Песнь Заточения

Вечер медленно опускался на Геликон, одевая обитель муз в густую, бархатистую тень. В воздухе витал аромат старинных книг и травяных масел, смешанный с прохладой ночного ветерка, проскальзывающего через открытые окна величественной библиотеки. Сирена, мечтательная дочь Мельпомены, сидела за массивным деревянным столом, окружённая кипами свитков и пожелтевших от времени манускриптов. Её пальцы осторожно касались страниц, на которых лежала пыль забытых веков, а глаза светились нетерпеливым блеском, полным жажды знаний и тайн.

– Опять ты за этими древностями, Сирена? – раздался нежный и приятный, но несколько осуждающий голос.

Улыбаясь с оттенком лёгкой насмешки, Эрато грациозно опустилась на резной обитый бархатом стул. Её чудные локоны, ниспадающие волнами, отливали медным блеском в мягком свете масляных ламп. Заглянув племяннице через плечо, она с пренебрежением окинула волооким взглядом древний свиток.

– Иногда ответы лежат в прошлом, – спокойно отозвалась Сирена, не отрываясь от манускрипта. Её голос был полон тихого восхищения. – Что-то в этом свитке кажется мне необычным. Он пугает меня и… манит.

Эрато вздохнула, её взгляд смягчился, и она легко провела тонкой рукой по древним строкам, едва их касаясь.

– Наивное дитя, ты видишь тайны там, где их не может быть.

Их разговор прервал протяжный дверной скрип. В библиотеку вошли Мельпомена и Каллиопа. Первая – с серьёзным, напряжённым выражением лица, вторая – с любопытством и лёгкой улыбкой. Глаза Мельпомены задержались на манускрипте и вдруг расширились.

– Что это за свиток? – её голос был низким, как дыхание ветра в ночном лесу.

Сирена подняла голову, в её взгляде сверкнула искра волнения.

– Я увидела его во сне, а проснувшись, обнаружила здесь, прямо на этом столе. Он словно ждал меня, хотел, чтобы я его прочитала…

Каллиопа, старшая муза, известная своей любовью к древним сказаниям и чудесным фантазиям, наклонилась над свитком, тщательно изучая каждую линию, каждую затёртую букву.

– Ты когда-нибудь слышала о Песне Заточения, Мельпомена? – спросила она, её голос звучал сдержанно, но в нём зарождалась тревога.

Неизменные тени у глаз Мельпомены стали глубже. Она медленно вдохнула, но не сумела ответить – воздух словно застыл ледяной глыбой в её груди.

Волнение сестёр передалось Эрато, и она почувствовала, как неприятный холодок маленькими ножками блуждает по её горячей спине. Однако она совладала с чувствами и скрыла тревогу юмором:

– Ах, это же не любовное послание! Лишь старый, никому не нужный свиток! Было бы из-за чего переживать!

Но её насмешка не нашла отклика в сердцах сестёр. Затянувшееся молчание стало гнетущим. Библиотека замерла в ожидании, наполненная странной смесью восторга и тревоги. Снаружи вечерний ветер подхватил шёпот листьев, и свет масляных ламп затрепетал, словно даже огонь боялся того, что вскоре должно было произойти.

Послышались уверенные шаги. На пороге библиотеки возник высокий мужчина в строгом костюме, подчёркивающем его крепкую фигуру. Глаза, глубокие и спокойные, как вечное море, с интересом обратились к загадочному свитку. В обители муз его знали как Инженера – человека, чьё присутствие было столь же загадочным, сколь и полезным.

Он был мастером, чьи руки могли оживить любое изобретение, будь то сложнейший механизм или хитроумная ловушка, сделанная для защиты древних реликвий. Он изучал архитектуру Геликона, восстанавливая старинные конструкции и вдыхая новую жизнь в заброшенные уголки. Никто не знал, откуда он пришёл, его имя не упоминалось ни в одном мифе, и все воспринимали его как простого человека с выдающимися, нечеловеческими талантами.

Когда его взгляд остановился на манускрипте, выражение лица Инженера стало на мгновение неподвижным, как поверхность холодной воды перед страшной бурей. В его глазах, обычно полных сдержанной теплоты, поднялась волна беспокойства.

Мельпомена обернулась к нему, и в её голосе прозвучала подозрительность:

– Инженер, ты, кажется, всегда знаешь, когда случается что-то важное.

Его губы едва заметно дрогнули, но в глазах промелькнула тайна, которую он не выпустил за пределы глаз.

– Библиотека – сердце обители муз, – ответил он, проходя вперёд и бросая внимательный взгляд на манускрипт. Затем приложил руку к груди. – А когда в моём сердце что-то меняется, я не могу этого не ощутить.

