Паучок

У каждого человека есть секрет. Секрет Маши обитал в папином гараже. Это был паучок – чёрный, как житель Южного Судана, и волосатый, как дядя Ашот, любовник Машиной мамы. Он появился в гараже словно из ниоткуда и сразу понравился Маше. В её городе водились одни лишь крестовики и сенокосцы, и она решила, что, наверно, он приехал в ящике с фруктами – бананами, например, или манго – из какой-нибудь экзотической страны.

Маша постоянно угощала паучка вкусненьким. В июле и августе она ловила для него мух, тараканов и других насекомых. Но уже в сентябре паучок подрос настолько, что мог без труда справляться с более крупной живностью. Маша начала доставлять ему птичек, котят и щенков, а потом и взрослых собак и кошек – бродячих и иногда домашних. Заманив животное в гараж, Маша запирала его и шла учить уроки или помогать маме по дому. Если делать было нечего, она оставалась смотреть, как паучок ест. «Вот какой у меня питомец – ни у кого такого нет!» – думала она, и сердце её трепетало от счастья.

А паучок жрал тёплое, сочащееся кровью мясо и злобно разглядывал плотную коренастую Машу четырьмя парами жёлтых глаз. Мол, скушал бы и тебя, да паучьего бога боюсь. Не простит он мне мою неблагодарность. Живи, пока я сыт. Но – сама понимаешь...

Конечно, Маша всё понимала, даром что училась только в шестом классе. Паучок рос, как сорняк на заброшенной земле, – и вширь, и ввысь. Сперва величиной с Машину ладошку, он быстро достиг размеров упитанного кота, затем перекормленной рождественской индейки, ещё спустя время – гигантской черепахи из фильма «Ад каннибалов». Мясо он съедал вместе с костями, шерстью и перьями. Всё это и ужасало, и одновременно завораживало Машу.

«Его легче убить, чем прокормить, – размышляла она. – Хотя нет, сейчас его и убить не так-то просто. Блин, что же делать? Надо срочно что-то придумать».

И Маша придумала. В тот день после уроков она увязалась за толстым Серёжкой Зеленцовым, соседом по парте. Домой не хотелось: сентябрь дразнил нежарким лучистым солнцем и нежным, как щёчки младенца, ветерком. «Бабье лето – для нас, девочек», – сказала однажды мама, когда Маше было лет пять. – «А для мальчиков что?» – спросила Маша. – «А для мальчиков – сосульки!» – засмеялась мама. Маша, глядя на неё, тоже покатилась со смеху. А вот папа не засмеялся, а, наоборот, погрустнел...

Маша и Серёжка шли и болтали о школьных делах. У мусорки голуби клевали пшено, рассыпанное чьей-то заботливой рукой. Стоило Маше приблизиться, как они встрепенулись, шумно захлопали крыльями и один за другим взлетели на крышу навеса над баками.

Наконец Маша решилась.

– А у нас в гараже паук живёт – вот такущий! – она широко развела в стороны руки. – Никому ни слова, это секрет.

Серёжка посмотрел на неё, как на ненормальную.

– Чё ты мне лепишь? – фыркнул он. – Таких пауков не бывает!

– Дурак, – сказала Маша. – Говорю, живёт, значит, живёт. Здоровый, как в ужастиках. «Атаку пауков» видел?

– Горбатого лепишь.

– Опять «лепишь»... Ты что, других слов не знаешь?.. Пошли ко мне, покажу, – голос её дрогнул.

– Я что, на дебила похож?

– Понятно. Зассал. – Опомнившись, Маша пустила в ход безотказное средство подавления мужской воли. – Ладно, пошутила я. Нет никакого паука. Просто хотела с тобой в гараже посидеть, пообщаться. Но если ты непонятливый, топай к маме. Рано тебе мутить с девочками.

Она уверенно зашагала вперёд. Пристыженный Серёжка поплёлся следом.

Увидев перед собой восьмилапое чудище со злобными жёлтыми глазами, Серёжка заорал и попытался сбежать. Но Маша оглушила его черенком от лопаты, а паучок разинул огромный, неожиданно зубастый рот и с ходу откусил бедняге голову.

Безголовый Серёжка выпустил из шеи два фонтанчика крови, повалился на пол, дёрнулся разок-другой-третий и затих. Маша аккуратно стёрла жаркие рубиновые капли со лба и щёк и, пожелав паучку приятного аппетита, тихонько вышла.

