Перевёртыш

Апрель в этом году выдался необычайно жарким для наших уральских краев. Погода с самого начала четверти стояла прекрасная, солнышко светило каждый день, снег давно растаял, люди поснимали куртки-шапки и ходили совершенно по-летнему. Птички поют, трава и деревья зеленеют – красотища! Только меня вся эта красота совершенно не радует. Вернее, радовала до сегодняшнего дня и даже до сегодняшнего обеда… а вот с обеда начались неприятности. Да такие неприятные, хоть волком вой. Мы брели с Костиком по центральной улице, которая так и называлась Центральная, и пребывали в печали.

Было от чего. Сегодня у меня вышел конфликт. И не с кем-нибудь, а с первым, самым злостным хулиганом нашей школы.

Джура, по паспорту числящийся Санькой Ромалом, появился в нашем классе с началом учебного года. Его семья переехала в центральный район с Первомайки. Бывший рабочий поселок на окраине города ныне пользовался дурной славой прибежища трудовых мигрантов, цыганской наркомафии и разного местного отребья. Совершенно непонятно, каким образом Джура умудрился дотянуть до десятого класса, да и вообще не уйти на «малолетку». Говорили, что помогли его цыганские родственники – люди не бедные.

Так или иначе, но с приходом Джуры, атмосфера в нашем классе поменялась кардинально, и не в лучшую сторону. Часть пацанов откровенно шестерили, набиваясь ему в дружки, другие просто боялись и заискивали, кто-то не заискивал, но старался не связываться, как Ванька Образов, здоровый парень, с кулаками размером с пивную кружку, но трусоватый. По-разному было, но Джуровых дружбанов с прежнего места жительства опасались все. Тем, кто видел этих урл, поджидавших Саньку после (или вместо) уроков, становилось ясно: связываться с ними или даже просто привлекать к себе их внимание, дело зряшное.

Джура, конечно, прекрасно все осознавал и наслаждался атмосферой посеянного им страха. Пару ребят из класса он выбрал в качестве жертв и планомерно угнетал. Вообще говоря, никто в классе не мог чувствовать себя в полной безопасности, даже его новоявленные дружки, даже девчонки, хотя им доставалось меньше.

Он любого мог оскорбить словесно или действием – жвачка намазанная на одежду или в волосы, неожиданный пинок под зад, внезапный щелбан и «саечка за испуг», выкинутый в окошко портфель и множество прочих пакостей, на которые этот дефективный оказался крайне изобретателен. Учителя от него тоже стонали, и можно было предположить, что, несмотря на поддержку влиятельной диаспоры, в одиннадцатый класс Джура не попадет.

Возможно, что и так, но до каникул еще месяц, а я уже успел вляпаться в большое и скользкое… Печалька, как говорит моя младшая сестренка Лелька.

На кой мне понадобилось встревать в их дела с Хрюшей, сам не пойму. Ну, позволяет чувак над собой издеваться – его проблема. Я-то причем?

Тут надо сказать, что до текущего момента, Джура меня почти не доставал. По крайней мере, физически. Гадость какую-нибудь процедить через губу – это, конечно, было. Это он всегда, пожалуйста. Но, я предпочитал не слышать, а он не форсировал.

Потому что я занимаюсь боксом.

Ах да! Забыл представиться. Звать меня Данила – это в честь деда. Но так длинно, кроме мамы, никто меня не называет. Друзья обычно – Дан. А в школе, в основном, Полозом, от фамилии – Полозов. Лет мне шестнадцать с гаком. Заканчиваю, как вы уже поняли, десятый класс обычной средней общеобразовательной школы номер три.

Ростом, к сожалению, я не вышел, как и богатырской статью. На уроках физкультуры всегда стоял почти в самом конце шеренги. От того-то, пять лет назад и пошел в секцию бокса при бывшем Доме пионеров, а ныне Дворце молодежи имени Г. К. Ляпунова (кто этот достойный мужчина, одному богу известно). Смешно, конечно, называть Дворцом, обшарпанное трехэтажное здание, больше похожее на общагу, но спортивные секции и кружки при нем имелись.

