Перекресток Судьбы

В последнее время Михаил все больше укреплялся в мысли, что в стареньких, маленьких, но таких уютных и чистеньких церквях только и остались места, где живёт Бог. В большие, зажиточные, переливающиеся золотом куполов и роскошным богатством тяжёлых икон Бог уже и не заглядывает: люди в желании польстить ему, а на деле потешить свое тщеславие, вытеснили его оттуда, даже не замечая, как перестали в него верить. Маленькие церкви схожи между собой какой-то домашней устроенностью и теплотой, большие же – своим высокомерием и самолюбием. Это наблюдение уже не раз приходило к Михаилу, когда в очередной выходной день, отсняв материал и немного поболтав с местным священником, он возвращался домой.

Был удивительно теплый июнь. Ещё не было летнего изнуряющего пекла и так хорошо было выбраться из Москвы. Михаил, тридцатитрехлетний корреспондент одной из крупных столичных газет, старался выезжать за город ранним утром в воскресенье: в церквях днём было многолюдно и фотографии для очередной статьи получались яркие, интересные, запоминающиеся.

А все началось полгода назад, когда главный редактор газеты подкинул Михаилу задание: сделать серию репортажей о подмосковных церквях к предстоящему Рождеству. Обосновал это так: мол, все больше людей отмечают праздник, все меньше покупают бумажные газеты – нужно привлекать читателей. Михаилу задание поначалу не понравилось, скучное да и тема совсем не его. Он не был человеком верующим, крест не носил, церковь не посещал, хотя в младенчестве бабка и покрестила его наперекор мнению родителей. На этом его путь верующего как начался, так и закончился. Все, что хоть как-то связывало Михаила с религией: блестящие коричневые, сваренные в луковой шелухе и натертые растительным маслом яйца, которыми его угощала бабка каждую Пасху, пока была жива. А с ее смертью пару лет назад и эта тоненькая ниточка религиозных мотивов в его жизни оборвалась. Но работа есть работа, тем более она сулила некоторые плюсы: выбраться из сумасшедшего бурления предновогодней жизни столицы в пусть хоть в ближнее, но более спокойное Подмосковье, было отличной возможностью хоть на некоторое время убежать от красочной, но совсем не нужной ему суеты. Михаил благополучно и практически безболезненно развелся несколько месяцев назад, новые отношения завести ещё не успел, так что жил тихо в маленькой однушке в Балашихе и старался держаться подальше от весёлой и шумной суеты. А тут такое предложение: написать серию ярких заметок об интересных или необычных подмосковных церквях, сопроводить фотографиями и рассказать их историю.

Но неожиданно для Михаила эта серия репортажей затянула его своей новизной и непохожестью. Поначалу он думал, что все его заметки будут однотипными и придется что-нибудь выдумывать, чтобы украсить и заставить хоть немного переливаться интересными подробностями тусклую и строгую тему сюжета. Но оказалось, что объединенные одним религиозным учением церкви под крышами своих куполов и колоколен несут в мир совершенно разную атмосферу. Как же много зависит от настоятеля храма и от его прихожан! Это открытие было для Михаила неожиданным, оно не давало покоя и периодически скреблось и царапалось в сознании, все больше вертясь и задавая тихий вопрос: "А ты веришь? А ты чувствуешь?". Он не верил, но странное новое совершенно ему непонятное чувство медленно прокралось в мысли и все чаще напоминало о себе.

И вот уже полгода по субботам Михаил отправлялся в какую-нибудь церквушку Подмосковья. Приезжал туда ко времени, когда служба обычно заканчивалась, стоял у ворот, фотографировал людей и храм, беседовал с настоятелем. Иногда фотографировал храм внутри, если получал разрешение. С прихожанами разговаривал редко, не знал о чем. Разве что иногда словоохотливые священники рассказывали ему не только историю своего храма, но и старались наставить Михаила на путь веры. Такие разговоры он аккуратно пресекал: были они для него темой, в которую он не хотел никого впускать, даже доброжелательных просветителей, и в первую очередь хотел разобраться сам надо ему это или нет. Веры в нем не было, но было желание понять и разобраться для начала в себе.

