Первая любовь Ромки

В коридоре стоял тот самый сентябрьский шум, от которого звенело в ушах: кто-то орал, хлопали шкафчики, где-то вдалеке визжали первоклашки, а из распахнутых окон тянуло мокрыми листьями и холодным асфальтом. Над дверью в спортзал мигал тусклый светильник, как будто тоже не выспался после каникул.

Ромка ввалился в школу, как обычно, чуть опоздав, в новых спортивках цвета мокрого моря. Новых — это по документам, а по виду уже мятых так, будто в них всю ночь кто-то катался по полю. Он дёрнул резинку на поясе, поправил помятую футболку и огляделся, криво ухмыльнувшись.

По коридору сновали одноклассники, обнимаясь, хлопая друг друга по плечу, кто-то жевал чипсы прямо под табличкой «Питание только в столовой», девчонки устроили показ новых причесок и рюкзаков. Все наперебой орали про море, деревню, лагерь, первые поцелуи «почти-не-считается», ночные посиделки и какие-то невероятные истории, в половину которых Ромка не верил ни на секунду.

Он уже хотел протиснуться к своему классу, когда его почти снес Серёга, рыжий как кирпич и такой же прямолинейный.

— О, Ромыч, живой! — заорал Серёга, вцепляясь ему в плечо. — Ну чё, ты где пропадал? Я тебе писал, а ты как в берлоге.

— Телефон утопил, — важно сообщил Ромка. — В великой реке Нашей Ванны. Геройски погиб, спасая моё мыло.

— Дебил, — уважительно сказал Серёга и фыркнул. — Смотри, какие кроссы взял! — он выставил вперёд ногу, демонстрируя белоснежные кеды, прям светящиеся на фоне серого линолеума.

— Белые? — Ромка присвистнул. — Ты чё, в них играть собрался или на свиданку с завучем? Она как раз любит пацанов без башки.

Серёга уже собирался огрызнуться, но их догнал Лёха с растрёпанной причёской и рюкзаком, набитым так, будто он переезжает жить в школу.

— Мужики! — взмахнул он руками. — Вы слышали? В классе новенькая будет! Из города!

— И что? — отмахнулся Ромка. — Новенькая, не новенькая… Пошли лучше мяч найдем, пока все эти «я на море был» не кончились.

— Подожди, — Серёга схватил его за рукав. — Народ ещё даже до класса не дошёл, а ты уже…

— Уже думаю о важном, — серьёзно сказал Ромка. — День знаний, фигня вся эта, а поле никто не отменял. Надо проверить, как оно там без нас три месяца выжило. Вдруг траву украли.

Они проталкивались через коридор, лавируя между чужими рюкзаками, букетами для училок и младшими, которые норовили под ноги попасть. У окна стояла Лера, «королева класса», в новом пиджаке и с идеальными кудрями, и уже стримила сторис:

— …и вот так мы встречаем осень в нашем сарае, — щёлк.

— Эй, футбольное быдло, — крикнула она им вслед, — не забудьте хоть раз в год дневник вести!

— Твоя забота согревает, как батарея в туалете, — отбросил через плечо Ромка и услышал, как девчонки захихикали.

У двери в их кабинет толпился восьмой «Б». Все продолжали орать про лето, кто-то уже спорил, у кого загар круче. Классный руководитель где-то застрял по дороге, и у ребят был редкий шанс делать вид, что взрослых не существует.

— Так, народ, — Ромка хлопнул в ладоши так, что несколько голов обернулось. — Кто сегодня на поле? Я, Серый, Лёха… Ещё кто жив? Каникулы же не из пенопласта были, ноги вам дали.

— Ты чё, сейчас? — удивился кто-то из задних рядов. — У нас линейка, вообще-то.

— Линейка — это когда тебя выстраивают и рассказывают, как ты должен любить школу, — философски заметил Ромка. — А поле — это когда ты реально рад, что сюда пришёл. Чувствуешь разницу?

— Я пас, — пробормотал Игорь, прижимая к груди папку. — Мне ещё живым на олимпиаду дойти.

— О, отличник проснулся, — хмыкнул Серёга. — Тебе мозги тренировать, нам — ноги. Честный обмен.

Ромка ощущал внутри знакомый зуд, как перед стартовым свистком: всё это бла-бла про лето уже надоело за десять минут, тело требовало движения, мяча, криков «пас!» и запаха пыли, взлетающей из-под бутс. Даже новые спортивки перестали раздражать, стали как боевой костюм перед выходом на поле.

