Пауки и Мухи

Сан-Франциско. 2073 год. 13 октября. 5:47.

Лана Ланге чуть приоткрыла глаза. Комнату заливал мрак — фиолетовая бездна, вязкая и глухая, как если бы её затягивало в чёрную дыру вместе с обломками чужих ночей. Единственным источником света был тусклый предрассветный отсвет, пробивавшийся сквозь полупрозрачные зелёные ставни.

Во рту стоял вкус, до нелепости похожий на заветренный сэндвич с индейкой — на самом кончике языка. По краям тонких розовых губ блестели рубиновые капли бурбона. Не нужно быть экспертом, чтобы узнать истинный вкус бурбона: виски с запахом овсяного печенья, сладкий, чуть кисловатый, щиплющий дёсны.

Но этот “бурбон” был другим. Едкая смесь больше походила на водку с сахаром: как кипяток из ржавого крана — хочется прокашляться. Хотя кого волнует, чем одно пойло отличается от другого, когда на полу уже валяются три пустые бутылки?

При виде такой картины неизбежно возникает вопрос: как хрупкая девушка, чьё тело прикрывает лишь край простыни, смогла влить в себя столько? Но вопрос исчезал, стоило заметить рядом мужское лицо в другом мятом куске ткани — с такими же рубиновыми каплями на щеках. Брюстер, так он, по крайней мере, представился, всхлипывал в подушку, делая короткие передышки между вздохами.

Лана открыла глаза шире и уставилась в матовый потолок, где в центре виднелись металлические пластины. Такие потолки стоили немалых денег: за интерактивными “жалюзи” скрывались светодиоды. Пластины раскрывались, словно веер, — и комната заливалась светом. Позволить себе такую роскошь не могла ни мать-одиночка с двумя детьми, ни средний менеджер, который доживает в серой коробке под названием “офис”.

Пластины делали не из стали — только из дорогих материалов. Ходили слухи, что для них использовали куски обшивки космических кораблей. А может, даже метеоритный пепел. И недаром: под пластинами, у самой лампы, прятался едва заметный логотип Apple — маленький полупрозрачный надкус яблока. Рядом красовалась ещё более мелкая гравировка: «95th anniversary».

Лана оторвала голову от мягкой подушки и попыталась осмотреть спальню. В глазах плыло, голову ломило, в ушах стоял звон. Похмелье — скверная штука. Она взяла себя в руки и прошлась взглядом по комнате, восстанавливая цепочку событий.

Кофейный столик — на стекле небрежно брошен давно закрывшийся номер «Forbes». Коричневое кожаное кресло с откинутой спинкой. Угловой белый диван на дорогом пушистом ковре… И у ножки дивана — чёрный ком ткани. В нём Лана узнала своё платье. Не подделку — настоящую брендовую вещь, сшитую на заказ: едва заметные молнии на талии аккуратно уходили вниз, прикрывая самое интересное.

Вспышкой вернулось: она стоит у дивана, расстёгивает молнии, лёгким движением сбрасывает с плеч дорогую чёрную ткань — остаётся в кружевном белье и туфлях. Потому что Брюстер захотел снять их сам.

Лана нехотя посмотрела на цифровую голограмму часов на ставнях и поняла: пора собираться.

Она попыталась подняться, но почувствовала тяжесть — кто-то прижимал её к постели. Лана опустила взгляд и увидела мужскую руку, небрежно брошенную ей на грудь. Ладонь будто пыталась обхватить бюст, но пальцы уже расслабились — желание осталось желанием. Лана недовольно закатила глаза и резким движением отбросила мужскую клешню.

Ногами она нащупала холодный паркет и встала, вытянув руки в стороны. Тусклый свет обрисовал её обнажённое тело. Его было достаточно, чтобы рассмотреть татуировку. Длинный рисунок у шеи, уходящий, как змея, по левой груди, рёбрам, талии — до левой ягодицы, закручиваясь спиралью. Горная река, по берегам — яркие цветы. Ювелирная работа, требующая опытного мастера и выдержки клиента.

