Нет, ты понял, что сейчас сказал?

— Есть ли у нас в Поселке…

— Именно! — Я полез за сигаретами, протянул пачку Бородавочнику, мы оба прикурили, и я продолжил: — Действительно, ведь среди вольных собирателей нет ни одного из времени позже, чем двадцать второй век!

— Но вещи-то есть даже из двадцать шестого.

— Вещи — да, но не люди! Почему?

— А саблезубый их разберет! — Неандерталец долго думать об одном и том же не умел. — Наверное, им и там неплохо живется.

— Ну, положим, тебе у себя тоже жилось не хило…

— Пока я шамана не пристукнул.

— За что?

— За то, что врал постоянно!

— Закон о последствиях осуществления гипотетически невозможных действий?

— Ну да. А эти, из будущего, наверное, слишком правильные. Делают всё как положено.

— Но не могут же все они быть такими снобами и педантами? — В отличие от Бородавочника, меня не покидали сомнения.

Какое-то время мы молча курили, уставившись взглядами в стол, в надежде, что кого-нибудь из нас осенит догадка. Увы, озарение не пришло. Я это понял первым и предложил:

— Идем домой, напарник, нам с тобой еще холодильник надо поменять — два месяца уже собираемся.

— Тогда давай прямо на склад этих… «Розовых львов»?

— Может быть, «Розенлеф»?

— Во-во, они самые!

— Почему именно «Розенлеф»? — Я был искренне удивлен.

— Красивый. Большой и толстый. Много мяса положить можно, — по-простецки объяснил Бородавочник.

Я только руками развел.

Мы благополучно рассчитались за обед найденными гинеями, вышли в туманные лондонские сумерки и шмыгнули в первую же подворотню. Здесь я уже без опаски открыл нашу Дверь прямо на склад знаменитого финского концерна и впервые в жизни увидел, как говорится, «двести метров холодильников» одновременно. На Бородавочника, правда, это изобилие не произвело никакого впечатления. Он принялся по-хозяйски открывать все холодильники подряд и влезать туда, примеряя их на объем, пока я не остановил его, сказав:

— Они же тут все одинаковые. Одна модель.

— А мне показалось, что вон тот, с краю, самый толстый.

— Ну, так давай его и возьмем.

— А это не воровство, Крэг? — обеспокоился Бородавочник.

— Нет, конечно. Это же некондиция. То, что не пошло в продажу по каким-то причинам. У твоего, например, вон бок помят. И потом, я же вижу, что можно взять.

— Это они, что же, столько брака делают?!

— Нет. Просто копят его побольше, а потом пускают в переработку.

— Ладно, берем этот.

В Дверь мы пропихивали холодильник вдвоем.

— Слушай, Крэг, — вдруг просиял неандерталец, когда мы благополучно втащили приобретение в бунгало, — а может, Дверь не открывается, потому что ты не знаешь, куда хочешь попасть?

Я вторично воззрился на него как на некоего мессию, вещающего истину глупой пастве. Вот тебе и первобытный разум! Впрочем, кто это сказал, что неандертальцы были тупыми и примитивными? Я лично так не считаю.

— Парень, тебе бы в академики податься, приняли бы единогласно! Все правильно: никто не знает, что такое конец времен, поэтому каждый пытается представить его по-своему. В результате образ понятия как бы размывается, теряет четкость, и Дверь, то есть канал межвременья, становится нестабильной.

— Между прочим, в глубокое прошлое тоже не везде попасть можно, — с важным видом вставил Бородавочник.

Еще немного, и действительно поверит, что он гений, самородок и так далее. Поэтому я решил слегка охладить его и подкинул другой коварный вопрос, давно не дававший мне покоя:

— А скажи-ка мне, дитя природы, может быть, ты знаешь, и откуда взялось межвременье?

Бородавочник открыл было рот, потом закрыл его, подозрительно оглядел мою невинную физиономию, вздохнул и сказал:

— Ох, умеешь же ты, Крэг, кайф ломать! Не знаю я, откуда оно взялось. И никто, наверное, не знает. Разве что Аристотель?

— При чем тут Аристотель?

— Ну, он же первым дом в Поселке построил? Значит, он первый и в межвременье попал. А раз до него никто сюда не попадал, значит, с Аристотеля все и началось.

Я сел.

— Знаешь, напарник, иногда я думаю, что природа сильно ошиблась, отдав предпочтение хомо сапиенс. По мне, так хомо неандерталес куда более достойный кандидат на венец эволюции.

— А чего я такого сказал? Кому же, как не Аристотелю, знать про межвременье. Логично?

— Еще бы! Вот только как до него добраться?

Действительно, как? По сути, нужно было пройти в прошлое не Земли, а межвременья. В начало координат. Но разве возможно выйти в нулевой момент времени, когда еще нет ничего?

Задачка, что называется, на засыпку. Ну, хорошо. Допустим, не в нулевой момент, а сразу после него. Возможно? В принципе, да. А что значит «сразу после»?..

Мои сомнения снова разрешил Бородавочник. Какое-то время он сочувственно наблюдал за мной, потом подошел, дружески облапил за плечи и сделал широкий жест в сторону входной двери:

— Да не мучайся ты, Крэг! Вот же она.

— Что?

— Дверь в начало межвременья.

— Это же наша входная дверь…

— Сейчас — нет. Ты приглядись повнимательней.

Я пригляделся и почувствовал, как дрожат колени. Дверь на самом деле стала Дверью! Только вот куда?

— Ну что, пошли? — Бородавочник с готовностью шагнул к ней.

— Погоди-ка, — хрипло сказал я. — Лучше я сам.