— Короче, так, — он понизил голос, но в нём всё равно звенело нетерпение. — После этой парадной фигни с шарами и песнями — сразу к спортзалу. Берём мяч, идём на стадион. Лето закончилось, а сезон только начинается.

— А если нас завуч спалит? — шёпотом спросил Лёха.

— Тогда мы скажем, что тренируемся, чтобы школа гордилась, — широко улыбнулся Ромка. — Пусть потом попробуют написать в отчёте: «Ученики слишком патриотично бегали по полю».

Серёга хлопнул его по спине:

— Вот поэтому ты наш капитан, Ромыч. Даже в первый день учёбы думаешь головой. Ну, или чем ты там думаешь.

В глубине коридора наконец показалась их классная с букетом и стопкой тетрадей. Шум чуть приутих, кто-то натянул приличное лицо, кто-то спрятал телефон. Ромка встряхнул плечами, как перед матчем, и почувствовал, как внутри щёлкнуло: лето — в архив, начинается новый сезон. И не важно, сколько там будет двоек, главное — сколько будет голов.

Линейка закончилась так, как и положено линейке: кучей высоких слов, чужими песнями и ощущением, что ноги затекли навсегда. Как только отпустили по классам, Ромка с пацанами даже не сделали вид, что идут к кабинету. Петлянули вдоль спортзала и, прикрываясь какими-то «мы к физруку», ввалились в мужскую раздевалку.

Внутри пахло знакомым коктейлем из старого пота, дешёвого дезика и резины от кроссовок. Металлические шкафчики глухо звякали, кто-то уже успел бахнуть дверцей так, что наверняка слышно было на третьем этаже. На лавке лежал мятый мяч, как будто всё лето ждал именно их.

— Вот она, святая обитель нормальных людей, — протянул Серёга, скидывая пиджак. — Без училок, без дневников, только мы и запах носков.

— Ты запах носков с собой принёс, не гордись, — фыркнул Лёха, стягивая рубашку. — Так, кто первый признается, что всё лето не тренировался?

— Я тренировался, — важно сказал какой-то семиклассник у дальнего шкафчика. — Два раза в лагере турник видел.

— Сильный, — уважительно кивнул Ромка. — Но у нас тут лига посерьёзнее. Итак! — он хлопнул ладонью по мячу. — Вопрос дня: кто за лето не растерял скилл и кого теперь боится наша дорогая завуч?

— Завуч никого не боится, она сама как босс последнего уровня, — подал голос кто-то из пацанов. — Я видел, как она вчера с директором спорила, и он моргнул первым.

— Фигня, — Серёга махнул рукой. — Она Ромку боится. В прошлом году он ей такую речь толкнул про здоровье на свежем воздухе, что она его с урока математики отпустила.

— Это не страх, — поправил Ромка. — Это уважение к спорту. И к моему таланту красиво вешать лапшу.

— Тогда кто у нас самый опасный? — Лёха закинул рюкзак в угол и уселся на лавку. — По-моему, я. Я летом три раза до магазина пешком ходил.

— Да ты зверь, — хмыкнул кто-то. — Но по факту всё равно Ромка лучший.

— Да ну вас, — отмахнулся Ромка, но внутри приятно потеплело. — Сами же знаете, если капитан начнёт зазнаваться, команда превратится в тыкву.

У дальней стенки сидел Вадик, тот самый молчун, который всегда приходил на тренировки раньше всех и уходил позже, но при этом умудрялся за весь день сказать максимум пять слов. Он молча развязывал шнурки, глядя в пол, будто очень внимательно изучал свои кроссовки.

— О! — Ромка ткнул мячом в его сторону. — А вот у нас человек-мистерия. Вадик, говори честно, кто лучше играет — я или ты?

В раздевалке коротко хохотнули. Вадик дёрнул плечом, но промолчал, только шнурок чуть сильнее натянул.

— Он стесняется признать, что ты, — подсказал Серёга. — Не ломай пацана, и так травма психики — с нами в классе учится.

— Да не, — Ромка прищурился. — Мне кажется, он внутри себя сейчас орёт: «Да я этого капитана в один носок обыграю!». Эй, Вадь, так?

Вадик поднял глаза, серые, настороженные. Мяч оказался прямо напротив его колен.