Смотря на рисунок, Лана вспоминала, как не смогла устоять перед напором художника и в итоге трахнулась с ним прямо на том самом стуле, где на её кожу ложился узор. Её тогда не волновало, что у салона дурная репутация, что кабинет выглядел сомнительно и потолок, кажется, протекал. Даже то, что мастером была женщина, Лана не брала в расчёт. Ей двигала только похоть, накопившаяся за часы боли и прикосновений. После этого Лана больше не делала татуировок, но с Мастером виделась ещё как минимум пару раз. Она не могла вспомнить ни точного количества встреч, ни мест — даже имя затерялось в памяти. Возможно, всему виной был алкоголь, который она пила слоновьими дозами. Но одно она помнила чётко: Мастер давала ей лучший секс. И за этого она ненавидела его, за то, что планку поднялась слишком высоко. А секс с другими был лишь тусклым отражением и жалкой попыткой повторить знакомые ощущения.

Лана вошла в ванную в нескольких шагах от кровати. Брюстер всё ещё сопел в подушку. Холодный свет заполнил маленькую комнату в сером кафеле. Она встала у туалетного столика — металлического прямоугольника — и уставилась в гигантское квадратное зеркало.

«Всё-таки ненастоящий», — подумала она.

Она поднесла руки к смесителю, похожему на дезодорант, и холодная вода хлынула плотной струёй. Лана смыла сонливость и поддельный бурбон, затем стала искать в отражении синяки, порезы, любые следы. Провела мокрыми ладонями по волосам.

Глаза ругали её — покрывали матом, а потом переходили на изысканные оскорбления. Она ненавидела себя за эту ночь. И за предыдущие.

Из спальни донеслось громкое мычание — больше похожее на злое рявканье уличного пса, давящегося слюной. Брюстер приподнял голову и увидел, как проститутка трогает себя за задницу, глядя в зеркало через левое плечо. На его лице появилась кривая улыбка. Кровь прилила к члену.

— Доброе утро, — сказала Лана, не отрываясь от зеркала.

— Пр… привет, — Брюстер громко икнул. Ему было не лучше Ланы. Хуже — да. Лучше — нет. — Как спалось?

— Ага, — Лана наклонилась, чтобы поднять платье. — Ты не видел мои…?

Она замолчала: Брюстер достал из-под кровати чёрные кружевные трусики.

— Неважно. Считай это бонусом.

— Спасибо, — он положил бельё на тумбочку у кровати.

Лана проводила взглядом его руку — и восстановила ещё один эпизод: он прижимает её грудью к холодной матовой стене, раздвигает ей ноги и, слегка сдвинув трусики, бьётся мошонкой о её задницу. Недолго — пару минут. Потом бросает на кровать, давит коленями на плечи и кладёт короткий член ей на язык.

— Может, позавтракаем? — Брюстер стукнул пальцем по тумбочке, и зелёные жалюзи разъехались в стороны. Комната осветилась дневным светом, пробившимся сквозь серые облака.

— Оплачена только ночь, — сказала Лана, застёгивая молнию на талии.

— Я доплачу, если угодно.

— Лучше не экономь на спиртном, если пытаешься впечатлить шлюху.

— Какая ты буйная, — Брюстер надел на руку небольшой чёрный резиновый браслет с надписью Rolex; на стеклянном экране вспыхнул интерфейс. — Это просто завтрак. Ничего больше.

Лана промолчала.

— Ну же, Куколка, не строй из себя недотрогу. Кукол… Куколка!

Она вышла. Брюстер наблюдал, как проститутка уходит, виляя бёдрами. Стальные двери раздвинулись и со стуком сошлись.

«Упрямая сучка», — подумал он, разглядывая трусики на свету. Линии талии были немного изношены, на ткани виднелись потёртости.

Сан-Франциско. 2073 год. 13 октября. 8:17.

Пятый день подряд улицы города заливало дождём. Осадки менялись от града с ветром до вязкой мороси. Город будто медленно умирал, захлёбываясь собственными слезами. Чёрный двухэтажный автобус с жёлтыми вертикальными линиями вдоль окон скользнул по магнитному покрытию у бордюра и остановился у красного здания с неоновыми японскими иероглифами над дверью. Капли испарялись, ударяясь о горячую поверхность рекламной вывески. Между фарами на переднем бампере вспыхнуло слово: «ОСТАНОВКА».

Лана подняла над головой чёрный кожаный клатч — жалкая надежда защититься от холодных капель.

