Песнь старого Олафа

Йорвикшир, ‎Нортумбрия,‏ ‎904 ‎год ‎н. ‎э.

Олаф ‎ходил‏ ‎по ‎двору‏ ‎старой‏ ‎полуразрушенной‏ ‎римской ‎усадьбы ‎и ‎громко‏ ‎разговаривал ‎сам‏ ‎с ‎собой,‏ ‎стараясь‏ ‎изменять‏ ‎голос ‎и ‎придавать‏ ‎ему ‎разные ‎интонации.

Со‏ ‎стороны ‎могло‏ ‎показаться,‏ ‎что ‎северный‏ ‎воевода ‎сошел‏ ‎с ‎ума,‏ ‎раз ‎порывисто‏ ‎расхаживает‏ ‎по‏ ‎двору ‎и‏ ‎разговаривает ‎непонятно ‎с ‎кем,‏ ‎но ‎это‏ ‎было‏ ‎далеко‏ ‎не ‎так. ‎Совсем ‎недавно ‎во‏ ‎дворике ‎усадьбы ‎теснилось‏ ‎около‏ ‎сорока ‎воинов, ‎и‏ ‎они ‎тоже,‏ ‎по ‎приказу ‎Олафа, ‎галдели ‎и‏ ‎бросали‏ ‎в ‎воздух ‎отрывистые‏ ‎фразы.

Однако ‎за‏ ‎короткий ‎промежуток‏ ‎времени, ‎группами ‎по‏ ‎шесть-семь‏ ‎человек,‏ ‎укрытые ‎тьмой‏ ‎даны ‎перелезали‏ ‎через ‎южную‏ ‎стену‏ ‎римской ‎усадьбы‏ ‎и, ‎стараясь ‎производить ‎как ‎можно‏ ‎меньше ‎шума,‏ ‎бежали‏ ‎назад,‏ ‎к ‎основному ‎отряду, ‎что‏ ‎сейчас ‎бился‏ ‎с ‎превосходящим‏ ‎по‏ ‎численности‏ ‎противником.

В ‎углах ‎дворика‏ ‎на ‎стенах ‎было‏ ‎повешено ‎три‏ ‎факела,‏ ‎чтобы ‎создавать‏ ‎впечатление ‎того,‏ ‎что ‎отряд‏ ‎Олафа ‎собирался‏ ‎здесь‏ ‎закрепиться,‏ ‎пусть ‎и‏ ‎ненадолго.

Последние ‎четыре ‎воина, ‎которые‏ ‎самоотверженно ‎помогали‏ ‎своему‏ ‎военачальнику‏ ‎разыгрывать ‎спектакль ‎для ‎несомненно ‎наблюдающего‏ ‎за ‎усадьбой ‎противника,‏ ‎перелезли‏ ‎через ‎стену ‎и‏ ‎растворились ‎в‏ ‎ночи ‎несколько ‎мгновений ‎назад.

Олаф ‎усмехнулся‏ ‎в‏ ‎усы, ‎удовлетворенно ‎про‏ ‎себя ‎отметив,‏ ‎что ‎маленькая‏ ‎военная ‎хитрость ‎удалась.‏ ‎Пикты‏ ‎наверняка‏ ‎на ‎протяжении‏ ‎нескольких ‎часов‏ ‎были ‎уверены,‏ ‎что‏ ‎старая ‎усадьба‏ ‎просто ‎кишит ‎набившимися ‎в ‎нее‏ ‎данами.

И ‎он,‏ ‎конечно,‏ ‎попытается‏ ‎продлить ‎действие ‎маленького ‎обмана‏ ‎насколько ‎возможно,‏ ‎но ‎на‏ ‎чудо,‏ ‎или‏ ‎на ‎то, ‎что‏ ‎враг ‎непроходимо ‎туп,‏ ‎естественно, ‎не‏ ‎рассчитывает.

Две‏ ‎недели ‎назад‏ ‎на ‎их‏ ‎поселение ‎Бьорнсторп,‏ ‎стоящее ‎на‏ ‎реке‏ ‎Дурвин‏ ‎северо-восточнее ‎Йорвика,‏ ‎начались ‎нападения ‎пиктов ‎—‏ ‎суровых ‎и‏ ‎жестоких‏ ‎воинов,‏ ‎чью ‎свирепость ‎познали ‎на ‎себе‏ ‎еще ‎римляне.

И ‎вот,‏ ‎вчера‏ ‎ночью, ‎молодой ‎ярл‏ ‎Альрик, ‎правитель‏ ‎Бьорнсторпа ‎и ‎пожалованных ‎еще ‎его‏ ‎отцу‏ ‎окрестностей, ‎заручившись ‎поддержкой‏ ‎конунга ‎Кнута‏ ‎Йорвикского, ‎выступил‏ ‎в ‎поход ‎против‏ ‎пиктов,‏ ‎чтобы‏ ‎отвадить ‎их‏ ‎от ‎земель,‏ ‎населенных ‎данами.

Альрик‏ ‎повел‏ ‎основной ‎отряд,‏ ‎а ‎Олаф ‎— ‎вспомогательный, ‎и‏ ‎ему ‎сопутствовал‏ ‎успех.‏ ‎Его‏ ‎воины ‎легко ‎взяли ‎холмы,‏ ‎лежащие ‎к‏ ‎северу ‎от‏ ‎заброшенной‏ ‎полуразрушенной‏ ‎римской ‎усадьбы, ‎и‏ ‎начали ‎теснить ‎засевших‏ ‎там ‎пиктов.