— Не орёт, — тихо сказал он. — Просто… играем по-разному.

— О-о, — протянул Лёха. — Философ заговорил.

— «По-разному» — это как? — не отставал Ромка, чувствуя, как внутри заводится знакомый азарт. — Типа я в ворота забиваю, а ты считаешь облака?

Пацаны засмеялись громче, кто-то хлопнул по шкафчику. Вадик дёрнул уголком рта, будто хотел улыбнуться, но передумал.

— Типа ты орёшь, — он поднялся с лавки, — а я играю.

В раздевалке на секунду повисла тишина, такая, от которой слышно, как где-то капает вода в душе.

— Ого, — выдохнул Серёга. — Это была попытка подъёма капитана.

— Да ладно тебе, — Ромка улыбнулся шире, чем надо. — Значит так, философ. Если такой тихий и умный — давай проверим. Играем до одного: кто первый забивает, тот сегодня король поля.

Он подбросил мяч носком, поймал и толкнул в сторону Вадика. Тот машинально принял его, как на тренировке, но пальцы на мяче побелели от напряжения.

— Не хочу играть «до одного», — тихо буркнул Вадик. — Мы же команда.

— Команда — это когда каждый не боится показать, что умеет, — упрямо сказал Ромка, уже чувствуя, что немного перегибает, но остановиться было сложно. Внутри всё зудело от желания расшевелить этого вечного молчуна. — Или ты боишься?

Слово «боишься» повисло как вызов. Пацаны загудели, кто-то успел прошептать:

— Ну всё, понеслось…

Вадик резко швырнул мяч обратно. Ромка не ожидал такого удара, мяч больно стукнул его в грудь, отбросив на лавку.

— Эй! — вскрикнул Серёга. — Остынь, ты чё!

Ромка откинул мяч в сторону и поднялся, пару секунд глядя на Вадика в упор. Тот стоял, сжав кулаки, плечи напряжены, челюсть сжата так, будто он вот-вот раскусит собственный зуб.

— Нормально кидаешь, — медленно сказал Ромка. — Вот это я понимаю — разговор по-мужски.

— Ты задолбал, — неожиданно резко выдохнул Вадик. — Всегда как клоун. Все смеются, а кто не смеётся — того надо добить шутками, да?

В раздевалке кто-то тихо присвистнул. Серёга метнулся между ними, на всякий случай положив ладони на их груди.

— Так, мужики, стоп, — забормотал он. — Первый день школы, а вы уже морды друг другу собрали? Может, сначала матчи, потом мордобой?

— Я просто… — начал Ромка, чувствуя, как злость перемешивается с неловкостью. — Хотел, чтоб он не сидел как мебель.

— Я не мебель, — отрезал Вадик и отвернулся к шкафчику. — Просто не все умеют орать на весь коридор.

Пару секунд никто не говорил. Только шкафчик щёлкнул, когда Вадик рывком открыл его, стянул футболку и бросил на крючок. Позвоночник под кожей чётко обозначался — худой, жилистый, совсем не «мебель».

— Ладно, — Ромка шумно выдохнул и хлопнул его по плечу, стараясь, чтобы вышло не слишком сильно. — Тогда покажешь на поле, как ты «просто играешь». Если так же, как кидаешь, завуч точно нас начнёт бояться.

Вадик бросил на него быстрый взгляд через плечо. В нём ещё тлела злость, но где-то в глубине уже мелькнул знакомый спортивный огонёк.

— Посмотрим, — коротко сказал он.

— О, — оживился Лёха. — Я слышу запах контента: в восьмом «Б» назревает битва титанов. Лера если узнает, сторис снимет.

— Никто ничего не узнает, — буркнул Ромка, поднимая мяч. — То, что в раздевалке, остаётся в раздевалке. А завуч пусть лучше правда нас боится.

Пацаны загоготали, напряжение потихоньку спало. Кто-то начал спорить, кто из них быстрее пробежит круг, кто — сильнее бьёт по воротам, а кто — просто красивый. Ромка ещё раз глянул на Вадика: тот уже молча завязывал шнурки, но в движениях не было прежней зажатости.

— Всё, — сказал капитан, крутанув мяч на пальце. — Хватит языками чесать. Пошли на поле. Пусть осень сразу понимает, с кем имеет дело.