У ступенек красного здания сидел мужчина в обносках. Лицо пряталось за седой густой бородой. Он выкрикивал что-то невнятное, раскачиваясь и ударяясь плечом о бетонные перила.

— Эй, девочка… — бродяга повернул голову к Лане. — Мелочёвки не будет?

Лана не отреагировала на шепелявый выговор и пошла вверх.

— Ну же, леди. Всего пару монет…

Бездомный схватил её за лодыжку. Рука была в грязной саже. Пальцы оголены, ладонь — в дырявой красной перчатке. В потертостях желтели волдыри.

Лана посмотрела ему в глаза — и, замахнувшись клатчем, ударила по щеке. Удар вышел неожиданно сильным: хлопок — будто разбилась домашняя лампочка. Бродяга завалился набок и увяз в грязи у канализационной решётки. Щека у него тут же покраснела и начала трескаться.

— Ах ты шлюха! Я легионер, сука! Я за тебя воевал, тварь! — орал он ей вслед, размахивая правой рукой, у которой отсутствовала кисть.

Перед Ланой распахнулись стеклянные автоматические двери с наклейкой зелёного листа.

Бистро — часть хостела. Название с японского переводилось как «Щедрое дерево». Зал был уставлен квадратными столами на четыре персоны: скатерти в красно-белую клетку, маленькие восковые свечи в стеклянных формочках. Под потолком медленно покачивались красные бумажные фонарики на моторчиках. Их слабого света хватило бы для позднего вечера и “романтики”, но днём работали обычные галогенные лампы.

Стеклянные стены были исписаны иероглифами — и это явно не японский. Скорее корейский или вьетнамский. Надписи перемешались наклейками древесных листьев, как на дверях. Владельцы понимали: никто из городских невежд не будет проверять подлинность письменности — ни в интерьере, ни в меню. Это была упаковка: внутри — и привычная “азиатщина”, и что-то восточное, и даже вполне американское. На простых и случайно заблудившихся людей и делался основной упор. А не на искренних фанатов эстетики и аутентичности.

Жильцы хостела будто не замечали друг друга. Вероятно, потому что съезжали быстрее, чем заканчивалась их бронь. Лана жила здесь уже не первый год. Она пришла сюда, когда ей было восемнадцать: без документов, без денег, без чистой одежды. Никто не хотел давать отдельную комнату даром — да ещё и несовершеннолетней.

Последнее, что она тогда запомнила, — метлу в руках злой женщины, похожей на китаянку. Или японку. Но нашёлся человек, который заступился за Лану. Благодаря ему она осталась в «Дереве».

— Лана! Как дела? — произнёс Джинджианг, протирая тряпкой стойку кассира.

— Что за увалень у порога, Джи? — Лана провела мокрой рукой по грязной лодыжке.

— Увалень? — мужчина протянул последний слог, не понимая, как это говорить с акцентом.

— Однорукий бомж, — она недовольно бросила клатч на стол.

— А-а-а… — протянул невысокий мужчина в сеточке для волос. — Это Фрэнки.

— И? — девушка скрестила руки на груди.

— Что “и”? — Джинджианг посмотрел на неё и покраснел.

— Какого хрена этот бомжара валяется у твоего бистро? — Лана развела руки в сторону и повысила голос, но не позволила себе не срываться на крик.

— Я думал, ты о нём знаешь.

— Уж поверь, я запоминаю тех, кто меня трогал. — Лана тяжело вздохнула. — В последнее время ночую на работе. И никаких “Фрэнки” там не было.

Она усмехнулась, глянув на Джи.

— Ну… я позволил ему иногда ночевать здесь… по ночам. Там из канализации пар идёт — вот он на решётке… до утра… спит. Потом под утро уходит. — Джинджианг почесал затылок. — Он хороший парень. Просто ему… не повезло в жизни. А знаешь, он ведь…

— Легионер? — неуверенно подсказала Лана, поднимая клатч со стола.

— Откуда ты знаешь? — искренне удивился Джинджианг.

— Телепатия, — Лана улыбнулась и достала портсигар. Он оказался пустым. Девушка выругалась про себя.

— Пусть посидит до открытия. Всё равно раньше обеда тут никто не появляется.