К поездкам своим по выходным он относился как к попытке подобрать ключик к двери, за которой его ждал правильный ответ. Но пока подобраться к ответу все никак не получалось: все время суровые, скромно и строго одетые женщины наблюдали за его работой, иногда поджав губы, иногда одобрительно кивали, но никогда не улыбались. Эти женщины неопределенного возраста были практически в каждом храме из тех, где ему удалось побывать. О своем батюшке отзывались всегда положительно, но как только узнавали, что Михаил не из верующих теряли к нему интерес и даже поглядывали осуждающе. Правда иногда пробегал лучик света: какая-нибудь чистенькая светлая старушка с поблекшими добрыми глазами вызывалась рассказать ему историю местного храма, показать иконы, объяснить обряды. Корреспондент слушал внимательно, вдумчиво, но ему больше всего нравилась сама атмосфера, было в этих полутемных торжественных помещениях что-то чарующее: будто сам воздух пропитан торжественностью и светом.

И особенно нравилось Михаилу посещать уже заброшенные старинные церкви: была в них такая спокойная принимающая свою судьбу грусть, что именно в этих почти забытых тихих местах ему легче всего было разбираться со своими мыслями. А еще хотелось сохранить если уж не для истории, то для себя эти некогда величественные, но уже никому не нужные места.

В тот летний день, который навсегда перевернул жизнь Михаила, была очередная вылазка на восток Подмосковья, к городку Шатура. Еще утром он по пути заехал в один храм, с разрешения настоятеля сфотографировал убранство и уже через час двинулся дальше. В планах Михаила было посетить небольшую городскую церквушку, маршрут к которой он наметил еще дома. С ней было связано несколько историй об удивительных исцелениях и прочих чудесах, а такие объекты настоящий репортер конечно же выделял среди других в первую очередь – рождественская серия репортажей показала, что читателям именно такие церкви наиболее интересны. Так что Михаил делал заметки впрок.

К месту он добрался к часу дня, припарковался недалеко от открытых ворот и нехотя вылез из прохладного салона машины в раскаленный июньский воздух. Привычно закинув за спину рюкзак с фотоаппаратом, Михаил закрыл машину и пошел к распахнутым воротам. Прошелся по двору мимо небольших ухоженных клумб и скамеечек, покрутил головой отмечая, с какого ракурса лучше снимать, затем открыл дверь и вошел в полумрак и прохладу храма. Людей было немного, судя по всему служба уже закончилась и только несколько женщин и мужчин стояли у икон. Убранство церкви было самым обычным, не было смысла фотографировать в полумраке. Намного интереснее фотографии получаются общего вида церкви и колоколен, это Михаил уже знал по опыту. Сейчас лучшее время для съемки: когда из сочной свежей зелени вырастают в голубое небо и тянутся к яркому солнцу башни старинных колоколен и купола-луковки. Он вышел на улицу, достал из рюкзака фотоаппарат, сделал несколько снимков ворот и общий вид церкви, и стал обходить ее вокруг, присматривая интересные ракурсы.Неожиданно дверь церкви отворилась и на залитый солнцем двор вышел очень высокий человек в черной одежде. Михаил за последние полгода поднаторел в вопросах как священнослужители выглядят и сразу понял, что перед ним местный батюшка. Был он впечатляющего роста, под два метра, с широкими плечами и хорошей осанкой. Лицо загоревшее, живое с седой окладистой бородой. На вид ему было за шестьдесят. Он увидел в пустом залитом солнцем дворе Михаила и быстрым шагом направился к нему. "Могучий дядька и держится бодряком", – про себя заметил Михаил, глядя как батюшка легкой походкой пересекает двор.

– Добрый день, – первым представился Михаил и уже заготовленной фразой выдал кратко всю необходимую информацию, кто он и какую газету представляет. Неожиданно для него батюшка протянул руку и представился:

– Священник Николай, из здешней церкви Рождества Христова.