Но‏ ‎некоторое‏ ‎время ‎спустя‏ ‎прибежал ‎гонец,‏ ‎лучник ‎из‏ ‎отряда ‎Альрика‏ ‎и‏ ‎сообщил,‏ ‎что ‎внушительное‏ ‎войско ‎пиктов ‎наседает ‎на‏ ‎молодого ‎ярла‏ ‎и‏ ‎его‏ ‎войско, ‎беря ‎не ‎умением, ‎но‏ ‎числом. ‎Молодой ‎Альрик,‏ ‎не‏ ‎будь ‎дураком, ‎занял‏ ‎удачную ‎позицию‏ ‎на ‎равнине ‎несколькими ‎милями ‎юго-западнее,‏ ‎но‏ ‎от ‎разгрома ‎его‏ ‎это ‎не‏ ‎спасет. ‎Рано‏ ‎или ‎поздно ‎пикты‏ ‎реализуют‏ ‎свое‏ ‎численное ‎превосходство.

Олаф‏ ‎понял, ‎что‏ ‎пикты ‎их‏ ‎перехитрили,‏ ‎выманив ‎почти‏ ‎что ‎добрую ‎половину ‎войска ‎данов‏ ‎из ‎Бьорнсторпа‏ ‎под‏ ‎его‏ ‎командованием ‎на ‎эти ‎холмы,‏ ‎которые ‎знали,‏ ‎как ‎свои‏ ‎пять‏ ‎пальцев,‏ ‎а ‎тем ‎временем‏ ‎их ‎основные ‎силы‏ ‎громили ‎отряд‏ ‎ярла‏ ‎Альрика.

Явно ‎прослеживался‏ ‎расчет ‎на‏ ‎то, ‎чтобы‏ ‎перебить ‎оба‏ ‎отряда‏ ‎данов‏ ‎по ‎очереди,‏ ‎обманом ‎выиграв ‎время. ‎Олаф‏ ‎дал ‎команду‏ ‎на‏ ‎организованный‏ ‎отход ‎в ‎развалины ‎римской ‎усадьбы,‏ ‎ибо ‎беспорядочное ‎бегство‏ ‎повлекло‏ ‎бы ‎за ‎собой‏ ‎неоправданные ‎потери.

Под‏ ‎началом ‎Олафа ‎на ‎момент ‎утра‏ ‎было‏ ‎триста ‎с ‎лишним‏ ‎воинов. ‎Затем‏ ‎при ‎штурме‏ ‎холмов ‎он ‎потерял‏ ‎чуть‏ ‎менее‏ ‎пятидесяти ‎человек.‏ ‎Поэтому, ‎отступив‏ ‎к ‎усадьбе,‏ ‎он,‏ ‎быстро ‎приняв‏ ‎нужное ‎решение, ‎оставил ‎только ‎сорок‏ ‎воинов ‎с‏ ‎собой,‏ ‎чтобы‏ ‎прикрыть ‎отход ‎почти ‎двухсот‏ ‎данов, ‎устремившихся‏ ‎на ‎помощь‏ ‎молодому‏ ‎ярлу‏ ‎Альрику.

Но ‎и ‎на‏ ‎этом ‎Олаф ‎не‏ ‎остановился. ‎Он‏ ‎решил‏ ‎отправить ‎на‏ ‎помощь ‎своему‏ ‎ярлу ‎всех‏ ‎своих ‎бойцов,‏ ‎а‏ ‎сам‏ ‎постарался ‎как‏ ‎можно ‎дольше ‎тянуть ‎время,‏ ‎держа ‎пиктов,‏ ‎затаившихся‏ ‎в‏ ‎холмах, ‎в ‎неопределенности.

Старый ‎северянин ‎не‏ ‎мог ‎допустить ‎того,‏ ‎чтобы‏ ‎мальчик ‎погиб, ‎ибо‏ ‎обещал ‎помогать‏ ‎ему ‎во ‎всем ‎еще ‎его‏ ‎отцу‏ ‎— ‎Торольву, ‎первому‏ ‎ярлу ‎Бьорнсторпа,‏ ‎который ‎погиб‏ ‎почти ‎двадцать ‎лет‏ ‎назад.

Олаф‏ ‎еще‏ ‎воином ‎в‏ ‎самом ‎расцвете‏ ‎сил ‎прибыл‏ ‎на‏ ‎этот ‎большой‏ ‎остров ‎на ‎одном ‎драккаре ‎с‏ ‎Торольвом ‎из‏ ‎самой‏ ‎Норвегии,‏ ‎из ‎славного ‎города ‎Тёнсберга.‏ ‎У ‎него,‏ ‎уже ‎тогда‏ ‎покрытого‏ ‎славой‏ ‎воина, ‎в ‎то‏ ‎время ‎были ‎жена‏ ‎и ‎сын.‏ ‎Еще‏ ‎трое ‎детей,‏ ‎два ‎сына‏ ‎и ‎дочь,‏ ‎потом ‎родились‏ ‎уже‏ ‎в‏ ‎Бьорнсторпе.

На ‎второй‏ ‎год ‎после ‎возведения ‎поселения,‏ ‎даны ‎из‏ ‎Бьорнсторпа,‏ ‎несмотря‏ ‎на ‎то, ‎что ‎их ‎родичи‏ ‎и ‎соплеменники ‎уже‏ ‎давно‏ ‎покорили ‎Йорвикшир, ‎столкнулись‏ ‎с ‎отрядами‏ ‎мятежных ‎саксов, ‎все ‎еще ‎лелеявших‏ ‎надежду‏ ‎изгнать ‎северных ‎захватчиков‏ ‎со ‎своих‏ ‎земель.

В ‎одной‏ ‎из ‎стычек ‎Торольв‏ ‎был‏ ‎тяжело‏ ‎ранен, ‎и,‏ ‎умирая, ‎взял‏ ‎с ‎Олафа‏ ‎клятву,‏ ‎что ‎тот‏ ‎будет ‎верным ‎и ‎хорошим ‎наставником‏ ‎его ‎маленькому‏ ‎сыну‏ ‎Альрику,‏ ‎будущему ‎ярлу ‎Бьорнсторпа.