Тренер, окинув скептическим взглядом стоящее перед ним малорослое тщедушное существо, каким в ту пору я был, милостиво кивнул маме, пусть, мол, занимается. Вообще-то мама хотела отдать меня в гимнастику (ведь в боксе по голове бьют), но я был непреклонен – только бокс! А голову подставлять я и не собирался. От природы я обладал верткостью и пластичностью, а когда, с годами, подрос и подкачался, стал еще и больно бить. Пошли победы на всяких городских и областных. В нашей боксерской тусовке меня в шутку стали называть мини Пакьяо. Знаменитый филиппинец тоже начинал с наилегчайшего веса. Тренер стал возлагать на меня надежды…

Повозлагал, повозлагал, да и бросил. Посвящать свою жизнь боксу я не собирался. Достиг первого юношеского и решил – хватит. Спорт стал забирать слишком много времени, отрывая его от учебы. А я, между прочим, после школы собирался поступать в университет, непременно в Московский, ну, или хотя бы в Новосибирский. На бюджет естественно (платить за учебу денег у мамы не было), а это значит, что надо много и хорошо учиться!

Так что к великому сожалению тренера, от дальнейшего участия в соревнованиях я отказался. Выслушав мои резоны, он махнул рукой, ладно, ходи так, помогай учить малышей. С тех пор я посещал секцию пару-тройку раз в неделю, воспитывал молодую поросль, бил мешки, иногда спаринговал, качался на тренажерах и тем был доволен.

Надо ли говорить, что успешные занятия боксом многократно повысили мой школьный и дворовый статус. Особенно зауважали после того, как я разбил пачку Ваське Мухину из параллельного класса, который был старше меня на год и считался крутым каратистом. Муха, по глупой дерзости, решил прокомментировать при всех мои скромные габариты. Что ж мне оставалось делать?

Скандал вышел не хилый – Васькина мать нажаловалась на меня директору, мол, боксер-убийца избил ее маленького сынка. Сынок – здоровый лоб, на полторы головы выше меня, стоял тут же и сгорал от стыда за опозорившую его мамашу. Каратист оказался он говенный. А меня тогда чуть из секции не поперли, спасибо тренеру, заступился. С тех пор, лезть ко мне никто не рисковал. Я тоже вел себя тихо. До сегодняшнего дня…

* * *

Хрюша был вполне нормальным пацаном, разве что полноват. Этого, в сочетании с фамилией – Свиньин, хватило Джуре, чтобы избрать его в качестве перманентной жертвы. Ему и еще одному мальчишке Коле Гущину доставалось больше всех. Гуща, наоборот, был длинным, тощим, в толстых очках и, правду сказать, страшноватым. Над ним и до Джуры не издевался только ленивый, а уж тому, сам его цыганский бог велел.

Гуща слыл тормозом и придурком, хотя в математике, например, разбирался неплохо. Никаких добрых чувств я к нему не испытывал, даже не жалел. Хрюша, напротив, вызывал во мне симпатию – мы даже дружили в начальных классах, потом, правда, пути разошлись. Ну, толстенький, ну и что? Он же не виноват, что у него склонность к полноте. У него и родители, что ботинок, что маман напоминали средних размеров бегемотиков.

Вообще-то Хрюша чувак нехилый, мог и в морду засветить обидчику. Но Джуру он боялся до одури, аж трясся. Тренер говорил, что у подростков слабая воля и ее легко сломать. Поэтому ее надо воспитывать и закаливать. Бокс для этого самое то. Хотя, конечно, каждый кулик свой вид спорта хвалит, но, наверное, он прав. Мне вот, на Джуру было тьфу и растереть, и он это чувствовал, потому и не залупался до времени.

Чего я опасался, так это его окружения, там были такие отморозки, которые могли и на нож поставить. Но это были рациональные опасения, ничего общего не имеющие со страхом. Прежде, всего, я не верил в возможность нашего с ним конфликта, ведь дружки дружками, а по башке никто получать не хочет, в том числе и Джура. Когда ты уверен в своей безнаказанности, это одно, а когда не уверен – совсем другое.

Сегодня, в субботу, у Хрюши был день рождения. Он об этом, разумеется, умолчал, справедливо опасаясь дополнительных издевательств. Ведь все что привлекало к нему внимание, служило поводом для них. Но дура биологичка, Мария Петровна, наша классная, перед своим последним уроком объявила: «А сегодня нашему Андрюшеньке Свиньину исполнилось шестнадцать лет! Давайте его поздравим?!» И захлопала в ладоши. Все, разумеется, захлопали тоже, кто-то засвистел и заулюлюкал. Всё перекрыл рев Джуры: «Поздравляю, жиробас! С меня подарок!»