— Конечно, Крэг. Ты же всегда идешь первым. Открывай.

И я открыл.

2.

— Ну и с чего ты решил, что мы вышли в начало межвременья? — поинтересовался я у Бородавочника, когда мы добрались до знакомого холма, за которым скрывался Поселок.

— А ты разве ничего не замечаешь, Крэг? — Неандерталец остановился и ткнул волосатым пальцем под ноги. — Следов нет! Никаких.

— А должны быть?

— Конечно! Дверь-то сюда только в одном месте открывается, и все собиратели проходят в Поселок одной и той же дорогой. Целую тропу натоптали.

Я остановился и внимательно посмотрел на напарника. Бородавочник тоже остановился и таращился на меня невинными глазищами. Хотя не совсем уж невинными. На какой-то миг мне показалось, что неандерталец сдерживает смех! Нет, ни один мускул на его звероподобной физиономии не дрогнул, но в глубине темных глаз явно мерцал огонек насмешки. Определенно с Бородавочником что-то произошло. Какой-то другой стал — поумнел, что ли? Причем резко.

— Давай лучше холм обойдем, сразу все ясно будет, — миролюбиво предложил я и направился дальше, насвистывая легкомысленную песенку.

— Как хочешь, Крэг, тебе виднее, — пробурчал сзади Бородавочник и поплелся следом.

Обогнув холм, я невольно остановился снова и, конечно же, неандерталец, непрерывно ворчавший что-то последние пять минут, налетел на меня, едва не свалив на землю. Но на этот раз я смолчал, ибо открывшееся зрелище было куда интереснее, чем препирательства с напарником по поводу хороших манер.

Собственно, разглядывать было нечего, потому что долина за холмом была совершенно пуста. Никаких следов давно ставшего родным Поселка. Голое пространство, поросшее бледной травкой, на дальнем от нас краю переходящее в заросли такого же бледного кустарника, за которыми где-то должен быть ручей с гордым именем Звонкий. И все. Никого и ничего.

Начало времен, блин! То есть межвременья?

— Интересно, Крэг, да? — Бородавочник с привычной осторожностью выглядывал из-за моего плеча. — Место есть, а Поселка нет.

— Может, это не то место? — Я огляделся с тайной надеждой на ошибку. — Может, просто похожее…

— Ну да. Дверь-то открылась.

— А кстати, чья это Дверь была, твоя или моя? — Я снова в упор уставился на напарника.

— Ну, моя, — смутился вдруг Бородавочник и принялся рвать чахлую травку пальцами ног.

— И куда же ты ее открывал?

— В начало межвременья…

— Так. — Я испытал чувство, сродни прыжку без парашюта. — Ты, похоже, только что разрушил нашу главную легенду.

— Это какую?

— Никакого Аристотеля не было!

— Ух ты! — Бородавочник даже траву рвать перестал. — А почему?

— Потому что мы в межвременье, а никакого Поселка нет, ни одного дома, даже того, который якобы построил Аристотель.

— Но может быть, он просто еще не пришел сюда?

— А межвременье-то уже есть!

— Погоди, Крэг, — Бородавочник принялся шумно чесаться, как он всегда делал, когда волновался. — Я же Дверь в начало межвременья открывал, а не в начало Поселка.

— Вот я и говорю. — Я совершенно успокоился: напарник снова стал прежним, грубоватым и простоватым неандертальцем, каким я его знал давно. — Предположение о том, что Аристотель причастен к появлению межвременья, не подтвердилось.

— А давай вернемся домой, а потом ты сам откроешь Дверь сюда? — предложил Бородавочник, продолжая чесаться.

— Может, лучше откроем Дверь в начало Поселка?

— Давай, Крэг! — Неандерталец расплылся в радостной улыбке. — У тебя должно получиться. Ты же мастер!

Я сосредоточился и привычно оглянулся в поисках Двери. Но ее нигде не было видно.

— Кажется, облом!

— Почему?

— Не открывается… — пожал я плечами.

— Так она, наверное, появилась, где и раньше — за холмом. — И мой напарник бодро закосолапил в обратном направлении.

Проклиная собственную несообразительность, я поспешил следом.

Дверь, естественно, была на месте. Зрелище, что ни говори, забавное. Представьте себе голую песчаную равнину с редкими куртинами какой-то растительности, и где-то на ней, прямо из песка торчит самая обычная деревянная дверь. Ну, в этот раз деревянная. А так они бывают и кожаные, и дерматиновые, и металлические изредка. Только эта Дверь показалась мне какой-то неправильной. Я никак не мог понять почему, пока не приблизился к ней почти вплотную. Лишь тогда меня осенило: у Двери не было ручки! Место, где она должна была располагаться, оставалось абсолютно гладким и ровным без малейшего намека на выступ или следы крепежа. Похоже, у этой Двери ручки вовсе никогда не было.

— Как же она открывается, Крэг? — Бородавочник задумчиво поковырял полированное дерево грязным кривым ногтем.

— Попробуй толкнуть от себя, — посоветовал я, не испытывая желания проделать то же самому.

Неандерталец ничтоже сумняшеся шарахнул по Двери пудовым кулачищем, но это не возымело абсолютно никакого действия. Дверь даже не шелохнулась. Предприимчивый Бородавочник тут же развернулся к ней задом и, упершись пятками в песок, навалился на упрямицу всей спиной. Безрезультатно!

— Видимо, она все же открывается в нашу сторону, — сообщил мой напарник после третьей безуспешной попытки.

— Странно. — Я наконец тоже рискнул толкнуть ладонью забастовавшую Дверь. — Ведь раньше они все открывались в обе стороны?