Когда ‎ярл‏ ‎Торольв ‎был‏ ‎похоронен ‎по‏ ‎обычаям‏ ‎предков,‏ ‎его ‎жена, ‎ярлскона‏ ‎Дагмара, ‎временно ‎взявшая‏ ‎власть ‎в‏ ‎Бьорнсторпе,‏ ‎повторно ‎взяла‏ ‎клятву ‎с‏ ‎Олафа ‎учить‏ ‎и ‎наставлять‏ ‎ее‏ ‎сына.

Жена‏ ‎Олафа ‎Магрит‏ ‎умерла ‎четыре ‎года ‎назад‏ ‎ранней ‎весной.‏ ‎Средний‏ ‎сын‏ ‎Олафа, ‎Вилфред, ‎вместе ‎с ‎горсткой‏ ‎мечтателей ‎уплыл ‎на‏ ‎драккарах‏ ‎искать ‎новые ‎западные‏ ‎земли.

Свою ‎дочь‏ ‎Рангрид ‎Олаф ‎выдал ‎замуж ‎за‏ ‎знатного‏ ‎воина-дана, ‎обосновавшегося ‎в‏ ‎Мерсии. ‎Его‏ ‎младший ‎сын‏ ‎Сигвад, ‎совсем ‎еще‏ ‎юнец,‏ ‎служил‏ ‎конунгу ‎Кнуту‏ ‎в ‎Йорвике‏ ‎и ‎часто‏ ‎навещал‏ ‎своего ‎отца‏ ‎в ‎Бьорнстропе.

Старший ‎же ‎сын, ‎непоседа‏ ‎Сверр, ‎давно‏ ‎ушел‏ ‎из‏ ‎дома ‎и, ‎сумев ‎проявить‏ ‎себя ‎в‏ ‎боях, ‎умудрился‏ ‎получить‏ ‎титул‏ ‎тана ‎и ‎сохранять‏ ‎его ‎то ‎ли‏ ‎при ‎трех,‏ ‎то‏ ‎ли ‎при‏ ‎четырех ‎правителях‏ ‎Дублина, ‎оплоте‏ ‎северян ‎на‏ ‎соседнем‏ ‎большом‏ ‎острове.

По ‎неизвестной‏ ‎Олафу ‎причине ‎конунги ‎Дублина‏ ‎в ‎последние‏ ‎годы‏ ‎удержания‏ ‎ими ‎города ‎быстро ‎сменяли ‎друг‏ ‎друга, ‎а ‎вот‏ ‎Сверр,‏ ‎поди ‎ж ‎ты,‏ ‎титул ‎тана,‏ ‎несмотря ‎на ‎чехарду, ‎не ‎потерял.‏ ‎Но‏ ‎это ‎не ‎принесло‏ ‎ему ‎удачи.

Год‏ ‎назад ‎Сверр‏ ‎погиб, ‎сложив ‎свою‏ ‎буйную‏ ‎голову‏ ‎при ‎обороне‏ ‎Дублина ‎от‏ ‎местных ‎кельтов,‏ ‎которые‏ ‎тоже ‎горели‏ ‎желанием ‎изгнать ‎северных ‎чужаков ‎со‏ ‎своего ‎острова‏ ‎и,‏ ‎в‏ ‎конце ‎концов, ‎взяли ‎город‏ ‎штурмом.

Олаф ‎же‏ ‎все ‎эти‏ ‎годы‏ ‎хранил‏ ‎верность ‎сначала ‎ярлсконе‏ ‎Дагмаре, ‎а ‎потом‏ ‎уже ‎и‏ ‎молодому‏ ‎ярлу ‎Альрику,‏ ‎который, ‎приняв‏ ‎власть, ‎сразу‏ ‎же ‎сделал‏ ‎своего‏ ‎наставника‏ ‎и ‎няньку‏ ‎Олафа ‎таном ‎Бьорнсторпа.

Старый ‎воевода‏ ‎в ‎эти‏ ‎минуты‏ ‎затишья‏ ‎и ‎раздумий, ‎уже ‎в ‎который‏ ‎раз ‎за ‎прошедшие‏ ‎годы‏ ‎признавался ‎себе, ‎что‏ ‎всей ‎душой‏ ‎привязался ‎к ‎Альрику ‎тогда, ‎когда‏ ‎он‏ ‎еще ‎был ‎совсем‏ ‎мальчонкой.

Олаф ‎наставлял‏ ‎мальчика, ‎учил‏ ‎держать ‎щит, ‎меч‏ ‎и‏ ‎топор.‏ ‎Ходил ‎вместе‏ ‎с ‎ним‏ ‎купаться ‎и‏ ‎рыбачить.

Это‏ ‎Олаф ‎десятки,‏ ‎если ‎не ‎сотни ‎раз, ‎смеясь,‏ ‎как ‎мальчишка,‏ ‎стоя‏ ‎по‏ ‎пояс ‎в ‎реке, ‎подкидывал‏ ‎вверх ‎визжащего‏ ‎от ‎восторга‏ ‎маленького‏ ‎белокурого‏ ‎ярла, ‎и ‎тот‏ ‎через ‎мгновение ‎с‏ ‎шумом ‎плюхался‏ ‎в‏ ‎воду. ‎Это‏ ‎к ‎Олафу‏ ‎доверчиво ‎прижимался‏ ‎маленький ‎Альрик,‏ ‎зябнув‏ ‎от‏ ‎холода, ‎когда‏ ‎в ‎первый ‎раз ‎вышел‏ ‎в ‎море‏ ‎на‏ ‎драккаре.