Лана подошла к Джи. Она была выше — а уж на каблуках ему приходилось бы задирать голову ещё сильнее, иначе взгляд упирался прямо ей в грудь. Лана этого не замечала, но Джинджианг краснел, стоило ей приблизиться. А её любовь к глубоким вырезам только усложняла диалог.

Джинджианг и так говорил обрывками, с заметным акцентом и проблемами с дикцией. Рядом с Ланой он начинал заикаться и путать слова. Не будь он таким зажатым, он бы сказал, что она забыла надеть трусики, а платье едва прикрывает её… Он даже мысленно не мог произнести это слово. Но Лана была тем человеком, кто мог вести с ним диалог, а не перебрасываться рутинными репликами.

— Ах, Джи, ты такой милый, дружок, — Лана легко обняла его за плечо. — И почему ты постоянно оправдываешься? Я же просто снимаю у тебя комнату.

— Потому что… т-ты мой друг? — Джинджианг спрятал руки за спину и уставился в пол.

— А большего мне и не надо, — Лана улыбнулась и направилась к лестнице.

— Не хочешь… позавтракать? — напряжение на лице Джинджианга спало. — Всё равно до открытия…

Лана вспомнила Брюстера.

— Спасибо, я не голодна, — она произнесла это на выдохе. Голос был уставшим и злым одновременно.

— М-может, я принесу в комнату… чай или… кофей?

— Кофе, Джи. По-английски говорят “ко-фе”, — она усмехнулась и прикрыла рот пальцами. — Но от кофе я не откажусь. Спасибо.

Джинджианг поднял большой палец вверх и скрылся за красной дверью на кухню. Не успела девушка и сделать шаг, как из-за двери зазвучал Бетховен. Она улыбнулась краем рта.

Лана перерыла сумочку в поисках ключа. Ей не хотелось снова быть обузой: Джи уже четвёртый раз за месяц вызывал мастера, чтобы сделать дубликат. Это занимало время — и ей приходилось сидеть в свободной комнате на третьем этаже. Она не знала, теряло ли «Дерево» из-за неё клиентов. Джи никогда не говорил ничего плохого, и от этого Лане становилось ещё противнее: будто она пользуется его добротой.

Он позволял ей курить в комнате — пусть и на балконе. Он позволял платить позже, когда у неё будет возможность. И дело было не в минете, о котором Лана думала в моменты финансовой ямы. Само предположение секса с другом не укладывалось у неё в голове. Она поняла это в тот день, когда Джинджианг предложил отсрочку задолго до того, как она успела снять трусики, сидя за столом в зале бистро. Тогда она увидела в нём не очередную свинью, а настоящего друга.

«Кофе», — повторила Лана про себя и едва улыбнулась.

Но улыбка тут же сползла: всплыло воспоминание из квартиры Брюстера — голая спина ударяется о кухонный гарнитур, стеклянная банка летит вниз, кофейные зёрна рассыпаются по полу. Это почему-то запомнилось сильнее, чем грубые слова Брюстера или то, как он держал её за шею и двигался вперёд-назад, лениво лаская её между ног.

Лана выругалась шёпотом.

Наконец она достала чёрный браслет с яркой красной точкой в центре, приложила к сенсорной панели — и стальная штора с номером 16 поднялась вверх с характерным скрежетом.

Комната Ланы по планировке ничем не отличалась от остальных: спальня и санузел. Индивидуальность создавали вырванные из модных журналов страницы — наклеенные на стены и обведённые рождественской гирляндой, — и подоконник с зелёными растениями: от алоэ до маленького бонсая. Здесь был уют: тёплый воздух, запах дорогих духов, порядок. Ни мусора, ни чужих следов.

Лана повесила промокшую кожаную куртку на крючок у входа и провела пальцем по плоской чёрной пластине на стене. Органайзер ожил: из панели выдвинулись “ставни”, на верхней строке вспыхнула погода, справа — комнатная температура. Слева замигал логотип Google и превратился в разноцветную букву “G”. Комнату заполнил голос спортивного радио: ведущий с лёгким дефектом речи не выговаривал букву “р” и рассказывал об итогах какого-то матча — то ли футбола, то ли хоккея.

Лана особо не вслушивалась. Она включала радио, чтобы не сойти с ума от тишины.

