Петрович, будь человеком!..

Петрович открыл глаза и сразу понял, что проснулся не дома. Ослепительно белый потолок с отсутствием следов от мухобойки и паутины не имел ничего общего с его квартирой. А кровать, на которой он лежал, оказалась хоть и жёсткой, но довольно удобной. Присмотревшись, Петрович понял, что это не кровать, а лежак, похожий на те, что устанавливают в плацкартных вагонах. Окончательно проснулся он от нежного и мелодичного, но совершенно незнакомого женского голоса:

– Иван Петрович Нестеров, 1958 года рождения, прошу подойти к информационной стойке.

Одним рывком переведя себя в сидячее положение, Петрович огляделся и замер: он находился в длинном широком коридоре с лежаками вдоль стен. Конца коридора было не видно ни справа, ни слева. «Допился… Помер!» - пришла в голову мысль, и стало ещё страшнее. Некоторые лежаки были пустыми, на некоторых сидели и лежали люди. Постельного белья на лежаках не было, но все лежащие были одеты, за исключением миловидной девушки в купальнике, ошарашено оглядывающейся по сторонам.

– Иван Петрович, не задерживайте! – повторил голос, и Петрович увидел стойку, похожую на гостиничную.

Подойдя к стойке, он посмотрел на сидящую за ней молодую девушку в строгом брючном костюме.

– Иван Петрович Нестеров, 1958 года рождения, родились в Москве, но прожили всю жизнь в Рязанской области, в деревне Кутиловка. Всё правильно?

– Да, - хриплым голосом выдавил из себя Петрович.

– Вы скончались три часа назад от отравления суррогатным алкоголем, - бесстрастно сказала девушка, глядя в лежащие на столе бумаги. – Детей трое, внуков пятеро.

– У меня двое детей, - поправил Петрович. – И внуков тоже двое.

– Не спорьте. Трое и пятеро. Помните, как в колхоз на уборку картошки ездили в 1978 году? И к Нинке-доярке бегали вечерами? Родила она весной следующего года. Впрочем, они тоже не знают о вашем существовании.

– Повторите пожалуйста, от чего я помер?

– Отравление суррогатным алкоголем, - отчеканила девушка.

– Сволочь! – вырвалось у Петровича.

Девушка подняла голову и удивлённо посмотрела на него.

– Да я не вам…. Люська сволочь, которая самогоном торгует у нас в Кутиловке. Божилась, что качественный, двойной перегонки…

– Это уже не имеет значения, - строгим голосом осадила его девушка. – Теперь вы должны думать о другом: каков будет ваш дальнейший путь. Сейчас посмотрим, нет ли у вас льгот…

– А у вас как в магазинах, акции и скидки бывают? – съехидничал Петрович. – Интересно, за что же это льготу получить можно?

– Ну вот вы, например, родились в Москве, – всё так же бесстрастно ответила девушка. – Если б и жили в этом городе в дальнейшем, могли бы получить скидку.

В глазах Петровича загорелся огонь извечной неприязни жителей провинции к москвичам, который исчезал только после переезда оных в столицу, да и то не всегда.

– Это что ж получается, москвичам и тут скидки?! Вечно им всё, а другим – ничего! У них и медицина, и зарплаты, и пьют, поди, не самогонку, а коньяки?!..

– Да-да, им положены льготы. Вы думаете, легко в столице жить? – спросила девушка. – Те самые зарплаты, о которых Вы говорите, они тратят на ту же самую медицину, поскольку работают почти круглосуточно, да ещё и в метро часа три в день мучаются. Считайте, что в аду, причём при жизни! А экология? Жителей подмосковной Капотни, например, вообще стараются не наказывать, если только они сами очень постараются… Жалко их, бедных.

– Ну конечно, кому ж нас, деревенских, пожалеть? – Петрович криво усмехнулся и махнул рукой. Он хотел сказать ещё что-то, но девушка его остановила:

– Давайте не отвлекаться. Сейчас речь идёт только о вас, а не о других людях. Чтобы точнее определить, что с вами делать, я прошу вас рассказать о самых добрых, светлых и чистых поступках в вашей жизни. От ответов и будет зависеть, продолжите ли вы своё существование в новом райском качестве, либо отправитесь на перевоспитание. Посидите, подумайте, вспомните свою жизнь от самых ранних лет и до конца. Старайтесь думать только о самом светлом и хорошем, это очень важно. Здесь никто не болеет, не нуждается в еде и воде, так что думайте спокойно. А как будете готовы – расскажете. Думаю, лично вам хватит и пары суток.

Петрович с удивлением понял, что мучавшая его годами ломота в спине куда-то исчезла, и даже извечное похмелье совсем не ощущается. Но выработанная годами привычка заставила наклониться над стойкой и тихо спросить:

– Ты, дочка, хорошо вещаешь, прям Левитан! Но скажи лучше, где у вас самогонкой разжиться можно?..

Девушка подняла голову, и от её грустного взгляда Петрович осёкся, а потом медленно отошёл от стойки и побрёл к лежаку.

***

В деревне Петровича не любили. Едкий он был, вредный и скользкий. Всё извернуться пытался, в любом вопросе обмануть, а потом доказывать свою якобы правоту. Решила, к примеру, его соседка забор поправить общий, чтоб куры пролезть не могли. Увидел Петрович, как она палочки в землю втыкает, где курица под сеткой пролезть может, да и взял на заметку. А ночью тихонько вынул пару палочек в разных концах, а ещё зерна рядом с дыркой насыпал. Уже к обеду куры вольготно гуляли по его огороду. Поймал Петрович одну, зажарил на ужин себе, а соседке ещё и скандал устроил: дескать, половину огорода потравили, бестии! А где пропавшая курица – слыхом не слыхивал. И вообще, надо нормально забор чинить, чтоб точно не пролезли!.. Давно уж махнули на него рукой соседи, никто связываться не хотел.