Придя в гараж на следующий день, Маша поморщилась: пахло тошнотворно, как в мясном отделе сельхозрынка. На полу валялись изжёванные, перепачканные бурой кровью лохмотья, в которых она не без труда узнала Серёжкин школьный костюм. А в углу, покачиваясь, стоял паучок размером с телёнка и злобно смотрел на хозяйку четырьмя парами глаз.

«Есть хочет, – расстроилась Маша. – Для него Серёжка на один зубок...»

Следующей жертвой членистоногого стала Ленка Линючева, Машина заклятая подружка. Бить по голове её не пришлось: взглянув на паучка, она схватилась за сердце, шумно задышала и умерла.

Исчезновение сразу двух учеников одного класса – ЧП областного масштаба. В школу зачастили полицейские. На опросе Маша глубокомысленно закатывала глаза к потолку, выдерживала паузы и, наконец, отрицательно качала головой: «Не помню… не знаю…» От неё отстали. Серёжку и Ленку она не жалела: толстый Серёжка плохо пах, а Линючка любила ябедничать.

Воняло и от грязного, обшарпанного, судя по всему, бездомного мужичка с голодными глазами, завсегдатая окрестных свалок. Поймав его у мусорного бака, Маша полюбопытствовала:

– Хочешь, я дам тебе… картошки?

Мужичок растерялся, а Маша игриво шепнула:

– У нас в гараже её много.

Прибираться после бомжа было радостно: мир стал лучше и чище, избавившись от ещё одного педофила.

Но пришёл день, точнее, вечер, когда гаражом заинтересовался сам его хозяин – папа. Он долго лежал в больнице, в кардиологии, и ему было не до гаража. А недавно его выписали. В тот вечер они с мамой в очередной раз поссорились, и папа молча собрался и ушёл.

– Дурак, – сказала мама, когда за ним закрылась дверь. – Остолоп. Наверняка в гараж пошлёпал, куда же ещё. Друзей у него здесь нет, родичи сдохли. Сядет и будет на отцовские железки смотреть, тосковать. Хоть бы он там c ними и заночевал. Тогда бы я Ашотика в гости пригласила. Настоящий мужик, горячий, необузданный. Не то что этот сердечник. Споить бы его нафиг, да ведь не пьёт, сучёныш.

«Пригласить в гости» – так мама называла свои интимные встречи с мужчинами.

Машу, которая сидела за своим рабочим столом, пытаясь одолеть «Маленького принца» Антуана де Сент-Экзюпери, словно подбросило. Она захлопнула книгу, схватила дубликат ключа от гаража и кинулась в прихожую.

– Дочь, ты куда? – окликнула её мама.

Маша лихорадочно обувалась, бормоча что-то несуразное: «Папа… гараж… поздно… темно…»

– Темно? – переспросила мама. – Не маленький, чай, не потеряется. Хотя – как сказать… А я и не знала, что ты его так любишь, – хохотнула она.

Но Маша, не слушая, побежала вниз по лестнице.

Проскочив короткой дорогой через пустынный соседний двор, мимо припаркованных машин, она завернула за угол и успела поймать взглядом согнутую спину папы, исчезающего в дверном проёме гаража.

Войдя внутрь, папа притворил дверь и включил свет. В тот же миг Маша бросилась на дверь, молниеносно всунула ключ в замочную скважину и повернула его на два оборота. Изнутри раздался жалобный вскрик папы, что-то грохнуло в дверь и всё стихло. Оглядевшись, Маша отперла гараж и нажала подрагивающим пальчиком на выключатель.

Когда она вернулась, мама задумчиво курила у открытой форточки.

– Уже? Так быстро? – сказала она. – Ну, и где он? В гараже?

– Да, – ответила Маша, снимая кроссовки. – Звони дяде Ашоту. Папа не придёт. В смысле, ночевать не придёт, – добавила она.

Мама, покачивая бёдрами, подошла к Маше:

– Да ты ж моя капелька... Иди ко мне.

Она обняла Машу и расцеловала её в обе щёки. Маша заулыбалась, отчего лицо её стало похоже на круглое спелое яблоко, и тоже чмокнула маму. Потом мама позвонила дяде Ашоту и пригласила его в гости, а Маша поставила чайник на газ, нарезала тонкими ломтиками свежий батон, сыр и варёную колбасу. В ожидании дяди Ашота они с мамой ужинали, пили чай с песочным печеньем и болтали обо всём, как подружки.

Маша ела и обдумывала, когда и, главное, как сообщить маме, что папа не придёт больше никогда, что его сожрал паучок. Но мама сама заговорила о папе.

– Машуня, доча, – вкрадчиво спросила она, – а скажи, ты была бы не против, если бы дядя Ашот жил с нами?