И‏ ‎это ‎локоть ‎своего ‎верного ‎Олафа,‏ ‎сидящего ‎рядом ‎с‏ ‎ним,‏ ‎волнуясь, ‎нервно ‎сжимал‏ ‎пятнадцатилетний ‎Альрик,‏ ‎когда ‎в ‎Бьорнсторпе ‎собрали ‎тинг‏ ‎в‏ ‎честь ‎принятия ‎Альриком‏ ‎власти ‎от‏ ‎Дагмары, ‎и‏ ‎все ‎знатные ‎мужи‏ ‎и‏ ‎воины‏ ‎Бьорнсторпа ‎и‏ ‎его ‎окрестностей‏ ‎приехали ‎представиться‏ ‎юному‏ ‎ярлу.

А ‎как‏ ‎же ‎он ‎волновался, ‎когда ‎женился!‏ ‎Олаф ‎лично‏ ‎совершил‏ ‎поход‏ ‎на ‎двух ‎драккарах ‎домой,‏ ‎в ‎Норвегию,‏ ‎чтобы ‎привезти‏ ‎в‏ ‎Бьорнсторп‏ ‎Биргитту, ‎хорошенькую ‎четырнадцатилетнюю‏ ‎дочь ‎разбогатевшего ‎в‏ ‎походах ‎бонда‏ ‎из‏ ‎окрестностей ‎Гвалднеса‏ ‎и ‎будущую‏ ‎жену ‎Альрика.‏ ‎Молодому ‎ярлу‏ ‎самому‏ ‎тогда‏ ‎едва ‎исполнилось‏ ‎восемнадцать.

Через ‎два ‎года ‎после‏ ‎свадьбы ‎она‏ ‎родила‏ ‎ему‏ ‎девочку, ‎которую ‎назвали ‎Сигрфльод. ‎А‏ ‎сейчас ‎Биргитта ‎снова‏ ‎понесла.

Олаф‏ ‎шумно ‎вздохнул, ‎остановился‏ ‎и ‎уставился‏ ‎на ‎снег ‎под ‎своими ‎ногами.‏ ‎Ему‏ ‎было ‎жаль, ‎что‏ ‎он ‎не‏ ‎увидит ‎малыша,‏ ‎но ‎старый ‎воевода‏ ‎надеялся‏ ‎и‏ ‎молил ‎богов,‏ ‎чтобы ‎это‏ ‎был ‎мальчик,‏ ‎которого‏ ‎Альрик ‎и‏ ‎Биргитта, ‎да ‎и ‎старая ‎ярлскона‏ ‎Дагмара, ‎уже‏ ‎заждались.

Его‏ ‎взгляд‏ ‎остановился ‎на ‎своих ‎руках,‏ ‎животе ‎и‏ ‎ногах. ‎Да,‏ ‎он‏ ‎сильно‏ ‎погрузнел ‎и ‎раздался‏ ‎вширь. ‎А ‎ведь‏ ‎совсем ‎недавно‏ ‎он‏ ‎был ‎еще‏ ‎в ‎самом‏ ‎соку ‎—‏ ‎мускулистым ‎воином‏ ‎без‏ ‎капли‏ ‎жира ‎на‏ ‎теле.

Он ‎уже ‎был ‎в‏ ‎возрасте, ‎под‏ ‎сорок,‏ ‎но‏ ‎даже ‎тогда ‎молодые ‎девушки, ‎бывало,‏ ‎подкарауливали ‎его, ‎улучая‏ ‎момент,‏ ‎когда ‎он ‎выходил‏ ‎из ‎Медового‏ ‎зала ‎до ‎ветру, ‎чтобы ‎сорвать‏ ‎поцелуй.‏ ‎Он ‎шутливо ‎отбивался,‏ ‎конечно, ‎но‏ ‎не ‎так,‏ ‎чтобы ‎обидеть ‎и,‏ ‎уж‏ ‎конечно,‏ ‎всегда ‎держал‏ ‎язык ‎за‏ ‎зубами, ‎и‏ ‎не‏ ‎позорил ‎на‏ ‎людях ‎молодых ‎девчонок.

А ‎сейчас ‎ему‏ ‎слегка ‎за‏ ‎пятьдесят,‏ ‎и‏ ‎он ‎уже ‎совсем ‎старик.‏ ‎Стараясь ‎отвлечься‏ ‎от ‎грустных‏ ‎мыслей,‏ ‎Олаф‏ ‎взял ‎один ‎факел‏ ‎со ‎стены ‎и‏ ‎начал ‎рассматривать‏ ‎то,‏ ‎что ‎осталось‏ ‎от ‎росписи‏ ‎на ‎стене‏ ‎усадьбы.

Нет, ‎ну‏ ‎что‏ ‎за‏ ‎чудесные ‎люди‏ ‎были ‎эти ‎римляне! ‎Столько‏ ‎всего ‎умели!‏ ‎Олафу‏ ‎всегда‏ ‎любовался ‎остатками ‎их ‎построек, ‎а‏ ‎некоторые ‎так ‎вообще‏ ‎приводили‏ ‎его ‎в ‎полный‏ ‎восторг.

Как-то ‎пару‏ ‎раз, ‎когда ‎Альрик ‎был ‎еще‏ ‎пацаном‏ ‎и ‎Бьорнсторпом ‎правила‏ ‎ярлскона ‎Дагмара,‏ ‎Олаф ‎по‏ ‎ее ‎поручению ‎ездил‏ ‎в‏ ‎Лондиниум.‏ ‎Вот ‎это‏ ‎город! ‎Эти‏ ‎римляне ‎знали‏ ‎толк‏ ‎в ‎строительстве.‏ ‎Но ‎прошло ‎несколько ‎столетий ‎с‏ ‎момента ‎ухода‏ ‎римлян‏ ‎с‏ ‎острова, ‎и ‎местные ‎вместе‏ ‎с ‎саксами,‏ ‎конечно, ‎здорово‏ ‎Лондиниум‏ ‎подзапустили‏ ‎и ‎загадили.