Асфальтовое поле встретило их холодным ветром и знакомым серым пятном вместо нормальной разметки. Сетка на воротах болталась, как старый тюль у бабушки на кухне, но Ромка, выбегая на площадку, чувствовал себя так, будто выходит на стадион сборной. Мяч глухо стукнул о землю, отскочил, и этот звук тут же забил все остальные — шорох листвы, крики со школьного двора, визг младших. Был только он, мяч и осень.

— Быстрее шнурки, суперзвёзды, — рявкнул физрук Павел Сергеевич, седой, в старом спортивном костюме, но с тем самым взглядом человека, который сам когда-то бегал так, что асфальт искрил. — Сейчас проверим, кто за лето только в телефоне бегал, а кто реально тренировался.

Ромка покрутил головой, разгоняя остатки сонного настроения после линейки. Внутри уже разливалось знакомое предматчевое электричество, будто кто-то включил невидимый прожектор прямо под рёбра. Вадик встал чуть поодаль, сосредоточенный, глаза полуприкрыты, как всегда перед игрой. Между ними ещё висела утренняя стычка, но поле не любило долгих обид.

— Итак, команда, — физрук бросил мяч Ромке. — Короткая разминка, потом двусторонка. Капитан, — он кивнул, — показывай пример, у тебя один шанс не опозориться.

— Всегда мечтал опозориться профессионально, Павел Сергеич, — оскалился Ромка, но ноги уже сами пошли в бег, колени пружинили, воздух обжигал лёгкие. Через минуту он перестал чувствовать новый костюм, оставались только мышцы, дыхание и глухой топот кроссовок по площадке.

Разминка сменилась игрой почти незаметно. Мяч мелькал между ногами, как живой, пацаны орали друг на друга, требуя пас, ругаясь и тут же смеясь. Первые минуты все путались, спотыкались, кто-то совсем не попадал по мячу, но тело быстро вспоминало старые маршруты.

— Ромка, правый фланг! — крикнул Серёга, перехватывая мяч у Лёхи.

Ромка рванул, чувствуя, как уходит под ногами неровный асфальт. Сердце бухало в такт шагам, холодный воздух хлестал по лицу, но это было то самое ощущение, ради которого стоило терпеть линейки, контрольные и завуча. Серёга выкатил мяч идеальным пасом вперёд; казалось, он катится слишком быстро, но ноги сами поймали ритм.

Один защитник — финт, второй — корпусом, короткое касание, и вот уже ворота впереди. Вадик вылетел на перехват, глаза узкие, сосредоточенные, будто между ними действительно финал Лиги чемпионов.

— Давай, капитан, покажи, что не мебель! — крикнул кто-то сзади.

Последнее касание — и Ромка, слегка развернув стопу, зарядил по мячу так, что тот свистнул в воздухе и влетел под самую перекладину. Сетка дёрнулась и бессильно повисла. Несколько секунд висела тишина, потом площадку взорвал визг, смех и громкое:

— Еееесть! — это орал Лёха, подлетая и вешаясь Ромке на шею.

— Вот это гол, капитан, — физрук даже не попытался скрыть улыбку. — За такие моменты тебя ещё не выгнали из школы.

— Стараюсь ради родного заведения, — задыхаясь, выдал Ромка. Щёки горели, но не от смущения — от чистого, бешеного счастья.

— Ноги у него, конечно, работают, — буркнул кто-то, — а вот голова…

— Голова потом, — отмахнулся Павел Сергеевич. — Сейчас это был чистый класс. Молодец, Романов. На своём месте.

Эти слова зацепили сильнее, чем любой лайк под фоткой. «На своём месте.» Ромка поймал взгляд Вадика: тот хмурился, но в глазах мелькнуло уважение.

— Нормально бьёшь, — коротко сказал он, подбрасывая мяч. — Но я тебя всё равно догоню.

— Догоняй, — фыркнул Ромка. — Команде два зверя не помешают.

Остаток тренировки пролетел как один длинный вдох. Усталость навалилась уже в раздевалке: ноги статьёй вели себя как чужие, футболка прилипла к спине, волосы мокрые, но Ромка только ухмылялся в зеркало, глядя на своё раскрасневшееся лицо. Там, на поле, всё было понятно: вот ворота, вот команда, вот он сам. Никаких лишних вопросов.