Рука у священника была огромная, рукопожатие сильное, но что поразило Михаила – рука была почти ледяной. На летнем зное это было неожиданно. Батюшка будто прочитал мысли Михаила и, улыбнувшись, кивнул неопределенно назад на церковь:

– У нас там нежарко. Пойдемте вон туда под деревья, там тенечек и сможем побеседовать. Вы же что-то ищите?,– и в его бороде мелькнула добрая улыбка.

– Не то чтобы ищу, – неопределенно протянул Михаил и направился за священником в тень большого дерева, – хотел бы с вашего позволения сфотографировать церковь снаружи и, если позволите, внутри. Услышать интересные истории о чудесах, наши читатели такое любят.

– А ты сам разве не любишь истории о чудесах?, – батюшка снова улыбнулся и внимательно посмотрел на Михаила.

Глаза у него были яркие, удивительно живые несмотря на немолодой возраст, словно два блестящих коричневых жука всматривались в Михаила и будто знали что-то такое, чего сам Михаил о себе еще не знал. Репортер хмыкнул:

– Я в чудеса не верю, уж простите. Реалист и совершенно нерелигиозный человек.

Он ожидал, что батюшка начнет его отчитывать или объяснять всю глупость его замечания и доказывать обратное, но отец Николай спокойно заметил:

– Значит время еще не пришло.

Михаил уловил, что разговор уходит не в то русло, хотя батюшка несомненно был примечательный: и видом, и тем, как отвечал. Был он не совсем таким, какие до этого встречались Михаилу.

– Вы можете мне немного рассказать об этой церкви? О людях, об интересных событиях, с этим местом связанных?

Отец Николай легко кивнул и стал рассказывать. Он отлично знал и историю строительства церкви, и историю края... Мимоходом припомнил несколько занимательных фактов, произошедших при постройке храма, которые вполне можно было списать на чудесное, и Михаил взял это на заметку для статьи. Он уже давно перешел с блокнота на диктофон, так что, нажав кнопку, просто сидел в теньке на скамейке под старым раскидистым деревом и с интересом слушал истории отца Николая. Тот рассказывал живо, легко, ярко – сходу припоминал факты и даты. Иногда двери церкви открывались и выходил кто-то из прихожан, и, крестясь на церковь, быстро пересекал раскаленный двор, не замечая или не желая отвлекать беседующего о чем-то батюшку с новым человеком. Напоследок Михаил сфотографировал священника на фоне храма, тепло попрощался с ним. Неожиданно поймал себя на мысли, что несмотря на жару, так уютно и легко ему было сидеть на скамейке с этим человеком и слушать его истории. На том они и распрощались, но в последний момент, отец Николай добавил:

– Знаешь, а у нас есть одно место, куда тебе нужно съездить. Рождественская церковь в Илкодино. Последние дни доживает эта церковь. Там вокруг дикий лес и болота, мало кто о ней знает сейчас. А раз ты собираешь историю наших церквей, то тебе туда обязательно надо. Тем более от нас совсем недалеко, километров десять – двенадцать, это на окраине поселка Мишеронский.

– Мише...что?

– Мишеронский. Но церковь дальше, в лесу. Там 200 лет назад деревня Илкодино была, и храм тогда начали строить на средства прихожан, помещика Поливанова и местного купца Костерова, он в тех краях стекольный завод как раз построил, людей много на него работало, вот и решили церковь возвести для людей. Десять лет строили каменный храм и 1851 году закончили. А спустя ровно сто лет, советская власть обнаружила этот чудесный уголок совсем рядом со столицей и решила построить там артиллерийский полигон. Вот так в одночасье и забрали жизнь из этого места. Тогда сразу шесть деревень в округе выселили: Борисово, Баженово, Спиридово, Селищи, Курилово и Илкодино, где храм стоял. Только не знали те власти, что глупость затеяли: нельзя в священном месте военное строить. Так что полигон тот недолго просуществовал, так и осталось это место заброшенным. От шести деревень ничего уже не осталось, люди туда конечно уже не вернулись, а храм еще стоит, держится. Но скоро и его время поглотит. Оно же знаешь как бывает? Дома разрушаются быстро, если тепла в них человеческого нет, а церкви и храмы держатся подольше, места-то намоленные... Но даже и они потихоньку уходят в вечность, хотя и до последнего стоят, за землю надеждой держатся. Вдруг какой-то заблудшей душе спасение нужно. Так что парень, ты бы съездил туда", – и священник неожиданно улыбнулся и подмигнул.

