Первый класс

Первая перемена после первого в жизни учебного дня пахла свежевыкрашенными стенами, новыми пластиковыми обложками дневников и яблоками из завтраков. Этот шумный, яркий клубок впечатлений, который должен был называться «первый класс», кружился и звенел, сталкиваясь партами и портфелями. Казалось, сама атмосфера была наэлектризована тысячью незаконченных фраз, внезапных открытий и завязывающихся дружб.

Настя, успевшая за одну линейку и один укрощенный букварь найти общий язык с половиной класса, сейчас с жаром обсуждала с новой подругой, Катей, главный вопрос утра.

— А у меня три!, — выдохнула Катя, с гордостью разглядывая свой пенал. В нем, под прозрачным пластиком, красовались три разноцветные пони с огромными блестящими глазами и радужными гривами. — Розовая, фиолетовая и голубая! Мама сказала, что если я буду хорошо учиться, к Новому году купит еще одну, с крыльями.

— Красивые! — искренне восхитилась Настя. Ее собственный пенал лежал рядом на парте, но пока был закрыт. Она берегла его напоследок, как самую главную тайну. — А мне бабушка подарила. Говорит, чтобы принцессы меня к знаниям приучали.

— Принцессы? — Катя приподняла бровь с видом знатока. — Пони лучше. Они быстрее бегают.

— Зато принцессы умные, — не сдавалась Настя. — Они в книгах все читают. И у них есть стража с золотыми копьями.

Спор был приятный, неконфликтный; он был лишь поводом поделиться друг с другом частичкой своего мира, привезенного из дома в этот новый, общий мир под названием «школа». Они стояли у окна, за которым медленно плыли осенние облака, и кажется, что вся перемена была наполнена этим гулом голосов, смехом, топотом ног и шелестом перекладываемых учебников.

Именно в этот момент Настя впервые по-настоящему заметила Его.

Ее взгляд, скользивший по классу в поисках, чем еще заняться, наткнулся на фигуру, неподвижную, как камень в быстром ручье. В самом углу класса, за последней партой у шкафа с методическими пособиями, сидел мальчик. Он был новым, Настя запомнила бы его сразу, если бы он был на линейке. Но его там не было. Он появился позже, с каким-то взрослым, и тихо сел на это место.

Теперь он сидел, уставившись в столешницу. Руки его были сложены перед собой, словно он был на важном совещании, а не на первой школьной перемене. Он не вертел головой, не пытался поймать чей-то взгляд, не улыбался. Он просто сидел. И в этой неподвижности было что-то настолько неестественное для бурлящего вокруг муравейника, что Настя невольно замолкла.

— Ты чего? — спросила Катя, заметившая ее замешательство.

— А кто это? — кивнула Настя в сторону угла.

Катя скривилась.
— А, не знаю. Какой-то тихоня. Пришел и сидит. С ним даже играть не пытались, он на всех молчит. Скучный.

Но Насте он не показался скучным. Он показался ей… странным. И в этой странности был напряженный, непонятный интерес. Пока все вокруг, включая ее саму, старались стать частью этого общего веселья, этот мальчик всеми силами от него отгораживался. Он построил вокруг себя невидимую стену, и Насте вдруг дико захотелось узнать, что за этой стеной.

Его звали Андрей. Она слышала, как учительница представляла его классу, но он тогда только кивнул, не сказав ни слова. Он был одет в темно-синие брюки и серую кофту, что резко контрастировало с яркими платьицами и разноцветными свитерами других детей. Волосы у него были темные, почти черные, и падали на лоб, частично скрывая глаза.

— Пойдем, посмотрим, что у Светки в пенале, она хвасталась какими-то блестками, — потянула ее за руку Катя.

— Подожди минутку, — ответила Настя и, не слушая больше подругу, медленно направилась к последней парте.

Она шла через весь класс, мимо носящихся мальчишек, изображавших гоночные машины, мимо девчонок, ахавших над наклейками. Чем ближе она подходила, тем явственнее ощущалась та тишина, что исходила от Андрея. Он был островком абсолютного спокойствия в центре маленького шторма. Он не просто сидел молча — он всей своей позой говорил: «Мне ничего от вас не нужно. И вам от меня — тоже».

Настя подошла и остановилась рядом с его партой. Он не поднял головы. Он смотрел на свои руки, на новые, еще не исписанные тетради, аккуратно лежащие в углу.

— Привет, — сказала Настя, стараясь говорить помягче, как разговаривала с робким котенком во дворе. — Меня Настя зовут. А тебя?

Андрей медленно поднял на нее глаза. Глаза у него были серые, очень светлые, почти стальные. В них не было ни каприза, ни застенчивости. Был холодный, изучающий взгляд.