— Точно. — Бородавочник сел на корточки в тени Двери. — Давай покурим, Крэг, и подумаем, как быть.

— Может, просто откроем другую Дверь? — Я вытащил сигареты, прикурил сам и поднес зажигалку напарнику. — Домой, например?

Неандерталец молча несколько раз затянулся, выбросил окурок и неожиданно спросил:

— Почему она не исчезает, Крэг? Она должна была исчезнуть сразу, как только ты решил больше не открывать ее.

«Действительно, почему?» — удивился я про себя, а вслух сказал:

— Ну, это же не обычная Дверь… Я сейчас открою другую.

Но у меня ничего не вышло! Не получилось и у Бородавочника.

— Влипли! — Неандерталец злобно уставился на Дверь.

— Как так могло получиться? — недоумевал я.

— Нас подставили, Крэг! — завопил вдруг Бородавочник. — Я понял! Мы докопались до тайны межвременья, и от нас решили избавиться, чтобы не было утечки информации.

— До какой тайны, напарник?! Кто решил избавиться? Опомнись! — Меня одолел нервный смех. Я захохотал и никак не мог остановиться, а неандерталец смотрел на мои корчи и с каждой минутой мрачнел все больше. Умом я понимал, что надо прекратить истерику, иначе это может кончиться для меня плачевно: сбежать от разъяренного Бородавочника, кроме как в Дверь, было невозможно. Но я ничего не мог поделать. Нервному напряжению пополам со страхом нужен был выход.

Слава времени, расправа не состоялась. В самый критический момент Дверь неожиданно вздрогнула и начала открываться. Естественно, в нашу сторону. Мы оба мгновенно отпрыгнули от нее подальше и в разные стороны. Бородавочник по старой привычке встал на четвереньки и приник почти к самой земле. Я же просто присел за жиденький кустик, лихорадочно ощупывая пояс в поисках хоть какого-нибудь оружия, но кроме небольшого разделочного ножа ничего не обнаружил. Черт, мы же сунулись сюда прямо из бунгало, не подготовившись!

Дверь продолжала медленно открываться. Мы смотрели на нее против солнца, светившего теперь прямо в глаза, и потому не сразу разглядели фигуру невысокого человека в проеме Двери. Лишь когда незнакомец шагнул вперед, выйдя из тени, я подробно рассмотрел его.

Перед нами стоял коренастый пожилой мужчина в темно-сером хитоне и широкой соломенной шляпе. Его узкое, немного скуластое лицо обрамляла роскошная белая борода. Человек был бос, на плече его на грубой веревке висел большой кожаный мешок, явно тяжелый — веревка глубоко врезалась в тощее плечо. Из-под шляпы на нас доброжелательно смотрели ясные светлые глаза.

— Хайре, андрос! — Голос у незнакомца оказался сильным и звонким, явно контрастируя с внешним обликом.

— Уррмга! — рявкнул в ответ Бородавочник, выпрямляясь во весь рост и ударяя себя кулаками в широкую волосатую грудь.

— Привет, — сказал я по-английски, не без основания полагая, что этот весьма распространенный на Земле язык, лучше всего подходит для первого знакомства. Вообще-то в межвременье не было проблем с языковым барьером. Каждый попавший сюда и оставшийся в Поселке очень быстро переходил на особый местный слэнг или наречие, которое понимали все, но никто не знал, кем оно изобретено. — Ты кто?

Не знаю, понял ли вопрос странный пришелец, но смысл его он уловил правильно, потому что вдруг улыбнулся, приложил правую ладонь к сердцу и, слегка поклонившись, четко произнес:

— Аристотелес!

— Ух ты! — громко сказал Бородавочник нормальным голосом. — Чтоб меня кабан желудями накормил!

— С приехалом, — только и смог выговорить я.

3.

— Не, ну как такое может быть, Крэг? — Бородавочник выплюнул изжеванную травинку и сел. — Почему мы тут появились раньше этого деда? Если он, по легенде, все это создал?

— Значит, не он. — Я воткнул топор в ствол только что срубленного бука и тоже присел, доставая сигареты. — Меня вот другое интересует: сколько мы еще здесь просидим? Двери-то не открываются…

— У меня сильное подозрение, что с Дверями — его проделки! — мрачно сообщил Бородавочник. — Дед какой-то секрет про них знает, точно!..

Мы уже вторую неделю не могли открыть ни одной Двери. Пытались сделать это в разных концах долины — бесполезно! Я дважды подступал к Аристотелю с расспросами, но старик только улыбался и ободряюще хлопал меня по плечу. Он по-прежнему не понимал нас. Или делал вид, что не понимает. Буквально на другой день столь необычного своего появления Аристотель обошел долину, ковыряя палочкой землю, спустился к ручью, а потом вернулся на поляну и принялся что-то вымерять шагами. Когда я спросил его, что он собирается делать, старик молча начертил той же палочкой план дома… Аристотеля!

— Он тут что, жить остается? — поинтересовался Бородавочник.

— Похоже, что так. Слушай, напарник, раз мы все равно здесь застряли, может, поможем деду?

— С какой стати?!

— А что ты предлагаешь?

— Вытрясти из него, куда он все Двери подевал! — Неандерталец рассвирепел не на шутку. — Я жрать хочу! Домой хочу! Дайвингом заниматься…

Правда, бушевал он недолго. А когда Аристотель пригласил нас к костру, над которым на веточках ивняка жарилась свежая форель, все черные мысли по поводу расправы над стариком улетучились окончательно.