Михаил взглянул на часы, был третий час после полудня. Задумался: материала он сегодня отснял достаточно, можно было ехать домой, но почему-то хотелось съездить и к заброшенному храму. Тем более рядом, когда еще он в этих местах будет и будет ли.

– Убедили, поеду. Подскажите еще раз название деревни, вобью в навигатор.

Отец Николай провел его до машины, уточнил как проехать и, желая доброй дороги, перекрестил. А уже уходя, через плечо, будто вспомнив что-то, тихонько добавил:

– Надеюсь ты найдешь там, что ищешь.

– Ну если навигатор не собьется, то найду, – засмеялся Михаил.

Он уже не раз сталкивался с тем, что даже уезжая недалеко от многолюдной столицы можно попасть в такие дебри, где сигнал не ловит. Зная это, на всякий случай, в бардачке его машины лежала подробная карта Москвы и области.

До поселка Мишеронский добрался быстро, потом минут пятнадцать еще рулил по пустым разбитым проселочным дорогам. Трудно было поверить, что совсем рядом многомиллионная шумная столица: старый лес всеми силами старался убедить, что на сотню километров вокруг жизни нет. Но навигатор не подвел и вскоре Михаил был на месте. До храма еще нужно было недолго пройти пешком по узкой тропке. Припарковал машину, на улице было уже не так жарко: день потихоньку клонился к вечеру, обещая прохладу через несколько часов.

Достав фотоаппарат Михаил двинулся в сторону забытого всеми храма: священник успел ему рассказать, что идти надо по левую сторону от заброшенного фруктового сада и в километре от него будет тот самый храм.

За время своих репортерских поездок он повидал уже пару десятков заброшенных храмов и часовен, в Подмосковье таких доживающий свой последний век осталось еще много. И вроде бы этот мало отличался от других: стены еще стояли твердо, печально смотря на мир пустыми глазницами высоких прямоугольных окон, а вот крыша уже провалилась. Михаил медленно обошел храм, пока просто смотрел, не снимал. Обычно вот так обходя он подмечал какой ракурс будет лучше, прикидывал откуда сфотографировать. Храм оказался достаточно большой для деревни и красивый, но и его не пощадило время. Михаил снял крышку объектива и закипела работа. Солнце стояло уже низко, золотые лучи его осторожно ощупывали поросшие мхом камни старой церкви.

"Хорошие будут фотографии. Грустные, но теплые", – подумал Михаил медленно обходя храм и делая новые и новые фотографии. Дома он все просмотрит, выберет лучшие, подготовит историческую справку для статьи, а заодно добавит пару абзацев личных ощущений – читатели такое любят. Накидывая в голове текст будущей статьи, Михаил краем глаза заметил, что на старом каменном подоконнике что-то тускло сверкнуло.

Он повернул голову, подошел поближе: посередине полуразвалившегося подоконника лежала старенькая серебряная ладанка. Он осторожно взял ее, повертел в руках. Ладанка была пыльной, потемневшей, видно пролежала тут не один год. Изображение было сложно разобрать, такой толстый слой пыли и грязи его прятал. Михаил стоял, держа в правой ладони эту ладанку, а в левой фотоаппарат, поднял голову в сторону уже клонившегося к горизонту солнца, обвел взглядом разрушенный храм. Осторожно поставил фотоаппарат на камни подоконника, потер ладанку пальцами, присмотрелся. Изображение было неуловимо знакомым. "Наверняка видел в храме на одной из икон", – решил про себя Николай и замер решая, оставить ладанку на своем месте или взять себе.

Его удивило, что такая мысль у него вообще возникла. Раньше бы он даже не задумывался об этом, а тут... что-то внутри, что-то из тех мыслей и ощущений, что тревожили его последнее время, пробудились и снова тихо нашептывали: "Возьми, она тебе нужнее чем здесь". Михаил не стал больше раздумывать и сунул ладанку в карман джинсов.