Видели бы вы, как изменилось Хрюшино лицо, как потух взгляд – маска скорби, да и только.

Весь урок ничего не происходило. Биологичка привычно нудела что-то про пищевые цепочки и экологические пирамиды, а Джура, от усердия высунув язык, творил что-то на своей последней парте. Сидевший рядом с ним Бес, заинтересованно наблюдал за этим творчеством и время от времени громко хихикал, заставляя Марьпетровну отвлекаться от своих унылых россказней и делать ему замечания.

Когда урок закончился, и все вышли из класса, Хрюшу окружили Санькины подсиралы, стали поздравлять с днюхой, жать руку и хлопать по плечу. Андрюха растеряно благодарил и косился на Джуру, ожидая подлянки, но тот, демонстрируя полное равнодушие, таращился в окно. Когда шакалы, наконец, расступились, и Хрюша побрел по опустевшему коридору, я увидел у него на спине приклеенный скотчем тетрадный листок. На листке было написано крупными печатными буквами:

«Я жирный пидарас! Моя жопа вся для вас!»

Ниже, была коряво изображена эта самая жопа с волосами и летящие к ней из угла страницы мужские письки, снабженные крылышками.

Это все, что Джура сумел сочинить за сорок пять минут. Поэт, ничего не скажешь. Гомер! Еще бы глаза выколоть для полного сходства.

Джуровы присные отворачивались, давясь смехом. А Бес с Пистоном, немного выждав, двинулись за Хрюшей, держась в некотором отдалении. Я понял – будут сопровождать его, чтоб не дать кому-нибудь из пацанов сообщить о Санькином подарке.

Меня аж в жар кинуло, когда я представил себя на его месте. Вот я вхожу в подъезд, поднимаюсь по лестнице, звоню в дверь, за которой уже накрыт праздничный стол и ждут гости. Мне открывают радостные родители, и…

Да я б повесился от такого позора!

Решение созрело само собой, и я ничего не смог с этим поделать. Проклиная свою доброту и тягу к справедливости, я обогнал Санькиных подсирал, и настиг Хрюшу в школьном дворе. Догнав, хлопнул по спине.

– С днюхой тебя, Андрюха!

Такой вот каламбур получился. Хрюша просиял (по имени его давно уже никто не называл), долго тряс мою руку, благодарил, и, воодушевленный, отправился домой.

А я остался, со смятым листком в кулаке и свежевозникшей проблемой.

Бес с Пистоном осторожно приблизились ко мне.

– На хера? – поинтересовался Бес, – те чо, больше всех надо? – тон у него был, какой-то даже сочувствующий. Я понимал почему – Джура воспримет мой поступок, как явный вызов своему могуществу. Теперь это вопрос принципа и конфликта уже не избежать, хотим мы этого или нет.

Не удостоив шакалов ответом, я побрел назад в школу.

* * *

Продолжение действительно последовало, и даже скорей чем ожидалось.

Через пятнадцать минут, в школьный сортир, куда мы с Костиком зашли отлить перед дорогой домой, ввалились трое – Джура, собственной персоной и все те же Бес с Пистоном, видать, в качестве группы моральной поддержки. Не знаю, что они наплели Саньке, но вид у него был очень уж рассерженный

– Ты чо, Полоз, в натуре, рамсы попутал? – завелся он прямо с порога и двинул ко мне, неспешно перебирая кривыми ногами. Один вид его блатной, в раскачку, походки, уже должен был наводить страх на лохов.

Курившие возле окошка младшеклассники, сообразив, что сейчас начнется, мигом сдристнули из туалета, а Костик, боком, боком, как краб, стал по стеночке отползать от меня. Он хороший парень, умный, компанейский, только немножко сыклявый.

Джура остановился, в паре шагов от меня. Он был на голову выше, в плечах шире раза в полтора, и от природы неплохо сложен – под майкой угадывались крепкие мышцы, хотя спортом отродясь не занимался. В общем, грозный соперник, если не знать, что такие вот скороспелки обычно довольно медлительны, ну, по нашим, конечно, боксерским меркам.

– Оглох что ли? Я спросил, чо борзеешь козлина?

Интересно, какого ответа он ожидал?