И теперь в долине вовсю кипела работа: мы втроем дружно строили тот самый дом Аристотеля — легенду Поселка!..

Мы досмолили одну сигарету на двоих — запас курева у меня почти закончился — и вновь подступили к поваленному дереву. Кстати, эту буковую рощу за дальними холмами обнаружил именно мой непоседливый напарник, обегавший в поисках выхода гораздо большую площадь в округе, чем я. Когда мы отвели к роще старика, его радости не было предела. Он тут же выдал нам топор и тяжелый широкий нож, похожий на мачете, и знаками попросил валить лес. Из-за расстояния работы по постройке дома велись медленно, но все же за две недели сруб был почти готов.

Собственно, работали в основном мы с Бородавочником. Аристотель же осуществлял общее руководство, кормил нас и все свободное время делал какие-то таинственные расчеты на расчищенной специально для этого площадке в стороне от стройки. Вот эти-то расчеты и навели простодушного неандертальца на крамольные мысли о том, что дед что-то скрывает от нас по поводу исчезновения Дверей.

— Ты смог бы разобраться в его записях, Крэг? — с надеждой спросил Бородавочник, обрубая ножом упругие черные ветки.

— Не знаю, — ответил я честно, обмеряя ствол. — Гляди-ка, из этого аж два бревна получится… Даже если бы я смог разобраться, что бы это нам дало?

— Ну, как же! Тогда бы мы смогли Дверь открыть.

— Куда?

— Домой, конечно…

— Ты уверен? Вообще, с чего ты решил, что эти формулы связаны с межвременьем?

— А с чем же еще?

Вот и поговорили! Неандерталец, что с него возьмешь? Да и не разбираюсь я в формулах, если честно. А в греческих — и подавно.

Некоторое время мы работали молча, потом Бородавочник, который физически не мог долго молчать, снова спросил:

— Как ты думаешь, Крэг, а что произойдет, когда мы построим дом?

— В смысле? — не понял я.

— Ну, по легенде ведь неизвестно, кто его построил. Известно только, что этот дом был первым в Поселке, и что называется он домом Аристотеля…

— Ты имеешь в виду, что мы станем основателями этой легенды?

— Ага…

— А что? — Мысль мне понравилась. — Здорово! Дом действительно оказался первым в Поселке, в нем действительно жил человек по имени Аристотель… Никто же никогда не говорил, от кого пошла легенда?

— Нет. Но тогда, по-моему, мы-то с тобой должны были это знать?

— Гм! — Я даже рубить перестал. — И правда, должны?!

— Вот! А раз не знаем, то, стало быть, дом построили не мы.

Логика неандертальца. Эх, все же хомо сапиенс оказался, видимо, более изворотлив умом, потому и выиграл гонку под названием естественный отбор.

— Чей же, по-твоему, дом мы сейчас строим?

— Ну… другого Аристотеля. — Бородавочник воткнул нож в землю и принялся яростно чесаться. — Кто сказал, что он был один?

— Ты про петлю времени читал?

— Не-а. А что это такое?

— Это когда последствие какого-нибудь события одновременно является его же причиной.

— А при чем тут петля? — надулся неандерталец. — Мы с тобой попали в межвременье после того как появился Поселок? Значит, мы не можем быть его причиной.

— Погоди! Ни ты, ни я не попали в Поселок сразу, оказавшись в межвременье. Так?

— Ну, да. Ты меня нашел где-то… в Париже времен кардинала Ришелье?

— Вот! А меня самого подобрал Мироныч, кстати, во время осады Иерусалима крестоносцами! Он тогда еще молодой был и активный. А в Иерусалиме много добра пропало…

— Но мы не помним, как строили дом Аристотеля, Крэг! Почему?

— Не знаю, напарник. — Я снова взялся за топор. — Но, думаю, этому есть вполне разумное объяснение.

Я лгал. Не было этому никакого разумного и даже рационального объяснения! Конечно, мы должны были помнить все то, что сейчас происходило, если были его непосредственными участниками. А если не помнили, значит… теперь происходили совсем другие события, не связанные с прошлыми никаким образом. Сейчас мы творили совершенно другое межвременье! Блин, да как же так?! Вот ведь вляпались!.. Да, это единственное логичное объяснение происходящему. Поэтому и никаких Дверей нет. Но тогда и возврат в прошлое, в прежнее межвременье, получается, тоже невозможен. Или возможен?..

— А ты не обращал внимания, Крэг, — снова не утерпел Бородавочник, — откуда дед берет все свои прибамбасы: ну, инструменты там, гвозди всякие?..

— Он с собой большой мешок притащил, туда много чего поместиться может.

— Да? А ты прикинь: топор, нож, рубанок, стамеска, долото, молоток, гвозди, лопата… Это же пуда полтора железа одного! А дедок-то — дунь и рассыплется. Да и мешок маловат для такого количества вещей.

Я был вынужден согласиться с ним. Действительно, странно. Такое впечатление, что Аристотель знал, куда попадет, и что будет делать.

— Ты, конечно, парень наблюдательный, — сказал я неандертальцу, — но все же лучше пока держи язык за зубами.

— Это еще почему? — мгновенно набычился тот. — Надо вывести его на чистую воду и потребовать, чтобы Двери вернул!

— Неужели тебе неинтересно, что произойдет, когда мы дом достроим? — попытался я его заинтриговать.

— Я, Крэг, всегда был любознательным. — Бородавочник недобро усмехнулся. — Но еще и справедливым. За что и попал в межвременье.

— И все же я считаю, надо подождать, чем все закончится, — твердо заявил я. — Тем более что потрясти деда мы всегда успеем. Надо просто за ним последить. А вдруг он где-нибудь тайком Дверь открывает и шастает за всяким инвентарем. По-моему, логично?

