Пепел черно-белых истин

– С днём рождения, Ваше Высочество!

– Долгих лет жизни, Ваше Высочество!

– Пусть наше юное солнце империи не погаснет десять тысяч лет!

Хвалебные речи и поздравления вились и расплывались подобно дымке от благовоний. В небе парили воздушные змеи и уносились прочь, подхваченные ветром, когда обрубали нить. Запах полыни витал от рукавов служанок, когда они приносили закуски к холодному чаю.

– С днём рождения, мой любимый сын, – уголки красных губ его матери поднялись в улыбке, но глаза её выражали грусть родителя, чьи дети слишком быстро повзрослели.

Одинокий цветок персика оторвался от ветви и упал в пиалу, стоящую на столе в резной беседке. Хороший знак. Из главного павильона доносилась непрекращающаяся музыка, недавно прибыла иноземная делегация и привезла дары в честь дня рождения третьего принца Ли Жуй Линя.

– Ваше Высочество, – из-за спины послышался спокойный и нежный голос.

– Учитель! – третий принц подскочил с места, невзирая на этикет, но, заметив острый взгляд серых, как сталь, глаз наставника, вовремя спохватился. Отвесив поклон сидящей напротив него матушке, он быстро пробормотал извинения, на что получил только добрую и понимающую улыбку и позволение пойти.

– Наставник! – Жуй Линь так быстро, как только мог, шагом добрался до человека в сером ханьфу, которое было расшито серебряной нитью и плотно облегало подтянутую и гибкую, как бамбук, фигуру.

Принц со всей осторожностью взял протянутую ему ладонь и проводил учителя до стола, и сам налил ему в пиалу холодного чая, на что получил уже два укоризненных взгляда и округлившиеся глазёнки новенькой служанки.

Жуй Линь только весело рассмеялся, его смех то звенел, словно пипа, то гудел гуцинем. Этот солнечный звук, ещё скачущий по высоте и нотам, растопил тонкий, как рисовая бумага, лёд в глазах наставника и матушки. Они и не сердились всерьёз, всё же этот день принадлежит только Жуй Линю и никому более.

Сердце пело от радости, клокочущие внутри эмоции не давали усидеть на месте дольше одной палочки благовоний. В этот день они выбрали его, отложив церемонии поминовения предков[1] на потом. В качестве подарка учитель сыграл ему на сяо, а матушка подарила серебряные наручи, инкрустированные красной яшмой. Такой же красной, как его серёжка в правом ухе, которая всегда была с ним.

Незаметно небо затянуло тьмой, и солнце ярко-красным кругом скрылось за горизонтом. Беседку освещали тепло-жёлтые, почти оранжевые круги от фонарей. Смех и разговоры улетали ввысь к крыше и рассыпались мелкими искрами умиротворения.

Музыка, всё это время игравшая из дальнего павильона, прервалась ужасающим криком и резанула по ушам скрежетом струн. Наступила оглушающая тишина.

Гул барабанов и сигнального гонга оглушал. Стена огня застлала взор. Все размылось в разноцветные пятна. Холодные когти ужаса вонзились в сердце, желудок свело судорогой. Выпитый чай подступил к горлу комом.

Задыхаясь, Жуй Линь бежал. Ноги будто увязали в тине. Слуги, чиновники, министры толкали его локтями, не разбирая в суматохе, кто перед ними. Удары приходились в грудь, живот и голову.

Огонь и дым были повсюду. Хлопья пепла кружились в воздухе. В главном павильоне золотые полотна окрасились в алый, белые жемчужные нити стали розовыми. На возвышении в центре неподвижно стоял его отец, пронзенный мечом прямо в сердце. Темная струйка крови медленно скатилась по подбородку и упала на золотую парчу. В глазах цвета неба застыл ужас и неверие.

– Отец! – то ли прошептал, то ли крикнул Жуй Линь. Голос его потонул в вязкой реальности, отравленной смертью.

