Песочница

***

Землистого цвета стены, грубая, неровная штукатурка. Массивная железная дверь с крохотным окошком. В углу притулилась грубо сколоченная из досок скамья, рядом с ней — ржавое ведро, полное мутной жижи. Всё это давило, нависало и тонуло в гнетущей тишине, пропитанной тяжелым запахом плесени и застарелой мочи.

Резкий скрип петель разорвал тишину.

— Встать! — прогремел следом голос.

В дверном проёме возникла бесформенная масса человеческого тела в распахнутой форменной рубашке. Я дёрнулся, сел на лежанку и втянул голову в плечи. Мой взгляд вцепился в его трясущиеся руки и длинный черный предмет, болтающийся в одной из них. В глазах стоял туман.

Сейчас! — пронзила мысль. — Сейчас…

Я покорно замер. Он шагнул и тяжело замахнулся. Я еще больше вжал голову. Мир на миг дрогнул. Удар отозвался гулом во всём теле. Подскочив, я судорожно попятился, пока не врезался спиной в стену. Сердце бешено колотилось.

Перед моими глазами промелькнул образ молодого отца. Я словно провалился в то время. Кулаки сжались.

— Нет, сука, не будет по-твоему! — прошипел я сквозь стиснутые зубы.

Моя фраза, казалось, пробила плотную пелену перед его глазами. Рот чуть приоткрылся, уголки губ дрогнули. Я застыл вместе с ним.

В следующее мгновение его взгляд вновь потух.

— Да будь ты проклят! — выдохнул я, еще сильнее вжимаясь в стену. Ребра сдавило.

— Сейчас! — прорычал он, брызжа слюной, и сделал резкий выпад в мою сторону, будто в пустоту.

На этот раз удар пришёлся по голове. Скрип костей, сросшихся еще в младенчестве, и ярко-желтое облако искр заволокло все вокруг. Ноги резко подкосились, и я рухнул на пол, но неведомая сила рывком вскинула меня обратно вверх.

Затаиться, задержать дыхание, не шевелиться! Бежать! Держать руки, держать руки! Сжавшись, я судорожно обхватил голову.

Тошнота подкатила к горлу, губы и подбородок мелко задрожали, на глаза навернулись слёзы. Все вокруг поплыло. Звуки стали глухими и далекими.

В голове застучало: Никто не должен… Какое ты право? Да кто ты такой? Пошел ты… наплевать… Я сжал зубы и уставился на него.

Собрав всё, что скопилось во рту — кровь, слюну, слёзы, — и, мотая головой из стороны в сторону, я что было сил выхаркнул это в его сторону.

Время остановилось.

Он уставился на мою грудь. Вся эта кровавая масса повисла на моем подбородке и медленно стекала. Его губы скривились в ухмылке отвращения.

Мой взгляд заметался я быстро вытер лицо.

— Который час? — хрипло выплеснул я в его сторону через несколько секунд.

Его лицо резко изменилось: ухмылка превратилась в оскал, обнажив жёлтые зубы и налёт на языке. Он затрясся от смеха.

— Который час?

— Который час? — повторил он. Его хохот стал ещё громче, заставляя дрожать стены.

Он повернулся к коридору, словно ожидая, что кто-то ещё разделит его веселье. Маска смеха слетела с его лица с той же стремительностью, как и появилась, едва он повернулся обратно ко мне. Без промедления он ринулся на меня с неожиданной для его телосложения скоростью.

Все замедлилось.

Каждый удар четко ложился на новое место и уже почти не ощущался мной. Руки метались перед лицом, словно лопасти ветряной мельницы.

Когда же ты остановишься, сука! — отстраненно проскрежетало в голове, челюсть заскрипела.

Я еще сильнее вжался в стену.

Неожиданно эта глыба потеряла равновесие. Он едва удержался на ногах, заваливаясь на одно колено. Я чуть выпрямился, и в тот же миг моя правая нога, словно сама по себе, хлестким ударом врезалась ему в лицо. Он пошатнулся и начал оседать, лихорадочно пытаясь зацепиться за край лежанки и неразборчиво мыча.

