Петля сна | Хрупкий контроль

Первое, что пробилось сквозь толщу небытия - звук. Но не тот последний: визг тормозов, хруст металла, собственный крик. Нет. Этот звук был иным. Глухим, пульсирующим в такт тяжелому ритму сердца. Он напоминал отдаленный гул механизма или… дыхание спящего зверя. Огромного.

Я пыталась открыть глаза, но веки будто налились свинцом. Каждое усилие отзывалось тупой болью в висках. Внутри все горело. Не жаром, а странным, сдавливающим пламенем. Пахло дымом с полынью и сладковатым привкусом ладана.

Я должна быть мертва.

Мысль возникла как холодный, непреложный факт. Он повис в черной пустоте, не вызывая ничего, кроме леденящей усталости. Контрольная по матеше, сообщение от мамы, парень из параллельной группы… Все это осталось по ту сторону.

Но почему тогда это жжение? Почему этот гул? Почему я чувствую тяжесть тела?

С усилием я заставила веки разомкнуться. Свет ударил в зрачки - не яркий, а приглушенный, багровый. Он исходил от шаров из темного стекла, парящих под потолком. Внутри них клубилось пламя.

Я лежала не на койке. Я утопала в море подушек и струящихся тканей цвета ночи и запекшейся крови. Над ложем нависал балдахин, расшитый причудливыми узорами, в которых угадывались крылья, когти и извивающиеся тела… драконов.

Это была не больница. Это было даже не самое причудливое представление о загробной жизни.

- Ваше высочество? Светлейшая? Вы… вы проснулись?

Голос был мужским, старческим, в нем слышалась дрожь. Не страх, а благоговение, смешанное с торжествующим трепетом.

Я медленно, со скрежетом в суставах, повернула голову.

У ложа сидел старик. Его длинные одежды были глубокого синего цвета, расшиты серебром. Лицо изрезано морщинами. Но больше всего поразили глаза. Они смотрели на меня с немым изумлением. Радужка - цвета темного золота. И в самой глубине зрачка мерцали крошечные язычки живого пламени. Его глаза горели.

Паника рванулась наверх - я открыла рот, чтобы закричать, но из горла вырвался лишь хриплый, беззвучный выдох.

- Тише, тише, светлейшая Алисия, не пытайтесь говорить, - старик поднял руку в успокаивающем жесте.

Его пальцы были длинными, изящными. Кожа на суставах казалась… необычной, будто присыпанной порошком.

- Вы спали. Очень долго. Два десятилетия минуло. Ваш разум, ваша душа… они должны заново научиться обитать в этом теле. Не стоит перенапрягаться…

Алисия? Два десятилетия? Сон?

Он говорил на гортанном, певучем языке, которого я никогда не слышала. Но понимала. Каждое слово. Инстинктивно. И от этого становилось еще страшнее.

Целитель, или кем он еще мог быть, осторожно протянул руку и коснулся моей ладони. Его прикосновение было сухим и горячим, почти обжигающим.

И тогда я, наконец, разглядела свою руку.

Это была не рука Александры Петровой, студентки третьего курса. Это была рука незнакомки. Изящная, с длинными, тонкими пальцами. Ногти были гладкими, острыми, цвета обсидиана.

Но это было еще не самое чудовищное.

От запястья до кончиков пальцев все было покрыто мельчайшими, плотно прилегающими друг к другу чешуйками. Они были белыми, как первый иней. Под багровым светом они отливали холодным перламутром. Я инстинктивно сжала пальцы в кулак. Чешуйки мягко подались движению. Их текстура была похожа на тонкую замшу.

Это была чешуя. На моей руке.

Ужас обрушился во всей своей мощи. Он хлынул леденящим адреналиновым приливом, заставил сердце колотиться с такой силой, что я услышала его стук в висках. Я рванулась, пытаясь сесть. Тело слушалось ужасно. Движения были неуклюжими, как у новорожденного.

- Пожалуйста, светлейшая, умоляю, успокойтесь! - в голосе мужчины прозвучала тревога. Он резко обернулся к тени у стены. - Лира! Зеркало! Неси сейчас же!

Из полумрака выплыла женщина в простом платье пепельного цвета, с лицом бледным от волнения. Ее глаза, тоже золотые, но без того внутреннего пламени, были опущены. Она взяла с резного столика круглый предмет, обернутый в ткань, сбросила покров и, дрожа, поднесла его ко мне, опустившись на колени.

Я не хотела смотреть. Но невидимая сила, смесь любопытства и отчаяния, заставила мою голову повернуться. Глаза уставились на отполированную до зеркального блеска поверхность металла.

В зеркале смотрела незнакомка. Самое прекрасное и самое чудовищное лицо, которое я когда-либо видела.

Не мои темно-каштановые волосы, а ослепительно белые локоны, тяжелыми волнами спадавшие на плечи. Лицо - бледное, почти прозрачное, с аристократическими чертами. Высокие скулы, прямой нос, тонкие, почти невидимые брови. Полные губы сочного розового цвета.

И глаза. Огромные, миндалевидные, широко раскрытые от ужаса. Радужка - золото, как у целителя. Но в глубине расширенных зрачков пульсировало не оранжевое, а белое пламя. Холодное, ослепительное, как молния.

И чешуя. Она была не только на руках. Причудливый, изящный узор из тех же перламутрово-белых чешуек обрамлял линию волос на лбу, напоминая диадему. Две тонкие цепочки сбегали от висков, огибая скулы. Еще одна сетка покрывала шею.

Я подняла свою незнакомую руку и медленно, с ужасом, дотронулась до холодной поверхности зеркала. Незнакомка в отражении сделала то же самое.

- Белая… - прошептал мужчина, и в его голосе смешались торжество, страх и безмерное облегчение. - Чистая Чешуя… Пламя Рассвета в зрачках… После двадцати зим сна… Пророчество истинно. Вы пробудились. Алисия из рода Черного Пламени, Белый Дракон, Избранная.

Дракон. Избранная. Пророчество.

Эти слова били по сознанию, как молот. Это была не просто замена тела. Это была замена всей судьбы.

Я откинулась на подушки, выронив зеркало. Оно упало на толстый ковер с глухим стуком. Звук моей собственной дрожи, шелест чешуи о шелк, прерывистое дыхание - все это заполнило звенящую тишину. Я уставилась в багровый полог, в золотые морды вышитых драконов.

Воспоминания хлынули обрывками. Машина. Мокрый асфальт. Свет фар. Ощущение невесомости. И затем - всепоглощающая чернота, которую я приняла за конец.

Как же я ошибалась.

- Алисия… - прошептала я своим новым, хриплым, чужим голосом. Имя было горьким и холодным.

Целитель замер, затаив дыхание. Служанка Лира прижала руки к груди в ритуальном жесте.

А я просто лежала, чувствуя, как по моей новой, белой, чешуйчатой коже бегут ледяные мурашки страха. Не перед смертью. А перед тем, что смерть - это лишь дверь. И я, по чьей-то воле или по чудовищной ошибке, шагнула в нее, попав в самое сердце чужой, прекрасной и ужасающей сказки.

И тихо, про себя, я подумала:

Мама… прости. Я, кажется, уже не вернусь к ужину.