Печать Аваима. Столпы в Пустоте

Граф Айсенбер потер глаза и откинулся в кресле. Стол перед ним утопал под кипами исписанных листов. На полу лежало сборное изображение покрытой символами человеческой фигуры — то самое, которое они с Готфридом не так давно срисовали с тела Тамаша. С самого отъезда лекаря Мартин бился над этими символами. Пробовал записывать в строчку, анализировал закономерности, выискивал повторяющиеся фрагменты и хоть какие-то зацепки, но все было тщетно. Они будто и вовсе не были предназначены для письма. Вычурные, замысловатые, со своей особенной, неподвластной простой логике красотой, они свивались длинными спиралями и кольцами, увеличивались и уменьшались в размерах, переплетались и образовывали пять четких центров, которые стали заметны только после того, как Мартин отчаялся добиться результата с отдельными листами и разложил на полу общее изображение. И теперь он с новым интересом оглядывал свою находку.

В дверь деликатно постучали.

— Входи, Готфрид, — откликнулся Мартин.

Щелкнул замок, и зашел управляющий с кофейным подносом. Не найдя на столе свободного места, он поставил принесенное на подоконник.

— Подойди, — позвал его граф, — хочу показать кое-что.

Готфрид налил в чашечку ароматного напитка и подошел.

— Посмотри сюда. — Мартин взял кофе и указал на разложенные на полу листы. — Есть какие-то мысли?

Готфрид прищурился и слегка отвернул голову, разглядывая изображение боковым зрением.

— Они как будто разделены на группы. Ведь так?

— Именно, — улыбнулся Мартин, — странно, что мы не заметили этого, когда срисовывали.

— Мы рисовали частями, на коже этого не было видно.

— Согласен, но у меня все равно закончились идеи. Я не знаю, от чего оттолкнуться.

— Мне известно, — предположил Готфрид, — что в некоторых манускриптах использовали специальные значки для изображения целого слова.

— Да, я тоже об этом думал, — вздохнул Мартин, — но тогда бы часть символов повторялась, а здесь нет одинаковых… Я начинаю сомневаться в этой затее.

— Вы слишком к себе строги.

— Нет. Я просто был излишне самонадеян, но… мне очень не хотелось оставаться в стороне от этих невероятных поисков. Знаешь что, Готфрид?

— Нет, ваше сиятельство.

— Я им завидую. Правда. Я бы хотел, чтобы в моей жизни тоже случилось такое приключение.

— Не думаю, что это то, к чему вы стремитесь, — покачал головой управляющий. — Дорожные лишения, безусловно, обладают романтической притягательностью, но ровно до тех пор, пока о них рассказывает кто-то другой.

— Ты скорее всего прав, — граф тряхнул светлыми волосами, — но от этого они не менее привлекательны. Ах, что за великолепная авантюра это могла бы быть!

Он неловко взмахнул рукой, и несколько капель выплеснулись на листы на полу.

Мартин отставил чашку и прикрыл глаза рукой.

— Нет, мне ни за что не успеть к сроку. Три месяца скоро закончатся, и придется отправлять письмо не с новыми открытиями, а с пустыми извинениями. — Он вздохнул и посмотрел на причудливую мешанину черно-коричневых узоров.

И чем дольше он смотрел на испорченную страницу, тем настойчивее казалось, что кофейные разводы как будто дополняют изящные завитушки древнего письма и придают хаотичным узорам некий смысл. Граф скользил взглядом по знакомому изображению. Казалось, что разгадка где-то совсем рядом, нужно лишь отступить с привычной дорожки и посмотреть с другой стороны. Он даже покрутил головой, примериваясь то одним глазом, то другим, и вдруг едва не вскрикнул от мелькнувшей догадки. Схватил грифель и крупно начертил два символа, а потом вдруг разорвал бумагу пополам. Заинтересованный Готфрид вытянул шею, а Мартин как завороженный положил оба клочка перед собой и принялся медленно вращать вокруг своей оси, пока внезапно очертания не совпали, будто две части одного целого. Тогда он вынул еще листок и зарисовал новую фигуру, объединив их в один. Дрожащими от волнения руками выбрал следующий символ из цепочки на полу, перенес на бумажку и принялся вращать относительно нового изображения, пока не нашел правильное положение.

