Пастух и травница

*

Над деревней и речкой, полями, леском и оврагом паутинкою тонкой разносится трель соловья. Волшебство этой музыки от колыбели до савана слышит каждый, чьи корни питает родная земля.

Ясен день ли стоит или хмарь застилает округу, у простого народа забота — спасти урожай. Это лето дождливо, а значит, зимою жди худа. Запасайся, чем сможешь, спасать себя продолжай.

Марк родился в метель, очень долго болел, еле выжил. Что за толк от дитя, коли силы чуток, а поди ж! Дед в ладошки свирельку вложил, соловья символ выжег. Внук ночами играл и на звёзды глядел с серых крыш.

— Ночь, откуда ты здесь? – вопрошала свирель. — Я хотел бы за край мира с тобой полететь в неизвестную даль!

— Твоё время ещё не пришло. — отвечали деревья. – Ума-разума поднаберись и почаще играй.

Рук в деревне, хоть слабых, всегда ни на что не хватает. Поначалу за клюквой ходил по болоту малец. Опосля первый раз присмотреть попросили за стадом, в храбреца - пастуха превратился малец - не жилец.

А в краю Белых Рос в покосившейся ветхой избушке, над которой без устали весело пчёлы гудят, слёзы льет, как к родной прижимаясь, ведунье - старушке, потерявшее веру с надеждой немое дитя.

— Тих-тих-тих, мой воробушек, что же рыдаешь так горько? Жизнь и смерть рука об руку ходят и никого не щадят. — и трясётся рука, прикасаясь к горячей головке. — Раз родных всех забрали, учиться тебе у меня.

Время лечит тогда, когда есть ежедневное дело, когда есть кому ночью морозной подбросить дрова. Так же поле — зимой опустело и почернело, а с весенним теплом начинает расти молодая трава.

Стёрлось с памяти имя, что мать над кроваткой шептала, лица все позабылись, хоть не было в мире родней. Повзрослела немая девчушка, зовётся Агатой, всё толчёт и толчёт в порошок травы в ступке своей.

Зверобой и полынь, подорожник, глухая крапива — вторит пест у Агаты сердцебиению в такт, чтобы снадобье хоть ненадолго, но жизни продлило, тех, кто мёрзнет — согрело, развеяло тучи и мрак.

**

Пастухи — колдуны, их боятся и их уважают. Кто обряд проведёт, когда хворь подступает к двору? Марк из двора во двор по деревне неспешно шагает, да топориком выплетает свою ворожбу.

Заклинанья защиты поведал ему местный Леший, он и сам бы не прочь всех животных зимою сберечь. Только чует, крадётся недоброе к людям неспешно, ну, а после недоброе может пробраться и в лес.

— Поезжай на восток! Там источник болезней и страха. Воротись до зимы, отыщи, обезвредь, помоги... — шепчет Леший. — Свирель схорони под рубахой, дружбу только с молчащею девой в дороге води.

Марк седлает коня, уводить со двора его — жертва. Не свезёшь урожай, и непаханной будет земля. Вся надежда для рода останется в добрососедстве, но он верит – так нужно, и жертвы приносят не зря.

Над похлёбкою пар, пляшет весело пламя над свечкой, но Агата тревожно глядит за окошко во тьму. Как-то странно сегодня сверчки распевают за печкой, как-то странно белёсый туман подползает к холму.

— Мне пора уходить... — прохрипела с лежанки ведунья. — Ты усвоила всё, что могла бы тебе передать. Дай же руку, Агата, пока я ещё на распутье. Моя сила отныне твоя.

Как же больно терять...

Лён осенний из сине-зелёного стал золотистым, свяжут руки косички, косички обнимут снопы. Костебог за ведуньей придёт и к костру приглядится, пусть же видит — покойницу любят и на дары не скупы.

Пест сотрёт в порошок незабудку, затем розмарин. Стенки ступки скрипят непривычно от сильных нажатий. И горчит у Агаты внутри, будто сок журавин снова выпить ведунья заставила, ею размятых.

Пока цвёл одуванчик, у него было точное место, он корнями цеплялся за почву, тянулся к теплу. Точно так же, как он, Агата однажды созрела и сорвалась пушинкой, доверившись ветерку.

Можно сиднем всю жизнь просидеть в своём маленьком мире – табуретка, полати, окошко да скошенный стол. Но Агату влекут необъятные дали и шири, не пугает, что путь может выдаться крайне тяжёл.

За плечами котомка, в ней ступка и пест оберегом – им несложно любую беду истолочь в порошок. Как же зря человек стал бояться открытого неба, зов мечты променяв на наваристой каши горшок.

Долго ль, коротко гдадкой скатертью вьётся дорога, да судьба, коль ей нужно, и камушек подберёт. У берёзы корявой, что в поле стоит одиноко, задремала Агата, но слышит вдруг – кто-то идёт.

Верный конь захромал, а вокруг ни кола, ни двора. Марк ведёт его к одиноко стоящему дереву. Но ни морок ли? Что это за дела? Прислонившись к стволу, задремала у дерева девица.

***

Счастье чаще стучится в окошко, коли мирно соседи живут. Ради счастья и душу заложат, и на шею набросят хомут. Вейлин – жертва, залог мирной жизни, кукушонок в гнезде воронья. Люди стали ему ненавистны. И враги, и родная семья.

Разве он виноват в том, что деды не смогли оборону держать? Разве выдать его было честно и заставить до смерти страдать? На словах Вейлин гость в доме кнесса, а на деле же хуже раба. Избиваемый до полусмерти, забываемый в холода.