Каллиопа нахмурилась, но с тенью уважения на лице. Она знала, что ум Инженера, едва ли божественный, но был поистине уникален.

Эрато, всегда предпочитавшая лёгкость и улыбку, окинула его изучающим взглядом.

– Твоя осторожность порой кажется нам загадкой, Инженер. Но, похоже, на этот раз нам пригодится вся твоя изобретательность.

Инженер медленно провёл рукой по столу, его пальцы, привыкшие к работе со сложными механизмами, ощущали вибрации древнего знания, заключённого в манускрипте. Лёгкая рябь пробежала по воздуху, но исчезла так быстро, что никто, кроме самого Инженера, этого не заметил. Он не сказал ничего, но его взгляд был сосредоточен, и, казалось, за этим спокойствием скрывалось нечто большее, чем простое инженерное любопытство.

Старшие музы принялись спорить. Эрато предлагала уничтожить загадочный свиток, а нет – так выбросить, дабы не навлекать на себя беды. Каллиопа настаивала на прочтении свитка как на единственном способе обнаружения его природы. Мельпомена лучше сестёр чувствовала его мрачную сущность, потому предлагала доверить свиток богам.

Инженер не участвовал в споре. Он отошёл в тень высокой колонны и с холодной отчуждённостью наблюдал, как Сирена решительно и ни с кем не считаясь, выбирает свою судьбу.

Она не слышала голосов старших сестёр, а те, охваченные жарким спором, давно перестали её замечать. Древний свиток полностью завладел её сознанием, она не сводила с него глаз и не моргала. Ей казалось, символы на странице движутся, переливаются разноцветным светом, словно смеются и плачут, и живут своей потаённой жизнью. Сердце Сирены замерло, а потом забилось чаще, наполняя её грудь ожиданием и смутной тревогой. Она закрыла глаза, пытаясь совладать с волнением, и, сделав глубокий вдох, позволила своему голосу плавно вырваться наружу. Песнь, которую она начала петь, была одновременно завораживающей и зловещей, словно древний зов, звучащий из глубин вечности.

Пламя ламп отчаянно затрепетало, мерцая, прежде чем потускнеть и погаснуть, оставив комнату во власти зыбкой темноты. Тело Сирены налилось тяжестью, её ресницы дрогнули и сомкнулись, а лицо застыло в мистическом покое. Из её недвижимого тела исходило холодное, серебристое сияние, разливающееся по полу, будто лунная дорожка на ночном море.

***

Лучи утреннего солнца, пробиваясь сквозь высокие витражи, отбрасывали причудливые узоры на мраморный пол. Величественные своды библиотеки наполнялись тенями и золотыми отблесками, танцующими в такт тихому шелесту пергаментов. Просторные залы, обычно занимаемые тишиной, ныне охватило смятение. Музы собрались вокруг неподвижного тела Сирены. Её лицо, освещённое солнечным сиянием, было спокойно и загадочно. Тишина обители казалась неестественной, словно весь Геликон затаил дыхание перед грядущим.

Каллиопа позвала Сирену по имени, но она не проснулась. Мельпомена открыла ей глаза, но увидела в них лишь темноту: мрачную и пугающую. Эрато поцеловала племянницу в лоб, но и этот ритуал не разрушил загадочного колдовства.

На фоне зловещего покоя раздались шаги – размеренные и уверенные.

В зал вошла Евфема, женщина с глубокой мудростью в глазах и морщинами, которые могли рассказать историю её долгой жизни. Её присутствие всегда приносило умиротворение, словно свежий успокоительный ветерок в знойный день. Она была той, кто воспитала муз, знала их слабости и достоинства, надежды и страхи. Даже самые гордые из них находили утешение в её заботливых словах.

Евфема остановилась, обведя комнату взглядом, полным тревоги. Каллиопа, чувствуя растущее напряжение, произнесла:

– Няня, ты слышала когда-нибудь о подобных песнях? Мы боимся, что Сирена прочла нечто запретное.

Посмотрев на манускрипт, Евфема нахмурилась. Детские сказки, которыми она когда-то баюкала муз, упоминали истории о зловещей песне, заточавшей души.

– Мои дорогие, – прошептала она, – если это песня, о которой я думаю, то путь к спасению будет полон испытаний. Но знайте: любовь и преданность могут сломить даже самые тёмные чары.

Каллиопа, бледная, сдерживая дрожь, коснулась плеча Мельпомены, её взгляд был полон осознания неизбежной судьбы. Они знали: эта песнь, рождённая в незапамятные времена, несёт за собой древние проклятия, способные пленить даже бессмертных. Им предстояло погрузиться в омут мифов и легенд, чтобы спасти Сирену от вечного сна.