Он ‎интересовался‏ ‎у ‎многих, ‎мол,‏ ‎а ‎римляне‏ ‎где-то‏ ‎еще ‎живут?‏ ‎Ему ‎знающие‏ ‎люди ‎отвечали,‏ ‎что ‎да,‏ ‎живут,‏ ‎но‏ ‎это ‎уже‏ ‎не ‎совсем ‎те ‎римляне,‏ ‎что ‎возводили‏ ‎Лондиниум‏ ‎и‏ ‎Винтанкестер. ‎Олаф ‎от ‎таких ‎удручающих‏ ‎ответов ‎даже ‎расстраивался.

Тут‏ ‎мысли‏ ‎Олафа ‎прервали ‎крики‏ ‎пиктов. ‎Конечно‏ ‎же, ‎это ‎пикты, ‎он ‎их‏ ‎гортанный‏ ‎клекот ‎ни ‎с‏ ‎чем ‎никогда‏ ‎не ‎спутает!

Вначале‏ ‎это ‎напоминало ‎перекличку,‏ ‎но‏ ‎потом‏ ‎Олаф ‎понял,‏ ‎что ‎таким‏ ‎образом ‎пикты‏ ‎решили‏ ‎проверить, ‎есть‏ ‎ли ‎даны ‎в ‎усадьбе ‎и‏ ‎сколько ‎их.‏ ‎От‏ ‎этой‏ ‎«переклички» ‎они ‎перейдут ‎к‏ ‎групповым ‎воинственным‏ ‎выкрикам, ‎и‏ ‎если‏ ‎им‏ ‎долгое ‎время ‎никто‏ ‎не ‎будет ‎отвечать,‏ ‎то ‎они‏ ‎полезут‏ ‎сюда, ‎чтобы‏ ‎окончательно ‎развеять‏ ‎свои ‎сомнения.

Олаф‏ ‎опять ‎усмехнулся.‏ ‎Он‏ ‎бы‏ ‎все ‎отдал,‏ ‎чтобы ‎посмотреть ‎на ‎косматую‏ ‎бородатую ‎рожу‏ ‎вождя‏ ‎пиктов,‏ ‎когда ‎тот ‎узнает, ‎что ‎его‏ ‎несколько ‎часов ‎подряд‏ ‎водил‏ ‎за ‎нос ‎всего‏ ‎лишь ‎один‏ ‎старый ‎дан.

Щита ‎у ‎Олафа ‎не‏ ‎было,‏ ‎он ‎отдал ‎его‏ ‎последнему ‎перелезавшему‏ ‎через ‎забор‏ ‎усадьбы ‎воину ‎—‏ ‎вдруг‏ ‎пригодится‏ ‎в ‎битве?‏ ‎Но ‎у‏ ‎него ‎был‏ ‎верный‏ ‎меч ‎в‏ ‎правой ‎руке ‎и ‎топор ‎в‏ ‎левой. ‎Олаф‏ ‎глубоко‏ ‎вздохнул‏ ‎и ‎попытался ‎мысленно ‎себя‏ ‎убедить, ‎что‏ ‎готов.

Но ‎началось‏ ‎все‏ ‎не‏ ‎совсем ‎так, ‎как‏ ‎старый ‎воевода ‎рассчитывал.‏ ‎Когда ‎пикты‏ ‎замолкли,‏ ‎они ‎не‏ ‎полезли ‎сразу‏ ‎в ‎усадьбу,‏ ‎а ‎стали‏ ‎осыпать‏ ‎ее‏ ‎дворик ‎стрелами,‏ ‎стреляя ‎навесом.

Стрелы ‎чиркали ‎по‏ ‎стенам, ‎падали‏ ‎на‏ ‎ступени,‏ ‎ведущие ‎на ‎остатки ‎второго ‎этажа,‏ ‎отскакивали ‎от ‎плитки,‏ ‎что‏ ‎местами ‎все ‎еще‏ ‎покрывала ‎пол‏ ‎дворика. ‎Олаф ‎в ‎этот ‎момент‏ ‎подумал,‏ ‎что ‎гробовое ‎молчание‏ ‎только ‎убеждает‏ ‎пиктов, ‎что‏ ‎в ‎усадьбе ‎никого‏ ‎нет,‏ ‎но‏ ‎голос ‎подавать‏ ‎не ‎стал.‏ ‎Смысла ‎в‏ ‎этом‏ ‎просто ‎не‏ ‎было.

Что-то ‎зашуршало, ‎и ‎Олаф ‎быстро‏ ‎метнулся ‎в‏ ‎темный‏ ‎угол.‏ ‎На ‎стене, ‎что ‎огораживала‏ ‎дворик ‎усадьбы,‏ ‎который, ‎как‏ ‎Олаф‏ ‎знал,‏ ‎римляне ‎называли ‎атриумом,‏ ‎возникли ‎два ‎пикта.‏ ‎Они ‎не‏ ‎стали‏ ‎долго ‎вглядываться‏ ‎в ‎темноту‏ ‎и ‎спрыгнули‏ ‎вниз.

Одному ‎из‏ ‎них‏ ‎меч‏ ‎Олафа ‎вошел‏ ‎точно ‎в ‎горло, ‎а‏ ‎второму ‎топор‏ ‎попал‏ ‎по‏ ‎щеке. ‎Он ‎завизжал ‎так, ‎что,‏ ‎наверное, ‎в ‎Йорвике‏ ‎было‏ ‎слышно. ‎Скверно. ‎Добив‏ ‎визжащего ‎еще‏ ‎одним ‎ударом ‎топора, ‎Олаф ‎опять‏ ‎отступил‏ ‎в ‎тот ‎же‏ ‎угол, ‎от‏ ‎которого ‎двумя‏ ‎прыжками ‎можно ‎было‏ ‎достичь‏ ‎лестницы.