Дома его встретила тишина, от которой в ушах звенело сильнее, чем от школьного шума. В коридоре пахло остывшим супом и стиральным порошком. Младший брат, Санька, сидел на полу, увлечённо строя из кубиков какую-то кривую башню. Телевизор в комнате беззвучно мигал новостями. Мама на кухне мыла посуду, плечи опущены, волосы собраны в небрежный пучок.

— О, футболист пришёл, — не глядя, сказала она. — Вещи в стирку не забудь, герой.

— Ага, — отозвался Ромка, стягивая кроссовки. В коридоре не было крика, смеха, переклички голосов. Только капли воды в раковине да тихий шорох кубиков.

Он прошёл в свою комнату, бросил рюкзак на стул и плюхнулся на кровать. Потолок смотрел в ответ равнодушно-белой плитой. В груди ещё дрожал слабый отголосок поля, но он быстро таял, как звук, который убавляют до нуля.

«На своём месте…» — всплыли слова физрука. На поле — да. А здесь, между стопкой учебников, старым плакатом с футболистом и тонкой стеной, за которой кашляла мама, это ощущение вдруг куда-то исчезло, как будто его просто выдернули из розетки.

На следующий день школа встретила Ромку тем же сыроватым воздухом и теми же куртками на крючках, но чувство вчерашнего гола уже слегка потускнело, как след от мяча на асфальте. Мама с утра спросила только: «Дневник не забудь», Санька зевнул ему вслед, и вся «звёздность» как будто осталась на поле. Пришлось тащить её с собой обратно в школу самому.

Восьмой «Б» гудел, как улей. На доске мелом было написано: «Рассадка 8 „Б“ 202… уч. год», и под этим — корявая таблица из клеточек. Классуха, Татьяна Викторовна, листала список, время от времени поправляя очки, которые всё равно сползали на нос.

— Так, детки мои, — протянула она, и половина класса дружно закатила глаза. — В этом году начнём с порядка. Рассадим вас так, чтобы и учиться, и жить не мешали.

У окна уже заняла позицию Настя, официальная королева класса. Волосы уложены, ногти блестят, на парте — аккуратный пенал и телефон, прикрытый тетрадкой. Рядом, как тень при короне, сидела Лера, её лучшая подруга: чуть потише, но с таким же оценивающим взглядом.

— Я сразу говорю, — громко объявила Настя, не дожидаясь разрешения, — я у окна. У меня аллергия на лампы. Правда, Лер?

— Ага, — поддакнула Лера, пряча смешок. — Если её пересадить, она чихать начнёт на ваши контрольные.

Татьяна Викторовна устало посмотрела на них, как на старую задачу из сборника.

— Сиди уж, раз у тебя такая страшная болезнь, — вздохнула она. — Только дневник почаще открывай, а не окно.

— Ой, началось… — шепнул Серёга, толкнув Ромку локтем. — Видал, королева закрепляет трон.

— У нас тут монархия конституционная, — хмыкнул Ромка. — Королева есть, конституция — это Татьяна Викторовна, а мы — население, которое никто не спрашивает.

— Романов, — классуха даже не подняла головы, но голос у неё стал опасно сладким, — вы сейчас население или уже комментарий даёте?

— Я… это… гражданскую позицию выражаю, — попытался выкрутиться он.

— Выразите её в тетради, пожалуйста, — она всё-таки посмотрела на него и тяжело вздохнула. — Без картинок.

У доски Игорь, главный ботан, скубнул край списка. На нём висело сразу два бейджа с олимпиад, и сидеть он, конечно, хотел на первой парте.

— Татьяна Викторовна, а можно меня поближе к центру? — робко спросил он. — Чтобы доску лучше видно было… и вы… эээ… тоже.

— О, подлизывается, — прошептал Лёха. — Сейчас ему выделят VIP-ложу.

— Так, — классуха начала зачитывать. — Первая парта у окна: Игорь и… Ксюша.

— Ура, я с калькулятором, — простонала Ксюша, но без злобы.

— Вторая парта у окна: Настя и Лера. Тут, я смотрю, уже всё решено без меня, — губы учительницы дёрнулись.

— Это не мы, это судьба, — невинно хлопнула ресницами Настя.

— Судьбе потом двойку поставлю, — пробормотала Татьяна Викторовна и продолжила список: — Средний ряд… так, Пашка-задира и Артём-задира вместе не сядут, это я ещё жива. Паша — назад, Артём — вперёд.

— Разделили бандформирование, — с удовольствием хрюкнул Серёга.