Эрато, обычно сдержанная и улыбчивая, теперь не скрывала беспокойства. Её руки сложились на груди, словно она пыталась удержать сердце от тревожного биения. Её мягкий голос разрушил тишину:

– Мы должны действовать незамедлительно. Ожидание – худший враг, когда речь идёт о тёмных чарах.

Инженер, молча стоявший в тени арки, выступил вперёд. Свет ламп отразился на его лице, полном решимости.

– Возможно, ответ кроется в священном источнике, – произнёс он с загадочным спокойствием. – Гиппокрена – место, где пересекаются прошлое и настоящее, где можно найти откровения, о которых боги предпочитали молчать.

Каллиопа на миг замерла, поймав его взгляд. Её мысли были полны вопросов, но она знала, что сейчас не время спрашивать.

Евфема тихо вздохнула.

– Если вы решитесь на это путешествие, – прошептала она, её голос дрожал от скрытого волнения, – пусть священная вода сохранит ваш дух чистым и сильным. – С этими словами она извлекла из старинного резного шкафа большой беломраморный кувшин. – В этом лутрофоре ещё в молодости я хранила целебную воду Гиппокрены, дарующую вдохновение и очищение. Пора ему наполниться вновь. Разрушьте Песнь Заточения и напоите из него Сирену священной водой – лишь тогда она очнётся.

Распахнув ставни, в зал ворвался сильный ветер. Он закружил среди гружёных древними книгами шкафов и витиеватых мраморных арок, подталкивая муз в спины и приглашая к путешествию.

***

Густой туман стелился по земле, окутывая тропу, словно серый шёлк. Музы углублялись в древний лес, где свет, даже самый яркий, гас под тяжестью вековых деревьев. Их шаги звучали глухо, отдаваясь в сердцах далёких музыкантов тихим эхом опасений. Каллиопа несла стилус и восковые таблички – чтобы записывать историю их путешествия. Мельпомена, готовясь к сражению, вооружилась мечом. Эрато, дабы разрушать гнетущее напряжение музыкой, взяла кифару.

Инженер шёл позади, но его внимательный взгляд замечал каждую росинку на листе и каждую букашку. В дорогу он взял сумку, полную хитроумных механизмов.

Небо над Геликоном затянулось тяжёлыми облаками, словно само предчувствовало грядущие испытания. Ветер, насыщенный ароматами сосен и горьких трав, тихо пел древние песни, напоминающие о былых временах, когда эти земли были свидетелями величия богов и героев. Музы стояли у подножия горы, склонив головы перед старинной тропой, ведущей к Гиппокрене. С каждым шагом дорога становилась всё более извилистой и опасной.

Мельпомена возглавляла группу, её взгляд был устремлён вперёд, но в глазах блестел ледяной отблеск беспокойства. Она знала: путь к истине всегда вымощен тенями. За ней следовала Каллиопа, чьи волосы, распущенные под ветром, казались белыми нитями судьбы. В её сердце жило не только желание спасти Сирену, но и жажда прикоснуться к легендам, о которых она читала с детства. От её внимательного взгляда не ускользнула тревога в глазах Эрато, но муза любви храбро шла вперёд, не утрачивая стати и высоко держа голову. Она не была воином, но её умение вселять надежду и силу духа всегда оказывалось ценным в самые трудные моменты.

Их путь лежал через горный лес, где каждое дерево шептало о тайнах далёкого прошлого. Ветки клонились вниз, создавая тёмный свод над головами, а каждый шаг отзывался эхом, будто предупреждая о невидимом присутствии.

Лес убаюкивал их бдительность неподвижной тишиной. Но вот послышался шелест – глубокий и утробный, пробуждающий в сердцах муз древний страх. И только Инженер оставался холоден и спокоен.

– Берегитесь, – предостерегла сестёр Мельпомена, – здесь притаились создания, забытые временем.

Воздух дрогнул, как рябь на воде, из густого тумана показались очертания жуткой фигуры. Глаза существа блестели, как раскалённые угли, и раскатистый громогласный рык заставил листья деревьев затрепетать.

Перед музами стояло чудовище с львиной головой и телом, из которого вырастала козья голова. Хвостом чудовищу служила угрожающе шипящая извивающаяся змея.

Эрато крепче сжала факел, Каллиопа предупреждающе вскинула руку.

– Стой! Мы пришли не для битвы, но в поисках истины!

Но химера не понимала слов, она была рождена инстинктом и страхом. Склонив львиную голову, она медленно, но неумолимо приближалась. От неё веяло древней силой, а её грозный оскал и пронзительный взгляд алых глаз заставил сердца муз затрепетать. Под этим взглядом Эрато и Каллиопа застыли в оцепенении, подобные прекрасным мраморным изваяниям.