Перед его отцом упавшим на колени, стоял мужчина, держащий меч. На рукояти размеренно покачивалась красная кисточка.

Воздух застрял в легких. Жуй Линь покачнулся на подогнувшихся ногах и упал. Удар коленей о плитку пронзил его позвоночник, как удар молота о наковальню. Он часто задышал. Слёзы еще больше размыли реальность.

Человек, державший меч, обернулся. Жуй Линь узнал эти глаза – ясные, как летнее небо. До сих пор ему приходилось задирать голову, чтобы посмотреть в них. Чёрные, как тушь, волосы обрамляли пустое, безэмоциональное лицо. Легкие кожанные доспехи были покрыты кровью.

Это был Ли Вэй, первый принц. Его любимый старший брат. Один из людей, который относился к нему с добротой и любовью. Солнечно улыбался и дарил подарки.

Сердце пропустило удар и вновь побежало, отдаваясь пульсацией в висках. Лёд, в который превратилась кровь, стал пламенем. Ладони до скрипа сжались в кулаки. Глаза налились красным.

– Ли Вэй! – Крик резанул горло. Привкус меди лёг на язык. Злость и страх теперь текли вместо крови по его жилам. – Что ты...

– Стража! Схватить третьего принца! Живым или мёртвым. – Отдал приказ Ли Вэй, точно хлыстом высекая искры. И что-то сломалось. Оборвалось. Разбилось вдребезги. Каждый осколок вонзился в сердце и душу, ещё не очернённые этим миром.

Голос, что произносил его имя подобно теплому огню свечи, приказал схватить его живым или мёртвым.

Солдаты, стоявшие каменными изваяниями в тени, достали мечи и двинулись вперёд, точно загоняли дикого зверя.

– Ваше высочество! – Панический крик раздался из-за спины. Сбоку мелькнули серые рукава. Знакомые руки резко подняли и с силой потащили прочь из главного павильона. Грохот солдатских сапог и звон стали с криками последовали за ними.

Голова кружилась из-за дыма. На губах серой пленкой осел пепел. Ноги подкашивались, но огонь, который горел внутри, подстёгивал двигаться и бежать. Впереди маячила худая спина и водопад тёмных волос с серебряной шпилькой. Листья бамбука хлестали по лицу. Гул от топота преследовавших их солдат стал тише. В темноте сверкнула красная серёжка. Человеческие тени прятались в чёрных прямоугольниках.

Поворот. Ещё поворот. Воздуха почти не хватает. Чужая рука сжимает его запястье до боли. Круглая арка. Пустая площадь под светом луны и колесница с двумя лошадьми.

– Залезай! – Учитель толкнул его в спину и быстро отстегнул упряжь одной из лошадей.

Сапог в стремени. Седло под бёдрами. За спиной звон доспехов нагоняющей их стражи. Первый свист стрел. Сердце сжалось, и внутренности облило кипятком.

– Учитель! – Жуй Линь резко повернул голову, серёжка больно ударила в скулу. Он увидел взметнувшиеся полы серого ханьфу. К его спине прижалось тело, и белые руки с тонкими пальцами схватили перед ним вожжи.

Учитель, стегнув по бокам лошадь, натянул поводья. Кобыла встала на дыбы. Они поскакали к воротам с бешеной скоростью. Гул барабанов и гонгов преследовал их. Стрелы летели им в спину. Звон мечей и алебард заставлял нервы натянуться до скрипа.

До ворот оставалось пол-ли, когда тяжёлые монолитные двери начали закрываться. Учитель всё подгонял лошадь скакать быстрее. Свист стрел стал чаще. Одна из них пролетела в одном чи от головы Жуй Линя. Стыдливый звук страха вырвался из его горла.

Их накрыла тень. Ворота с громоподобным звуком захлопнулись у них за спиной. Послышался стук стрел, вонзившихся в уже закрытые ворота. Они успели сбежать! Что делать дальше? Куда теперь?