— Ты, кстати, тоже не расслабляйся, — тут же добавила классуха. — Серёжа… так… средний ряд, третья парта.

— А я? — наклонился к ней через парту Ромка. — Я же у нас культурное достояние. Мне нужна витрина.

— Тебе нужен намордник, — вздохнула Татьяна Викторовна. — Романов… пока остаёшься там же, где и был. Средний ряд, третья парта. Вместе с Сергеем. Два достояния в одном месте, чтоб далеко ходить не нужно было.

— Мы как Эрмитаж, — шепнул Серёга, когда они плюхнулись на свои места. — Только без охраны.

— И без ремонта, — добавил Ромка и, поймав взгляд Насти, картинно ей помахал. — Ваше величество, не желаете ли почтить нас вниманием?

— Охрана! — театрально вскрикнула Настя, обращаясь к Лере. — Там кто-то из среднего класса ко мне подкатывает.

— Отбой, — спокойно отрезала Лера. — Это не подкаты, это фоновые шумы.

Класс захихикал. Татьяна Викторовна подняла глаза к потолку, будто надеялась, что там где-то есть кнопка «выключить восьмой „Б“».

— Вы мне ещё трон сюда внесите, — проворчала она. — Итак, задние парты… Вадим, — кивок в сторону молчуна, — назад, к окну. Будешь наблюдать за процессом. Может, однажды даже что-нибудь скажешь.

Вадик пожал плечами и двинулся к своему месту, привычно тихий, как тень. Ромка краем глаза проводил его: после вчерашней стычки тот всё равно казался своим, хоть и с колючками.

— Ну что, — прошептал Лёха, усаживаясь диагональю, — фронт сил понятен: королева у окна, ботаны на передовой, задиры в тылу, мы — в центре событий. Как всегда.

— Не хватает только завуча с трезубцем, — буркнул Ромка. — И можно официально объявлять восьмой «Б» независимым государством идиотов.

— Романов! — предупредительно сказала Татьяна Викторовна, хотя явно не слышала, но просто по опыту. — Если вы уже шутите, то хотя бы поднимите руку.

— Я ещё не закончил придумывать, — честно признался он.

Учительница закатила глаза так, что это увидела даже последняя парта.

— Вот поэтому, — произнесла она устало, — в каждом классе должен быть хотя бы один Романов. Чтобы остальные понимали, как делать не надо.

Вечером квартира казалась другой планетой после школьного гула. Вместо визга перемен — глухое бульканье кастрюли на плите, тихий голос диктора из старого телевизора и жужжание холодильника, который, похоже, уставал не меньше мамы. В коридоре вполнаклона висели куртки, пахло жареной картошкой и стиральным порошком, а под ногами попался пластмассовый динозавр, на которого Ромка едва не наступил.

— Обувь снимай, футболист, — отозвалась мама с кухни, даже не выглядывая. — И не размазывай грязь по всему коридору, пожалуйста.

Ромка пнул кроссовки под тумбу, стянул рюкзак и прошёл на свет. Мама стояла у плиты в растянутой кофте, волосы кое-как заколоты крабиком, под глазами — тени, которые не уберёт никакой консилер, если бы он у них вообще водился. Она повернулась, чтобы поставить тарелку на стол, и прищурилась.

— Это что у тебя? — вместо «привет» прозвучало.

— Где? — автоматически сделал вид, что не понимает.

— На щеке, — она ткнула пальцем в воздух, почти попав ему в лицо. — Опять синяк.

— Мяч прилетел, — пожал плечами он. — Футбол же, мам. Не балет.

— Футбол, — отозвалась она так, будто это диагноз. — Ты как магнит для этих мячей, честное слово. Все нормальные мальчики летом в лагеря, на дачи, а мой… мой всю жизнь в этих спортивках и с фингалами. Сядь уже, поговорим.

Он плюхнулся на табурет, тарелка с макаронами глухо стукнула по клеёнке. Вкусно пахло, но есть не особо хотелось. Мама села напротив, подперев щёку ладонью.

— В школе как? — спросила она, глядя на него пристально, слишком пристально. — Только не про футбол сейчас. Про учёбу, Рома.

— Второй день вообще-то, — фыркнул он. — Мы ещё даже толком ничего…

— Я знаю, что «второй день», — перебила она. — Но ты же себя знаешь. Как начнёшь сразу шутить, спорить, пропадать на поле… Мне потом звонят, рассказывают. Я на работе краснею, как будто сама по турникам прыгаю.