Девушка бросила клатч на кровать. Из него выпал небольшой чёрный пистолет — WASP GROM, 9 мм. Травматический. На случай, если какой-нибудь козёл позволит себе слишком много.

По радио ведущий уверял, что «Баффало Биллс» уже ни за что не догонят ребят из Теннесси.

Ванная выглядела как фарфоровая коробка. В полу — металлический обруч с отверстиями; на стене — плоская панель с кнопками. Лана выдохнула холодный воздух и провела рукой по красному плечу. Мокрое платье упало на кафель; она ногой вытолкнула его в коридор.

Из стены выдвинулся серый цилиндр и раскрылся сверху, как цветок. На пол упали первые горячие капли. Лана нажала кнопку — из цилиндра потекла белая густая жидкость с запахом персика.

Она провела ладонью по запотевшему зеркалу. Лицо без макияжа, волосы, закрученные от влаги, мурашки на шее. Лана строила гримасы — надувала щёки, показывала себе язык, скалилась, оголяя ровные белые зубы. Вода испарялась с кожи; тело снова начало колоть от холода.

Ещё одно нажатие — кафельные плиты закрыли зеркало, цилиндр-смеситель спрятался в стену.

Лана открыла шкаф у двери, достала полотенце и вытерлась. В нижних ящиках вещи были разложены по категориям: бельё, носки, футболки, спортивные штаны. Домашнее — здесь. Комплекты на выход — в шкафу рядом, за небольшой перегородкой.

Она выбрала жёлтые трусы с бантиком на талии и рисунком пчелы на заднице. Ткань закрывала все открытые части, но из-за регулярной стирки бельё село и слишком плотно прилегало к телу и позволяло дорисовать сексуальные контуры.

На балконе Лана достала сигарету из коробки за стулом. Её губы сжимали толстый оранжевый фильтр Camel. Кончик объял тонкий огненный язык. Девушка взяла в руки чёрную записную книжку с разноцветными закладками. Она вытащила сигарету и держала её неправильно — двумя пальцами за середину, не за фильтр. Горький дым вышел через ноздри.

Ноготь с чёрным блестящим лаком скользил по списку имён в алфавитном порядке. Она перевернула страницу. На тетрадной клетке — рисунок, напоминающий её татуировку. Лана затянулась ещё раз, вальяжно откинулась на стуле, закинула ногу на ногу. Ливень стих, но морось продолжала стучать по металлическому навесу над балконом. Она затушила сигарету в луже и бросила почерневший фильтр вниз.

Пачка Camel теперь лежала в кармане спортивных штанов поддельной китайской фирмы — название Лана даже не собиралась запоминать. Мешковатая ткань свисала с голени; калифорнийский ветер дёргал её края, как парус. Серый материал подчёркивал задницу — то ли подарок природы, то ли плоды работы в тренажёрном зале. Лана не знала. Или делала вид, что не знает: остатки скромности всё же у неё остались.

Белая майка без рукавов тоже играла на “сексуальность”: грудь выглядела подтянутой, хотя дома Лана не носила лифчики — они стесняли движения и иногда болезненно тёрли соски. Надевать приходилось только на заказы, если клиенты хотели “упаковку”. Обычно они потом жалели: крючки не поддавались, и Лане приходилось снимать бельё самой. Стыдно в такие моменты было всем.

На странице лежала мятая фотография: маленькая девочка европеоидной внешности и женщина с узким разрезом глаз в праздничном колпаке. Обе счастливые. Лана посмотрела на себя-маленькую и улыбнулась. Перевернула снимок: красным фломастером было написано «Гонконг!!!» — вместо точек три восклицательных знака.

На соседней странице был приклеен почтовый конверт на имя Томоко Огава — Чикаго, Вест-Ридж. Внутри — письмо из Children’s Home + Aid, детского дома на юге Ваккер-Драйв: благодарность за выбор ребёнка для опеки и пожелания, которые на удивление не выглядели пустым лицемерием. Скотчем к письму была прилеплена маленькая карта памяти с надписью OGAWA.

Лана сжала её так, словно хотела сломать пополам. Уголки губ поползли вниз. Психолог не нужен был, чтобы понять — ей стало плохо. Из комнаты зазвучал попсовый рингтон из раздела «по умолчанию». Лана отложила книжку на садовый столик в углу балкона и пошла на звук.