Инженер стоял чуть поодаль, его лицо оставалось спокойным, но напряжённым. Он знал, что время, когда его тайны будут раскрыты, приближалось.

Близость химеры взволновала и Мельпомену, но увидев ужас, в котором пребывают её сёстры, она пожелала их защитить. Её брови сдвинулись, а в глазах заклубилась тьма.

– Ты встречаешь нас страхом, – прошептала она, и её голос, усилившись, разнёсся эхом по лесу. – Так пусть же страх и станет нашим щитом!

Она взмахнула мечом, и пространство вокруг задрожало. Из-за деревьев выступили тени героев древности, окружили химеру и повели жуткий зловещий танец.

Мгновение химера пребывала в смятении и как загнанный зверь переводила взгляд расширенных красных глаз с одной тени на другую. Но когда одна из теней в своём танце подобралась к ней вплотную, испуг чудовища сменился яростью. Исторгнув из львиной пасти клубы красного пламени, она обратила тень героя в дым.

Но тотчас же со всех сторон на химеру набросились остальные тени, поражая её тёмными копьями и мечами. Но и химера атаковала их, вновь и вновь извергая жаркий огонь.

Тьма леса, насыщенная звуками битвы, разрывалась всполохами света и теней. Глаза химеры горели кровавым огнём, и каждый её могучий прыжок сотрясал землю громовым ударом. Пламя, стремительно распространяясь по лесу, перерастало в пожар.

Инженер выудил из своей сумки устройство в форме небольшого металлического цилиндра и повернул на нём рычаг. Из цилиндра вертикально вверх вырвалась струя серебристой воды. Распадаясь облаком, она накрыла поле боя густым сияющим туманом. Там, где он касался огня, тот жалобно вспыхивал и затихал. А когда химера в очередной раз попыталась исторгнуть пламя, то внезапно жутко захрипела, как хрипит утопленник, в свой последний час.

Мельпомена заметила необычное поведение Инженера, и сердце подсказало ей, что гость их обители скрывает нечто большее, чем знание механизмов.

Движения химеры становились всё более медлительными и неуверенными. Когтистые лапы дрожали, разрывая землю, а красные глаза испуганно и злобно метались. Тени продолжали раздирать плоть химеры, и её рёв сменился низким урчанием.

Эрато, наблюдая за происходящим, чувствовала, как внутри неё поднимается волна жалости. Она даже хотела попросить сестру отпустить несчастное животное, но затем вспомнила о Сирене. И дабы унять волнение, она ударила по струнам кифары. Её музыка, лёгкая и невесомая, заглушила вой химеры и вернула в чувства Каллиопу. Старшая муза поспешно вырезала стилусом на восковой табличке древнее заклинание и, выпростав руку, громко прочитала:

– Ad nihilum redeas, creatura fallax! – что означало: «Вернись в ничто, обманчивое создание!»

Её приказу повиновались и тени Мельпомены. Но когда они расступились, вместе с ними растворилась и сама химера. Она исчезла, словно мираж, оставив за собой только холодный ветер и шёпот потревоженной листвы.

Отзвуки волшебства плавно угасали, лес окутала тяжёлая завеса тишины. Музы медленно приходили в себя после столкновения, напряжение и дрожь покидали их, словно последний дым тлеющего костра.

Каллиопа убрала с лица растрепавшие волосы:

– Это лишь начало. Истина будет отчаянно защищаться.

– Инженер, – с подозрением обратилась к нему Мельпомена. – Каким волшебством ты одолел лесной пожар?

– Это гидравлический генератор «Геликс», – невозмутимо объяснил он, демонстрируя сложное устройство. – Следуя бесконечному циклу жизни, вода в нём движется по спирали, преумножается, отражаясь от кристаллов танталита, и несёт смерть даже самому сильному огню.

– Магия…– заключила Эрато.

Вдалеке прозвучал отрывистый крик совы. Повернувшись на звук, музы увидели очертания древнего пути, ведущего к священному источнику Гиппокрены.

***

Вечнозелёные деревья обрамляли это чудесное место, их ветви руками дриад и мелиад тянулись к воде, касаясь её нежной листвой. Сама вода переливалась голубыми и серебристыми искрами, отражая свет луны и звёзд, которые, казалось, внимательно наблюдали за музами с небес. Прекрасные нимфы приветствовали гостей источника. Они добродушно кивали музам и почтительно кланялись Инженеру.

Мельпомена всматривалась в неподвижную гладь источника. В его глубине ей мерещился окутанный исполинскими соснами мрачный чёрный храм с бронзовыми вратами, на которых был изображён многоглавый змей.

– Что это за место? – спросила Эрато, заглядывая в источник.