Когда сыт, очень просто быть добрым, милосердным и благородным, и любовь излучать очень просто, если сам ты другими любим. Одинокий, бессильный, уставший от побоев, насмешек, хулы, чудом смерти сто раз избежавший, Вейлин рухнул в объятия Тьмы.

С каждым годом прохладнее ночи, чаще сходит на землю туман, ядовитый, способный прикончить, наводящий на город дурман. Боль разъела бессмертную душу, язвы стали источником сил. Баланс Света и Тьмы был нарушен, Вейлин местью навек одержим.

Сходит ночью с ума от беспечности и молчанья безразлично мигающих в небе блуждающих звёзд. Бед его они будто бы не замечают, закипает за рёбрами острая жгучая злость.

Он бы сам не хотел прикасаться к запретным искусствам, но везде в его жизни присутствует "если бы..." Вейлин чувствует, что в душе его слишком пусто, но не может принять для себя столь печальной судьбы.

Свить гнездо на скале было очень хорошей идеей. Нет того, кто бы мог потревожить зловещий покой. Практикуясь в искусстве проклятия ежедневно, Вейлин в мир выпускает отсюда беду за бедой.

****

– Гой еси, красна девица! Ты уж меня извини, что незваным к костру подошёл, что твой сон потревожил. Не осталось в коне - друге верном ни капельки сил, а берёза одна здесь торчит средь бескрайнего поля.

Посмотрела девица на Марка, котомку взяла, в котелок пряных трав три щепотки добавив, кивнула. Прикоснулась ладонью ко лбу, руку вниз повела, подержала на сердце немного и улыбнулась.

Марк стоит истуканом, как молнией пораженный, понимая, что вещими Лешего были слова. Им одна на двоих уготована с девой дорога, а ещё понимает, что девица эта нема.

– Ты идёшь на восток, ищешь то, что сокрыто туманом. Он приносит в деревни страдания, ужас и боль. – По глазам ответ видит, слов Марку от девы не надо. — Так позволь же мне дальше идти туда вместе с тобой?

Воду девица в ступке толчёт, до беседы нет дела – хворь совсем не простая пристала к гнедому коню. Ворожбу сотворив, той водой окропила умело и коня, и берёзу, и Марка, остатки — огню.

*****

У наивности слепы глаза, но богато воображение. А на деле за каждым рассветом таится вопрос: разве можно бездумно надеяться на продолжение? Кто-то может по звёздам составить точный прогноз?

Снова солнце взошло, осветило тропинку и скалы. Зло таилось вверху, а по низу клубился туман.

— Мы дошли, мы добрались! Немыслимо! Слышишь, Агата? Победили грозу, пересилили ураган!

Но не радостно чертит ответ на тропинке Агата:

— Не на каждое зло полагается в мире расплата. И не каждый злодей обязательно будет убит, ведь возможно, внутри него искра горит.

Марк свирель достает, соловьиную трель запевает. Боль жестокостью не исцелить, он и сам это знает. Только как уберечь от опасности тех, кто нам дорог? Вдруг наделать успеет непоправимого ворог?

От зловония фыркает конь, бьёт здоровым копытом, кто-то смотрит на них из гнезда, что от взглядов сокрыто. Но Агата уже растолкла в ступке пряный укроп, выбивает пест с сердцем созвучную чёткую дробь.

И спадает завеса, и Вейлин встает из гнезда. Собирает все силы, чтобы прикончить врага. Марк топор достаёт – его отблеск развеял туман. Но Агату, наверное, поработить смог дурман.

Подбежала к безумцу, закрыв своим тоненьким телом, руки в стороны развела, защищая, но так неумело. Марк в замахе топор лишь плашмя развернуть и успел, по плечу со всей силы мужицкой девицу огрел.

— Ильза, нет! – обнимая обмякшее тело, Вейлин оборотнем ревёт. — За что, Небо?

Разве мог он представить, что встреча со старшей сестрой обернётся еще большей болью и страшной бедой?

******

На второй план уходит уничтожение мира. Ведь по миру все эти годы Ильза ходила. Улыбалась кому-то, пускай не ему, но была! Мир сумел уберечь её от пробужденного зла.

Сам своею рукой слал ужаснейшие проклятья. Ну и что, что ему не досталось от жизни объятий? Он бы снова прошёл через всё, что судьба подложила, если б знал, что она же сестру в это время хранила.

Тьма клубится, ей сладко от горя и боли.

— Исправляй всё, что здесь натворил, бестолковый негодник!

Марк на руки Агату берёт и спускается к лесу. Вейлин сзади за ними бредёт, молча, голову свесив.

— Это ступка Агаты. А это окопник. Толки. — Марк так зол, что и слов подходящих ему не найти.

— Не Агата, а Ильза. — и долгий заводит рассказ. Вот уж солнечный диск над макушками сосен погас. То рыдает навзрыд, то безудержно улыбается, то от всех злодеяний, свершенных за жизнь, убивается.

— Над деревней и речкой, полями, леском и оврагом паутинкою тонкой разносится трель соловья. Волшебство этой музыки от колыбели до савана слышит каждый, чьи корни питает родная земля. Пусть небросок мой край, всяк работой живёт, да не стонет. Соловьиные трели нам слаще, чем гул городов. Так пускай и ваш род в том краю своё семя уронит. Побратимом со мною, скажи, стать готов?

На столе стоит серая ступка, в ней старенький пест, а за ступкой — свирель, что давно уже не играет.

— Деда, деда, а продолжение есть?

— Кто быстрее уснёт, тот быстрее его и узнает.

Конец.