Я знал, что логика действует на неандертальца подобно гипнозу, и был почти уверен, что Бородавочник сам вызовется в сыщики, но…

— Да, Крэг, здорово у тебя получается. Только я же не удержусь, если что замечу подозрительное… — Он отвел глаза. — В общем, будет справедливо и разумно, если ты возьмешься за это дело. А я уж тут сам как-нибудь управлюсь.

Что ж, говорят, инициатива наказуема. Я кивнул и поплелся назад, к поляне, плохо представляя себе, как буду осуществлять задуманное. Не хотелось, чтобы Аристотель думал про нас плохо, если вдруг проколюсь на слежке за ним. Меня не оставляла мысль, что мы все-таки неправильно расценили его поведение. Что если он на самом деле ничего не знал про Двери? Просто сработал пресловутый закон, по которому мы все в свое время оказались в межвременье. А инструменты… Ну, почему бы не представить, что Аристотель действительно собирался строить дом… только у себя, в своем времени? А закон его — фьюить! — и перекинул? Могло же такое быть?

Я вышел к ручью и побрел к сооруженному нами мостику, оказавшемуся чуть правее, чем я предполагал.

Но с другой стороны, мы оба с Бородавочником видели, как дед открыл Дверь. Причем странную Дверь, одностороннюю. Да, но ведь не факт, что именно Аристотель ее увидел? Тогда кто?.. Хм, так ты, Крэг, договоришься до того, что все межвременье — тоже чьих-то рук дело! А там недалеко и до новой религии. А почему, собственно, нет? Кто сказал и доказал, что межвременье — исключительно естественное явление, природный феномен?

Я перешел мостик и двинулся через заросли бледных кустов по наметившейся за последние дни тропке. Вообще-то удивительно, мне казалось, что тропа гораздо шире — все-таки бревна по ней таскали. А тут даже сломанных веток не видно. В этот момент то самое тренированное чувство, что не раз спасало меня во время похода по межвременью, подняло голову, и от этого в районе солнечного сплетения возник горячий пульсирующий шар.

Что-то здесь не так! Я остановился и внимательно оглядел тропу. Определенно не так. Руку дам на отсечение, что по этой тропе никто не ходил, по крайней мере, месяц! Я оглянулся. Ручья уже не было видно, он скрылся за поворотом. Постояв несколько секунд в нерешительности, я все же двинулся вперед — медленно и осторожно, как по минному полю когда-то, в той, старой жизни.

Прошло минуты две, прежде чем я сообразил, что давно уже должен был выйти из зарослей, но кусты по-прежнему плотно обступали тропу. Это мне категорически не понравилось, я рванул вперед как на стометровке и… за следующим поворотом выскочил на мостик через ручей!

Это было настолько неожиданно, что я едва не сорвался с шаткого настила в воду. Стоял и тупо смотрел на веселые шустрые струйки, хрустальными зайчиками игравшие на солнце. Узкая тропинка уходила в заросли того же бледного кустарника по обе стороны ручья. Кусты были достаточно высокими, чтобы полностью скрывать перспективу, но теперь уже я не сомневался, что они тут — везде! Со всех сторон. По обе стороны ручья. И называется все это одним словом: яма!

Я сел прямо на теплые бревнышки настила — ноги вдруг стали ватными и слабыми. Временная яма. Надо же! Откуда она здесь?! Ведь не было же никакого времятрясения, ни волны искажений?..

«Только спокойно! Не паникуй! — сказал я себе и вытащил ополовиненную пачку сигарет. — Яма — это еще не конец. — Я щелкнул зажигалкой. — Думай, как из этого выпутаться. Времени у тебя теперь достаточно. Тепло, вода есть, еда… В ручье водится отличная форель, которую можно и сырой съесть… Думай, Крэг!»

И я стал думать.

4.

Сколько времени минуло, прежде чем в яме начались изменения, я даже не пытался определить. В межвременье эта категория бытия вообще не имеет значения, и часами тут пользуются только в исключительных случаях, если надо производить какое-либо специальное действие — например, назначить встречу или пообещать выполнить какую-нибудь просьбу к определенному сроку. Поэтому, когда я увидел на мостике через ручей крокодила, греющегося на прилипшем к зениту солнышке, то испытал лишь чувство радости пополам с любопытством. Именно в такой последовательности: сначала радость, потом — любопытство. Потому что появление в обжитом замкнутом мирке временной ямы столь странного обитателя могло означать только одно: яма открылась! Причем открылась в другое время, так как в зоне Поселка крокодилов отродясь не водилось. Вокруг Поселка вообще не водилось ничего крупнее синицы.

Я осторожно приблизился к новому сожителю. Это оказался молодой гавиал, еще не покрывшийся бугристой шкурой с костяными наростами. Он нахально спал на моем любимом месте, и белесый живот его заметно вздулся от обильного пиршества, которое крокодил устроил себе, видимо, на радостях — в ручье было полно рыбы и лягушек.

— Нахал же ты, братец! — сказал я гавиалу. — Хоть бы разрешения спросил для приличия.

Крокодил приоткрыл один глаз и посмотрел на меня. Нехорошо посмотрел, оценивающе. Но поскольку был сыт и значительно уступал мне в размерах, сделал вид, что ему неинтересно. Мне же напротив было жутко интересно: куда открылась яма, и смогу ли я из нее выбраться.