Шелохнулась молодая трава. Хрустнули ветки. Из тени вышла личная стража наследного принца. Чёрные силуэты, не отличимые от темноты. В лунном свете сверкнули лезвия клинков. Вдох еле проник сквозь дрожащие губы. Кто- то свистнул.

Стон боли прозвучал над головой.

– Учитель! – Жуй Линь обернулся и увидел торчащее древко стрелы в чужом плече. Серый шелк начал пропитываться алым. Сердце, не перестававшее биться на пределе, зазвучало оглушительно. Захотелось по-детски разрыдаться. Тело зашлось неконтролируемой дрожью, отдающей в кости.

Тени вышли из темноты и окружили их. Учитель с отчаянием натянул поводья и пришпорил лошадь, сделав попытку прорваться через окружение. Секунда триумфа, и небо поменялось местами с землей. Плечо и висок приложились о твердую холодную землю.

Лошадь последний раз жалобно заржала. Все кружилось. Только сгорбленная под тяжестью ситуации и ужаса тонкая фигура в сером ханьфу с алым пятном на спине была четкой.

– Ваше высочество! Беги! – Голос срывался на крике. Онемевшее от ужаса и страха тело не хотело слушаться и двигаться.

– Мой принц! – Оцепенение мгновенно спало. Крик застрял в горле. Глаза распахнулись до боли в веках.

Капли крови упали на его лицо и скатились по щекам, смешиваясь со слезами. Перед ним стоял его учитель с пронзенной клинком грудью. Острие находилось в цуне от его носа.

– Нет! Учитель!

***

– Бай Инь! – тишину утра раскрошил отчаянный крик. Птицы, примостившиеся на крыше захудалой хижины, вспорхнули, что-то злобно пискнув.

Скудно обставленную небольшую комнату освещали зеленоватые матовые лучи еще прохладного солнца. Они пробивались через маленькое окно под потолком и просачивались сквозь щели в крыше.

На циновке под протертым покрывалом, скрючившись в три погибели, лежал молодой мужчина. Лицо его было спрятано в ладони, а тело все дрожало. Он часто дышал. Этот кошмар мучил его вот уже пятый год. Ему даже не надо было считать луны, чтобы понять, что пришли Цинмин и его день рождения. Тело и память и без этого напоминали ему об этом.

Душа и сердце продолжали ныть. Те осколки, что впились в них в ту ночь, вошли так глубоко, что срослись с ними. Вытащить их можно было только вместе с частью его самого, оставив мелкие ошметки и сухожилия. В ту ненавистную ночь он лишился всего. Дома, отца, матушки, титула третьего принца, всех братьев и сестер. И, конечно же, учителя. Его учителя. Бай Иня.

Сердце сжалось в мучительной боли. Так не болят даже мышцы после изнуряющей тренировки наутро. Так не болит вспоротый острым суком живот. Так не болят сростающиеся кости в сломанной руке. Стыдливый всхлип прорвался наружу, но Жуй Линь быстро закусил губы и глубоко вздохнул.

Растерев лицо ладонями, Жуй Линь поднялся и оделся. Натягивая сапоги, он обнаружил уже пятую за последний месяц дырку и злобно цыкнул. Его черные глаза с золотыми всполохами метали молнии раздражения. Отряхнув рукава от невидимой пыли, он вышел из хижины.

Стояло туманное весеннее утро. Было зябко и влажно. Выдохнув облачко пара, которое растворилось в тумане, Жуй Линь решил заняться делом.

Свистел топор. Щепки разлетались в стороны. Шуршала трава от копошения фазанов. В небе раздался клич ястреба, нашедшего добычу. Чуть вьющиеся волосы прилипли к влажной от пота загорелой спине. Глубоко в лесу свиристели птицы.

