Пассажир

Максим ненавидел быть пассажиром. Десять лет расследований авиакатастроф как-то не способствовали. Сейчас, обездвиженный гипсом, он чувствовал себя грузом — беспомощным и ненужным.

Стюардесса помогла ему устроиться в кресле 12А, бережно уложив загипсованную ногу. Салон зиял пустотой — Максима привезли первым, остальные пассажиры ещё нервно переминались в очереди у выхода. Он откинулся на спинку, закрыл глаза и попытался расслабиться.

Но время тянулось странно. Полчаса превратились в час, час — в вечность. Максим несколько раз нажимал кнопку вызова. Салон оставался пустым, мир за иллюминаторами растворился в молочной дымке.

Тогда он начал замечать детали.

Подлокотник справа был чуть темнее слева — едва заметное пятно, словно кто-то пролил кофе и тщательно вытер. Максим провел пальцами по потемневшей обивке — лавандовый вкус предвкушения, солёный запах страниц журнала.

Он удивлённо посмотрел на руку. На пластиковом столике перед ним виднелась крошечная вмятина — неровный полумесяц, словно кто-то нервно стучал кольцом. Прикосновение к столу принесло новую волну ощущений: ослепил яркий женский смех, фиолетовый звон металла о пластик.

Максим понял: он видит невидимые отпечатки надежды, ожиданий, встреч тех, кто сидел здесь до него.

Ремень безопасности хранил потертость от чужих рук. Обивка кресла — вмятины от усталых спин. Каждая поверхность вокруг него была картой чужих историй, и его пальцы читали эту карту, словно шрифт Брайля.

Голоса зазвучали в его голове — мужчины, женщины, дети. Все они остались здесь, в этом самолете, микроскопическими следами своих путешествий.

Руки дрожали, когда он нащупал в кармане кресла что-то мягкое. Крошечная протертость в ткани. Здесь не было страха — только детское доверие и тепло любимой игрушки.

Максим сунул руку глубже в карман и нащупал забытого всеми плюшевого мишку-брелок. Потертого, с оторванным ухом, но все еще хранящего запах детства.

И тогда он вспомнил.

Себя, семилетнего, в похожем кресле тридцать лет назад. Своего мишку Топтыжку, которого он забыл в самолете после первого в жизни полета. Как плакал в аэропорту, как мама обещала купить нового, «еще лучше». Но не такого. Никогда не такого.

Максим прижал чужого мишку к груди, и голоса в его голове стихли. Самолет дрогнул, словно освобождаясь от невидимых цепей. За иллюминатором проступили огни аэропорта, мимо прошли стюардессы, готовые принимать пассажиров.

Он посмотрел на потертую игрушку в своих руках. Где-то есть ребенок, который плачет о потерянном друге. Что бы он почувствовал, если бы кто-то нашёл и вернул утрату? Максим улыбнулся — он знал, что делать.

Наконец-то приземлились.