– Иди на хер, – посоветовал я ему, не разводя дискуссий.

Он, кажется, удивился. С минуту примитивно матерился, а потом попытался меня ударить. Раз, другой третий. Скорости ему явно не хватало. Я просто убирал голову с траектории его кулаков. Когда ему надоело месить воздух, он попытался ухватить меня за грудки, как положено в блатных терках. Ну, уж хренушки! Будучи схваченным, я сразу потеряю преимущество в скорости, а бороться с этим здоровым кабаном мне не с руки. Уклонившись от жадных Санькиных грабок, я врезал ему справа и разбил хрюкалку. Джура сдавленно вякнул и отшатнулся, из носа полилась кровь.

Получать по шнобелю очень больно, по себе знаю, всегда стараюсь его беречь. Бил я туда специально, чтоб он охолонул, понял, с кем имеет дело.

Но, он не понял, взревел как бык и снова полез на меня.

При малейшей возможности бейте в корпус – учил нас тренер, – правильный удар в корпус имеет больший эффект, чем неправильный по тыкомке.

И я встретил его левым по печени. Получилось годно – Саньку скрючило, он разевал рот и сипел что-то про половой акт со мной и моей матерью. Вот про маму, он зря! Я на скачке, саданул ему левым крюком в челюсть, и сразу правым в висок.

На этом драка закончилась, едва начавшись. Коленки у Джуры подломились и он, как куль с дерьмом, свалился мне прямо под ноги, так что пришлось его перепрыгнуть, чтоб не упасть. Нокаут в чистом виде. Тренер говорил, что правильный удар, это не когда противник отлетает, а когда падает на тебя. Так что я все сделал правильно. Надо признать, башка у Саньки оказалась крепкая. Он не вырубился, а, оставшись в сознании, возился на зассаном полу туалета, размазывая по разбитой роже кровавые сопли. Вставать не пытался, то ли, опасаясь добавки, то ли ноги не держали, зато все угрожал невнятным после нокаута голосом, обзывал пидором. Дались ему эти гомосексуалисты?

– Сам ты пидор! – сказал я и, не удержавшись, плюнул на его беспомощную тушку. Обернулся к Пистону с Бесом, которые пучили глаза из другого конца туалета. Помогать своему боссу они не пытались, знали меня не первый год.

– Попал ты, Полоз! – испугано сказал Бес, – ты знаешь на кого полез? Ты зарамсил с серьезными пацанами!

– Тебя уроют и бокс твой не поможет, – добавил Пистон, – не жить тебе Полоз! Молись, теперь!

– Поугрожайте еще, шакалье! – сказал я и сделал резкое движение в их сторону, они испугано шарахнулся. – Еще посмотрим, кому тут жить, а кому нет. Пойдем, Костян, отсюда.

* * *

Второй час мы бесцельно шлялись по тротуарам. Костик все нудел что-то извиняющееся, но я его не слушал, жизнь моя прибрела серый оттенок неопределенности. Домой идти не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Сильно саднили костяшки пальцев разбитые об Санькин калган. Горячка драки давно прошла, а с ней и победная эйфория. Это в запале можно крикнуть: «Посмотрим, кому жить, а кому нет!» А на деле, что я смогу один против уголовной шушеры?

Подкараулят вечерком где-нибудь в темном переулке или подъезде. Хорошо если просто отмудохают, а то ведь спокойно могут порезать или вовсе завалить. Особенно если правду говорят про Санькиных родственников-драгдилеров. Пообещают кумарному нарику дозу, тот, кого хочешь, зарежет. И нет мне срока давности, не забудет Джура такого оскорбления пока живой.

Слушай – пришла мне в голову шальная мысль – а может его грохнуть? Подумал и самому смешно стало, тоже мне супергерой. Тем мы, нормальные люди и отличаемся от этих урл – они могут нас грохнуть, а мы их нет. Ну, разве что в порядке самозащиты. Иначе сами враз станем такими же, как они.

Да, влип я братцы, по самое, что называется, не балуй. К кому идти, у кого просить помощи?

– Давай пойдем в ментовку и заявление накатаем! – опять завел свою шарманку Костик, ему было стыдно за свое поведение во время драки, – так, мол, и так… тебе угрожали убийством… а я подтвержу. Выступлю, значит, свидетелем.