Поснимав еще минут пятнадцать разрушенный храм с разных ракурсов Михаил отправился обратно к машине. Упаковав в рюкзак фотоаппарат положил его на пассажирское сиденье рядом с собой, перекусил прихваченным по дороге сэндвичем из придорожного кафе и завел мотор. Часы показывали начало шестого, если повезет и не попадет в пробки, то можно было добраться домой засветло.

Эта дорога домой оказалась самой долгой в его жизни.

Он еще помнил, как вырулил с деревенской разбитой дороги на шоссе, как проехал несколько маленьких городов и деревень и всю дорогу к своему удивлению ловил себя на мысли о старой ладанке – она будто жгла ему карман. На одном из перекрестков стоя на красном свете светофора Михаил засунул руку в карман и достал ее, снова потер, попытался вспомнить где видел это изображение, но память почему-то находило сходство лишь с сегодняшним могучим батюшкой, с которым свела его работа.

А дальше визг шин, яростные сигналы клаксонов, страшный резкий удар, оглушающая боль и темнота.

Михаил очнулся в больнице. Еле-еле, с огромным трудом он разлепил тяжелые веки: вокруг тихо попискивали медицинские приборы, разноцветные циферки и кривые линии бежали по мониторам. Попытался повернуть голову и не смог. Попытался почувствовать руки и ноги и вроде бы они были на месте, но совершенно не слушались. Он быстро обессилил и снова впал в тяжелую дремоту.

Это уже потом, спустя несколько дней, когда его перевели в палату, когда силы и здоровье потихоньку стали восстанавливаться, он собрал по кусочкам картину того, что случилось тогда на дороге.

В его машину влетела фура, водитель в жаркий день переборщил с холодным пивом и задремал за рулем. Четыре машины и семь человек пострадало, особенно досталось Михаилу и его машине. Лечащий врач сильно удивлялся, что после такого удара Михаил вообще остался жив и сохранил все конечности, хотя без переломов, разрывов и растяжений не обошлось – ему пришлось провалятся в больнице почти два месяца.

– Вы молодой человек, явно в рубашке родились, – каждый раз говорил пожилой доктор, заглядывая в карту Михаила, – второй шанс можно сказать получили.

Друзья навещали, старались развеселить и подбодрить, но когда они уходили и Михаил оставался наедине со своими мыслями, он все чаще раздумывал о том дне: могло бы все выйти иначе? А еще ладанка не давала покоя. Она была у него теперь на шее. Это все старшая медсестра, дородная и суровая женщина, почему-то с сочувствием отнесшаяся к Михаилу. Когда его привезли в палату она пришла к нему делать перевязку и между делом положила на прикроватную тумбочку ладанку:

– Вот, я пока придержала у себя, пока вы в интенсивке были... только цепочка порвалась и потерялась наверное.

– Там не было цепочки, – машинально выдал Михаил.

– Ну это я уж не знаю, было или не было, – потом более мягко, – у бабки моей такая была, с Николаем Чудотворцем. Вас когда привезли в руке она была зажата так, что санитары еле кулак разжали... В интенсивке нельзя, а тут можно металлические вещи на шее, так что, если хотите, принесу ниточку повесите.

Он даже не понял, почему согласился, но знал – так сейчас надо. И так правильно. "Значит Николай Чудотворец", – подумал Михаил и снова вспомнил бородатого священника и его странные слова напоследок.

"Надо будет к нему съездить еще раз" , – решил он.

Только эти планы отодвинулись почти на 3 месяца и только в конце сентября, когда Михаил разобрал все накопившиеся дела с работой, больничным, заброшенной на все лето квартирой и жалкими "останками" машины. Смотря на свой покореженный автомобиль не мог поверить, что он остался жив. Ему и друзья это говорили в больнице, и доктор, но когда вот так сам увидел, что осталось от его автомобиля, от водительского и пассажирского мест... Стало страшно, гораздо страшнее чем тогда, когда очнулся в больнице.

