Переводчик с марсианского

Под Куполом стоял прозрачный, чуть серебристый вечер. Сквозь бронестекло просматривались ржавые марсианские равнины, и вдалеке, за поселением, медленно поднимался ледяной ветер — тонкий веер пыли, похожий на дыхание очень древнего существа. В коридорах Университетского сектора, укрытого в южной части Купола, свет горел всегда: просвечивал сквозь базальтовые стены, освещал длинные петляющие подземные переходы и надземные лаборатории, где изучали прошлое Марса.

Студент-первокурсник Костя Тимофеев несся по коридору, прижимая к груди тонкий планшет с файлами. Сердце колотилось не от бега, а от того, что он собирался сделать: показать свои переводы профессору Архипу Павловичу.

Он остановился перед дверью кабинета. На табличке значилось:
«Архип Павлович Родионов. Отдел древних письменных культур Марса».

Костя глубоко вдохнул и постучал.

— Войдите, — раздался в ответ хрипловатый голос.

Архип Павлович сидел за столом, окружённый голографическими разворотами древних табличек — рельефных, покрытых изящными завитушками знаков. Он был седым, плотным, с добрыми, но вечно прищуренными глазами — словно всё на свете рассматривал не напрямую, а будто через дополнительный слой смысла. А как иначе с марсианской поэзией?

— Ну, показывайте, — сказал он, едва глянув на планшет. — Вы же ради этого прибежали, верно?

Костя молча протянул устройство.

Профессор открыл файл. Его взгляд стал сосредоточенным. Прошло полминуты, затем минута. Он не произнёс ни слова. Время шло.

Костя сглотнул.

— Понимаю, — пробормотал он, — сейчас всё переводит нейросеть. Она делает это быстрее, точнее и… ну…

— И хуже, чем Вы. — неожиданно сказал Архип Павлович.

Он откинулся на спинку кресла и взглянул на Костю так серьёзно, что у того мороз пробежал по спине. Ощущение счастья, острого, как стрела, и чудного, как снежная буря на далекой Земле.

— Хуже? — переспросил он. — Но ведь модули лингвистической реконструкции считаются идеальными.

— «Идеальными»… — профессор усмехнулся. — Идеальными для бухгалтерских отчётов, для школьных тестов, да. Но не для древней поэзии. Не для Марса.

Он снова посмотрел на строки перевода.
Костя переводил небольшой цикл — «Песни первых дождей». В них древние марсиане описывали время, когда вода ещё бежала по каменным желобам, когда долины были зелёными, а ночи полны тумана.

— Ваши переводы, Константин… — Архип Павлович слегка покачал головой. — Они живые. Вы чувствуете паузу между знаками, вы чувствуете дыхание автора. А нейросеть… она даёт лишь структуру.

Костя почувствовал, как в груди расправились крылья. Он смог!
Но профессор вдруг наклонился вперёд.

— Я вам скажу одну вещь, которую пока не знают студенты. А в прессе — тем более. То, что обсуждают только на закрытых академических советах.

Он выключил голограммы, и кабинет погрузился в мягкий полумрак. Только отсвет Купола за окном мерцал красно-серебряными оттенками.

— Наши последние находки в районе Ацидалийского шельфа подтвердили: древняя цивилизация Марса была знакома с интеллектом нечеловеческого происхождения.

Костя моргнул.

— В смысле… они создали свой ИИ?

— Вероятнее всего. … — профессор вздохнул, — Мы пока не знаем деталей. Но одно установлено наверняка: часть текстов, которые мы считали поэзией, написана не людьми. Не марсианами — если можно так назвать тех, кто жил здесь миллионы лет назад.

Он снова включил голографический разворот табличек — теперь другой, покрытый странными, ритмичными узорами.

— Эта коллекция принадлежит хорошо вам известному так называемому «Корпусу Багряных Дюн». Эпоха вырождения, более позднее время, чем ваши труды. И по стилистике, и по ритмам, и по статистическому анализу — это не биологический автор. Это алгоритм. Очень древний, очень сложный. Я вынужден Вам это рассказать, хоть признаю, это немного... больно.

Костя почувствовал странное, почти тревожное холодное волнение.

Архип Павлович медленно произнёс:

— И искусственный разум переводит искусственный разум по поверхности. Вы — читаете его как поэта.

Он встал, подошёл к окну. За стеклом на пустынной равнине вспыхнул слабый отблеск полярного сияния, тонкий, как нить на древней табличке.

— И эта поэзия... о высыхающих морях, о том, как мир стоит, выдерживая пыльные ледяные ветра. Его строки полны скорби. И эту скорбь понимает только тот, кто способен чувствовать. Даже через миллион лет.

Профессор обернулся:

— Поэтому я и говорю: продолжайте! Переводчики-люди будут нужны всегда!

Костя медленно опустился на стул. Ошеломленный, не знающий, что теперь и думать. Но радость и надежда не угасли, ведь профессор все еще верил в него и ободрял.
Архип Павлович мягко улыбнулся:

— Ну что, переводчик с марсианского… займёмся следующим фрагментом?