Петля

Очередной тягучий час. Много ли можно за него успеть? Руки привычно приводят в готовность машину. Дуги на концах платформы раскаляются докрасна, пространство под сводчатой грубой аркой подёргивается красным немигающим свечением, пока наконец не появляется овальный зеркальный проход из вихрей ярко-оранжевой ослепляющей энергии.

У входа на платформу Фламель останавливается. Он вглядывается в это чарующее нутро прохода, видит себя: осунувшегося и сгорбленного, голубые глаза потухли, а под веками — чёрные круги. «Живой мертвец».

— Опять! — за его спиной раздаётся восторженный гнусавый крик. Ему хорошо знаком этот голос. В конце рабочего кабинета, скрытый тенями, в кожаном кресле вальяжно сидит Чёрный человек. — Альберт, это бесполезно. Твои потуги ни к чему не приведут, оставь их.

— Замолчи! Просто захлопни свою пасть! — Фламель сжимает рукоять револьвера с такой силой, что костяшки пальцев белеют.

А ведь и правда: сколько он пытался? Раз сто? Двести? Фламель помнил, что перестал считать на семидесятой попытке, но сейчас он уверен, что всё получится. Решение просто до гениальности.

— Я всё исправлю в этот раз! А ты наконец-то уберёшься раз и навсегда отсюда. Я устраню первопричину: ведь если не будет старика, то не будет и этой катастрофы, никто не воспользуется моим открытием, чтобы обрушить «Экскалибур» на Европу.

— Ты так наивен, — Чёрный человек зашёлся в мерзком звенящем смехе, словно птицы ночные, это был истошный крик. — Неужели один человек может быть причиной катастрофы?!

— Да! — Фламель смотрит последний раз на окна своего пентхауса. Солнце уже лениво катится за силуэты ажурных башен. Он смотрит на циферблат карманных часов, который медленно заливается красным, и захлопывает крышку. У него теперь всегда есть этот час в запасе. Глубокий вдох. Руки предательски дрожат, но решение принято. Что такое жизнь одного человека в сравнении с жизнями миллиардов? Он принесёт на алтарь дела спасения человечества свои принципы. Очередной шаг навстречу свечению. Закрытые веки прорезает дымчато-оранжевая вспышка.

Другое время и другое место. Нужно действовать быстро. Перед ним — унылое серое здание, чудовище из кирпича и стали. Через мгновение должен показаться виновник грядущей катастрофы. Фламель прячет револьвер за спину и покорно ждёт. Минуты ожидания, кажется, ложатся на его плечи чугунными гирями. Дыхание перехватывает, всё тело разбивает мелкая дрожь, как при ознобе. Во рту пересыхает, а на глазах наворачиваются слёзы. Его счастье, что в раннее утро никого нет на улице, кто бы мог поинтересоваться, почему джентльмен в столь ранний час решил подойти к городской тюрьме. Но вот дверь открывается, и за ворота выходит юноша лет двадцати с непослушными русыми волосами и холодными серыми глазами. Он скромно одет, за плечом — небольшой мешок с личными вещами. Но этот взгляд, взгляд, исполненный отупляющей самоуверенностью, Альберт не спутает ни с каким другим. За эти десять лет его правления он отлично его запомнил.

Ноги не слушаются, с каждым шагом словно тонут в киселе, но он продолжает идти навстречу юноше. Тот смерил его удивлённым взглядом, оценивая незнакомца. Альберт взводит курок револьвера.

— Артур Пендрагон? — Он с трудом смог задать вопрос. Слова застыли обрывками фраз на немеющем языке. Юноша распрямился и посмотрел пришельцу прямо в глаза, настороженно, словно дикий зверёк.

— Кто спрашивает? — Альберт зажмурил глаза и вскинул руку с взведённым револьвером. Раздался выстрел. Пендрагон упал на брусчатку, схватившись за лицо с дикими воплями.

