Песнь Разлома.

Дождь в Аэтере всегда пах пылью, помоями и чужими надеждами. Он не омывал, а лишь размазывал грязь широких мостовых Вольного города, превращая ее в серую, липкую хлябь. Кай Валерон стоял под навесом таверны «Последний причал», наблюдая, как струи воды смывают с камней следы сегодняшнего бунта. Не кровь — ее уже успели засыпать песком стражники посильнее и подальновиднее. Смывали крошки черствого хлеба, выроненного кем-то в давке.

В руке он сжимал прохладный металл знака стражи — стилизованное солнце, лучи которого рассекали волну. Символ порядка и защиты. Теперь — просто кусок железа. Его железо.

— Валерон.

Кай не обернулся. Он узнал голос капитана Реннера — густой, пропитанный дешевым бренди и непоколебимой уверенностью в своей правоте.

— Капитан.

— Документы готовы. — Реннер остановился рядом, его латный доспех скрипел. — Отставка по собственному. Сохранена пенсия. Это больше, чем ты заслужил.

— За то, что не выстрелил в голодную толпу? — Кай наконец посмотрел на него. Лицо Реннера было красным, квадратным, как наковальня. — За то, что не стал убивать женщин, которые пытались выхватить мешок муки у твоего племянника-поставщика?

Реннер наклонился ближе, и запах бренди стал гуще.

— За то, что ослушался приказа и подорвал авторитет стражи в момент волнений. Этот город держится на силе и страхе, мальчик. Не на твоих наивных представлениях о чести. Честь не накормит. А лояльность — накормит. — Он выдержал паузу. — Убирайся из Аэтера. Пока совет не передумал и не обвинил тебя в подстрекательстве. Твоя честь будет для них отличным козырем.

Кай швырнул знак стражи в лужу у ног капитана. Металл звонко шлепнулся в грязь.

— Наслаждайся своей кормушкой, Реннер. Надеюсь, ты не подавишься.

Он не стал дожидаться ответа, повернулся и шагнул в дождь. Вода быстро залила воротник поношенного кожаного доспеха, стекая за спину ледяными струйками. Честь. Смешное слово. Оно горело в груди червем стыда и ярости, но было все, что у него осталось. Осталось от Кая Валерона, офицера. Оставалось Каю Валерону, бывшему. Теперь — проводнику. Или кому он там будет нужен.

Он шагал по улице Ткачей, не замечая вони с красильных чанов. В голове стучало одно: приказ. Кристально четкий. «Оцепить склад. Любая попытка прорыва — сила на поражение. Стреляйте, если нужно. Мы должны показать твердость». А потом — глаза. Глаза той женщины, что бросилась к повозке. Не с ножом. С пустыми, исхудалыми руками. И за ней — девочка, лет семи. И он опустил арбалет. Опустил его и загородил собой проход. А через его плечо стреляли другие. Не попали. К счастью. Или к несчастью. Теперь он был здесь. Один. С честью, которая не грела спину.