Рюкзак вместе с фотоаппаратом и диктофоном, лежавшие на пассажирском кресле погибли безвозвратно, даже карту памяти не удалось отыскать. "Ну пусть лучше они, чем ты", – успокоил друг, похлопав Михаила по плечу.

– Слушай, а можешь в выходные отвезти меня в Шатуру, там недалеко есть один храм...,– попросил Михаил.

– Чего это тебя потянуло в церковникам? Ты ж вроде никогда этим не болел.

– Надо. Понимаешь, чувствую так, что надо съездить. А заодно хочу посмотреть на тот перекресток.

Эта была последняя сентябрьская суббота. Осень с самого начала была пасмурной, дождливой, но в тот день подарила напоследок Подмосковью удивительно солнечную и теплую погоду. На перекрестке кипела жизнь и все шло своим привычным чередом: ничего не напоминало, что в начале лета здесь была большая авария.

К удивлению Михаила он сам ничего не почувствовал, сердце билось ровно, словно и не сделала крутой поворот его жизнь на этом перекрестке. Вскоре свернули в сторону Шатуры, Михаил в своем памяти разматывал клубок событий в обратную сторону. Сначала была церковь в городке Рошаль, потом поселок Мишеронский и потом тот, полуразрушенный храм в Илкодино, где он и нашел ладанку. Он не решил еще хочет туда ехать или нет, пешком ходить еще было на большие расстояния сложно: быстро уставала залеченная нога – отвык после пары месяцев практически постельного режима. А вот повидать здоровенного отца Николая хотелось, правда Михаил так и не понимал почему и зачем ему это надо. Но так чувствовал, а в последнее время он научился больше доверять себе.

Однако этим планам не суждено было сбыться. Припарковав машину в том же месте, он попросил друга подождать и пошел один. Тот не спорил, он уже понял, что для Михаила это поездка важна, чтобы разрешить для себя какой-то не просто важный – главный вопрос. Каменный двор не был залит горячим солнцем как тогда, в июльский день, но тут все еще было тепло и уютно и даже осталось немного цветов на клумбах. Михаил мельком глянул на лавочку под раскидистым деревом, на которой сидел с отцом Николаем.

На пороге церкви низенький полный пожилой священник с добродушным лицом тихо разговаривал с какой-то женщиной с повязанным на голове платком. Михаил замедлил шаг, не зная, зайти ему в храм или спросить у священника где он может найти отца Николая. Но в этот момент женщина распрощалась и, поклонившись и перекрестившись, пошла к воротам. Священник взглянул на Михаила и, видя что тот, хочет что-то спросить, задержался у дверей церкви:

– Добрый день,– бодро начал Михаил, – Вы не подскажите где я могу найти отца Николая?

– Добрый. Простите, кого?

– Настоятеля этой церкви... я так понимаю он тут главный.

Священник недоуменно поморщил лоб, внимательно посмотрел на Михаила.

– Вы что-то путаете, молодой человек. Настоятель этого храма я.

Михаил недоверчиво посмотрел на него, но круглолицый низенький батюшка в подтверждение своих слов энергично закивал. Михаила вдруг осенила догадка:

– Аа-а-а, тут, наверное, небольшая ошибка. Понимаете, я был тут в июне... – и Михаил стал объяснять, что он как корреспондент столичной газеты приезжал сюда несколько месяцев назад и беседовал с отцом Николаем, тот много рассказал об этом храме. Возможно он сейчас переведен на новое место или...

Батюшка покачал головой:

– Служу здесь уже более десяти лет, и могу вас уверить, что другого настоятеля в нашем храме нет. Возможно вы писали свой репортаж о каком-то ином храме из наших мест.

– Нет-нет! Точно об этом храме! – Михаил оглядел знакомый двор и уверенно продолжил, – хорошо помню, что он представился как священник Николай из здешней церкви Рождества Христова...

– Ну так это не наша церковь.

– Что?!

– Да, вы ошиблись адресом,– священник величественно указал рукой в сторону своей церкви и гордо произнес: Храм иконы Божией Матери Всех скорбящих.