Опять оранжевая вспышка озаряет силуэт, и он снова в своём кабинете. На часах — 19 часов 23 минуты. Альберт бросается к газетам. Первая же встречает его знакомым лицом канцлера Пендрагона с кричащим заголовком: «Победа будет за нами». Всё тот же Пендрагон, с повязкой на левом глазу... Фламель хватается за голову:

— Куда я стрелял?! В левый или в правый?! Правый или левый?! — Его судорожные мысли сбивает дикий хохот из конца комнаты.

— Правый или левый? Левый или правый? — насмешливо повторил Чёрный человек. — Не всё ли равно?

— Но он же потерял глаз на войне! — почти умоляюще закричал Фламель. Ноги подкосились, он с грохотом рухнул на ковёр. — Надо просто повторить, ещё раз. На этот раз всё будет успешно.

— Проверяемость и повторяемость, проверяемость и повторяемость, — бодро заладил безликий гость.

Снова и снова, раз за разом Фламель является к тюремным воротам. Руки уже не дрожат. Будничным движением он вскидывает револьвер и стреляет в выходящего на улицу юношу: крики, свечение и мерзкий клокочущий хохот. А перед лицом — всё те же газеты.

— О, как это прекрасно, Альберт! Быть может, ты успеешь за этот час найти пистолет с калибром покрупнее? — Кабинет наполнился мерзким гнусавым клекотом, уже только отдалённо напоминавшим смех. — Твоя настойчивость делает тебе честь. Вот только где она была несколько лет назад? Ты мог бы тогда не проектировать «Экскалибур», не открывать этот проклятый минерал... — Чёрный человек останавливается на полуслове, а после клокочет, словно безумец. — А-а-а-а! Ты же пытался уже это сделать, раз так это тридцать.

Фламель лишь тихо присел на ступеньках у платформы. Стрелки часов неумолимо отсчитывают конец его последнего часа. Голова гудит от вороха мыслей и этого скрежещущего смеха. Чёрный человек снова садится в кресло и пристально смотрит прямо на него. Глаза застилает будто голубой блевотой.

— Я не могу сдаться, я не могу! Ради Лизы!

— Да, той самой милой сестрёнки, лишённой зрения, голоса и ножек, — его голос превращается в обвинительный шёпот. — Та самая милая Лизанька, лишённая детского счастья из-за взрыва экспериментального реактора её братца.

Фламель вспомнил: это была пятнадцатая попытка предотвратить неизбежное. Тогда это казалось логичным — уничтожить первую установку, и прогресс в исследовании будет отброшен на столетия. Но, как и прежде, Лиза травмировалась в катастрофе. А Фламель, пытаясь отстраниться от горя, с головой погрузился в работу и просто повторил эксперимент. В четвёртый раз он устроил пожар у себя же в кабинете, подпалив чертежи лампой, и этот пожар позволил открыть свойства проклятого минерала. Идеи по изменению будущего раз за разом тонули в мыслях, что это он уже делал, и это в прошлом же и привело его к созданию «Экскалибура». Фламель пытался саботировать проект, портил силовые установки, но это позволяло ускорить разработки, выявляя несовершенства в конструкции, которые бы без этих поломок были обнаружены не ранее чем через месяцы тестовых запусков.

Фламель в бессильной злобе ударил по панели управления своей машины. Его финальная разработка, аппарат, позволяющий пронзить пространство и время, выбрать любую точку в известной хронологии, превратился в памятник неумолимому Фатуму. Любая его попытка исправить положение ведёт лишь к одному и тому же исходу: мир обречённо замирает на пороге смерти человеческой цивилизации. Его средство спасения, хромированное чудо техники, как уродливая насмешка над беспомощностью одного человека перед лицом неумолимого рока.

А тем временем Чёрный человек всё громче и громче читает прямо над его ухом, словно монах над усопшим, странную книгу. Он говорит о склочнике и прохвосте, об отвратительном карьеристе, утопающем в своей гордыне и склоках.