— Да нормально всё, — буркнул он, ковыряя вилкой макароны. — Рассадили там, табличку нарисовали, королева у окна, отличники впереди, всё по классике.

— Я не про рассадку, — мама устало вздохнула. — Я про то, что у тебя восьмой класс. Выпускной уже не за горами, думать надо. Оценки, экзамены… Папа уже звонил, спрашивал, как ты там. Ему же тоже не всё равно.

«Ага, не всё равно, — хмыкнул внутри Ромка. — Раз в месяц вспомнит позвонить — уже подвиг». Но вслух он только пожал плечами.

— Передавай, что у меня всё норм.

— Ром, — она наклонилась вперёд, локти на стол, в голосе появилась знакомая тревожная нотка. — Я правда переживаю. Ты у меня умный, я знаю. Но одной умности мало, если в дневнике одни замечания за поведение. Физрук тобой гордится, а что дальше? Футбол тебя кормить будет? Ты хоть раз думал об этом?

— Думал, — отрезал он. — И не только об этом думал. Но держать лекции после работы — это прям обязательно, да?

В воздухе повисло напряжение, почти такое же, как в раздевалке перед тем, как Вадик кинул мяч. Мама сглотнула, посмотрела куда-то в сторону мойки, где стояла кружка с недопитым чаем.

— Я не лекции, — тихо сказала она. — Я просто… не хочу, чтобы ты повторял… — она запнулась, не договорив, но и так было понятно, кого она имела в виду. — Ладно. Ешь. Потом уроки посмотри. И на завтра форму нормальную подготовь, не эту мятую.

— У меня всё нормальное, — пробормотал Ромка, но спорить дальше не стал. От этих разговоров внутри как будто воздух выкачивали.

В комнате было полутемно, только ночник над кроваткой Димы светился мягким жёлтым кружком. Младший брат лежал на животе, обняв потрёпанного плюшевого кота, и ещё что-то шептал во сне — какие-то обрывки детсадовских слов, понятные только воспитательнице и ему самому.

— Рооом, — вдруг протянул он сквозь дрему, когда Ромка проходил мимо. — Ты… завтра… гол забьёшь… за меня… да?..

— Забью, — автоматически ответил тот, хотя думать о завтрашнем не хотелось вообще. — Спи давай, клоп.

Дима что-то удовлетворённо хмыкнул и затих, дыхание стало ровным. Ромка плюхнулся на свою кровать, швырнул телефон рядом и уставился в потолок. Белый, в мелких трещинках, он ничем не отвечал, даже если очень долго смотреть.

В голове мешались куски дня: Настя у окна с короной из идеальных кудрей, Серёга, ржущий над каждой репликой, Вадик с зажатыми кулаками, гол под перекладину, похвала физрука — «на своём месте». И поверх всего — мамино «футбол тебя кормить будет?» и взгляд, как будто ему уже выдали красную карточку за жизнь.

В школе его голос тонул в общем шуме, но там хотя бы было понятно, когда смеяться, когда бежать, когда кричать «пас!». Дома все звуки обрезались: телевизор в другой комнате, шорох мамы на кухне, тихое сопение Димы. Никаких криков «гол!», никаких хлопков по спине.

В груди пусто было так, словно кто-то выключил звук и свет сразу. Будто матч закончился, все ушли, стадион погас, а он один остался сидеть на холодном асфальте посреди пустого поля. И сколько ни переворачивайся с боку на бок, от этого тишина только громче.

Тишина тянулась так долго, что Ромка уже почти провалился в дурацкое полусонное состояние, где мысли ходят кругами и все равно ни к чему не приходят. Комната тёмная, только фонарь с улицы рисует на потолке размазанные пятна. Санька сопит в своей кровати, иногда пинает стену, будто ему там целая футбольная лига снится.

На тумбочке дрогнул экран телефона, коротко вспыхнул и опять погас. Ромка сначала проигнорировал, но через пару секунд рука сама потянулась. Телефон в темноте светанул так ярко, что захотелось зашипеть, как вампир.

Вверху висело: «8 „Б“ — элита района 😎». Под этим чат кипел.

— Серый: ГОСПОДИ, КТО ЭТОТ СЕКС-СИМВОЛ В СПОРТИВКАХ — под сообщением висела фотка: Серёга в раздевалке, растрёпанный, с перекошенным от смеха лицом и мячом под мышкой. На заднем плане, размытый, был сам Ромка, как раз в момент, когда кривлялся.