Скрипнула дверь. Из прохода вышел, почесывая седую щетину, старик. Зевнув и передернув широкими плечами, он просветлел лицом.

– О! Жуй Линь! Что-то ты рано встал. – Теплые карие глаза, прожившие много десятков лет, смотрели на молодого мужчину с усмешкой. Телом старик был крепкий с военной выправкой, но прихрамывал на правую ногу.

– Ага. – Сухо бросив и собрав рукавом пот с подбородка, Жуй Линь подхватил охапку дров и пошел растапливать печушку.

– Чем сегодня займешься? Надо бы еды где-то достать. – Старик почесал живот, оглянулся на горы, скрытые в тумане. Клич ястреба разрезал тишину. Дедуля прищурился на солнце – и потянулся, издав обезьяний крик.

– Тренировкой. – Буркнул Жуй Линь куда-то себе под нос и тряхнул хвостом, ясно говоря: «Не лезь».

– Эхе-ее... – Весело ухмыльнулся старик, теперь почесывая слежавшиеся белые волосы, еле завязанные полудохлой лентой. – Опять кошмары? То-то я смотрю, дерганый ты с утра пораньше, вон даже за рубку дров взялся.

Жуй Линь на эти слова ощетинился и зашипел рассерженной кошкой.

– Старик Мо! – сквозь зубы процедил Жуй Линь. Острые края камня для высекания искр впились в его ладонь, когда он сжал кулаки. – Черт!

– Эх, дитё... – Старец только устало вздохнул и опять почесал жиденькую седую щетину.

– Я не ребенок! – Голос сорвался и хрипнул. Все внутри вспучилось от этих слов. Злость булькала, как вода в котелке над огнем. Если бы этот старик знал, кого приютил пять лет назад! Если бы. Но нет.

– Вот именно из-за таких слов ты все еще ребенок. – Он выдержал театральную паузу. – Пяти лет от роду! Ха! – Старик залился раскатистым смехом, да так, что на морщинистых глазах выступили слезы.

Жуй Линь на это только и делал, что пыхтел да пытался разжечь хоть искру. Последний раз стукнув со всей силы камнем о камень, сухой лист наконец занялся огнем. Маленькое пламя отразилось в красной сережке. Вытерев от налипшей пыли за ночь котелок сухой травой, что заменяла ветошь, Жуй Линь залил воды и поставил его на печушку.

Пока он всем этим занимался, не заметил, как старик Мо подошел и встал позади.

– Дед! Что б тебя гуй на дно утащил! – Вздрогнув, выругался Жуй Линь, рыча слова прямо ему в лицо.

Старик Мо только хмыкнул, почесал затылок и, не говоря ни слова, ушел в хижину. Огонь в печке зашумел. Рис начал клокотать.

Жуй Линь стоял, сжимая кулаки, пока тело уже остывшее и липкое от пота не отогрелось, а злая дрожь и напряжение прошедшей ночи не оставили его.

Через одну палочку благовоний они сели за старенький, разваливающийся от дуновения ветра стол завтракать. Жидкая рисовая каша и чай. Больше ничего. Даже вяленого мяса не нашлось. Пока Жуй Линь, испытывая ежедневное отвращение к подобной жизни и еде, что только дает видимость заполненного желудка, пил жидкую кашу из треснувшей глубокой чаши, дедушка Мо завозился и подтянул какой-то сверток поближе. Что-то звякнуло.

– Вот. Подарок. – Старик тепло и ласково улыбнулся, смотря на кислое лицо Жуй Линя. Парень на это поперхнулся и судорожно закашлялся, колотя себя по груди.

– Чего? – округлил он глаза и большими черными озерами уставился на старика Мо. – П-подарок? Мне?

С одухотворенным выражением лица старик Мо дрожащими то ли от волнения, то ли от старости руками медленно освободил запечатанный в ножны длинный меч – цзянь. Из дряблой пыльной ткани выскользнула красная кисточка.