Увы, поиски выхода оказались тщетными. То ли я плохо искал, то ли он был настолько мал, что я его просто не заметил. Расстроившись и проголодавшись, я вернулся к ручью. Гавиала на мостике уже не было. Я нашел в траве свою испытанную снасть — острогу, сделанную из молодой талины — и уселся посередине мостика. Теперь нужно было набраться терпения и подождать, пока не появится подходящая рыбина. Форель в ручье вела себя настолько беспечно, что в принципе ее можно было ловить руками, если бы не весьма прохладная вода. Не хотелось бы простудиться в таких условиях.

Просидел я довольно долго, прежде чем неожиданно осознал, что рыба в ручье исчезла! То есть, может быть, она не исчезла совсем, но во всяком случае перестала вести себя столь неосмотрительно как раньше. «Гавиал, чтоб тебя!» — я рассвирепел. Этот обжора распугал всю рыбу! Чем же теперь питаться? Так и помереть недолго.

Я зашвырнул бесполезную острогу в кусты и направился в лесистую часть замкнутого мирка временной ямы в надежде отыскать какие-нибудь грибы или ягоды. Лес, правда, был буковый, с густым травяным подлеском, но выбора у меня не оставалось — есть хотелось все сильнее.

Исползав на четвереньках без малого гектар травяных джунглей, я обнаружил лишь два небольших семейства лисичек и несколько кустиков клубники. Грибов получилась всего-то пара пригоршней, а ягоды почти все оказались недоспелыми. М-да, перспектива вырисовывалась отнюдь не радостная.

Я вернулся к ручью, бережно промыл грибы и ягоды и снова уселся на теплых бревнышках моста. Конечно, можно было развести костерок и подрумянить лисички на манер шашлычка, но эти грибы прекрасно годились в пищу и сырыми. У них даже был свой специфический вкус. Медленно и тщательно пережевывая нежные пряно-сладковатые кусочки, я размышлял: «Как ни печально, придется прикончить этого зеленого разбойника. Иначе скоро в ручье вообще не останется никакой живности. Гавиалу-то по фигу, крокодилы могут по полгода поститься, а вот мне, гомо сапиенсу, туго придется. А если ослабну сильно, это же отродье зубастое меня во сне и слопает. Не-ет, Крэг, как ни крути, а выбор у тебя небольшой: либо ты крокодила, либо он тебя!»

Уговорив таким образом собственную совесть, я сунул в рот горсть ароматных розовых шариков и полез в кусты за острогой — какое никакое, а оружие. Но пролиться крови в этом маленьком странном мирке было не суждено. Едва я выбрался на тропу с острогой в руках и мрачной решимостью в душе, как меня окликнули.

— Не думаю, что это единственно правильное решение, Крэг!

Я резко обернулся, одновременно приседая и занося острогу для удара. И тут же выпустил оружие. Передо мной, шагах в десяти выше по тропе стоял… Аристотель! Он улыбался и укоризненно покачивал белой как снег головой. Тот же старый серый хитон, та же широкополая соломенная шляпа в темных узловатых руках. Только неизменного кожаного мешка я не заметил. Я оторопело смотрел на старика, не в силах вымолвить слова. Гораздо больше факта его внезапного появления меня поразило то, что Аристотель, оказывается, прекрасно разговаривает на местном, то есть межвременном наречии.

— Что ты… вы имеете в виду? — смог наконец выдавить я сиплым, каким-то чужим голосом.

— Зачем ты решил убить животное? — Аристотель перестал улыбаться и нахмурился.

— Вдвоем нам здесь не выжить… — Я вдруг почувствовал себя маленьким и глупым. «О, время! Да ведь ямы-то больше не существует! Вот же дурак ты, Крэг!.. Старик пришел за тобой, он, наверное, долго искал тебя, дурака…»

— Впрочем, теперь это не имеет значения, — поправился я и наконец выпрямился из неудобной полусидячей позы. — В какую сторону идти?

— Не знаю, — развел руками Аристотель и нахлобучил шляпу на голову. — Жарковато тут у тебя, Крэг!

У меня буквально отвалилась челюсть.

— То есть, как это не знаете?! А вы как тут оказались?

— Случайно. Пошел за водой к ручью и увидел тебя вылезающим из чащи с оружием в руках. — Старик приблизился и поднял острогу. Внимательно осмотрев ее, добавил: — Хорошая снасть для рыбной ловли. Я тоже в молодости любил охотиться с острогой за усачами. Но против крокодила она слабовата.

— Погодите! — Я попытался собраться с мыслями. — Вы утверждаете, что оказались здесь случайно. Но ведь это, — я обвел рукой вокруг, — содержимое временной ямы! Я провел тут, по крайней мере, несколько дней. Потом откуда-то появился гавиал, и я решил, что яма открылась. Искал проход, но, к сожалению, не нашел. И вдруг появляетесь вы! Следовательно, яма открылась полностью или вообще рассосалась? Иначе бы вы здесь не стояли!

Аристотель благодушно кивал на все мои логические построения, а затем спросил:

— А почему ты решил, что оказался в какой-то яме? Только потому, что твой обычный путь неожиданно изменился? Ты всего лишь не смог пройти привычной дорогой и сразу придумал некую ловушку, в которую попал. — Старик обошел меня, помахивая острогой, и направился к мостику через ручей. — Идем, Крэг, хочу тебе кое-что показать.

— Но ведь не было же выхода! — попытался оправдаться я и поплелся за ним. — Я же искал!

— Не-ет, Крэг, ты искал не выход, ты искал отсутствие выхода! Чтобы подтвердить собственное заблуждение.

— Какое заблуждение?! — Я был окончательно сбит с толку и едва не налетел на внезапно остановившегося мудреца.