— Вот сейчас мне точно придет… — прошептал я.

Тело инстинктивно дернулось к нему, но сразу же отпрянуло, ударившись о стену. Пытаясь выровнять дыхание, я неотрывно следил за каждым его движением. Легкие бешено засасывали воздух.

Он поднял голову и вытер кровь с лица. Посмотрев на руку, он на мгновение замер, а затем медленно, не сводя с меня глаз, стал подниматься. Его рука потянулась к кобуре.

Холод волной прокатился по всему телу. Я замер, словно слившись со стеной.

— Стой, стой, стой, не нужно! — вырвалось у меня. Руки непроизвольно потянулись в его сторону. Я зажмурился.

— Убийца... — прошипел он, и через секунду меня оглушил сухой грохот выстрела, эхом ударивший в стены. Приятное тепло разлилось по всему телу, становящемуся ватным. Образ меня – того, кем я привык быть – беспомощно ускользал в темноту. В какой-то момент мелькнула картина небольшого дворика из детства, силуэты людей в нём, в ноздри ударил запах сырой земли и мокрых листьев.

«Не трогай моего ребёнка!» — пронеслось молодым женским голосом матери.

«Не трогай моего ребёнка!» — как вспышка, прозвучал этот крик второй раз, но уже голосом постарше.

Серая муть плыла перед глазами. Грудь будто стянуло железным обручем — рот судорожно хватал воздух. Я рванул воротник. Раздался треск, и тут же правый бок пронзила острая боль.

Я замер, боясь шевельнуться.

— Что за чёрт? Где я? — сорвалось с губ. Я с усилием повел головой по сторонам. Взгляд панически шарил по тусклым, едва различимым предметам вокруг: стена, ведро, окошко…все тоже.

Мир проявился. Мои плечи поникли.

Превозмогая боль, я поднялся с лежанки, уставившись на свои заляпанные кровью и грязью ботинки. Неожиданно вязкий, упругий комок желчи подкатил к горлу, — казалось, что-то невидимое стремительно выдавливало из меня всё нутро. Крепко зажав рот ладонью, я судорожно согнулся. Содержимое желудка хлынуло сквозь пальцы на пол, едкий запах кислоты резко ударил в нос. Меня повело, картинка перед глазами расплылась, и я опять провалился в темноту.

Проступили контуры. Я понял, что смотрю на собственное тело. Но так словно из другого себя. Словно со стороны.

Моя слабая попытка пошевелиться ни к чему не привела — тело окаменело.

Это сон… — мелькнула мысль, и, словно в ответ, передо мной проступила тропинка. Я посмотрел на свои руки и тут же поднял голову. Все было как в компьютерной игре. Перед глазами проявилась темная лесная чаща.

Внутри все сжалось. Я осмотрелся.

Нерешительно сделав первый шаг, а потом еще несколько, я ощутил, как неосязаемый груз начал вдавливать меня к земле, сжимая грудь, проникая в кости. Я начал задыхаться. Ноги подломились, и я рухнул лицом в сырую почву. Аромат гниющей листвы и прелой земли ударил мне в ноздри.

Я сморщил нос и, мыча, замотал головой. Меня вытолкнуло обратно в реальность.

«Твою мать», — выдохнул я, открывая свои глаза.

Боль, тяжесть, усталость — все разом обрушилось на меня. Во рту стоял привкус горечи.

Я этого не выдержу! У меня нет сил… Лучше сдохнуть… Мысли заметались в голове, одна за другой. Тяжелые слёзы поползли к уголкам губ. И в то же мгновение кто-то рядом со мной зашуршал. Страх обрушился, как бетонная плита, вышибая воздух из легких.

Я несколько секунд не смел пошевелиться.

Собравшись с духом, я повернул голову. Передо мной предстал старик в серой, оборванной одежде, с белоснежной копной волос на голове. Как гном из старой сказки. От него несло мочой.

— Откуда ты взялся? — прохрипел я. Напряжение начало медленно отпускать тело. Я не отрывал от него взгляда.

Его ответ не заставил себя ждать.

— Стреляли, — выпалил он. И почти сразу странная, детская улыбка тронула его губы, обнажив почти беззубый рот.

