Паровой Котел

Рассказ первый

Тишину в коммуналке резанул звук падающего металла. Артем отшатнулся от раковины, и алюминиевая кружка с матросским орнаментом покатилась по кафелю, звеня о плитку. Из крана, вместо вялой струи воды для кофе, с шипом вырвался плотный клуб пара. Он был обжигающе горяч, влажен и пах не железом и хлоркой, а йодом, мазутом и соленым ветром Балтики.

Дверь с номером «3» распахнулась мгновенно, будто Людмила Сергеевна дежурила за ней, поджидая катастрофу. Ее взгляд, острый и вечно недовольный, мгновенно сфокусировался на Артеме.

— Опять?! — ее голос пронзил пар, как сирена. — Я же говорила Виктору-сантехнику! Эти трубы — музейный экспонат! Их еще при Хрущеве ставили! Теперь у нас тут баня, да? Без моей платы!

— Не баня, — пробормотал Артем, снимая очки, заляпанные соленой влагой. — Больше на пароходную топку смахивает. Чувствуешь? Морем пахнет.

— Морем? — Людмила Сергеевна фыркнула, упирая руки в бока. — Это у тебя, Артем, с головой не в порядке. С похмелья. Или от этих своих статей. Это грибок! Грибок вездесущий! Он у нас и в стенах, и в трубах завелся. Надо с ЖЭКом бороться!

Скрипнула еще одна дверь — самая дальняя, под номером «7». На пороге стоял дед Лёня. Не спал, видимо, уже давно: на нем была выцветшая, но чистая тельняшка, а в руках он сжимал гаечный ключ, как будто только что что-то чинил. Он не смотрел на них. Его взгляд был прикован к раковине. Он вслушивался. В шипение пара, в тихий, нарастающий гул, что шел из глубины труб.

— Это не грибок, Людмила Сергеевна, — произнес он тихо, голос его скрипел, как старый комингс. — Это паровая пробка. Систему завоздушило.

— Какую еще систему? Какая пробка? Ты опять свое, Лёня...

— Систему охлаждения, — перебил он, коротко и технично. Подошел к раковине, осторожно, тыльной стороной ладони прикоснулся к стальной трубе под смесителем и резко одернул руку. — Видите? Труба холодная. А стояк — кипяток. Теплообмен нарушен. Давление растет. Надо стравливать.

— Какое давление? Какое стравливать? Ты мне русским языком объясни!

Но дед Лёня уже не слышал ее. Он склонился над струйкой пара, и его глаза, обычно мутные и отсутствующие, были полны странного, животного страха. Он вглядывался в белесую дымку, словно пытался разглядеть в ней что-то очень важное. Артему показалось, что старик даже поднес к ней ухо, ловя в шипении нечто большее, чем просто звук кипятка.

— Лёня, — осторожно кашлянул Артем. — Что происходит?

Дед медленно обернулся. В его взгляде была не просто паника инженера перед аварией. Была древняя, леденящая вина.

— Аварийный клапан, — просипел он. — Заклинило. Или засорился. Надо... в машинное отделение. — Его взгляд метнулся в сторону коридора, туда, где за тяжелой, обитой ржавым железом дверью скрывался подвал.

— В какое отделение? — всплеснула руками Людмила Сергеевна. — Совсем крыша поехала! Я сейчас Виктора позову, пусть разбирается, он сантехник!

Но дед Лёня уже шел прочь, к своей комнате, бормоча под нос обрывки фраз: «...критическая температура... предохранительная мембрана не выдержит... конденсатор времени...»

Артем остался один под аккомпанемент ворчания Людмилы Сергеевны. Он снова повернул кран. На этот раз из него, с ленивым бульканьем, потекла вода. Ледяная. Но когда он опустил руку, чтобы коснуться трубы под раковиной, та все еще была обжигающе горячей. Логики не было. Была лишь тихая, шипящая аномалия.

Он вышел в коридор. Воздух здесь был гуще, влажнее. И запах моря — явственнее. Он спустился в конец прохода, к той самой двери в подвал. Она была заперта на тяжелый амбарный замок, покрытый изморосью ржавчины. Но сейчас из-под нее, из щели у самого пола, медленно, лениво выползала новая струйка пара. Она стелилась по грязному линолеуму, как туман по воде, и несла с собой не просто запах, а целые воспоминания: скрип уключин, крики чаек, далекий гудок парохода.