— Линнер? — спросила она, надавив на стеклянный параллелепипед в стене. Голос дрогнул.

— Привет, девочка, — из колонок прозвучал мужской голос с ярким нигерийским акцентом. — Деньги только что пришли. Как всё прошло?

— Ну… — Лана задумалась. — Больше анал, чем…

— Да я не в этом смысле, — перебил сутенёр. — Ты там нормально? Без побоев, без херни?

— Да. Всё… всё хорошо, — Лана села на край кровати и вцепилась пальцами в колени.

— Отлично. Свинка богатая попалась. Ну только таких Андерсон и держит — ты знаешь И, видимо, ты ему понравилась: накинул чаевых и хочет увидеться ещё раз.

Лана слышала, как Линнер усмехнулся.

— На этой неделе я работаю три дня… Но может… может найду время, — голая лампочка над головой Ланы начала мигать.

— Помню, конечно. В этом и трудность такой работы — нужно помнить всё. Но у меня для этого бухгалтер. Офигенный бухгалтер: вместо меня дрочит на цифры, — хмыкнул Линнер. — Кстати, есть тут один “принц”. Расценки знает, но за тебя даёт вдвое больше. И не за ночь — за пару часов.

Лампочка продолжала мигать.

— Ну я… если смогу найти время на смене. Или после смены. Но на неделе, — Лана говорила быстро, будто оправдывалась.

Линнер ничего не ответил — только недовольно чавкал.

— Детка, это не просьба. — в голосе Линнера слышался смех, но который перекрывал откровенное недовольство и возмущение.

— Я знаю. — девушка ответила быстро. Её голос продолжал дрожать.

— Да, знаешь. Но забываешь, судя по всему. Включи видеосвязь. Кое-что показать хочу.

Лана вскочила и нажала кнопку. Проектор-органайзер показал голограмму чёткого изображения.

— Посмотри сюда, — Линнера не было в кадре. Камера его телефона смотрела на стену, увешанную засохшими бабочками. — Красивые, правда?

— Очень красивые, — Лана побледнела.

— Всегда любил бабочек. Маленькие. Яркие. Жаль только — живут недолго. Вот и приходится вешать их трупики на стену. Не могу оторваться. Вон та красная — любимая. Первая. Я назвал её Мишель. Хорошее имя для бабочки. Хоть и мёртвой.

— Да. Хорошее, — Лана сглотнула комок в горле.

— И ведь им, при всей красоте, приходится трудиться. Жалко, что это не окупается. Очень жалко.

— Я согласна. Я… я найду время. Всё-таки нельзя вечно лениться, — Лана неуверенно улыбнулась. Лампочка мигала, как бешеная.

— Я знал, что ты меня услышишь, куколка. Сегодня отдыхай. Ты молодец. А завтра приходи по расписанию. Рита всё расскажет.

— Да. Обязательно. Спасибо.

— На здоровье, куколка. Отдыхай.

Экран погас. Голос Линнера затих.

Лана схватила клатч дрожащими руками и вытряхнула содержимое на постель: визитки, бумажки, старая жвачка, мусор. Она рылась в нём, пока не нашла одно — маленький пакетик с жёлтыми таблетками.

Дыхание сбилось. Лана раскрыла пакетик и положила на ладонь одну таблетку.

Телефон стеклянной стороной упал на пол. Она накрыла пистолет уголком одеяла — рефлекторно, как прятали опасное ещё до того, как поняли, что прятать не от кого. По радио пошла реклама энергетика. Лана на секунду даже соскучилась по кортавому ведущему.

Зазвенел дверной звонок. Лана нажала красную кнопку на чёрном браслете. На пороге стоял Джинджианг с почерневшим кофейным чайником и красной кружкой.

Лана лежала на кровати. Майка задралась до груди и не закрывала живот. В пупке блестел маленький синий камень, обвитый металлической проволокой; в пройме майки виднелась часть оголённой груди. Соски были прикрыты тканью, но замётно выступали от холода.

Джинджианг увидел её и застыл.

— Коф-кофе? — выдохнул он вполголоса.

Лана кивнула. Она улыбалась.