Теперь‏ ‎пикты ‎уже‏ ‎ничего ‎не‏ ‎стеснялись ‎и‏ ‎стали‏ ‎перелезать ‎во‏ ‎дворик ‎уже ‎через ‎все ‎три‏ ‎стены. ‎На‏ ‎первом‏ ‎этаже‏ ‎усадьбы, ‎уже ‎в ‎самом‏ ‎доме, ‎тоже‏ ‎зазвучали ‎голоса.‏ ‎Неудивительно,‏ ‎ведь‏ ‎дверей ‎и ‎окон‏ ‎у ‎этого ‎красивого‏ ‎строения, ‎которому‏ ‎было‏ ‎неизвестно ‎сколько‏ ‎столетий, ‎уже‏ ‎просто ‎не‏ ‎было. ‎Пикты‏ ‎бы‏ ‎гораздо‏ ‎раньше ‎первый‏ ‎этаж ‎бы ‎осмотрели, ‎если‏ ‎бы ‎были‏ ‎уверены‏ ‎в‏ ‎том, ‎что ‎в ‎темных ‎углах‏ ‎их ‎не ‎ожидают‏ ‎даны,‏ ‎чтобы ‎одним ‎ударом‏ ‎топора ‎или‏ ‎меча ‎отправить ‎лазутчиков ‎к ‎их‏ ‎богам.

Во‏ ‎двор ‎спрыгнуло ‎сразу‏ ‎шесть ‎или‏ ‎семь ‎пиктов.‏ ‎Все, ‎оставаться ‎здесь‏ ‎больше‏ ‎нельзя,‏ ‎надо ‎подниматься‏ ‎на ‎второй‏ ‎этаж, ‎ведь‏ ‎скоро‏ ‎во ‎дворик‏ ‎и ‎пикты ‎с ‎первого ‎этажа‏ ‎тоже ‎наведаются‏ ‎вон‏ ‎через‏ ‎тот ‎вход. ‎К ‎тому‏ ‎же ‎один‏ ‎пикт, ‎видимо,‏ ‎самый‏ ‎догадливый,‏ ‎уже ‎тянет ‎руку‏ ‎к ‎висящему ‎на‏ ‎стене ‎факелу.

Олаф‏ ‎решил‏ ‎забрать ‎жизни‏ ‎двух, ‎а‏ ‎потом, ‎пока‏ ‎пикты ‎не‏ ‎очухались,‏ ‎махом‏ ‎взлететь ‎по‏ ‎лестнице. ‎Но ‎получилось ‎даже‏ ‎лучше.

Он ‎выскочил‏ ‎из‏ ‎темноты‏ ‎и ‎разрубил ‎ближайшему ‎пикту, ‎стоящему‏ ‎к ‎нему ‎спиной,‏ ‎левое‏ ‎плечо, ‎да ‎так‏ ‎глубоко, ‎что‏ ‎тот ‎успел ‎лишь ‎простонать ‎и‏ ‎рухнул.‏ ‎Второму, ‎обернувшемуся ‎на‏ ‎стон, ‎он‏ ‎нанес ‎удар‏ ‎топором ‎по ‎горлу,‏ ‎ведя‏ ‎замах‏ ‎топором ‎с‏ ‎правой ‎стороны‏ ‎по ‎горизонтали.

Кричать‏ ‎у‏ ‎него ‎не‏ ‎получалось, ‎но ‎хрипел ‎он ‎довольно‏ ‎громко. ‎Третий‏ ‎замахнулся‏ ‎на‏ ‎Олафа ‎топором, ‎но ‎это‏ ‎была ‎ошибка:‏ ‎ловкий ‎удар‏ ‎мечом‏ ‎старого‏ ‎северянина ‎отрубил ‎пикту‏ ‎кисть ‎вместе ‎с‏ ‎оружием. ‎Покалеченный‏ ‎противник‏ ‎схватился ‎здоровой‏ ‎рукой ‎за‏ ‎обрубок ‎и‏ ‎истошно ‎заорал.

Олаф‏ ‎решил,‏ ‎что‏ ‎сейчас ‎самое‏ ‎время, ‎взлетел ‎на ‎остатки‏ ‎второго ‎этажа‏ ‎под‏ ‎крики‏ ‎разъяренных ‎врагов ‎и ‎скрылся ‎в‏ ‎темноте ‎ближайшего ‎проема.‏ ‎И‏ ‎тут ‎он ‎почувствовал‏ ‎жжение ‎на‏ ‎левом ‎бедре. ‎Наверняка ‎это ‎стрела‏ ‎чиркнула.‏ ‎Рана ‎не ‎смертельная,‏ ‎но ‎достаточно‏ ‎глубокая ‎и‏ ‎неприятная, ‎и ‎очень‏ ‎скоро‏ ‎скажется‏ ‎на ‎его‏ ‎подвижности. ‎Глаза‏ ‎Олафа ‎немного‏ ‎привыкли‏ ‎к ‎темноте,‏ ‎и ‎он ‎с ‎удовлетворением ‎отметил,‏ ‎что ‎в‏ ‎комнате‏ ‎есть‏ ‎еще ‎один ‎проем, ‎ведущий‏ ‎в ‎соседнюю.

На‏ ‎лестнице ‎кто-то‏ ‎затопал.‏ ‎Надо‏ ‎ловить ‎момент, ‎пока‏ ‎нога ‎еще ‎нормально‏ ‎слушается. ‎Олаф‏ ‎сосредоточился‏ ‎и, ‎рассчитав‏ ‎момент, ‎что‏ ‎есть ‎силы‏ ‎толкнул ‎правой‏ ‎ногой‏ ‎намеревающегося‏ ‎проскочить ‎мимо‏ ‎проема ‎неприятеля. ‎Тот ‎полетел‏ ‎со ‎второго‏ ‎этажа‏ ‎прямо‏ ‎на ‎пол ‎атриума. ‎Его ‎крик‏ ‎тоже ‎был ‎впечатляющим.‏ ‎Наверняка‏ ‎упал ‎на ‎уцелевшую‏ ‎плитку ‎и‏ ‎сломал ‎что-нибудь. ‎Поделом ‎ему. ‎Хоть‏ ‎бы‏ ‎ногу.