Стреляли — гулом отозвалось в моей голове. Волна холода сковала спину, сердце споткнулось.

Я рывком задрал футболку и, уставился на синее пятно чуть выше правого соска.

— Травмат, — я медленно начал опускать футболку, уставившись перед собой. Все хорошо, все хорошо, это просто… А что если он повредил что-то внутри? Почему так трудно дышать? Сердце… оно стучит как-то странно?

По телу горячей волной прокатилась паника.

Я еще выше задрал край футболки и осторожно начал ощупывать синяк.

«Все нормально, все нормально… Просто ушиб», – забормотал я, через несколько секунд пытаясь унять дрожь, и заставил себя сделать глубокий, рваный вдох.

Руки все еще дрожали, но я медленно опустил футболку и, собрав всю волю, повернул голову к старику и произнес:

— Сколько я уже тут?

Он посмотрел мне в глаза.

— Не обижайся на него. Он не плохой, — прошептал он, словно не слышал моего вопроса, а затем перевел взгляд на мою грудь и улыбнулся.

Мои глаза широко раскрылись, из горла вырвался хриплый вздох, через несколько секунд перешедший в глухое сопение.

— Да пошел ты! — наконец вырвалось, и в голове полыхнуло:

Это он стоял тогда в коридоре! Это он смеялся вместе с тем гадом…

Кулаки сжались. Я впился в него глазами. Его взгляд, наивный, почти ребячливый, непринужденно встретил мой. Моя ярость мгновенно разбилась о него, как волна о скалу. Я резко отвернулся.

Что происходит?! — растерянно пронеслось у меня в голове.

Он твёрдо продолжил:

— Нет между вами никакой разницы. Её нет, — повторил он и уставился на меня. — И ты не плохой, ты тоже просто…

Он замолчал, не отрывая от меня глаз, словно вслушиваясь в мои мысли. И тут в сознании промелькнули глаза охранника. Плотная пелена в них. В голове полыхнуло, все поплыло. Я провалился в воспоминание юности.

Всё было словно в немом кино. Две фигуры двигались в беззвучном танце: одна — моя; другая — моего друга, застывшего на скамейке и наклонившегося в мою сторону.

И вдруг кто-то словно выкрутил ручку громкости на максимум. В сознание врезались мои собственные слова: «Река… Это как плыть по реке, ничего не видя перед собой. Жить в тумане».

Я вернулся обратно и, вперив презрительный взгляд в него, выпалил:

— Не компостируй мне мозги своей чушью! Я сразу отвёл глаза и на миг застыл, уставившись на стену перед собой. В голове что-то зашевелилось.

Я заставил себя снова взглянуть на него.

— Зачем ты мне это говоришь? Что происходит? Кто ты? — проговорил я настолько сдержанно, насколько сейчас был способен, не отрывая от него взгляда.

Он плавно перевернулся на спину, и уставился в потолок, улыбаясь уже чему-то невидимому перед собой.

— Ты знаешь зачем, — произнес он спустя несколько секунд.

И, повернувшись, он посмотрел на меня взглядом, наполненным безграничной теплотой. Эта теплота была настолько глубокой и неуместной в стенах камеры, что казалась даже жуткой. Повисла тишина.

— Чтобы он начал рассеиваться! — произнес он и громко замолчал.

Сердце застыло на мгновение и затарахтело вновь, но уже гулко и часто.

Мой взгляд начал метаться между ним и пространством передо мной. Абсурд происходящего окончательно накатил на меня.

Я понял, что сейчас рассмеюсь. Рот открылся, но из горла вырвалось лишь сдавленное мычание. Я захлопнул его, повернувшись к нему.

Ещё некоторое время я лежал неподвижно, лишь изредка непроизвольно усмехаясь и краем глаза поглядывая на моего соседа. Затем я порывался заговорить, но тут же обрывал эти попытки, опять уходя в свои мысли.

Казалось, прошла вечность этих метаний. Боль, усталость и недоумение начали брать свое. Всё, что меня окружало: запах, сырость, грязь, холод, собственные мысли, сам этот старик рядом — все это постепенно начало таять, растворяться. По телу разлилось тепло, словно мягкая волна, принося странное, почти приторное спокойствие и чувство лёгкости.