Артем присел на корточки, вглядываясь в щель. И на мгновение ему показалось, что в клубящемся паре он видит не просто завихрения, а тень — нечеткий, расплывчатый силуэт женщины в развевающемся на ветру плаще.

Он резко выпрямился. Сердце стучало где-то в горле. Грибок. Конечно, грибок. Или похмелье.

Сверху, с лестничной клетки, донесся визгливый голос Людмилы Сергеевны: «Виктор! Иди сюда! У нас тут Лёня котельную устроил!»

Артем посмотрел на запотевшую дверь подвала. «Машинное отделение», — прошептал он про себя. И впервые за долгое время в его усталом цинизме возникла трещина, сквозь которую пробивался жгучий, неукротимый интерес.

Аномалия заявила о себе. И дед Лёня, носитель ее тайны, уже спешил к своему посту. К своему «Котлу».

Спустя пятнадцать минут кухня напоминала штаб гражданской обороны в миниатюре. В центре, с важным видом полководца, стоял Виктор-сантехник, вооруженный разводным ключом. Людмила Сергеевна, его верный адъютант, освещала ему фонариком с телефона темное нутро под раковиной. Артем наблюдал с порога, чувствуя себя военным корреспондентом.

— Ну? — нетерпеливо поддакивала Людмила Сергеевна. — Говорила я? Трубы! Хрущевские!

Виктор что-то мямлил, стуча металлом по металлу. Его профессиональное самомнение таяло на глазах под воздействием парадокса.

— Не пойму... — бормотал он. — Подача холодная. Обратка... Да она ледяная! А стояк горячий, руку не приложишь. Так не бывает. Теплоноситель должен циркулировать...

— Может, циркулирует не там, где нужно? — тихо сказал Артем.

Виктор обернулся, нахмурившись.

— Ты о чем?

— Дед Лёня говорил про «машинное отделение». И про конденсатор.

— Дед Лёня! — фыркнул Виктор, с облегчением хватаясь за знакомую тему. — У него, простите, не все дома. Ветром в башке надуло. Какое еще машинное? Это обычная... — он запнулся, не находя подходящего термина, —...свищ. Свищ в системе. Надо искать.

В этот момент за его спиной тихо зашипел кран. Все взгляды устремились на него. Сначала из него брызнули капли, потом полилась ровная, но странно густая струя. Она была не прозрачной, а мутно-белесой, как сильно разбавленное молоко. И на поверхности воды, прямо в раковине, закружились... снежинки. Крупные, ажурные, идеальной формы. Они не таяли.

В воздухе запахло морозом и озоном.

— Мать честная... — прошептала Людмила Сергеевна, отступая. — Это что такое?

Виктор осторожно тронул воду пальцем и резко отдернул его.

— Ледяная! А снег... Откуда снег?

Артем подошел ближе. Это были не совсем снежинки. Приглядевшись, он увидел, что каждая — это микроскопический, замысловатый чертеж. Схема какого-то механизма. Подшипника. Клапана.

— Это не снег, — сказал Артем. — Это иней. С памяти.

Дверь в кухню распахнулась. На пороге стоял дед Лёня. Он был без тельняшки, в одной старой подтянутой на плечиках майке, с лицом, осунувшимся за эти полчаса. В руках он сжимал не ключ, а потрепанную фотографию в деревянной рамке.

— Отойдите от системы, — сказал он глухо. Его голос не дрожал. В нем была сталь. — Вы ничего не понимаете. Это не ваше дело.

— Лёня, да что происходит-то? — взмолилась Людмила Сергеевна. — Ты нам объясни!

— Объясню, — резко сказал старик. Его глаза блестели лихорадочным блеском. — Объясню всем. Собирайте всех. В коридоре. Через пять минут.

— Куда? Зачем?

— Экстренный сбор экипажа, — произнес дед Лёня и, развернувшись, вышел, оставив их в ошеломленном молчании под мерный стук снежных чертежей о эмаль раковины.

Артем первый пришел в себя. Он посмотрел на Виктора. Тот был бледен. Даже Людмила Сергеевна на время лишилась дара речи.

Аномалия перестала быть забавной. Она потребовала капитана. И капитан вышел на мостик.