Еще ‎один ‎пикт‏ ‎решил ‎с‏ ‎ходу ‎заскочить‏ ‎в ‎комнату, ‎которая‏ ‎проделала‏ ‎такую‏ ‎нехорошую ‎шутку‏ ‎с ‎его‏ ‎сородичем, ‎но‏ ‎напоролся‏ ‎на ‎меч‏ ‎Олафа. ‎Этим ‎воспользовались ‎еще ‎трое‏ ‎и, ‎толкая‏ ‎тело‏ ‎висящего‏ ‎на ‎мече ‎северянина ‎пока‏ ‎еще ‎живого‏ ‎товарища, ‎сумели‏ ‎отбросить‏ ‎Олафа‏ ‎от ‎проема ‎и‏ ‎ворваться ‎в ‎комнату.

Это‏ ‎было ‎не‏ ‎очень‏ ‎умно ‎с‏ ‎их ‎стороны.‏ ‎Их ‎глаза,‏ ‎может, ‎и‏ ‎привыкли‏ ‎к‏ ‎полумраку ‎дворика,‏ ‎худо-бедно ‎освещавшегося ‎факелами, ‎но‏ ‎не ‎к‏ ‎густой‏ ‎темноте‏ ‎комнаты ‎второго ‎этажа, ‎в ‎которой,‏ ‎кстати, ‎не ‎было‏ ‎окон.‏ ‎А ‎вот ‎глаза‏ ‎Олафа ‎уже‏ ‎привыкли.

Старый ‎опытный ‎воевода, ‎взять ‎которого‏ ‎было‏ ‎не ‎так-то ‎просто,‏ ‎в ‎чем‏ ‎пикты ‎уже‏ ‎успели ‎убедиться, ‎сначала‏ ‎отсек‏ ‎голову‏ ‎мечом ‎первому,‏ ‎потом ‎топором‏ ‎рассек ‎череп‏ ‎второго,‏ ‎затем ‎вонзил‏ ‎меч ‎в ‎грудь ‎третьего, ‎но‏ ‎сам ‎получил‏ ‎скользящий‏ ‎удар‏ ‎мечом ‎по ‎ноге ‎от‏ ‎умирающего ‎противника.

Опять‏ ‎по ‎левой.‏ ‎Скверно‏ ‎так,‏ ‎что ‎хуже ‎просто‏ ‎некуда. ‎В ‎комнату‏ ‎вбежали ‎еще‏ ‎двое.‏ ‎Олаф ‎парируя‏ ‎удары, ‎стал‏ ‎отступать ‎к‏ ‎проему ‎во‏ ‎вторую‏ ‎комнату,‏ ‎в ‎которой‏ ‎он ‎еще ‎не ‎был.‏ ‎Противники ‎пока‏ ‎никак‏ ‎не‏ ‎пострадали, ‎но ‎успели ‎нанести ‎ему‏ ‎два ‎ранения ‎на‏ ‎левом‏ ‎плече ‎и ‎одну‏ ‎на ‎правом.

Совсем‏ ‎нехорошо. ‎Эдак ‎вся ‎левая ‎сторона,‏ ‎что‏ ‎рука, ‎что ‎нога,‏ ‎совсем ‎скоро‏ ‎служить ‎ему‏ ‎перестанет. ‎Наконец ‎он,‏ ‎пятясь‏ ‎спиной,‏ ‎отступил ‎во‏ ‎вторую ‎комнату‏ ‎и, ‎оглянувшись,‏ ‎увидел,‏ ‎что ‎вместо‏ ‎доброй ‎половины ‎пола ‎зияет ‎огромная‏ ‎дыра, ‎через‏ ‎которую‏ ‎можно‏ ‎увидеть ‎пол ‎одной ‎из‏ ‎комнат ‎первого‏ ‎этажа.

Левая ‎нога‏ ‎тяжелела,‏ ‎и‏ ‎Олаф ‎решил, ‎что‏ ‎надо ‎экономить ‎силы‏ ‎и ‎попытаться‏ ‎повторить‏ ‎трюк. ‎Влетевшего‏ ‎первого ‎пикта‏ ‎он ‎подтолкнул‏ ‎корпусом, ‎придав‏ ‎ему‏ ‎больше‏ ‎инерции, ‎и‏ ‎тот, ‎ухнув ‎в ‎темную‏ ‎пасть ‎дыры,‏ ‎достиг‏ ‎первого‏ ‎этажа, ‎издав ‎чавкающий ‎звук. ‎Но‏ ‎кольнуть ‎своим ‎мечом‏ ‎Олафа‏ ‎в ‎левый ‎бок‏ ‎все ‎же‏ ‎успел.

Бой ‎со ‎вторым ‎пиктом ‎дался‏ ‎очень‏ ‎тяжело. ‎Он ‎исхитрился‏ ‎ударить ‎Олафа‏ ‎по ‎правому‏ ‎надплечью ‎и ‎полоснуть‏ ‎по‏ ‎груди,‏ ‎прежде ‎чем‏ ‎топор ‎Олафа‏ ‎нашел ‎его‏ ‎шею.