— Слушай, слушай... — всё медленнее тянет он, хрипя и смотря ему прямо в лицо. — Я не видел, чтоб кто-нибудь из таких подлецов так нелепо страдал от беспомощности. Но положим, ошиблись. Да что тебе нужно ещё, напоённому славой безродному! Имя твоё будет вписано эпитафией на могиле всего человечества! А может, ты вспомнишь, как говорил о мирах и открытиях, половой истекая истомою, или как, утопая в вине, беззаботно рассуждал, что наука сбросит в могилу истлевшую мораль! Вспомни, как они — близорукие, жадные, в бредовом плену — тебе аплодировали, как сверкали их кольца с рубинами!

— Не знаю, не помню!

— А может, в одном селе жил мальчик в простой крестьянской семье, желтоволосый, с голубыми глазами, и стал он учёным большим, перевернувшим страницу эпохи.

Фламель взбешён и разъярён. В бездумной ярости он хватает с пола свою трость и кидает её прямо в морду незваного гостя, в его переносицу... Солнце скрывается за далёкими башнями, только свет от машины озаряет одинокий силуэт. Фламель стоит в комнате один, а напротив него — разбитое зеркало. Он понял, он понял, что должен сделать. В тот день история должна пойти по-другому. Немеющими пальцами он перемещает тумблеры и жмёт на кнопку. Машина гудит, и вот его силуэт уже обволакивает болезненное свечение.

Он стоит на тёмной аллее. Вдалеке, в свете фонарей, идёт неровной походкой голубоглазый мужчина с жёлтыми волосами в компании дамы, игриво целующей его в шею. Их голоса всё громче и громче. Он помнит, что тут всё могло закончиться иначе. Он ждёт, ждёт, когда наконец услышит тот выстрел, но слышен только смех. Шаги тают в ночной тишине. Пара прошла мимо его укрытия, а сердце клокочет, будто вот-вот разорвётся на части. В нетерпении он шагает на дорогу: «Я должен закончить всё это сам». Гремит выстрел, а юноша падает под плач своей спутницы.

Его кабинет. На часах — 19 часов 23 минуты, но теперь тут совсем тихо. Фламель бредёт к зеркалу, что всё ещё цело. Руки непослушно растягивают рубаху. В висках — отвратительный перестук. Он смотрит на своё тело в отражении и видит справа знакомый след от выстрела. Ноги не выдерживают. Он падает на пол перед зеркалом, запрокидывая голову, и смеётся, надрывно, утопая в слезах. А в голове крутится только одна мысль: «Всё было напрасно. Всё, что я сделал, привело меня сюда».

Раздобыв лучший костюм в своём гардеробе, Фламель спокойно шагает по лестнице наверх своего жилища. На лице его застыла безжизненная гримаса. Если миру суждено умереть, то он желает провести последние минуты с той, ради кого старался всё исправить. Дверь беззвучно распахивается, и на белоснежной кровати его встречает тринадцатилетняя Лиза. Её глаза закрыты, золотые локоны струятся по подушке. Аппарат, заставляющий биться крохотное сердечко, мерно посапывает. Его заглушает тонкая мелодия из музыкальной шкатулки — немногое, что осталось Лизе от детского счастья. Но на её тонких губах проступает улыбка:

— Братик, — она говорит нежно, трогая заржавевшие струны души. — Ты наконец-то пришёл меня навестить. — Фламель садится на её кровать и касается дрожащей рукой её волос, поглаживая их.

— Да, сестрёнка, это я. С моей работой покончено. — Он тянется к ней и заключает её в объятия. — Теперь я никогда не отпущу тебя. Я буду всегда рядом.

За окном солнце закатилось за далёкие ажурные башни. Синева ночи заполнила комнату. Закат и восход ещё никогда не сменяли друг друга так стремительно. Яркая оранжевая вспышка озарила небо, наполняя комнату ослепляющим белым светом, приветствуя всё человечество, возвещая ему о наступлении не нового дня, а смене целой эпохи.

Фламель исполнил своё обещание Лизе. Теперь они всегда будут вместе — в этом холодном мире Вечного лета.