Покачивание этой кисточки всколыхнуло воспоминание, как капля, упавшая в спокойное море и создавшая нескончаемую рябь на поверхности воды. Похожим мечом его старший брат украл жизнь его отца. Именно такой меч был в его руках, когда он отдал тот приказ схватить его. Этот меч был убран в ножны на его поясе, когда его личная стража убила учителя.

Пламя давнего пожара отразилось в черных глазах Жуй Линя. Тело напряглось, и волна обжигающей ненависти прокатилась по всему позвоночнику, заставив онеметь затылок. Не произнося и слова, Жуй Линь вырвал меч из чужих рук и вынул его из ножен. Тигриные, горящие ненавистью глаза отразились в начищенной до блеска стали. Холодный, как воздух на вершине Куньлунь, клинок принял пожирающее внутренности пламя ненависти и задрожал, издавая низкий гул, похожий на рык большой полосатой кошки. Жуй Линь кровожадно ухмыльнулся.

Этим мечом и своими руками он отомстит брату. Заберет его жизнь, как он когда-то украл его и еще одну, самую важную.

Старик Мо, наблюдающий за ним, так и застыл, не дрогнув бровью, протягивая руки, из которых вырвали меч. Увидев, как молодое, пышущее жизнью лицо Жуй Линя исказила злая улыбка, сердце старика, повидавшего на свете всё, с тоской и сочувствием сжалось. Не должны юные умы жить в ненависти и злобе. Такие эмоции ничего не дают, кроме болезненного одиночества и усталости, грызущей кости.

– Спасибо, старик! – Тишину разбил глубокий голос Жуй Линя. Он со свистом вернул меч в ножны и уложил его на свои колени. Потом подумал и, развернувшись лицом к старику Мо, отложил меч в сторону и низко поклонился, стукнувшись лбом о пол. Горестно вздохнув, дедушка Мо взлохматил вьющиеся волосы на макушке парня и, до того как Жуй Линь начал возмущаться, отвесил ему легкий подзатыльник.

– Нечего старших не уважать! – Пригрозил старик и махнул на дверь отточенным движением. Как бы говоря: «Иди вон занимайся, тренируйся. Теперь уже не с палкой-корягой, а с настоящим мечом.»

Глаза Жуй Линя вспыхнули, а лицо озарилось предвкушением и азартом. Он резво поднялся на ноги и выбежал из хижины, на ходу перевязывая волосы в высокий пучок, чтобы не мешали. Глухо ударилась входная дверь. Засвистел ветер, разрезаемый клинком. Глубоко вздохнув, старик Мо закрыл глаза и покачал головой в неодобрении и окунулся в воспоминания прошедших пяти лет.

Он нашел его в дни Цинмина - щуплого подростка с измазанным кровью и слезами лицом, одетого в дорогое ханьфу. Он лежал почти бездыханный со множеством порезов явно от стрел, летящих в спину. Тогда он пожалел его и жалеет сейчас. Не потому что взял, выходил, накормил, обучил всему, что знал сам, нет. Он жалеет, что не смог исцелить раненное сердце и душу мальчика. Первую весну Жуй Линь ходил как в воду опущенный, похожий на призрака под гипнозом. Он даже не разговаривал толком и смотрел на мир через мутное стекло глазами мертвой рыбы. Мог часами сидеть и смотреть в пустоту, не двигаясь. А потом начался ад.

Этот тонкокостный юноша метался, как зверь, запертый в клетке. Он кричал, ревел безумцем, разбивался о стены и деревья. Калечил себя. Чтобы хоть как-то помочь ему, он начал его тренировать. Боевые искусства, дыхательные практики, фехтование, стрельба из лука. Парнишка изнурял себя до полуобморочного состояния и только тогда успокаивался и спал без криков и сновидений.