Передо мной возник образ реки. Её воды медленно текли, сокрытые туманной вуалью, но кое-где среди этой дымки пробивались лучи света, рождая на её поверхности блики, подобные отсветам далёкого утра. И вдруг — легкий, пряный и едва заметный запах её волос ударил мне в ноздри...

***

Солнце настойчиво пробивалось сквозь неплотно задёрнутые рваные шторы, разрезая полумрак комнаты золотистыми полосами. За окном туман.

Не дыша, я наклонился к ней. В ушах стучала кровь… Едва коснувшись губами мочки ее уха, я замер, а затем медленно выдохнул в него воздух.

— Не лезь, отстань от меня! Что ты опять начинаешь?! – прокричала она.

Ее голова метнулась назад, и в тот же миг раздался хруст в моей переносице, а следом ее бедро с силой врезалось мне прямо в пах.

— Твою мать, ты чего творишь! — взвыл я, хватаясь сначала за нос, а потом судорожно за пах.

— Ты мне там все… — оттянув резинку трусов, я несколько секунд смотрел вниз, потом отпустил и перевел взгляд на нее.

В этот момент она уже вынырнула из-под одеяла и с любопытством смотрела на меня. Некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза.

Память подбросила образы: она лежит на диване, ее огромный живот с темной полосой, полный жизни.

Даже тогда…даже тогда секса было больше. А сейчас он, эта новая жизнь, — ребенок — лежал рядом с ней, на краю дивана…И…

В сознание ворвался образ красного бетонного пола и недоуменное лицо сына. Его болтающиеся в воздухе маленькие ручки и ножки. Глухой удар маленькой головы о пол — звук, от которого сжался весь мир, — заложил уши. По спине пробежал холод.

— Давай поменяемся местами! — раздраженно выпалил я, ткнув ее в бок. И следом ткнул снова, чуть сильнее.

— Двигайся, а то ребенок опять упадет, как в тот раз. А ты опять будешь хлопать своими глазками! — прошипел я сквозь стиснутые зубы.

— Не буду я спать у стены, — выпалила она, вяло отмахнувшись.

Но уже через секунду, рывком сбросив одеяло и поднявшись, принялась быстро поправлять его под ребенком.

Внутренним взором я увидел лицо ее отца — те же упрямо сжатые челюсти, тот же взгляд.

— Упрямая, как чертов баран… — прошептал я себе под нос.

Отвернувшись к стене и свернувшись калачиком, я закрыл глаза, убегая от реальности. Она продолжала шуршать у меня за спиной. Через несколько минут я провалился в сон и меня затопили видения моих желаний: бархатистая кожа раздвинутых бедер, податливые изгибы тела, влажные поцелуи, скользящие по спине. Горячие волны нарастающего возбуждения захлестнули тело, смывая остатки реальности и погружая в тягучую негу.

Время растворилось.

Внезапный глухой, тяжелый звук вышвырнул меня обратно. Позвоночник пронзил холод. Секунду я ошарашенно смотрел в потолок, пытаясь сообразить, где нахожусь. Рядом, умиротворенно, с закрытыми глазами, лежала она. Мысль обожгла: Ребенок!

В ответ пульс бешено застучал в горле, перехватывая дыхание.

Я подскочил, чувствуя, как горло уже разрывается от ударов. На красном бетонном полу лежало маленькое тельце. Его красное, опухшее личико… Глазки смотрели на меня, готовые вот-вот разрыдаться. Меня резко кольнуло слева в груди.

Мой взгляд, до этого мечущийся в панике, застыл на ней. Кулаки сжались.

— Тварь! – вырвалось у меня.

Мое колено стремительно вонзилось ей в живот. Ее брови изумленно поползли вверх, рот скривился, из горла вырвалось кряхтение. В тот же миг ее рука дернулась к моему паху. Ее пальцы сжали его так, что в моих глазах на миг потемнело.

— Ах ты…! – выплеснул я, стиснув зубы.