– Храм Вечного Сна, – объяснил Инженер. – И цель нашего путешествия. Гиппокрена несёт силу, о которой даже боги говорят с почтением. Храм сокрыт мраком, но вода всюду найдёт дорогу.

Он шумно вдохнул чистый свежий воздух – казалось, это ветер раздувает парус корабля. Когда капля воды источника случайно коснулась его руки, раздался тихий гул, подобный далёкому прибою.

Каллиопа наполнила лутрофор чудотворной водой и подняла его перед собой.

– Пусть эта вода будет нашим щитом и проводником!

Долог быть путь муз и тревожен. Они пробирались сквозь окутанный густым туманом глухой непролазный лес. Не было той тропы, что вела в храм Вечного Сна, но не сбился с пути Инженер.

– Этот лес питают глубокие подземные воды, – объяснил он музам. – И они знают, где находится храм.

Каллиопа записывала историю их путешествия на восковых табличках и, готовясь к новому сражению, старательно вырезала древние заклинания. Эрато скрашивала их дорогу прекрасной музыкой. А вечерами, когда лесные тени сгущались, Мельпомена поднимала меч и грозно восклицала:

– Выходите, ночные звери, на охоту! Это будет ваша последняя ночь, и мой меч споёт на ваших похоронах!

Но ни одно чудовище не отвечало на её вызов, ибо всем им лес уже поведал о судьбе жуткой химеры.

***

У подножия храма Вечного Сна время словно застыло. Он был столь велик, что становилось очевидно – его возводили не люди. Гладкие стены из чёрного мрамора блестели, отражая мрачный свет угасающего дня. В огромных массивных колоннах прослеживались образы древних чудовищ. Последние лучи заходящего солнца робко стелились у высоких мраморных ступеней.

Мельпомена провела рукой по одной из колонн, чувствуя холод камня и шёпот прошедших веков. В этот момент напряжённая тишина обрушилась на муз, и каждая ощутила гнетущую тяжесть магии, исходившую от святилища.

Но особенно жутко выглядело рельефное изображение стоглавого змея на исполинских бронзовых вратах. Он был пугающе правдоподобен, и, казалось, пламя из его разверстых пастей обрушится на всякого, кто посмеет приблизиться.

– Прежде чем мы войдём, помните: вода Гиппокрены – не просто символ, – произнёс Инженер. – Она – наш ключ победе.

Но едва он притронулся к вратам, как из металла вытянулась и устремилась к нему ближайшая голова дракона. С грохотом щёлкнула зубастая пасть, однако ей достался только серебристый туман.

Инженер появился подле муз, собравшись из капель росы и густого облака. Музы не заметили хитроумного призматического устройства в его руке и этот трюк иначе как магией не могли объяснить. Но с вопросами пришлось повременить.

Из бронзовых ворот выполз стоглавый чудовищный Ладон, и один только страшный вид дракона заставил кровь в жилах муз застыть. Когда же одновременно заголосили все его головы, музы закрыли ладонями уши. Воздух забурлил от жуткой какофонии и гула: головы шептали и кричали разными голосами и на разных языках.

– Да обратится хаос порядком, – угрожающе прошептал Инженер.

Он достал из сумки устройство, напоминающее небольшую органную конструкцию с трубками. Его пальцы быстро заскользили по рычагам. Устройство начало вибрировать, издавая низкий гул, постепенно перерастающий в мелодию. В эту мелодию вплеталась жуткая разноголосица Ладона. Беспорядочные голоса сложились в единую сложную композицию, больше не перекрикивая, но дополняя друг друга. А затем устройство вдруг замолчало, и вместе с ним умолкли голоса. Тотчас же музы освободились от гипнотического многоголосия Ладона.

Драконьи головы, вращаясь и извиваясь, смотрели на Инженера и муз с ненасытной жадностью. Одна из них, прорезая тишину, произнесла с ядовитым хрипом:

– Зачем вы пришли? Здесь нет вдохновения и света, только забвение и тьма!

– Мы ищем того, кто заточил в царстве снов мою дочь, Сирену, – сказала Мельпомена, грозно поднимая меч. – Ты ли в ответе за это, стоглавый Ладон?

– Я страж, а не ловец, – прошипел дракон и разразился разноголосым смехом – сила стремительно возвращалась к нему. Головы Ладона шипели и смеялись одновременно, звучание их голосов становилось то выше, то ниже, создавая ощущение головокружительного вихря, захватывающего разум.

Каллиопа вытянула перед собой восковую табличку и, перекрикивая бурю, продекламировала:

– Stellae fulgentes confundant visum! – или «Пусть сверкающие звёзды затуманят взор!»

Свет первых звёзд снизошёл с небес. Прорезая вечерний полумрак, он поразил дракона сотней ослепительно ярких лучей.