– Дурак ты Костян, хоть с виду похож на умного. Когда угрожал? Кто угрожал? Школьные товарищи? Так можно каждого второго хватать и сажать, кто тебе во время ссоры в школьной столовой, из-за булочки, пообещал глаз на жопу натянуть. Если уж на то пошло, это Джура имеет полное право на меня заявить. Я ж его отоварил, а не он меня. И свидетели у него имеются.

– Да он не станет! – испугался Костик.

– Сам знаю, что не станет. У него другие методы.

– Слушай, – вдруг перебил меня Костик, – этот пацан от самой школы за нами идет, или мне кажется?

– Какой пацан? – удивился я, – где?

– Да вон на лавке сидит на нас пялится… в солнечных очках… Ой! Только что сидел. Куда делся?

– Тебе, походу, уже всюду Санькины шпионы мерещатся, – усмехнулся я, – креститься надо, если кажется!

– Да не болтай! – отмахнулся Костик. – Это ты ни хрена не видишь вокруг себя, а я все всегда примечаю.

– Что ж ты приметил уральский следопыт? И почему сразу не сказал, если от школы?

– Да ты понимаешь… – Костик наморщил лоб, что говорило о мучительном мыслительном процессе, происходящем сейчас в его черепушке. – Он не то, чтобы за нами шел… он почему-то все время по пути попадался. Первый раз я его приметил в квартале от школы. Когда мы мимо проходили, он шнурок завязывал на кеде. А кеды «Конверс», я еще подумал – тоже мне хипстер выискался. И очки у него такие странные. Темные, темные… как у слепого. Словно из целлулоида.

– Так может он слепой? – засмеялся я. – там собаки-поводыря рядом не было?

Но Костик, казалось, не замечал моей иронии.

– Второй раз этот поцик попался нам на углу возле хлебного. Он выходил с булкой. А еще через десять минут, я видел его на Бульваре молодежи – кормящим этой булкой голубей.

– Ну, значит, ему было просто по пути с нами, и что с того?

– Ага, по пути, – не унимался Костик, – только в следующий раз, я видел его садящимся в семнадцатую маршрутку возле «Волны». А сейчас этот гад сидел на лавке и пялился на нас! Где семнадцатый маршрут и где «Волна»?

Я понимал его недоумение, действительно, семнадцатая маршрутка ходила в противоположную от кинотеатра «Волна» сторону.

– И главное, – продолжал возмущаться Костик, он все время на нас таращился. Понимаешь? Очки черные, непрозрачные, ни хрена сквозь них не видно, а я чувствую, что он на нас смотрит! И пропал куда-то… вот же минуту назад сидел на этом самом месте… и пропал. Куда он пропал, а?

У Костика был такой забавно-недоуменный вид, что я не смог удержаться от смеха. Спасибо тебе друг, за то, что на пару минут развеял мое коричневое настроение.

– Слушай, на тебя не угодишь! – выдавил я сквозь смех. – Смотрит – не нравится. Пропал – тоже не нравится. Чего ж тебе надобно, старче? Ты часом не перегрелся на солнышке? Дай лобик пощупаю…

Костик раздраженно отпихнул мою руку и посмотрел на часы.

– С тобой серьезно, а ты ржешь как конь педальный. Ладно, мне до хаты пора. У папунделя сегодня зарплата, обещался, наконец, скейт мне взять. Поведу его в ТЦ, выбирать. Опоздаю, опять продина́мит, упрется со своими корешками пиво жрать в «Карасик» и пропьет мой скейт.

Он свалил, а настроение мое вновь стало ухудшаться. Хорошо Костяну, пойдет сейчас с отцом выбирать скейт. Я бы тоже пошел, только нет у меня отца. Вернее, есть, конечно… где-то. Только он знать нас не хочет и за шестнадцать лет ни разу не объявился. Моряк, блин, дальнего плаванья.

* * *

Девчонка стояла возле кафе «Анаит». Это такое кафе армянской кухни и управлялось, соответственно, семьей армян. Я ее (девчонку, конечно, а не семью армян) приметил чуть ли не за квартал и стал на нее пялиться.

Дорога-то домой, я по ней ходил сто тысяч раз, наизусть знаю каждый камушек, каждый кустик и ничего интересного для меня тут нет, кроме этой девчонки. Вот и смотрел. Сперва, просто так, от нечего делать, но чем ближе подходил, тем больше убеждался, что она вполне себе симпотная. Блондинка, волосы длинные забраны на затылке в хвост, одета в линялые, порванные на коленках и на ляжках джинсы и голубую майку.

