Линолеумный пол блестел жирным желтым светом под люминесцентными лампами. Воздух пах остывшим кофе, дезинфектором и тихой, беспросветной тоской. Флинт Марко водил шваброй по бесконечному коридору офисного центра «Сильвер-Тауэр», выписывая восьмерки на мокрой поверхности. Размеренные движения, монотонный скрип резины, мертвая тишина — это был его гипноз, его единственная защита от мыслей.

Его руки, покрытые сетью старых шрамов и свежих ссадин, привычно сжимали древко. Он сознательно старался не смотреть в стеклянные стены кабинетов. Там, в темноте, как призраки, угадывались дорогие кресла, полированные столы, свидетельства другой жизни. Чужой жизни.

Часы на стене показывали без двадцати четыре. Скоро перерыв. Он мог присесть на корточки в своей каморке хозяйственника, достать из рюкзака потрепанный конверт и еще раз перечитать последнее письмо от Пенни. Он почти знал его наизусть.

«Пап, у меня все хорошо, новые таблетки меньше горчат. Вчера смотрели с девочками старый фильм, смеялись. Мисс Хопкинс говорит, что мои анализы… стабильны. Не волнуйся обо мне. Как твоя работа? Целую, твоя Пенни».

Он чувствовал знакомое сжатие в груди. «Стабильны». Это слово врачи использовали, когда не было ни улучшения, ни резкого ухудшения. Замирание перед обрывом. А в конце письма — та самая экспериментальная программа лечения. Не статья, не слух, а конкретная программа в клинике «Новая Надежда». С цифрой. С такой цифрой, что у Флинта перехватывало дыхание. Он мог мыть полы здесь до скончания века и не собрать бы даже половины.

Его пальцы непроизвольно сжали швабру так, что кости побелели. От этого движения по полу пробежала легкая рябь. Флинт замер, затаив дыхание. Он посмотрел вниз.

Он дышал медленно и глубоко, как учил его тюремный психолог. «Контроль, Марко. Все дело в контроле». Он представлял себе скалу. Твердую, неподвижную, сухую скалу.

Сирена будильника на его дешевых часах пропищала, возвещая перерыв. Флинт вздрогнул. Он отнес ведра и швабры в подсобку, снял робу, под которой оказалась поношенная фланелевая рубашка и простые штаны. Он выглядел как десятки других немолодых, уставших мужчин, которых город перемалывал и выплевывал на обочину.

Он вышел через черный ход в ночь. Нью-Йорк гудел вокруг, но здесь, в узком переулке, пахло мусором и влажным асфальтом. Флинт прислонился к холодной кирпичной стене, доставая пачку сигарет. Дешевые, крепкие. Он прикурил, затягиваясь так, будто хотел выжечь эту тоску изнутри.

И тут из тени отделилась фигура.

— Флинт. Давно не виделись.

Флинт выронил сигарету. Он узнал этот голос — хриплый, пропитанный дешевым виском и самоуверенностью. Джексон Брайс. Его прошлое. Его старый друг и сообщник. Джексон выглядел нарядно, в кожанной куртке, но глаза у него были бегающие, голодные.

— Джексон, — буркнул Флинт, отводя взгляд. — Проходи мимо. Я не хочу тебя знать.

— Ну, вот это не по-дружески, Флинни, — Джексон ухмыльнулся, показывая золотой зуб. — А я о тебе вспомнил. Услышал, ты на свободе. Решил проведать.

— Проведал. Теперь иди.

— Я к тебе с делом. С одним дельцем. Таким, что может решить все твои проблемы. — Джексон сделал шаг вперед, и Флинт почувствовал запах его одеколона, перебивающий запах мусора.

— У меня нет проблем, — солгал Флинт.

— О, да ладно? — Джексон фальшиво удивился. — А я слышал, у Пенни беда. Большие деньги нужны на лечение. Так?

Флинт замер. Как он посмел? Как он посмел произносить ее имя здесь, в этом вонючем переулке?

— Не касайся ее, — тихо, но с такой железной ноткой в голосе, что Джексон на мгновение скинул с себя мазу шутника.

— Да я же с миром, старина. Я предлагаю помощь. Одно дело. Быстрое. Чистое. Как в старые добрые.

— В старые добрые мы угодили на десять лет, — отрезал Флинт. Он попытался отойти, но Джексон схватил его за локоть.

— Слушай, сумма огромная. Инкассаторская машина. Экспериментальная лаборатория «Алхимия». У них там какой-то грант перевозят. Наличными. Нас ждет полмиллиона. Каждому. По четверти миллиона, Флинт! Представляешь? Ты сможешь спасти свою девочку. Купить ей целую клинику.

Сердце Флинта упало и замерло. Четверть миллиона. Цифра из письма Пенни. Цифра, которая висела над ним дамокловым мечом. Он чувствовал, как по спине бегут мурашки. Соблазн был подобен физической силе, давящей на него.

— Нет, — прошептал он. — Я не могу. Я дал слово.

— Кому? — Джексон фыркнул. — Надзирателю? Ты отсидел, Флинт. Ты рассчитался. Теперь мир должен рассчитаться с тобой. Это шанс. Единственный.

Флинт посмотрел на свои руки. Шрамы. Он посмотрел на грязный асфальт под ногами, на крошечные крупинки песка, прилипшие к его поношенным ботинкам.

Он видел лицо Пенни. Ее улыбку, которая становилась все редкой и все дороже.

— Я не могу, — повторил он, но в его голосе уже не было прежней твердости. Теперь это был голос человека, который уже почти сломался.

Джексон ухмыльнулся, почувствовав слабину. Он сунул Флинту в руку смятый листок.

— Адрес. Завтра, полночь. Подумай, старина. Подумай о Пенни.

Он похлопал Флинта по плечу и растворился в темноте переулка так же быстро, как и появился.

Флинт остался один. Он разжал пальцы и посмотрел на смятый клочок бумаги. Он дрожал. Внутри него все кричало «нет». Но тихий, отчаянный голос, голос отца, шептал: «А что, если?..»

Он поднес руку к лицу и потёр переносицу.

Он посмотрел на свои ботинки. Песок хрустнул на подошве. Тихий, неумолимый звук его прошлого.

Загрузка...