Когда взгляд Жуй Линя стал осмысленным и живым, хоть и холодным, как снег в ночь зимнего солнцестояния, старик Мо давал ему знания. Как ему выжить, развести огонь, добыть еду, какие травы и ягоды можно есть и многое другое. Чтобы Жуй Линь смог о себе позаботиться, когда его не будет рядом с ним. Так и пролетели эти пять лет.

Сейчас, смотря на молодого мужчину, уже и не увидишь в нем того тонкокостного подростка. Белая, похожая на нефрит кожа стала медовой. С лица ушли весь юношеский пух и слабость. И только седая прядь осталась неизменной, как клеймо прошлого. Как шрам, который не убрать.

Седая прядь затерялась в копне темно-каштановых волос, завязанных в тугой пучок. Искрящаяся и отбрасывающая блики сталь рассекала и вспарывала воздух. Свист и пение меча нарушали гармонию леса. Глаза, острые, как пара черных клинков, смотрели только вперед, но видели перед собой не деревья. Они видели, как руки в темных потертых кожаных наручах пронзают грудь нынешнего императора Ли Вэя. Его старшего брата. Плоть и кровь одного корня. Видение было таким ярким, что запах меди вскружил голову, а предсмертные хрипы затекали медом в уши.

За спиной послышался шорох. Жуй Линь, не думая, взмахнул мечом в сторону и отшатнулся. В полыхающие алым пламенем глаза плеснули ведро ледяной воды, оставив угли. Старик Мо, на которого был направлен меч, стоял спокойно, не дернув и бровью. Невозмутимо взяв двумя пальцами клинок, он отвел его от себя. Старик Мо подумал, что мальчишка-то поднаторел. Еще бы цунь, и он перерезал бы ему горло.

– Я пошел вниз, куплю риса, – бросил он, почесывая щеку. В руках он держал плетеную корзинку с травами да посох. В последнее время его бедро давало о себе знать. - Тебе что-нибудь надо?

– Нет, – буркнул Жуй Линь, отводя меч подальше от старика Мо. Он не смотрел на него. В пылу кровожадного азарта меч в его руке чуть не навредил единственному человеку, который заботился о нем до сих пор.

Старик Мо просто покачал головой и, хлопнув Жуй Линя по напряженному плечу, отправился вниз. В небольшой городок под горой. Как только силуэт старика скрылся из виду, подул сильный ветер и в небе раздался пронзительный клич ястреба. Сегодня у него явно удачный день, уже третья добыча.

Жуй Линь стоял и смотрел на затянутый утренней дымкой лес. Вес чужой руки на его плече продолжал ощущаться. Тело немного потряхивало. Губы были поджаты, а зубы безжалостно кусали их до крови. Его мысли были далеко от этого места. Меч издал жалобный гул и завибрировал в его руке. Жуй Линь вздрогнул и посмотрел на него.

Только сейчас он задумался, откуда у старика Мо этот меч? Они оба лесные отшельники, не имеющие и медяка за душой, питающиеся подножным кормом и выменянным за полезные и лечебные травы рисом. Откуда совершенно новый меч без клейма? Кто такой старик Мо?

Поняв, куда завели его мысли, Жуй Линь еще отчаянней затряс головой, пытаясь прогнать их. Растрепавшиеся волосы колко хлестали по щекам, а сережка больно ударила по углу челюсти, так что зубы заныли. Есть только один рабочий способ избавиться от навязчивых мыслей, и это тренировка. До скрипа сжав рукоять, Жуй Линь продолжил танцевать с мечом.

Ярко пламенеющий шар раскаленного золота миновал на своей облачной колеснице больше половины неба.

[1] Праздник Цинмин или день холодной пищи в Китае. Традиционный китайский праздник поминовения усопших. Название переводится как «Праздник чистого света». Главные символы : воздушные змеи, пирожные с полынью, холодная еда, заготовленная заранее. Отмечается на 104-й день после зимнего солнцестояния или 15-й день после весеннего равноденствия. (примерно 3 - 6 апреля)