На майке белая надпись на неизвестном мне языке, что, неудивительно, из всех языков я владею только русским, и то со словарем. А английский у меня, на уровне того советского разведчика, который знал одну фразу: «Гив ми сикрет до́кумент плиз».

Когда я подошел совсем близко, то разглядел что, во-первых, на армянку она совсем не похожа, во-вторых, она еще красивей, чем я думал, и в-третьих, стоит не просто так, а держит в руках пачку рекламных проспектов, которые раздает редким на нашей улице прохожим. Мне она тоже лучезарно улыбнулась, от чего сладко заныло где-то внизу живота, и протянула яркую блестящую бумажку.

Глупо разулыбавшись в ответ, я бумажку взял и, с сожалением, прошел мимо. С огромным трудом сдерживая желание обернуться, проплелся с десяток шагов и все же не выдержал. Оглянувшись, обнаружил, что она, все также улыбаясь, смотрит на меня.

Я почувствовал, что краснею, аж пальцы на ногах поджались от неловкости. Чтоб как-то погасить смущение, уставился в выданную мне рекламную листовку, хотя обычно выбрасываю их в ближайшую урну.

Это была реклама того самого кафе «Анаит». Надпись вверху зазывала посетить кафе, соблазняя низкими ценами. Ниже располагались аппетитные изображение всяких чамчараков и бозбашей с этими самыми низкими ценами (которые были ни хрена не низкими), а в самом низу, абзац текста, набранного курсивом.

Бегло пробежав его взглядом, я понял, что ничего не понял, и вчитался. Странно, написано по-русски, а въехать не могу. Каждое предложение вроде понятно, но когда начинаешь читать следующее, смысл предыдущего ускользает словно мокрое мыло из рук.

Не знаю зачем, я попробовал читать вслух и даже успел прочесть пару предложений, когда перед глазами вдруг все поплыло, пошло волнами, потом погас свет, и я вырубился.

Очнувшись, обнаружил себя лежащим прямо на асфальте. Под голову было подложено что-то мягкое. Прямо перед моим носом маячили из прорех джинсов белые коленки. Девчонка, оказывается, присела рядом на корточки и, взяв мою руку, мерила пульс, глядя на крошечные часики на запястье. Вокруг собирались люди.

– Упал ребенок! – заполошным голосом сообщила бабка в коричневом платье, мужику в джинсовом костюме.

– Может скорую вызвать? – услышал я женский голос и, закатив глаза, увидел ноги в черных колготках, где-то вверху упирающиеся в короткую кожаную юбку.

– На пьяного вроде не похож. Эй, парень, – обратился ко мне мужик в джинсе, – как себя чувствуешь? Встать можешь? Нет, точно надо в скорую звонить.

– Не надо никуда звонить, – уверенно сказала девчонка, – нам уже лучше! – голос у нее был ласковый, как у тети Оксаны из «Спокойной ночи малыши», – сейчас мы встанем и пойдем домой, да Данила?

– Ты его знаешь? – спросил мужик.

– Ото ж! С ним иногда это бывает. Малокровие… – она сделала сочувственное лицо.

– Точно помощь не нужна? А то он, чего-то не встает…

– Говорю же – нет! Не мешайте, расходитесь! – голос девчонки стал строгим, и взрослые люди, как ни странно, послушались эту пигалицу.

– Ну, ладно… – сказал мужик и ушел первым. За ним ушла женщина в кожаной юбке. Последней отвалила бабка в коричневом. Она шла медленно все время оглядываясь, потом вдруг ускорялась, словно кто-то подталкивал ее в спину, пока, наконец, не скрылась за углом.

– Встать можешь?! – спросила девчонка. Хотя, честно сказать, по ее тону сложно было понять, спрашивает она или утверждает.

– Могу, наверное, – неуверенно сказал я, прислушиваясь к ощущениям внутри черепушки.

– Тогда хватит валяться. Давай, поднимайся, держись за руку, – она протянула мне узкую ладошку. Я с сомнением взялся за тонкие пальчики с наманикюренными ногтями, но рванули они меня вверх с совсем не девичьей силой. Я подскочил словно подброшенный пружиной. От удивления, чуть обратно не упал, но она удержала.