Через пять минут в коридоре, прозванном за длину и узость «адской шахтой», собрался почти весь «экипаж» дома-корабля. Собрался нехотя, ворчливо, но собрался. Авторитет деда Лёни, подкрепленный абсолютной, необъяснимой странностью происходящего, сработал лучше любого приказа.

Виктор, все еще с ключом в руке, опирался на косяк своей двери. Людмила Сергеевна стояла рядом, скрестив руки на груди, ее лицо выражало скептицизм, подпорченный легкой паникой. Из своей комнаты выполз Анатолий-алкаш, бледный, трясущийся, но невероятно заинтересованный — уровень абсурда в его жизни явно превысил привычную норму. Даже Вера-швея, вечно запертая у своей машинки, приоткрыла дверь, держа в руках наперсток, как оборонительный амулет.

В центре этого импровизированного круга стоял дед Лёня. Он держался прямо, по-капитански, но лицо его было серым, землистым. В одной руке — та самая фотография. В другой — тяжелый ржавый ключ, похожий на тот, что висел на двери в подвал.

— Слушайте все, — начал он, и его голос, скрипучий и тихий, заставил смолчать даже Людмилу Сергеевну. — То, что происходит — это не авария ЖЭКа. Это моя авария. Моя... вина.

Он сделал паузу, глотая воздух, словно ему не хватало дыхания.

— Вы все знаете, я строил корабли. А потом... потом я потерял свой корабль. Единственный. Анну. — Он поднял фотографию. На пожелтевшем снимке смеющаяся женщина в плаще, на фоне моря и пароходной палубы. — Она утонула. Паром «Янтарь», восемьдесят второй год. Шторм. Я должен был быть с ней. Но меня задержали на работе. Я должен был... я мог бы...

Голос его сорвался. В тишине коридора было слышно, как из-за двери ванной доносится мерное, похожее на прибой бульканье.

— Я не мог смириться. Не мог забыть. — Лёня говорил теперь отрывисто, технично, как будто читал доклад об аварии. — Мысли были только одни: остановить. Вернуть. Законсервировать. Я инженер. Я знал, что время — это энергия. Ее можно накопить. Направить. Я взял детали... старые судовые приборы, лампы, реле... из списанного оборудования. В подвале. Сделал... аппарат. «Котел». Он должен был... стабилизировать ход времени. Сделать так, чтобы тот день... не утонул в прошлом.

Он умолк, переводя дух. По щекам его текли слезы, но он не обращал на них внимания.

— Но я ошибся в расчетах. Я не стабилизировал его. Я... подогрел. Вскипятил, как воду в чайнике. И теперь оно протекает. Прошлое просачивается в трубы, в стены, в наш воздух. То, что вы видели — пар, снег, звуки... это не галлюцинации. Это конденсат времени. Это мое прошлое, наше прошлое, которое вытекает потому, что я не смог его удержать. Клапан не выдерживает давления. Система идет вразнос.

В коридоре повисла гробовая тишина. Даже Анатолий перестал трястись. Абсурдность признания была так оглушительна, что не вызывала ни смеха, ни возмущения. Только благоговейный ужас.

Первой очнулась, как всегда, Людмила Сергеевна. Ее практичный ум отыскал в этом бреде самую важную для нее деталь.

— То есть... это ты... — она ткнула пальцем в сторону деда, —...испортил нам горячую воду? Из-за своей бабы?

Этот бытовой, приземленный вопрос вернул всех к реальности. Вернее, к тому сюрреалистичному кошмару, в котором они оказались.

— Не только воду, Людмила Сергеевна, — тихо сказал Артем, смотря на деда Лёню не с ужасом, а с странным пониманием. — Он испортил всю систему.

Дед Лёня кивнул, смотря в пол.

— Она права. Я испортил. И если мы сейчас не спустимся вниз и не попробуем все это остановить, я испорчу все окончательно. Дом может не выдержать. Реальность — не выдержит.

Он поднял тяжелый ключ и протянул его Артему.

— Поможешь? Ты же все равно все хочешь знать. Иди и посмотри.

Артем медленно взял ключ. Металл был холодным и невероятно тяжелым. Он чувствовал вес не железа, а вины, длиною в жизнь.

— Что будем делать? — спросил он просто.

— Будем глушить котёл, — так же просто ответил дед Лёня. — Аварийная остановка. Хочешь посмотреть на мой скелет? Он в подвале. И он очень, очень ржавый.