Ладон жутко взревел, и от этого крика затрепетала листва, и закачались деревья. Все его глаза покрылись белёсой пеленой. В ярости он изверг фонтан из сотни дымящихся огненных потоков. Этот жар был гораздо сильнее пламени, вызываемого химерой.

Вновь Инженер обратился к «Геликсу». Опустившийся на поле боя серебристый туман унял пожар, но не умерил драконьего пыла. Ослеплённый Ладон не видел врагов, но окружил себя пламенем, так что никто не мог к нему подступиться. Мельпомена призвала тени героев, но и они не сумели пересечь огонь.

И тогда Эрато ударила по струнам кифары. Ладон притих. Музыка не усмирила его, но подсказала, где находится Эрато. Все драконьи головы обратились к ней. Но в тот момент, когда его огромная грудь раздулась, готовая исторгнуть новое пламя, «Геликс» потушил кольцо огня, и тени героев, перепрыгивая его остатки, мечами и копьями впились в Ладона со всех сторон.

В воздух полетели драконьи головы, и взметнулись всполохи раскалённой крови. Падая, она застывала лавой, а сами головы обращались в кровавый мираж.

– Ещё одна иллюзия, – поняла Каллиопа и озвучила заклинание с другой таблички: – Lux vincat illusionem! – «Пусть свет победит иллюзии!»

Ослепительный белый шар вспыхнул во чреве Ладона. Он разгорался всё сильней, увеличиваясь в размерах и пронзая чудовище сотнями тончайших как лезвия лучей. Оставшиеся головы Ладона затрепетали в жутком танце, истошно извергая в небо клубы умирающего огня. Свет заполнил всё необъятное тело дракона, вырвался из его пастей и глаз и развеял чудовище красным дымом.

Угасли последние очаги пламени, остановил работу «Геликс» и вернулся Инженеру в рюкзак. Мельпомена опустила меч и отозвала теней. Поправила растрепавшиеся локоны Эрато. Каллиопа тяжело выдохнула.

– Ты всё-таки маг, – обратилась она к Инженеру. – Не отрицай это во второй раз.

– Верно, что в моих устройствах с наукой соседствует магия. Однако не мне она принадлежит, я лишь её направляю. Чудеса оптики и акустики – вот чему вы были свидетелями.

Вместе с Ладоном исчезла и бронзовая дверь. Но прежде чем погрузиться в зловещую тьму храма Последнего Сна, музы испили чудесной воды Гиппокрены, которая укрепила их дух и даровала им решительности. Однако Инженер от ритуала отказался, загадочно заметив, что воды священного источника всегда с ним.

***

Внутри храма, где мрак переплетался с отблесками света, скрывались тайны, способные ужаснуть даже могущественных богов. Потолок, украшенный кессонами с резными орнаментами в форме лавровых венков, поднимался высоко над ними, словно пытался объять облака. Свет проникал через узкие окна в форме глаз, прорезанных высоко под потолком, оставляя угрюмые тени на полированном мраморном полу.

Мельпомена осторожно ступила на первую ступеньку, чувствуя, как холод камня проникает сквозь тонкие сандалии. Её взгляд, полный решимости, изучал каждый изгиб храма, каждый символ, указывающий на его древнее происхождение.

Тени от колонн простирались на мраморный пол, словно вытянутые руки, зовущие к неизвестному. Поверхность камня изрезали трещины, из которых пробивались тонкие нити плюща, придавая месту атмосферу заброшенности и священности. Инженер и музы продвигались в святилище, а воздух становился всё гуще и тяжелей. Слабые лунные лучи, пробиваясь через узкие отверстия в потолке и стенах, ложились серебряными полосами на резные барельефы, запечатлевшие сцены великих мифов.

Перед анфиладой мрачная Геката перешёптывалась с Танатосом, словно решая, как поступить с теми, кто осмелился зайти в царство мрака так далеко. В центре одной из стен возвышалось изображение Орфея, склонившегося над своей возлюбленной Эвридикой. Его руки, сжимающие лиру, были напряжены, а лицо выражало безграничную тоску, словно он вновь и вновь пытался вернуть её из царства теней. Глаза муз задержались на этой сцене – символе любви и жертвы, преодоления и потери. Рядом с ними другой барельеф изображал Прометея, прикованного к скале. Его взгляд был устремлён вверх, полный боли и непокорности, а руки, покрытые трещинами и царапинами, пытались вырваться из каменных оков. Огненные языки, вырезанные с таким искусством, будто могли загореться, окружали его, напоминая о наказании, которому он подвергся за дарование людям огня.