Вцепившись ей в запястье, я сдавил его изо всех сил. Тиски разжались. С широко распахнутыми глазами, не отрывая их от меня, она начала отползать к спинке дивана.

— Смотри! Он опять упал! — прокричал я, тыча пальцем в пол. Ребенок молча наблюдал за нами.

— Идиотка, сто раз одно и то же, — выпалил я снова, глядя в ее оскал и полные блеска глаза.

Она стала лихорадочно шарить левой рукой по дивану. В ее расширяющихся зрачках отразился ужас. Лицо побледнело. Взгляд, только что прикованный ко мне, забегал по подушкам. Она резко развернулась, опустила голову и замерла, уставившись вниз.

В этот момент я перемахнул через край дивана. Подхватив ребенка с пола, быстро пробежался по его ручкам и ножкам, трогая их и слегка надавливая.

— Все хорошо, – зашептал я. Волна облегчения прокатилась по моему телу. На глаза навернулись слезы.

Все это время она, не сводя с меня глаз, наблюдала за каждым моим движением.

Давя в себе кипящее раздражение и стараясь говорить спокойнее, я процедил:

— Я же тебе говорил, не клади ребенка на край дивана! Не клади! Ты меня никогда не слушаешь! — С шумом выдохнув, я опустил взгляд и уставился в широко открытые черные глазки ребенка. Он с любопытством смотрел на меня, не произнося ни звука.

— Вот молодец, умничка, мой мальчик, мое золотце! — проговорил я, укладывая ребенка рядом с ней, а сам опустился на пол.

— Ты хочешь, чтобы он умер! Я посмотрел на нее, прищурив глаза. Реальность дрогнула.

Перед глазами встала картина: крошечная детская могилка. Возле нее — ребенок, одетый не по погоде. Мужчина в черном. Его мертвенно-белое, как известь, лицо. На фоне звучал знакомый женский голос, от которого веяло уютом далекого детства в деревне. Он тогда ничего не сказал, только монотонно твердил: «Ничего страшного, ничего страшного…». А потом дома он забился в угол и плакал… Следом зазвучал голос матери: «Ты за всю свою жизнь не отмоешься! Ты это понимаешь?».

Кожу стянуло. Кулаки сжались и тело задрожало.

— Нет... нет... — сорвалось с губ едва слышно, так словно я сам отвечал на свой вопрос.

Животный ужас затопил меня. Тело больше не подчинялось разуму. Несколько слепых, яростных ударов пришлись ей по ногам.

— Дурак! — вскрикнула она, схватившись за ноги. Ее лицо исказилось в гримасе боли.

Нервная дрожь и пелена перед моими глазами вмиг рассеялись. Я заметался на месте.

Ее прорвало.

—Ты...! Да ты...! Совсем?! — пронзительно, на грани истерики заверещала она.

Ребенок резко вздрогнул и захныкал.

— Рот закрой! — процедил я сквозь зубы. Меня начало трясти. Привстав, я замахнулся на нее. Она отпрянула, замолчав, не сводя с меня тревожного взгляда. Про ребенка все словно забыли.

Теленок... Только спать и есть. Думает, родила — и все? Королева, твою мать… — вспыхнуло в голове.

— Я же тебе говорил, чтобы ты не пугала его! Мало того, что он постоянно падает у тебя с дивана. Так ты ещё орёшь как резаная. — Я сжал губы.

— Сколько раз говорил: не класть ребенка на край! — повторил я в надежде перехватить инициативу и посмотрел на него. Он с любопытством наблюдал за мной.

Я замахнулся на нее еще раз, но в этот раз ни одна мышца на ее лице не дрогнула. Она не шелохнулась. Растерянно переведя внимание на ребенка, я наигранно улыбнулся и подмигнул ему, сразу встав.

Краем глаза я следил за ней.

Ее мертвенная неподвижность и взгляд, острый, как ледяной осколок, заставили меня окончательно съежиться, что-то внутри дергалось.

— Смотри за ним! — бросил я и, не сводя с нее взгляда, торопливо выскользнул в коридор, побежав в ванную. Я напряженно вслушивался в тишину за спиной.