Ключ вошел в заржавевший замок с тихим, но отчетливым щелчком, который прозвучал громче любого крика в гробовой тишине коридора. Дед Лёня толкнул тяжелую, обитую железом дверь. Она отворилась со скрипом, похожим на стон.

Из темноты хлынул навстречу не просто запах. Целый вихрь ощущений: густой, маслянистый воздух машинного отделения, едкая сладость гниющих водорослей, и все это — пронзительно, до слез, пробивающая ностальгия по морю.

— Иди за мной, — бросил Лёня Артему через плечо и шагнул внутрь.

Артем последовал за ним. Виктор, после секундного колебания, двинулся следом, сжимая свой разводной ключ как дубину. Людмила Сергеевна и Анатолий остались на пороге, не решаясь переступить черту.

Подвал был не просто подвалом. Он был святилищем безумного инженера. Или его склепом.

В центре помещения, оплетенная причудливой паутиной труб, проводов и старых ламповых панелей, стояла конструкция. Она напоминала гибрид парового котла, советского релейного компьютера и алтаря. Металл был покрыт ржавчиной и каплями конденсата, кое-где мерцали тусклые лампочки, отливая стеклом в полумраке. От всей этой массы наверх, в потолок, уходили трубы — те самые, что питали весь дом. Они были раскалены докрасна и гудели низким, угрожающим басом. Это и был «Котел».

Но самое жуткое было не это. В воздухе, особенно вокруг раскаленных труб, плавали миражи. Как пленка старой киноленты, прокручивающейся снова и снова: капли воды на лице женщины, взмах руки, клочок неба с чайкой, осколок палубы под ногами. Обрывки того самого дня. Они были полупрозрачными, дрожащими, и от них веяло ледяным холодом.

— Господи... — выдохнул Виктор, замирая на месте. — Лёня, что ты наделал?

Дед не ответил. Он подошел к своему творению, к центральному пульту, сплетенному из выцветших чертежей, переключателей и той самой фотографии в рамке, вставленной в центр, как икона.

— Я не дам ей уйти, — прошептал он, не оборачиваясь. Его голос стал тонким, почти детским. — Я все рассчитал. Надо только добавить давления... Продуть систему... Она же почти здесь...

Он потянулся к маховику какого-то клапана.

— Лёня, стой! — крикнул Артем, делая шаг вперед. — Ты же сам сказал — система идет вразнос! Ты взорвешь все к чертям!

— Она ушла тогда из-за недостатка давления! — вдруг закричал старик, оборачиваясь. Его лицо исказила гримаса отчаяния. — Из-за моей слабости! Я должен был быть там! Я должен был держать давление! Я не дам ей уйти во второй раз!

В его глазах горел священный ужас и решимость безумца. Он был уже не здесь. Он был в прошлом, на палубе тонущего парома, пытаясь остановить неизбежное гаечным ключом и инженерной сметкой.

— Это не она, Лёня! — крикнул Артем, перекрывая гул машины. — Это ее тень! Ты законсервировал не ее, ты законсервировал свою боль! Смотри!

Он указал на миражи. Они стали четче, но искаженнее. Всплыло лицо Анны — но не улыбающееся, как на фотографии, а искаженное страхом. Послышался не смех, а приглушенный, подводный крик.

Дед Лёня замер, уставившись на эти образы. Его решимость дрогнула, пробитая жестокой правдой. Он видел не спасение, а увековеченную агонию.

— Нет... — простонал он. — Я хотел...

В этот момент одна из труб с оглушительным треском лопнула. Не от давления, а от дикого перепада температур. Из прорыва с ревом хлестнула не вода, а вихрь ледяного ветра, полного обрывков голосов, скрипа разламывающегося металла и воя шторма.

Машина смерти заработала на полную мощность. Котел начал выкачивать прошлое в настоящее.

— Глушить! Надо глушить! — завопил Виктор, отскакивая от ледяного вихря. — Холодной водой! По обратке! Это же теплообменник, черт возьми!

— Как?! — крикнул ему в ответ Артем, прикрывая лицо от ледяной круговерти.

— Стояк! Главный стояк холодной воды! Здесь, видишь?! — Виктор указал на толстую трубу, идущую вдоль стены. — Дай сюда ключ! Надо его сорвать! Затопить все это дерьмо!