Олаф‏ ‎запрыгал ‎на‏ ‎одной ‎ноге ‎в ‎темный ‎угол,‏ ‎где, ‎хвала‏ ‎богам,‏ ‎пол‏ ‎был ‎цел, ‎и, ‎опираясь‏ ‎почти ‎всем‏ ‎весом ‎только‏ ‎на‏ ‎одну‏ ‎ногу, ‎попытался ‎отдышаться.‏ ‎С ‎бока ‎и‏ ‎с ‎плеча‏ ‎вниз‏ ‎текло ‎горячее.‏ ‎Старый ‎северянин‏ ‎чувствовал, ‎что‏ ‎слабеет.

Пикты ‎возбужденно‏ ‎и‏ ‎громко‏ ‎переговаривались ‎во‏ ‎дворике, ‎наверняка ‎озадаченные ‎происходящим.‏ ‎Их ‎было‏ ‎не‏ ‎так‏ ‎уж ‎и ‎много, ‎но ‎на‏ ‎израненного ‎Олафа ‎хватило‏ ‎бы‏ ‎и ‎одного-двух. ‎Тот‏ ‎пикт, ‎что‏ ‎первым ‎улетел ‎со ‎второго ‎этажа‏ ‎и‏ ‎остался ‎жив, ‎продолжал‏ ‎орать.

Старый ‎воевода‏ ‎вновь ‎усмехнулся,‏ ‎набрал ‎в ‎грудь‏ ‎побольше‏ ‎воздуха,‏ ‎пока ‎есть‏ ‎силы, ‎и‏ ‎запел. ‎Сначала‏ ‎голос‏ ‎его ‎звучал‏ ‎сипло, ‎но ‎потом ‎налился ‎неведомой‏ ‎силой ‎и‏ ‎зазвучал‏ ‎так‏ ‎звонко, ‎словно ‎он ‎вернулся‏ ‎в ‎тот‏ ‎прекрасный ‎вечер‏ ‎почти‏ ‎пятнадцать‏ ‎лет ‎назад, ‎когда‏ ‎ярлскона ‎Дагмара ‎просила‏ ‎его ‎спеть‏ ‎для‏ ‎гостей, ‎родичей‏ ‎из ‎Грантебру,‏ ‎и ‎поразить‏ ‎их ‎силой‏ ‎и‏ ‎чистотой‏ ‎своего ‎голоса.

Олаф‏ ‎пел, ‎а ‎пикты ‎молчали.‏ ‎Они ‎наверняка‏ ‎не‏ ‎понимали‏ ‎ни ‎слова, ‎а ‎он ‎им‏ ‎пел ‎о ‎богах‏ ‎и‏ ‎героях, ‎о ‎дружбе‏ ‎и ‎братстве,‏ ‎о ‎верности ‎клятве, ‎о ‎любви‏ ‎и‏ ‎бесстрашии. ‎О ‎готовности‏ ‎погибнуть ‎в‏ ‎бою.

Он ‎пел‏ ‎им ‎не ‎только‏ ‎для‏ ‎того,‏ ‎чтобы ‎они‏ ‎по ‎голосу‏ ‎поняли, ‎где‏ ‎он,‏ ‎и, ‎наконец-то‏ ‎помогли ‎ему ‎отправиться ‎в ‎Валгаллу,‏ ‎но ‎и‏ ‎для‏ ‎того,‏ ‎чтобы ‎сказать ‎им, ‎что‏ ‎он ‎прожил‏ ‎достойную ‎жизнь‏ ‎и‏ ‎не‏ ‎боится ‎смерти, ‎хоть‏ ‎они ‎и ‎ни‏ ‎слова ‎не‏ ‎понимают.

Внезапно‏ ‎пикты ‎вдруг‏ ‎снова ‎загомонили,‏ ‎а ‎затем‏ ‎Олаф ‎услышал‏ ‎отрывистую‏ ‎команду,‏ ‎и ‎внизу‏ ‎сильно ‎затопотали. ‎А ‎потом‏ ‎настала ‎почти‏ ‎что‏ ‎тишина.‏ ‎Неужели ‎ушли? ‎Если ‎да, ‎то‏ ‎не ‎все.

Кто-то, ‎видимо,‏ ‎все‏ ‎тот ‎же ‎самый,‏ ‎продолжал ‎скулить‏ ‎и ‎изредка ‎истошно ‎орать ‎в‏ ‎атриуме,‏ ‎прерываясь ‎только ‎на‏ ‎изрыгание ‎проклятий.‏ ‎Видимо, ‎проклинал‏ ‎дружков, ‎что ‎бросили‏ ‎его‏ ‎здесь.‏ ‎Не ‎повезло‏ ‎тебе, ‎конечно,‏ ‎бедолага, ‎но‏ ‎ты‏ ‎сам ‎виноват.

Олаф‏ ‎снова ‎прислушался. ‎Он ‎готов ‎был‏ ‎поклясться, ‎что‏ ‎слышит‏ ‎какой-то‏ ‎шорох. ‎Потом ‎он ‎догадался,‏ ‎что ‎это‏ ‎так ‎скрипит‏ ‎снег.‏ ‎Скрипит‏ ‎под ‎множеством ‎ног.

К‏ ‎полуразрушенной ‎римской ‎усадьбе‏ ‎приближался ‎большой‏ ‎отряд‏ ‎данов. ‎Впереди‏ ‎всех, ‎сжимая‏ ‎в ‎каждой‏ ‎руке ‎по‏ ‎топору,‏ ‎бежал‏ ‎молодой ‎белокурый‏ ‎ярл ‎Альрик, ‎умудряясь ‎на‏ ‎ходу ‎украдкой,‏ ‎чтобы‏ ‎не‏ ‎видели ‎воины, ‎смахивать ‎огромные ‎слезы‏ ‎со ‎своих ‎щек.

Холодало.‏ ‎Надвигалось‏ ‎морозное ‎зимнее ‎утро.‏ ‎Темнота ‎издавала‏ ‎бравурные ‎крики ‎данов ‎и ‎обеспокоенные‏ ‎выкрики‏ ‎пиктов…