И всё то время, что они продвигались по храму, Эрато перебирала струны кифары, не позволяя вековой тишине пробраться в их сердца. Света факела здесь было недостаточно, и жадная тьма его стремительно съедала. Потому Каллиопа сотворила круг белого света, который перемещался вместе с ними, разгоняя тяжелую, почти осязаемую темноту. Когда же из углов и глубоких трещин выползали длинные шипящие тени, Мельпомена воздевала меч и громко восклицала:

– Подходите, трусливые лазутчики! Я разрежу вас на лоскуты и сошью из них тунику!

И тени, устрашённые её угрозами, отползали ещё дальше.

В центре огромной залы гостей святилища ждало высеченное из лунного камня ложе. Оно покоилось в окружении широких чаш – киликов, в которых мерно колыхался мягкий огонь. Их ровное шуршащее пламя наполняло уютом мрачный храм, а белый свет лунного ложа манил возлечь на него и отдаться сну. При виде его на муз вдруг обрушилась вся тяжесть их изнурительного путешествия, и только сила священной Гиппокрены удержала их на ногах. Легли снотворные чары и на Инженера, однако он лишь нахмурился и тряхнул головой, отчего затрепетало пламя в киликах и в воздухе повеяло запахом соли и морских водорослей.

Внезапно замерцал свет, исходящий от лунного ложа, и возник странный звук, сначала едва различимый, но стремительно набирающий силу. Он походил на шум дождя или шорох тысячи крыльев. Задвигались тени от барельефов и колонн, сползли к ложу и собрались жуткой фигурой, окутанной полупрозрачным мраком. Верхней частью существо походило на человека, но его чёрные ноги стелились змеями, и горело пламя в глубине его пустых глазниц.

– Фобетор! – узнала бога кошмаров Каллиопа. – Зачем ты похитил Сирену?

Он жутко осклабился, обнажив острые металлические клыки.

– Тебе ведомы все мифы и легенды, красноречивая Каллиопа. Так ответь: кто повелевает снами?

– Их насылает твой отец, Гипнос. Но то, какими будут эти сны, решаете вы с братьями.

– Неверно, – зловеще прошептал Фобетор. – Морфей повелевает снами. Он гораздо сильнее меня, тем более сильней Фантаса, чьё имя знает далеко не каждый человек. Да и зачем взывать к тому, кого во снах ты видишь неподвижным комодом, колонной или презренным камнем под ногой? Морфей же творит только добрые сновидения – за что его почитают и тем преумножают его силы. А зачем почитать того, кто пугает тебя в облике жуткого зверя? Вы прошли через мой храм. Пустой, заброшенный, он подобен могиле, о которой знают, но предпочитают не вспоминать. Это ответ на твой вопрос. Как всякий бог, я жажду поклонения. Для этого мне и нужна Сирена. Её голос – мост между мирами. Через неё я переступлю границу сна и реальности, и кошмар станет частью вашего мира. Начнём…

Он воздел руки, и задрожал храм от самого основания до высокого, утопающего во мраке свода. Затрепетали в чашах огни, и посыпалась с потолка мраморная крошка. А затем возник голос, нежный, мелодичный, так хорошо знакомый Инженеру и музам. Он разносился по залу и отражался многоголосым эхом. Вновь звучала Песнь Заточения, но теперь она была гораздо сильней, и её услышал весь мир. А на ложе из лунного камня возник призрачный силуэт юной Сирены.

Звуки Песни наполняли святилище, пробиваясь в сознание муз подобно ледяным шипам. Каллиопа зажмурила глаза, пытаясь сосредоточиться и не дать мелодии овладеть её разумом. Она знала, что любая слабость сейчас могла обернуться вечным пленом в мире кошмаров. Мельпомена, стиснув зубы, устремила взгляд на Фобетора. Её мысли вихрем проносились в поисках воспоминаний о ритуалах, которые могли помочь разрушить эти чары. Эрато подняла кифару, но онемевшие пальцы не слушались и не имели силы оттянуть струны.

Инженер устало выдохнул и обречённо пробормотал:

– Время сбросить маски.

Он поднял руку, и воздух вокруг неё завибрировал, наполняясь запахом солёных морских волн и дыханием глубин. С его пальцев сорвалась водяная нить, быстро перерастая в могучий поток, который принял форму сверкающей цепи. Она устремилась к Фобетору, обвила и стиснула, так что звенья впились в его чёрную плоть. Бог кошмаров зарычал, не столько от боли, как от досады, ибо с его пленением Песнь Заточения утихла и теперь звучала едва различимо. И не будучи способным двинуться, он злобно и повелительно прокричал:

– Ко мне ужасы сновидений! Ко мне чудовища кошмарных глубин!

Бесформенные тени выступили из темноты, вошли в огненный круг и приняли очертания. Среди них был трёхголовый цербер и яростный минотавр, стая отвратительных гарпий, великое множество змеев и жутких существ, не упомянутых ни в одних летописях.