Мельком взглянув в зеркало ванны, я выдавил шампунь и начал судорожно втирать его в волосы, пытаясь смыть с себя липкое, тягостное послевкусие последнего часа. Затем, с той же целью, я еще несколько минут лил на голову воду.

Выключив кран и уперевшись руками в раковину, я пусто уставился в свое отражение. Через несколько минут, словно очнувшись, я схватил полотенце, грубо растер им волосы и, осторожно вслушиваясь, приоткрыл дверь.

Из коридора тянуло прохладой и мертвой тишиной.

Я мельком уловил едва слышный, прерывистый, сдавленный звук. Сердце рухнуло. Я шагнул в коридор, а из него в комнату и ошарашенно уставился на нее.

Она лежала на краю дивана, тихо всхлипывая и свернувшись вокруг спящего ребенка. Слезы скатывались по ее щеке, прямо на плечо сына.

Грудь сдавил спазм. Одним движением перемахнув через спинку дивана, я лег рядом и всем телом вжался в нее. Мои глаза наполнились слезами. Её тело нехотя дрогнуло, она лишь чуть оттолкнула меня. Одновременно на меня нахлынул жар ее тела и осознание того, каким мягким и податливым оно стало. В нём было что-то невыносимо знакомое — боль, усталость, но вместе с тем тихая чувственность, нежность, желание отдаться полностью, до самого дна, раствориться. Словно привычная стена, защищающая ее от мира, рухнула, и под обломками оказалась она — отчаянно живая и настоящая.

Стянув трусы, я резким рывком вошел в нее, погружаясь в обволакивающее, обжигающее тепло. Мир сузился до этого ощущения, а затем взорвался образами — призраками из ее рассказов, тенями тех, кто был до меня, ее бывшими. Раскаленный узел ревности скрутился внутри, столкнувшись с обжигающим дыханием ее нагой уязвимости и жаром внутри.

Эта мучительная смесь разжигала не просто желание, а испепеляющую, выжигающую изнутри лихорадку.

Я подался вперед, проведя языком по ее влажной коже щеки. Соленые капли — горькие, обжигающие — наполнили мой рот.

В ответ ее тело еще больше обмякло, бедра раскрылись, и она начала судорожно двигаться мне навстречу, сжимаясь внутри. И вновь, словно тени, нахлынули образы из ее прошлого, один за другим, подпитывая растущую во мне ярость и желание.

— Сука... – выдохнул я сквозь стиснутые зубы.

Пальцы сомкнулись на ее шее. Тело, ведомое слепым инстинктом, стремительно рванулось вперед. Я уперся в шейку. Член изогнулся, и пах заполнила тупая боль.

—Твою мать, — прошептал я. Она, словно не слыша меня, маленькими толчками продолжала двигаться навстречу мне.

Я положил руку на ее бедро, она не сразу остановилась.

Сделав пару коротких вдохов и выдохов, я снова подался ей навстречу, замедлившись, но тут же начал ускоряться. Ощущение жгучего, тянущего желания где-то глубоко в тазу нарастало.

Не в силах больше сдерживаться, я выдохнул со стоном, сделал несколько сильных рывков и вновь застыл. Я вжался в нее, еще крепче обняв, глубоко дыша.

Ее тело горело, было наполнено — но этот огонь не получил выхода, он застрял в ней. Она что-то прошипела. Оттолкнув ее, я приподнялся на колени. К горлу подступил ком, рот наполнился горьким привкусом. Сморщившись, я с трудом сглотнул. Торопливо перебравшись через нее и ребенка, я опять бросился в ванную.

Невольно мой взгляд упал на отражение в зеркале коридора: искаженные черты лица, кривящиеся губы, недовольная складка у носа. Все это, чуждое, смотрело на меня сейчас.

***

Первым вернулся запах. Резкий, кислый, въевшийся в камень и в сам мозг. За ним проступили звуки: мерное похрапывание соседа и тонкий вой сквозняка под потолком.

И только потом пришла картинка.

Влажно поблескивающие стены, ржавый обод ведра в углу слева. Всё было на своих местах.