Аристотель не стал подниматься на мост, а немного отошел от него по берегу и внимательно посмотрел в обе стороны вдоль ручья.

— Ты решил, что находишься во временной яме, поэтому и не нашел выхода. Вернее, другого пути от ручья к дому. — Он вздохнул. — Мы — рабы собственного разума. Мы слепо верим ему, и он порой жестоко подшучивает над нами. Но не по злобе. Как ребенок...

Старик обернулся и внимательно заглянул мне в глаза. Как отец смотрит в глаза сыну, пытаясь уяснить, все ли тот понял.

— Значит, если я сейчас отправлюсь вверх по тропе, то все равно не выйду к дому, несмотря на то, что вы только что сами пришли именно оттуда, — медленно, наблюдая за выражением его лица, произнес я.

— К сожалению, да.

— Почему «к сожалению»?

— Видишь ли, метрика этого пространства пока еще очень неустойчива, — Аристотель обвел острогой над собой круг. — Необходимо завершить строительство базового балансира, иначе пространство действительно может свернуться в кокон по оси времени, который ты и твой друг упорно называете временной ямой.

Ну и ну! Я беспомощно вытаращился на старика, не в силах больше уразуметь, кто же он такой?! Тысяча вопросов одновременно вертелась у меня на языке, но остатки здравого рассудка все же удержали от безумного шага. Я каким-то десятым чутьем понимал, что сейчас действительно некогда вести умные беседы, что начатую работу необходимо быстрее довести до конца, что позже все прояснится само собой. Но один вопрос все-таки соскочил с языка:

— А мы успеем закончить стройку?

— Молодец! — улыбнулся Аристотель. — Ты, оказывается, умеешь задавать правильные вопросы. Но пока ответь мне: где ты искал выход?

— Везде!

— А под мостом?

Я покраснел. От моих ушей в тот момент можно было прикуривать сигареты.

— Нет…

— Тогда пошли, Крэг. У нас еще много работы. Да и твой друг тебя заждался.

Аристотель спокойно вошел в ручей, нагнулся, сделал шаг под мостик и… исчез!

Я треснул себя кулаком по лбу так, что искры из глаз посыпались. Ну и дурак же ты, Крэг! А еще — вольный собиратель! Везунчик! По эпохам, как по собственной квартире, разгуливал, других учил. Гордился, что времятрясений умеешь избегать, что видишь вещи, которые можно спокойно забирать, не вызывая волн искажений… И что теперь? Этот странный старик буквально походя показал, что ты, оказывается, ничегошеньки не умеешь и ни на что не способен! Даже выход из ямы найти не смог. Да и не было, видимо, никакой ямы-то!..

Что ж, если ты еще не совсем упертый, пора наступить на горло самолюбию и действовать сообразно обстоятельствам. То есть выбираться из этого неприятного места. Я так и сделал: прыгнул в ручей, распугав последнюю мелкую рыбешку, и шагнул под мостик.

Следующий шаг мой уже был по знакомой белесой травке на краю поляны, посреди которой стоял почти готовый дом Аристотеля. Легкий ветерок принес вместе с дымком от костра обалденный запах настоящей грибной похлебки. А на коньке крыши я почти с умилением разглядел лохматую фигуру неандертальца, деловито размахивавшего молотком.

5.

Мы втроем сидели вокруг костра и молча наблюдали за таинственным и вечным танцем огня. Позади меня, почти неразличимый в ночи, возвышался Дом Аристотеля — базовый балансир удивительного континуума, который мы привыкли называть межвременьем. Собственно, это и был дом — идеальный дом, построенный по законам римановой метрики, а потому самим своим существованием обеспечивающий динамическое равновесие всего континуума по закону фрактала…

М-да, вот это я завернул! Хотя и не мои слова, но все верно. Аристотель, гениальный ученый и романтик, сумел воплотить в жизнь мечту всей жизни: создать мир для тех, кто не мог или не хотел жить в мире обычном — мир исполнения желаний, мир воплощенных снов и неограниченных возможностей. С одним только граничным условием: не наносить вреда миру бренному.

Бородавочник пошевелился, нащупал возле себя прут и принялся ворошить им пульсирующие жаром угольки, стараясь поменять их местами. А я собрался с духом и все же задал мучивший меня много дней вопрос:

— Учитель, я все-таки не понимаю, каким образом может быть разрешен наш парадокс?

— Ты имеешь в виду легенду о Поселке и ваше в ней участие?

— Конечно. Ведь это же классический хроноклазм! Следствие становится причиной…

Аристотель улыбнулся, и отблески пламени заиграли на его великолепных зубах, делая лицо воистину фантастическим.

— Все зависит от того, чем ты хочешь быть, причиной или следствием!

— Как это «хочешь»? — встрял простодушный неандерталец. — А если я захочу, положим, вепрем стать? Я что же, хрюкать начну и трюфели мордой откапывать?

— Наоборот, — сказал я серьезно, — если захочешь трюфелей, обязательно станешь вепрем.

Бородавочник подозрительно покосился на меня, потом на старика, и счел за благо заткнуться.

— Неужели ты еще не понял, Крэг? — продолжал Аристотель. — Ты ведь не просто вольный собиратель, ты — демиург, такой же, как и я! Никто до тебя не задавался вопросом о начале межвременья, потому что остальные получили то, чего желали, но не имели в бренной жизни. А тебе этого оказалось мало, и ты захотел еще узнать, почему это произошло.

— Вы хотите сказать, что я тоже бы смог вот так, как вы?..

— Ну, не совсем так, ведь мы с тобой все-таки разные люди. Но что-то подобное ты вполне мог бы создать… если бы тебе это пришло в голову, и ты захотел бы это реализовать.