— Лёха: удалите это немедленно, у меня глаза несовершеннолетние

— Настя: фуу, мальчики опять вспотели, можно без этого в ленте?

— Лера: оставь, контент для «до и после»: ДО — восьмой «Б», ПОСЛЕ — психушка

Ромка фыркнул в подушку и быстро набрал:

— Ромыч: это было секретное тренировочное фото, вы не оценили величия момента

Сразу посыпались реакции: кто-то прилепил ржущий смайл, кто-то огонёк.

— Игорь: между прочим, помимо ваших потных тренировок, нам завтра по алгебре задано. Кто делал?

— Серый: Игорь, если ты ещё раз скажешь слово «алгебра» после 22:00, я приду к тебе ночью с дневником

— Лёха: и зачитаю вслух темы контрольных

— Настя: ой, всё, трудные вы…

— Лера: СЕРЁЖА ВОТ ФОТО ПРИСЛАЛ, ДАВАЙ ЛУЧШЕ ОБСУДИМ, КАК У НЕГО КРОССЫ С БЕЛЫХ СТАЛИ СЕРО-БОЛОТНЫМИ

— Серый: это боевой камуфляж, между прочим

Ромка пролистывал чат, как чужую жизнь: шутки, гифки с падающими футболистами, мемы про «когда училка говорит: „тут всё просто“». От этого шума в телефоне квартира казалась уже не такой глухой. Он уткнулся подбородком в подушку, набирая:

— Ромыч: кто завтра на поле после последних? проверим, кто уже умер внутри

Ответили почти сразу.

— Серый: я всегда за спорт, особенно если можно не делать домашку

— Лёха: я приду, но только если кто-то принесёт поесть, я спортсмен по поеданию булочек

— Игорь: я после кружка, может, загляну… если жив буду

— Лера: я буду на трибуне, судить ваши жалкие попытки попасть по мячу

— Настя: я НЕ буду, у меня маникюр, но морально с вами (нет)

Под каждой репликой чат взрывался смайлами. Экран мигал, как мини-ёлка в сентябре.

— Серый (личка): ты чё там, жив?

— Ромыч: ну типа

— Серый: мама опять пилит?

Ромка на секунду завис, глядя в одну точку. Пальцы сами написали:

— Ромыч: да так, лекция про «футбол тебя кормить не будет», сезон снова открыт

— Серый: ну да, ну да… ты ей скажи, что мы с тобой будем знаменитыми и купим ей три квартиры, одну прямо в воротах

— Ромыч: ага, а завучу — отдельный кабинет на трибуне

— Серый: главное — не забей на всё

— Ромыч: я лучше по воротам буду забивать, не умничай

Ответа какое-то время не было, видно, Серёга параллельно ржал в общем чате. Ромка перевернулся на спину, положил телефон на грудь. Экран светил в потолок, как карманный прожектор.

В голове уже крутились картинки завтрашнего дня: как они вваливаются на поле, как физрук ворчит, как мяч опять летит под перекладину. Как Настя косится в окно, делая вид, что ей не интересно, а Лера тихо снимает сторис. Как Вадик молча выходит вперёд и ударяет по мячу так, что у всех челюсти падают.

— Будет норм, — пробормотал он в темноту, сам не понимая, кому это говорит — себе, потолку или никому.

Телефон ещё раз пикнул:

— Серый: я серьёзно, капитан. Завтра покажем всем. Спи давай, звезда

— Ромыч: сам спи, огурец

Он ткнул блокировку, и свет погас. В темноте сразу стало тихо, только за стеной шуршала мама, в коридоре щёлкнуло что-то у батареи. Глаза ещё видели разноцветные квадратики чата, но постепенно они растворялись.

Мысли упирались в слово «завтра», как в штангу ворот. Завтра опять учителя, опять «дневник покажи», опять «Романов, выйди к доске». И где-то между всем этим — поле, мяч, голы, в которых он наконец чувствует себя тем самым «на месте».

— Ладно, — выдохнул он, пряча руку под щёку. — Главное — дожить до последнего урока. А там уже мяч разберётся.

Глаза сами закрылись, шум дня растянулся в голове длинной полосой и, как чат после полуночи, наконец начал тихо затухать.