Печень барона

Барон Густав фон Швальце расположился на открытой веранде родового поместья. Внизу плескалось море, слышались беспокойные крики чаек. Барон смаковал пино-мочадо урожая 1912 года и был почти счастлив.

Внезапно послышался тонкий голосок:

– Привет, это я!

– Кто я?

– Твоя печень.

Барон вздрогнул. С этой стервой он не общался давно. Года полтора, наверное, – с тех самых пор, как личный врач заверил, что здоровья хватит надолго. Неужели «долгое» время составило жалких полтора года и теперь истекло?

«Да она больная на всю голову».

Тоскливая мысль – особенно в отношении того, от кого нельзя избавиться.

– Соскучился? – поинтересовалась больная печень.

Бодро поинтересовалась – значит, активизировалась.

Барон собрал волю в кулак и ответствовал:

– Иди в жопу.

Не напрасно в его жилах текла кровь мятежной прапрабабки – фрейлины при дворе Ивана Грозного. Своим мужественным ответом барон попытался поставить зарвавшийся внутренний орган на место – но, к сожалению, не преуспел. С внутренними органами это иногда случается.

– А вот не пойду, – ответила печень.

В боку укололо. Это было начало панической атаки, которая могла привести к летальному исходу.

Барон знал, как поступить. Таблетка гепарсина – наисовременнейшего препарата, назначенного докторами. Гарантированная индивидуальная совместимость. Полторы тысячи долларов за упаковку. Фольгированная пачка дожидалась часа в нагрудном кармане тенниски, и этот злополучный час наступил.

Барон вскрыл упаковку и кинул таблетку в рот, запив добрым глотком вина.

Чудеса фармакологии.

– Теперь уймешься? – спросил у печени почти добродушно.

Он был уверен – ну, почти уверен – в успехе.

– А вот и нет!

На этот раз укол оказался более болезненным.

Неужели гепарсин не подействовал?

– Еще одна атака, и я соглашусь на пересадку, – предупредил барон. – Предупреждаю: тебе не понравится.

По давней дипломатической привычке он хитрил. Давно бы согласился на операцию, если врачи дали добро. Но они не давали. Проклятые эскулапы утверждали, что изношенный – всего-то семидесятилетний – организм не выдержит нагрузок.

К несчастью, печени было об этом известно. Поэтому в ответ на заявление барона она хохотнула и даже легонько подначила:

– Хочешь меня пересадить? Валяй, соглашайся. Это будет двойное убийство.

Барон умолк.

Чтобы заглушить боль, попытался думать о прекрасном: например, давно ожидаемом и недавно свершившемся крахе японских бирж, или войне в Северной Мавритании, где имел финансовые интересы, или смерти маркиза З., своего заклятого конкурента, чему прямым образом поспособствовал, – но не мог сосредоточиться на воспоминаниях. Колотье в боку не прекращалось.

– А мы вот так!.. А еще!.. – хихикала печень.

С каждым ее хихиканьем телесная чувствительность увеличивалась. Соответственно, боль усиливалась, становилась непереносимой.

– Что тебе нужно? – взмолился измученный барон.

– Ты не поверишь. Ничего.

– Так не бывает. Каждому что-нибудь нужно. Скажи, чего, и я это достану.

Печень будто задумалась – во всяком случае, боли на несколько мгновений прекратились.

– Да нет, действительно ничего. По молодости желания возникали, конечно. Чтобы ты не употреблял алкоголь, жирное и соленое. Но теперь мне плевать, вот совершенно. Времена изменились, я получаю удовольствие от твоих страданий. Такова жизнь. Извини – наверное, я законченная садистка.

И вмазала со всей дури.

Барон охнул и согнулся в дугу. Бокал опрокинулся, по белоснежной скатерти расползлось бордовое пятно урожая 1912 года.

Когда подбежала прислуга, барон Густав фон Швальце, могущественный человек – тот, чье слово было весомо в международных делах, – перед кем менялись в лице, а то и бухались на колени президенты мировых держав, – лежал на полу, суча ножками, как младенец. При этом умирающий горько плакал: от боли и унижения.

Он не привык проигрывать, но свою последнюю битву проиграл, окончательно и бесповоротно.