Он смотрел на меня доброжелательно и участливо, как отец на сына, как учитель на ученика или… как бог на человека?..

Я сглотнул и с трудом вымолвил:

— А… как же все-таки теперь? Мы сможем вернуться в… свое межвременье?

— Да, не пора ли Дверь открыть? — не выдержал непоседливый Бородавочник. — Дом построили… Я домой хочу!

— Пожалуйста! — Аристотель сделал широкий жест. — Открывайте Дверь и идите.

— Ага! Значит, я был прав! — взревел неандерталец. — Значит, ты с самого начала водил нас за нос, чтобы мы тебе дом построили?!

— Успокойся, дитя природы! — посуровел мудрец. — Я и не думал тебя обманывать. Если бы ты слушал внимательно мои объяснения, то не потрясал бы сейчас без толку волосатыми кулаками, а уже готовил бы себе ужин в родном бунгало.

— Нет, ты только посмотри, Крэг, на этого прохиндея! — не унимался Бородавочник. — Поимел себе жилье за наш счет и еще издевается?!

— А ну, уймись, напарник! — рявкнул, не выдержав, я. Мне вдруг стало страшно обидно и неудобно перед Аристотелем, потому что внезапно я понял, о чем он пытался нам втолковать. — Ты должен гордиться личным знакомством с создателем целого мира — межвременья! Дом этот на самом деле не только жилье. Он — основа всего межвременья. Гарантия его стабильности и независимости от других пространств. Если с домом что-нибудь случится, межвременье просто исчезнет!

Бородавочник с отчетливым стуком захлопнул рот — до него наконец тоже дошло.

— А-а… Ты это серьезно, Крэг? Ну, насчет межвременья?..

— Да тебе же, дубине стоеросовой, два гомо сапиенса полчаса уже талдычат: все так и есть!

— Но как же мы тогда домой-то попадем? — взволновался неандерталец и принялся остервенело чесаться.

Мы оба уставились на Аристотеля, желая получить окончательный и главный ответ. И мудрец не обманул наших ожиданий.

— А ведь все на самом деле очень просто, друзья мои! — сказал он. — Двери — это не только межвременные связки, у них гораздо больше сложных и полезных функций. Вы их используете лишь для транстемпорального перехода, а можно пользоваться Дверями и как обычными телепортами для перемещения в пространстве… Но самое главное, Дверь способна выполнять функцию контроллера памяти!

— Это как же? — насупился Бородавочник. — Это, значит, она мне может память…

— Я понял! — перебил его я. — Если тебе надо что-то вспомнить или, наоборот, забыть, достаточно просто пройти в нужную Дверь. Я прав?

— Абсолютно, Крэг! — улыбнулся Аристотель.

— И теперь мы…

— И теперь вы, если захотите, можете забыть, что построили дом Аристотеля. Чтобы сохранить легенду.

— А домой-то мы как попадем? — простодушно гнул свое неандерталец.

— О, время! — чуть не взвыл я. — Ну и повезло же мне с напарником!.. Да ведь элементарно же! Закон фрактала, балда! Поселков может быть сколько угодно, потому что в каждом из них будет копия этого, настоящего, то есть первичного Дома Аристотеля. Дошло наконец?

— Угу. Да ты не сердись, Крэг, — Бородавочник виновато улыбнулся. — Просто у меня, когда я голодный, сплошные инстинкты в башке гуляют, и ни одной разумной мысли. Вот сейчас домой придем, нажарим бифштексов с луком, пивка холодного выпьем, и я сразу умнеть начну. Тогда ты мне все и растолкуешь. Идет?

— Ладно, напарник, — я поднялся. — Ты мне только скажи, хочешь помнить об этом нашем приключении или нет?

— Об этом? А что тут особенного было-то? — искренне удивился неандерталец. — Если подумать, так ничего хорошего и не было. Работы много, жрать нечего, курево кончилось… Пошли домой, Крэг, там всяко лучше!

Я посмотрел на Аристотеля. Блики затухающего костра почти не освещали его бесстрастное лицо, но мне показалось, что мудрец подмигнул. Или глаза прикрыл?..

— Мы еще встретимся с вами, учитель?

— Тебе лучше знать, Крэг. Ведь ты теперь умеешь открывать все Двери в нашем мире. Вполне возможно, что когда-нибудь наши с тобой желания совпадут. — Аристотель тоже встал и приложил правую ладонь к сердцу. — Хайре, андрос!

— Бывай здоров! — буркнул Бородавочник, отворачиваясь.

— Хайре, учитель! — сказал я, повторив жест мудреца. Потом повернулся и увидел Дверь. — Идем, напарник. — Я хлопнул неандертальца по косматому плечу. — Жизнь продолжается!

Я открыл глаза и прислушался. За тонкими стенами бунгало шумел дождь. Он шел уже несколько дней. Непрерывно и неутомимо. Я вышел на крыльцо, сел на ступеньку и закурил, глядя на серую завесу укрывшую бесконечный серый океан начала времен.

Бородавочник тоже вышел на крыльцо, почесываясь и зевая во всю пасть.

— Блин, Крэг, когда же эта дрянь закончится? Скучно же! Может, рванем куда-нибудь? На Карибы в семнадцатый век! Дайвингом позанимаемся, золотишко поищем…

— М-да, хляби небесные. — Я встал и выбросил окурок. — А ведь там все время была хорошая погода, помнишь?

— Где?

— Не помнишь... Это я так, к слову. — Я улыбнулся. — Собирайся, напарник! Идем на Карибы!