— Готфрид… — пробормотал он. — Неси новые грифели и бумагу. В ближайшее время ты будешь нужен мне здесь.

— Будет сделано, ваше сиятельство.

За следующий день они скопировали на отдельные листы каждую группу символов. После чего Мартин отпустил Готфрида и принялся за работу. Он скрупулезно переносил на отдельные бумажки каждый символ и подбирал положение, а затем зарисовывал на новом листе, словно собирал разбросанные кусочки мозаики. Вскоре он настолько наловчился, что мог с ходу подбирать нужное положение, минуя зарисовку на отдельных клочках. И дело пошло быстрее.

Работа настолько увлекала его, что о необходимости поесть или отдохнуть он вспоминал, только когда в кабинете появлялся Готфрид — с едой или предложением сделать перерыв на сон. Последнее давалось Мартину особенно тяжело — сон казался непозволительной роскошью, а в душе росло чувство тревоги, подгонявшее закончить как можно скорее.

— К чему эта спешка, ваше сиятельство? — не выдержал в один из дней Готфрид. — Вам не обязательно отправлять полную расшифровку по окончании трех месяцев. Не было такого уговора. Я присутствовал и хорошо помню, что с господином лекарем условились лишь обменяться записками о ходе дел и последних новостях.

— Все так, Готфрид, — Мартин откинул взлохмаченные волосы, которых давно не касалась расческа, — но меня не оставляет тревожное чувство, что закончить необходимо как можно скорее.

— Я полагаю, ваше волнение вызвано усталостью и чрезмерно интенсивной работой. Вам нужен отдых и полноценный сон.

— Увы, но нет, — покачал головой Мартин, — ни на то ни на другое нет времени. Три месяца истекают через две недели. На дорогу до приграничного городка уйдет дня три, значит, закончить я должен за десять дней. У меня будет для тебя задание.

— К вашим услугам.

— Распорядись подготовить мой экипаж и все необходимое для зимней поездки к этому сроку.

— Вы же не собираетесь…

— Именно что собираюсь. И это не обсуждается. Ты поедешь вместе со мной, так что позаботься и о своем снаряжении.

— Но зимние дороги небезопасны и труднопроходимы!

— Да, и поэтому подбери кого-то покрепче нам в сопровождение и посноровистей, чтобы знали, как управляться со снежными наносами.

— Будет сделано, ваше сиятельство.

— Спасибо, Готфрид. И еще… когда отдашь распоряжения, возвращайся. Мне нужна твоя помощь, чтобы управиться до отъезда.

— Могу я спросить?

— Конечно.

— Для чего вам ехать лично? Вы любите комфорт и роскошь, а в подобной поездке будете лишены и того и другого.

— Считай это моим тщеславием, — улыбнулся Мартин. — Я хочу лично рассказать об этом открытии.

— Но вы уверены, что господин Тамаш тоже там будет? Может, он просто передаст записку с новостями, как вы и условились?

— Он не поручит записку чужаку, который не ознакомлен с ситуацией, а значит, на встречу скорее всего прибудет кто-то из наших знакомых. Я буду рад любому из них.

— Я вас понял, — поклонился Готфрид. — Отдам распоряжения и вернусь.

— Благодарю.

Когда Готфрид вернулся, дело пошло значительно быстрее, и за день до окончания отведенного десятидневного срока работа была окончена.

Мартин с величайшей бережностью сложил пять новых листов, проложив их тонкой льняной тканью, и убрал в приготовленный Готфридом кожаный дорожный цилиндр. Разбросанные по всему кабинету клочки бумаги управляющий лично сжег в камине, а оригинальное изображение запер в конторке.

Весь следующий день Мартин большей частью был задумчив. Он рассеянно следил, как Готфрид составляет инструкции для прислуги на время их отсутствия. А наутро, задолго до восхода, экипаж на широких полозьях в сопровождении троих конных выехал в направлении гор.