Это было безумие. Единственное, что могло прийти в голову сантехнику. Затопить машинное отделение реальности ледяной водой из городского водопровода.

Артем, не раздумывая, бросился к Виктору. Вместе они набросились на огромную ржавую гайку, венчавшую стояк.

Дед Лёня смотрел на них, и казалось, не понимал, что происходит. Он смотрел на свой гибнущий Котел, на искаженные лица в миражах, на фотографию жены.

— Анна... — прошептал он. — Прости.

Гайка с треском поддалась. И тогда в подвале дома-корабля хлынул настоящий, ледяной, ничем не примечательный потоп.

Ледяной поток из городского водопровода с ревом обрушился на раскаленный «Котел».

Эффект был мгновенным и оглушительным. Раздался шипящий, пронзительный визг — звук металла, который сходит с ума от перепада температур. Столбы пара, густые и слепящие, заполнили все пространство подвала, скрыв от глаз и безумный аппарат, и миражи, и самих героев. Было слышно, как с треском лопаются стекла ламп, как рвутся перегретые трубки, как нечто массивное и металлическое с грохотом обрушивается на пол.

Гул стих. Вихри прошлого рассеялись, погашенные ледяной, безликой, настоящей водой.

Артем и Виктор, стоя по пояс в ледяной воде, откашливались, пытаясь пробить взглядом белую пелену пара. Людмила Сергеевна на пороге визжала что-то про потоп и свою затопленную картошку в кладовке.

Пар медленно рассеивался, открывая картину тотального разрушения. Аппарат деда Лёни лежал на боку, как подстреленный зверь, представляя собой бесформенную груду оплавленного металла, переломленных проводов и битого стекла. По воде плавали обрывки чертежей, похожие на морские водоросли.

И в центре этого крушения, на коленях в ледяной воде, сидел дед Лёня. Он неподвижно смотрел на осколок стекла от фотографии жены, который он сжимал в руке. По его лицу текли ручьи, и было непонятно — то ли это вода из потопа, то ли слезы, которых он не плакал десятилетиями.

Все замерли. Даже Людмила Сергеевна замолкла, осознав масштаб катастрофы.

Артем медленно подобрался к старику, хрустя под ботинками осколками.

— Лёня? — тихо позвал он. — Ты как?

Дед медленно поднял на него взгляд. В его глазах не было ни безумия, ни отчаяния. Была лишь бесконечная, вселенская усталость. И странное, едва зарождающееся облегчение.

— Выключили... — прошепелявил он, и его голос был тих и пуст. — Машину выключили. Остановили... Спасибо, что не дал утонуть. Окончательно.

Он имел в виду не себя. Он имел в виду ее. Ту, чью память он пытался законсервировать и чуть не уничтожил вновь.

Сверху, по трубам, прошел натужный, булькающий звук. Затем — еще один. Система коммуналки, освобожденная от кошмара, с трудом, но возвращалась к своей обычной, жалкой работе.

— Ну вот, — с облегчением выдохнул Виктор, осматриваясь. — Теперь хоть вода горячая, поди, пойдет. Как положено. А не паром с памятью.

Его сугубо бытовой вывод прозвучал как финальный аккорд этой сюрреалистической симфонии.

И тут же, как по сигналу, сверху донесся голос Людмилы Сергеевны, который теперь звучал уже не как визг, а как привычная, ежедневная ворчливая нота:

— Лёня! Ты там с сантехниками? Скажи им, раз уж всё равно всё разломали и залили, чтобы трубу на кухне пошире поставили! А то суп не помешается!

Артем не выдержал и фыркнул. Потом засмеялся. Тихим, истеричным, освобождающим смехом. Виктор присоединился к нему, сгорбившись от натуги. Даже Анатолий ухмыльнулся в дверном проеме.

Дед Лёня медленно, с трудом поднялся. Он посмотрел на затопленный подвал, на осколки своей жизни, на смеющихся соседей. И на его губах тоже дрогнула слабая, почти невидимая улыбка. Он не стал счастлив. Не был прощен. Его «скелет» не исчез — он промок, поржавел и валялся теперь у всех на виду.

Но он сделал шаг. Не назад, в прошлое. А вперед — в затопленное, абсурдное, но настоящее.

Он заключил перемирие. С собой. С миром.., с коммуналкой...

### КОНЕЦ РАССКАЗА ###