Освободившись от воздействия Песни Заточения, Эрато перебрала струны кифары. Её музыка обволокла сестёр, проникая в их сердца и превращая тревогу в уверенность. Мельпомена почувствовала, как её страх ослаб, и призвала тени героев на битву с чудовищами. И пока они оберегали Инженера и муз, Каллиопа нашла нужную восковую табличку и громко произнесла:

– «Memoriae fallaces disperguntur!» – или «Обманчивые воспоминания рассеиваются!»

И чудовищные союзники Фобетора растворились утренним туманом. Однако когда тени героев устремились к богу кошмаров, он лишь надменно рассмеялся.

– Прочь! В этом храме только я повелеваю тенями!

И они покорно отступили, слившись с темнотой.

– Используйте воду Гиппокрены! – выкрикнул Инженер, с трудом удерживая руками цепь, которую отчаянно силился разорвать Фобетор. – Только она сумеет пробудить Сирену!

Музы подошли к лунному ложу. Эрато не переставала играть, дабы заглушить Песнь Заточения и защитить сестёр от беспредельного ужаса. Каллиопа несла кувшин, а Мельпомена отсекала мечом змей, которые тянулись к ним из тела Фобетора.

Когда священные воды увлажнили лунное ложе, размытые очертания Сирены стали приобретать цвет и форму. И чем отчётливее она становилась, тем сильнее размывался Фобетор. Однако он не признавал поражения и не переставал извиваться.

– Человек! – воскликнул он с вызовом. – Я проникну в твой сон, и ты пожалеешь, что сделал меня своим врагом!

– Ты ошибся дважды, – спокойно возразил Инженер. – Я не человек, и море не боится кошмаров, но может быть кошмаром само. Твой план потерпел крах. Прощай, троюродный брат.

Воздух в святилище казался напряжённым до предела, как струна, готовая лопнуть. Серебряные отблески света, исходящие от водяных цепей Инженера, разливались по древним каменным стенам, освещая резные изображения мифов.

Сирена уже была осязаема, а Песнь Заточения совсем перестала звучать. Каллиопа смочила напоследок восковую табличку водой Гиппокрены и, прекращая мучения бога кошмаров, произнесла:

– «Lux aeterna veritatem revelat et vincit!» – что значило: «Вечный свет раскрывает истину и побеждает!»

Эту же фразу поочерёдно повторили Эрато и Мельпомена, и каждая сестра вложила в неё свою силу и свой смысл.

Над Фобетором поочерёдно возникли три белых сферы. Они слились воедино, опустились и отобрали у бога кошмаров последнюю плоть. Фобетор дико взревел, его голос разнёсся эхом по залу. Он попытался вернуть форму, но свет разрывал его, как разрывает солнце тучи. Свет стремительно набирал силу, быстро заполнив всю огромную залу, так что вскоре не осталось теней, от которых Фобетор черпал силы. Он обратился в чёрный дым и рассеялся, до последнего момента не переставая злобно шипеть и рычать.

А затем святилище вновь погрузилось в тишину, прерываемую только тяжёлым дыханием муз. Они стояли, окружив лунное ложе Сирены. Медленно к ним подошёл Инженер. Святилище, наполненное мягким светом, казалось, замерло в ожидании. Тишина стала почти оглушающей, словно остановилось само время. Юное лицо Сирены, озарённое белым светом, выглядело таким же умиротворённым, как спокойное море.

Внезапно веки Сирены дрогнули, и её ресницы затрепетали, как нежные крылья мотылька. Она сделала первый глубокий вдох, словно возвращалась из далёкого и тяжёлого сновидения. Её глаза медленно открылись, и в их голубой глубине отразился белый свет заклинания. Напряжение мгновенно разбилось, а застывшее было время возобновило прежний ход.

– Мама… – голос Сирены был слабым, но живым, и в нём звучала благодарность. – Я слышала ваш зов даже во тьме.

Музы тепло обняли её, а Инженер помог ей встать.

– Как называется наука, которая помогла тебе в сражении на этот раз? – с подозрением спросила его Эрато.

Инженер почесал выбритый подбородок так, словно на нём росла борода. Затем усмехнулся и покачал головой.

– Она называется магией.

Свет, заполнивший святилище, медленно угасал, уступая место мягкому полумраку. Окрылённые возвращением Сирены, музы смотрели друг на друга с выражением бесконечного счастья. Казалось, сам храм задышал легче, освобождённый от присутствия Фобетора и Песни Заточения. А бог кошмаров, развоплощенный в собственном доме, утратил силу и еще долго не мог пробраться в человеческие сны.

Ночь окутывала святилище, и снаружи зашевелился ветер, принося с собой запах морской соли и шёпот далёкого грозового прибоя.