Михаил смутился. Он, конечно, в рамках своего репортажа посетил много церквей и храмов Подмосковья, были среди них и похожие, но так ошибиться он точно не мог! Тот день ему на всю оставшуюся жизнь запомнился! Да и вон те ворота, вот та скамейка в тени, а вот тут прямо у входа он еще сфотографировал отца Николая... жаль что фотоаппарат сгинул в той аварии, а с ним сгорела и карта памяти.

Священник выжидательном молчал. Он не проявлял нетерпения, не пытался уйти и Михаил сделал еще одну попытку:

– Я точно уверен, что был в этом храме и тут его встретил. Отец Николай такой очень высокий, под два метра, широкоплечий, глаза живые, бородатый... лет ему как вам наверное. Может кто из ваших помощников похож на него?

Священник задумчиво покачал головой. Потом спросил:

– А почему вы его ищите? Три месяца прошло и ваш репортаж наверное уже давно написан.

– Понимаете..., – и запнулся. Михаил попытался подобрать правильные слова, но он и сам для себя до конца не осознал, зачем он ищет этого человека, – понимаете, он тогда мне дал один совет, и, похоже, это перевернуло мою жизнь. Я тогда ответы искал... в общем, хотел его еще раз увидеть.

Священник задумчиво пожевал губами:

– Я вот что сейчас припомнил... говорите церковь Рождества Христова? У нас тут есть одна такая...

– Правда?, – оживился Михаил.

– Но видите ли, она не действующая, – и священник пояснил, – ее семьдесят лет назад закрыли, там сейчас только развалины и остались. А когда-то была красивая церковь Рождества Христова, с трапезной и колокольней. Но сейчас... нет там никого и не мог ваш отец Николай быть там настоятелем.

Михаил почувствовал непонятную дрожь в коленях: то ли устал от долгого стояния, то ли в разговоре промелькнуло что-то, что не увязывалась в понятную ему картинку мира.

– Знаете, а ведь он меня туда и направил, это же в Илкодино?

– Да. Он туда направил? Вот чуднО, – батюшка протянул последнее слово, повторил еще раз, покачал головой.

Их беседу неожиданно прорезал колокольный звон. Он будто разлился веселым смехом в теплом воздухе двора и затихая, унесся в небо. Батюшка улыбнулся, снова покивал каким-то своим мыслям и обратился к Михаилу:

– Могу вам чем-то еще помочь?

Тот покачал головой. Что-то неуловимо легкое и важное все никак не могло собраться в правильную картинку, будто кусочки мозаики перекатывались в мыслях Михаила и все никак не вставали друг к другу правильными сторонами: разрушенный и забытый храм, ладанка Николая Чудотворца, страшная авария, отец Николай и другой храм, и другой священник.

– Нет, спасибо, что уделили мне время. До свидания!

И Михаил повернулся и пошел к воротам. И уже проходя мимо металлической калитки услышал брошенный в спину вопрос священника:

– Скажите, а вы нашли то, что искали?

И тут он вспомнил, что сказал ему отец Николай, когда он в прошлый раз покидал это место. И мозаика сошлась: каждый кусочек встал правильно и открылась картинка, которую Михаил искал на ощупь, вслепую, идя по жизни и нащупывая по дороге разные кусочки своей мозаики, он не осознанно собирал их. И только в последний пару месяцев смог разложить их все перед собой, понять для чего собирал и сложить все правильно.

Михаил медленно повернулся к священнику. Тот стоял все так же у дверей своего храма и казалось, что ответ на свой вопрос он и так уже знает. Кивнув, Михаил улыбнулся и пошел к машине.

Прошел год. Михаил так же как и раньше по выходным посещал церковь, только теперь без фотоаппарата. Он нашел ключ и открыл свою дверь. Его ключом была ладанка старой церкви.

Автор: Катерина Меретина

***

Благодарю, что выбрали мой рассказ и нашли время прочитать его. Буду признательна "сердечкам" и комментариям: поддержка первых читателей очень вдохновляет!

С искренней благодарностью, автор Катерина Меретина