– Нет, – ответила Маша, – не против. Дядя Ашот хороший. Он меня орешками угощает.

Мама сладко потянулась.

– Да, – с томной улыбкой произнесла она. – Ашотик классный. Знала бы ты, какой у него большой...

Маша едва не ляпнула: «Знаю», но вовремя прикусила язык. Она тоже попыталась улыбнуться, но из-за набитого рта улыбка вышла кривоватой.

– Но вот что нам делать с папашей? – продолжала мама. – Квартира-то его.

– Уже не его, – прожевав и проглотив, отозвалась Маша. – А ты, кстати, полтора часа как вдова.

И она выложила ей всё про паучка. Как он сначала ел мух и тараканов, потом переключился на кошек и собак, потом слопал Серёжку с Ленкой, бомжа и, наконец, папу. Мама округлила глаза, издала звук вроде «а!» или «э!» и осталась сидеть с открытым ртом. Она выглядела так уморительно, что Маша прыснула.

– Обалдеть, – выдавила мама. – А, извиняюсь, если он такой огромный, как же... отходы производства?

– Отходов до фига, – подтвердила Маша. – Но они у него не вонючие. Я их пока складываю в мешки для мусора. Вдруг пригодятся на даче как удобрение.

– А кости, черепа?..

– С костями жрёт, – успокоила маму Маша. – Одежду я выбрасываю. Вот с кровью пипец: замучаешься оттирать.

– С ума сойти, – пробормотала мама. – Машуня – я тебя обожаю. – Она поднялась и раскрыла объятия. – Обойми меня, друг сердечный.

Они едва успели обняться и поцеловаться, как раздался звонок в дверь – пришёл дядя Ашот. Его впустили, и в квартире тотчас запахло мужчиной – горячим, необузданным. Мама обвила шею дяди Ашота обеими руками и расцеловала его смуглое чернобородое лицо, влажные карие глаза, сочные губы. Нежно высвободившись, дядя Ашот сунул руку в карман кожаного пиджака и достал оттуда пакетик солёного арахиса и лолипоп.

– А это – нашей любимой Машеньке, – сказал он, вручая Маше подарки. Мама довольно улыбнулась и поцеловала кончик его носа, который не успела поцеловать ранее.

Маша сказала спасибо и принялась сосать лолипоп, поглядывая на дядю Ашота. Впрочем, она, как умная девочка, тут же ретировалась в свою комнату, чтобы взрослые смогли побыть наедине и насладиться друг другом.

Совсем стемнело. В доме напротив гасли разноцветные окна. Маша сложила учебники в рюкзак, сунула туда же «Маленького принца», легла в постель и стала ждать дядю Ашота. Он приходил к ней, когда мама, насытившись его ласками, засыпала, и учил, как вести себя с будущим мужем, чтобы всегда оставаться для него самой обаятельной и привлекательной. Но время шло, а дядя Ашот не показывался. Должно быть, мама утомила его сильнее обычного, и он решил, что сегодня Боливар двоих не выдержит и нуждается в отдыхе.

Маша лежала и улыбалась, вспоминая большого волосатого дядю Ашота в своей спальне и его Боливар, тоже большой, как у коня, которого она давным-давно, в дошкольном детстве, видела у входа в городской цирк. Потом дядя Ашот куда-то исчез, а его место занял паучок из теперь уже бывшего папиного гаража. Он перебирал чёрными волосатыми лапами, двигал хелицерами, как будто что-то говоря на своём паучьем языке, и злобно глядел на Машу четырьмя парами глаз. Её питомец... «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил», – вспомнила Маша легендарные слова Лиса, и у неё навернулись слёзы...

«А ведь скоро бабье лето закончится, – думала она, вытирая глаза кулачком. – В октябре-ноябре уже холодно. А зимой вообще пипец – снег, морозы! Гараж – в один кирпич, не отапливается. Что станет с моим паучком? Он же замёрзнет насмерть! Чем ему помочь? Только... едой. Да, конечно, едой! Он должен много есть, стать большим и сильным, как дядя Ашот, чтобы пережить наши грёбаные холода...»

Маша соскочила с постели, накинула на плечи халатик, на цыпочках прокралась к маминой спальне и заглянула в дверь. На прикроватном столике горел ночник. Голый дядя Ашот, до отказа полный мяса и крови, громко, по-хозяйски, храпел, а мама, которая сердилась на папу за храп и говорила, что он мешает ей спать, посапывала на плече любимого, держась левой рукой за его поникший Боливар.

Маша плотоядно переводила взгляд с одного на другую, затем, отступив назад, в темноту, вернулась к себе и легла.

Заснула она быстро и крепко.