Я заглянул в свое тело. Оно было так же далеко, как и прежде. Внутри была лишь вязкая пустота, перемешанная с горьким послевкусием лихорадочного воспоминания секса.

Память неожиданно выхватила образ: диван, и мы на нем — нагие. Она раскрывает мне свое прошлое, и в этот миг я вхожу в нее. Узел ревности в груди. Наши тела вибрируют, теряя границы друг в друге. Мир сужается до прикосновений и ее шепота. Всё остальное — лишь размытый фон, шум, который больше не имеет значения.

И это было всегда. Это было постоянно… Мне нравится думать, что она была не только моей…Это меня возбуждает? — мысль ударила так, словно я впервые увидел то, что всё это время было прямо перед глазами.

Она становилась другой, раскрывалась. Я тонул в ней и одновременно сгорал.

И она… она словно знала, что мне нужно, и давала это. Я всегда знал, со сколькими она спала, и выпытывал у нее подробности. Она рассказывала. Это было нашей прелюдией.

Со всеми ними… — мои челюсти сжались, а по груди прокатилась волна лихорадочного возбуждения.

Но и это не все: после этого случая мы словно пристрастились к боли, к ее боли. Каждый наш последующий секс начинался с того, что я тормошил ее, доводил до слез, причинял ей боль.

Перед глазами промелькнуло все то, что было уже в конце, в конце наших отношений, в постели.

Я просто насиловал ее, принуждал, уговаривал, а потом и изменял. Ее тело было уже мертво. И мое тело уже ничего не чувствовало. Мы оба тогда в самом начале почти были мертвы. И это был итог всего этого, итог нашей любви.

Щелкнул замок, резко прервав мои размышления. Дыхание оборвалось. Все мое внимание переключилось на дверь. Окошко открылось, и оттуда ударил свет, а затем вынырнуло лицо.

— Обед! Встаём, берём тарелки! – пронесся по комнате голос. И следом последовала рука с алюминиевыми тарелками.

— Давай, поднимайся, чего расселся? – нетерпеливо добавил голос из окошка. Одна только мысль о том, чтобы поднести ложку ко рту в этом зловонии, вызвала спазм отвращения.

Я начал медленно вставать. Тело сразу же предательски напомнило о себе острой болью суточной давности. На мгновение в глазах потемнело, и я пошатнулся. Врача! Не нужен...Я заслужил. Пусть будет больно.

Я это заслужил, — повторил я про себя. Медленно, шаркая ногами, я побрел к двери. За спиной послышалось такое же шарканье — вслед за мной двинулся мой сосед.

– На еду у тебя двадцать минут! Ясно? – рявкнул голос, когда я взял тарелку.

— Потом миски к окошку! — добавил он.

— У нас… – вырвалось у меня. Идиот, сейчас договоришься… — обожгла мысль, и по спине привычно полоснул холод.

— У вас, у тебя. Тоже мне… Двадцать минут, и вы должны закончить, – уже более мягким голосом произнес он.

Все они боятся, — подумал я, услышав его новую интонацию, — получают свои тридцать сребреников и трясутся за места. Наверное, еще и подворовывает, как все.

Я отвернулся и пошаркал к лежанке. Разместившись подальше от ведра с помоями, я некоторое время смотрел в тарелку, затем нерешительно отправил полную ложку жижи в рот. Как только еда провалилась в глотку, мои глаза широко открылись, а по телу пробежало легкое возбуждение. Все вокруг стало ярче.

В общем-то, неплохо.

В надежде повторить это ощущение, я быстро зачерпнул новую порцию и отправил ее в рот, а затем стал все быстрее и быстрее закидывать содержимое тарелки в себя, как в топку. Когда тарелка опустела, в животе отозвалось тяжестью. Подняв голову, я посмотрел на соседа.

Держа руку под ложкой, он ел размеренно, не торопясь, словно совершал религиозный ритуал, каждую порцию разжевывая так, будто хотел превратить ее в жидкую похлебку у себя во рту.

А ведь кормят здесь неплохо, – заключил я, продолжая смотреть на то, как он медленно поглощает свою пищу. — Или я просто так проголодался? А может быть, дело в том, что настоящие удовольствия просты. Как эта каша. Да и все в самом деле в жизни просто, это мы все усложняем.