— Андрей, — коротко ответил он. Его голос был тихим, но твердым, без тени смущения.

— Ты почему один сидишь? Не хочешь с нами? — спросила Настя, садясь на соседний стул так, чтобы оказаться с ним на одном уровне.

Он отвел взгляд в сторону, к окну.
— Не хочу.

— А почему? — не унималась она. Ее детское любопытство было сильнее неловкости.

Андрей на секунду задумался, словно подбирал нужные слова. Потом его взгляд вернулся к Насте, и в нем что-то изменилось — появилась мрачная решимость. Он не ответил на вопрос. Вместо этого он положил руку на свой пенал — простой, темно-зеленый, без картинок.

— Я не такой, как все, — сказал он с той же неестественной для семилетнего ребенка серьезностью.

— Ну и что? — пожала плечами Настя. — Все разные. Вот Катя пони любит, а я принцесс. Это же хорошо.

— Нет, — покачал головой Андрей. Его пальцы сжали замок пенала. — Я не про это. Я… монстр.

Он произнес это слово без пафоса, как констатацию факта. Как будто говорил «у меня карие глаза» или «я живу в том доме». «Я монстр».

Настя широко раскрыла глаза. Она ожидала чего угодно — что он скажет «мне неинтересно», «я стесняюсь» или «мама велела ни с кем не знакомиться». Но такого поворота она не предполагала.

Андрей, видя ее реакцию, молча щелкнул замком. Пенал открылся. Внутри, на месте, где обычно лежат ручки, не было ни карандашей, ни ластика. Там лежал один-единственный листок бумаги, а на нем был нарисован фломастером робот. Но не добрый, как в мультиках, а злой, воинственный. У него были острые, как бритва, шипы вместо плеч, когтистые руки, а из спины торчали стволы, похожие на пушки. Рисунок был сделан старательно, с массой деталей, и от него веяло чем-то холодным и опасным.

— Посмотри, — тихо, но четко сказал Андрей, глядя на свой рисунок. — Это мой механизм разрушения.

Он произнес эти сложные слова без запинки, будто повторял заученную фразу. И в этот момент Настя все поняла. Нет, она не поняла, почему он так себя называет. Но она поняла главное: этот мальчик не просто сидит один. Он боится. Он боится самого себя или того, что он может сделать. И чтобы этого бояться не было так страшно, он решил превратить свой страх в силу. Решил стать монстром по собственному желанию, чтобы никто не мог его обидеть, потому что монстры — они сильные, они сами обижают.

И глядя на его серьезное, напряженное личико, на этот рисунок-защиту, Настя не почувствовала страха. Она почувствовала жалость. И огромное желание эту защиту сломать.

Она посмотрела на Андрея, потом на грозного робота, и вдруг ее лицо озарила самая добрая, самая открытая улыбка. Она не была насмешкой. Она была словно луч солнца, пробившийся сквозь тучи над его мрачным островком.

— Ах вот что! — воскликнула она так, будто он только что показал ей самый крутой секрет на свете.

И прежде чем он успел что-либо сообразить, Настя легонько, по-дружески хлопнула его по плечу. Потом схватила свой собственный розовый пенал, украшенный блестками.

— Не страшно! — уверенно заявила она, щелкая замком.

Пенал открылся. И там, под прозрачным пластиком, сияли трое нарядных принцесс в пышных платьях — одна с золотой короной, другая с лилией в руках, третья с мудрой книгой.

Настя ткнула пальчиком в самую строгую принцессу с короной и, подмигнув Андрею, сказала своим самым игривым тоном:

— А мы сейчас позовём стражу, и они тебя остановят.

Она сделала паузу, давая ему понять, что это не отвержение, а предложение. Игра.

— Хочешь, — добавила она, — будешь драконом? С огнем и крыльями? Это же круче, чем просто монстр!

Андрей замер. Его серые глаза, полные мрачной решимости, округлились от изумления. Он приготовился к испугу, к насмешке, к тому, что девочка убежит. Он приготовился к тому, чтобы его стена устояла. Но он никак не был готов к этому. К тому, что его монстра не станут прогонять, а… пригласят в игру. Ему предложили роль. Не отвергли, а нашли для него место в своем ярком мире.

Он смотрел то на Настю, то на ее улыбающихся принцесс, то снова на Настю. Мрачная маска на его лице поплыла, сменившись растерянностью, а затем — робким, едва заметным проблеском интереса. Его первая, так тщательно выстроенная попытка самоизоляции, длившаяся всего один урок, потерпела полное и безоговорочное поражение. И поражение это пахло не стыдом, а яблоком из Настиного завтрака и обещанием новой, совсем не страшной игры.