Некоторое время таращился на нее, выискивая, где в этом тщедушном тельце, может скрываться такая силища.

– Ты чего? – настороженно спросила девушка. – Я испачкалась? Где?

– Испачкался, как раз я, – буркнул, сосредоточенно отряхивая пыль с брюк, – а ты мне, чуть руку не выдернула.

– Извини, не ожидала, что ты такой легкий. Ну, как себя чувствуешь? – она наклонилась и подняла свою сумочку, которая, оказывается, была у меня под головой.

Чувствовал я себя, вполне прилично. Давешней слабости и в помине не было. Одна сплошная бодрость и свежесть. Легкий я, значит? Ну, понятно, что не тяжелый, но килограмм сорок девять во мне всяко имелось, а на чемпиона по пауэрлифтингу деваха совсем не похожа.

– А откуда знаешь, как меня зовут? – подозрительно спросил я.

Она протянула синий картонный квадратик. Это был мой «аусвайс», так мы называли школьные удостоверения.

– Вот, выпал из кармана, когда ты решил прилечь на тротуаре.

Ну, ладно, с этим хотя бы разобрались. А вот отчего я вдруг «решил прилечь», оставалось по-прежнему непонятным. Сроду за собой такого не замечал. И малокровием не страдаю!

Не из-за того же, что стал читать этот идиотский текст. Или из-за того?

– Можно глянуть? – я показал пальцем на красочные буклеты, аккуратной стопкой лежащие на асфальте. Она кивнула.

На первом листке никакого текста не оказалось. Я посмотрел так и сяк, потом на обратной стороне. Схватил второй листок, вытащил наугад из пачки третий – нет. Показалось что ли? Похоже, я и впрямь не здоров.

– Ну, не меняйся в лице, – достав из сумочки зеркальце и помаду, она подмазывала и без того яркие губы, – могу тебя успокоить – ты не сошел с ума. Тот листок был один… для тебя.

Спасибо, успокоила, нечего сказать. Для меня, значит?! И где он, кстати?

– А вот вслух, не надо было читать! – продолжала она наставительным тоном. – Когда читаешь вслух, действие мантры усиливается, а ты еще слишком слаб. Ну, ничего, это только ускорило дело. Выкинь, пожалуйста, – она показала на урну возле входа в кафе.

– А тебя не наругают? – поинтересовался я, отправляя пачку в круглый зев мусорки.

– Наругают? – она хихикнула. – Слово, какое смешное. Кто?

– Ну, хозяева эти… армяне. Ты же здесь работаешь?

– Нет, Данила, не наругают. Кстати, ты не торопишься? Может, зайдем в кафешку, съедим по мороженке, потрещим за жизнь?

Оп-па! Дело принимало очередной неожиданный оборот. А почему бы и не зайти? Торопиться мне все равно некуда, дома никого нет – мама опять дежурит в вечернюю, а Лельку забрал до завтра её папаня, дядя Коля. Стал судорожно припоминать, сколько у меня имеется наличности. Выходило так, что совсем немного. Однако девчонка, не зная сомнений, уже тянула меня за руку к стеклянной двери кафе.

Наверное, она родственница владельцев, этой забегаловки, дочь или племянница, думал я, и шел за ней, как собачка на поводке. Ну, а кто из наших пацанов не пошел бы за такой клевой тёлочкой? Разве что Гуща. Да и тот только потому, что стал бы столбом, боясь, что выдаст торчащий член. У него на всех вставал, и он этого очень стеснялся.

Интересно, сколько ей лет? Если присмотреться, сквозь боевую раскраску проступает возраст не больше моего. Шестнадцать? Или вовсе пятнадцать? Малолетка, а раскомандовалась, прямо как наш военрук Урфин Джюс. Тот всегда воображает из себя невесть что, хотя на самом деле простой майор.

А может она меня в секту завлекает? Какие-то мантры, заклинания – бред собачий. Читал я что-то такое, или по телеку показывали. Ладно, в кафе схожу, а в секту меня все равно не заманишь – психика устойчивая, как говорит наш спортивный психолог Валерий Иванович.

С другой стороны, всяко лучше сидеть в кафе с кульной гёрлой, чем дома одному, возле телека или компа, размышляя про будущие терки с Джурой и его дружками.