Перед глазами промелькнул красный пол и недоуменное лицо ребенка. Все просто, но не проще, чем должно быть.

В животе заурчало.

Переборщили с маслом, да и, наверное, дешевое, оно. Опять будет изжога, — с досадой пронеслось в голове. Или просто слишком много озарений на сегодня, — усмехнулся я. — Не переварить. Я оглянулся.

Старик уже лежал лицом к стене, свернувшись калачиком.

Упав на лежанку и еще не успев собраться с мыслями, я услышал, как снова щелкнул затвор и знакомый голос крикнул: «Тарелки!».

Встав, я сложил тарелки друг в друга и, прищурив глаза, просунул их в окошко в двери.

А тут и не так плохо, как мне показалось с самого начала, и запах куда-то исчез.

Можно и жирок завязать, — усмехнулся я опять, ложась на нары.

Повернувшись на бок и уткнувшись взглядом в спину соседа, ко мне пришел образ моего сослуживца-ингуша. Было что-то мистическое в том, как он говорил по-русски, и не только. Каждый раз он засыпал как индийский йог, подняв руку вверх. Так лежал несколько часов, а наутро просыпался бодрым и отдохнувшим. Ну так он по крайней мере говорил. Я улыбнулся, глядя в пустоту.

Надо попробовать, – и я перевернулся на спину.

Подняв одну руку вверх, я начал искать равновесие, чтобы она стояла как будто сама собой, без усилий. Но, продержавшись несколько секунд, рука упала вниз. Я вернул ее на место. И так несколько десятков раз, пока неожиданно она не исчезла – я просто перестал ее ощущать, она стала невесомой. Через мгновение на меня посыпались воспоминания — словно кадры старого фильма: разговор с матерью, пивные бутылки за диваном, глаза ребенка, телефон с ее перепиской, и снова — слова матери: «Вон твой отец. Я же тоже ничего не умела. Ничего, научилась. Всему этому я бы не научилась, если бы…». Я не успевал их отслеживать.

Я провалился еще глубже. Теперь не было ни сна ни бодрствования, я словно оказался в другом времени. Место древних археологических раскопок, посреди руин давно затерянного города. В моих руках была кирка. И с каждым ударом по мертвой породе, я пробирался все глубже и глубже, слой за слоем. В какой-то момент пласт сам осыпался под своей же тяжестью, и на его месте открылся другой слой, пахнущий затхлостью и застарелой тоской. От вибрации моих ударов треснул и он. И…

***

Из темноты подъезда вынырнуло лоснящееся лицо с узкими блестящими глазками и глупой улыбкой.

Опять пьяная, – прошипел я, сжимая кулаки. Я уставился в её мутные глаза.

Она робко улыбнулась.

На долю секунды на ее месте я увидел другую ее. Ту, что много лет назад в парке смеялась над моей глупой шуткой до выступивших на глазах слёз. Ее лицо тогда было по-детски беззаботным и светлым.

— Вы только не ругайтесь на неё, у нас просто был корпоратив, – прозвучал из темноты незнакомый женский голос, обрывая мои мысли.

Я вздрогнул. На миг заглянул в темноту, но тут же уставился на жену — её лицо застыло, словно маска. Не говоря ни слова, я затянул её внутрь.

— Мне всё равно, что у вас там, – пробубнил я, не отрывая взгляда от её глупой улыбки и захлопывая дверь.

— Да и у тебя персональные корпоративы чуть ли не каждый день, — добавил я, вспомнив про бутылки пива за ее диваном.

Горло сдавило.

Несколько секунд она смотрела на меня, с видимым усилием пытаясь сфокусировать взгляд.

Уголок её рта дрогнул, и она презрительно выдохнула: — Кооозёл!

Я с удивлением и укором посмотрел на нее. Она отвела взгляд.

— Снимай обувь. Козёл тебе! — процедил я сквозь зубы и через секунду резко выпалил: — Коза!

Она не шелохнулась.

— Снимай! — прокричал я и толкнул ее так, что она громко завалилась на дверь.