Жил Петрович один: жена ушла ещё лет пятнадцать назад, не выдержав хитрого нрава, а дети отучились в институтах, да и осели в городе. Пенсия была невелика, но помогал огород. А вдобавок к тому и дети нет-нет подкидывали отцу на старость, хоть сами и старались приезжать пореже. В общем, на кусок хлеба с салом и самогоном у Петровича всегда деньжата водились, а большего ему и не надо было.

…Лёжа на спине и задумчиво глядя в белоснежный потолок, Петрович с удовольствием вспоминал последние дни своей жизни. Виделось ему, как наяву, что на столе нарезан лучок с сальцем, краюха ржаного хлеба и бутыль самогона стоит. Как назло, тут же вспомнилось и то, что именно самогон послужил причиной его нахождения в этом странном месте. Отогнав прочь неприятные мысли, он решил, что и тут жить можно. Блаженно улыбаясь, Петрович повернулся на бок и решил немного вздремнуть.

***

Очень скоро Петрович понял, что здесь были невозможны не только болезни и голод, но и сон. Рывком сев на лежаке, он огляделся. Увиденная им сразу после пробуждения девушка в купальнике сидела и беззвучно плакала. Она забилась в угол лежака и прижималась к стене, как будто стараясь спрятаться.

– Что милая, страшно? – елейным голосом спросил Петрович, подойдя к девушке. – Как зовут-то тебя?

– Олеся, - тихо произнесла девушка, посмотрев на Петровича большущими зелёными глазами.

– Эх, Олеся… Поди немало грешила в жизни, раз сюда определили?

От удивления девушка даже перестала плакать.

– С чего вы взяли, дедушка?

– А с того, милая, что такие пигалицы только сюда и попадают, – ехидно сказал Петрович. – Не грешила бы – уже в раю была! Ты меня слушай, я тут давно уже, всё знаю!

– Что же мне делать? – в глазах девушки были видны боль и надежда на помощь со стороны, пусть даже и от незнакомого пожилого человека неопрятного вида. – Подскажи, дедушка, а?

Петрович гордо ухмыльнулся, наклонился к девичьему уху и тихо, но внятно произнёс:

– А ничего ты, дура, уже не сделаешь! Всё, что могла – натворила!

Гордо расправив плечи и с удовольствием посмеиваясь, он вразвалочку пошёл к своему лежаку, оставив девушку рыдать уже в полный голос. Присев на лежак и блаженно улыбнувшись, Петрович поймал себя на мысли, что ему всё больше нравилось это место!

***

Лежак был весьма удобен, но Петрович периодически вставал с него и подходил к бедолагам, занимавшим места по соседству. Потом возвращался на место и с удовольствием оглядывал свой импровизированный плацдарм, выбирая очередную жертву. Сколько прошло времени, он не знал. Но проводил это самое время с явным удовольствием. Только что он пообщался с молодым парнем, который погиб в автомобильной аварии. Теперь парень сидел, тупо уставившись в одну точку, а Петрович переваривал очередную порцию скандального позитива. Лишь один раз его схема дала сбой, когда на одном из лежаков оказалась дородная деревенская баба в грязном и дырявом халате. Он сразу же бросился к ней, предвкушая «беседу» о тупых клушах и не следящих за собой женщинах, как вдруг перехватил ехидный взгляд и нехорошую ухмылку. Узнав в женщине «коллегу» и прикинув, что получит достойный отпор, он моментально изменил траекторию движения и прошёл дальше. «Ну её!.. Сразу видно – бешеная!», – подумал Петрович и вернулся к лежаку, который уже считал своим.

– Иван Петрович Нестеров!, – раздался тот самый звонкий и мелодичный девичий голос. – Ваше время пришло, подходите к стойке.

Лёгкий холодок прошёл по спине Петровича, но уже через секунду уверенность вновь вернулась к нему. По-хозяйски положив локти на стойку, он обратился к той самой девушке, что подзывала его:

– Что, уважаемая, пора признаваться, раскаиваться, рассказывать о самом добром и светлом поступке?

– Достаточно лишь рассказать. Вы же знаете условия, которые вам поставили, Иван Петрович. Слушаю.

– И это что же, прям тебе рассказывать? Чтоб ты меня в ад определила?

– Слушаю, – повторила девушка, слегка нахмурив брови. – Не задерживайте пожалуйста. У нас и так наплыв, в Китае землетрясение произошло. А вы тут уже почти неделю обретаетесь.

– Не видел я тут у вас китайцев, - пробормотал Петрович, не задумывавшийся до сих пор о том, что вокруг были лишь люди славянской внешности, хорошо говорившие по-русски.

– Они в других залах и на других линиях. Не отвлекайтесь.

– Торопишь ты меня, красавица… Но я тебе так скажу: не буду отвечать, и всё тут. Как же ты, такая справедливая, решение по мне примешь? Мне и тут хорошо. Спина прошла, ни пить, ни есть не хочется. Общение, опять же, интересное! Я тут останусь. Точка.

Девушка подняла голову, и Петрович увидел в её глазах уже знакомую грусть.

– Что, в ад отправишь? – тихо спросил он.

– Странные вы существа – люди, - всё также грустно ответила девушка. – Вы никак не можете понять простых вещей, а многие из вас – даже с нескольких попыток. Например, вы не помните, что находитесь у нас уже в шестой раз. Ещё один – и вы просто исчезнете, вас сотрут из книги человеческих жизней.

– Как это – в шестой?! – ошарашенно спросил Петрович. – И ничего не помню?

– Нет, не помните. И не должны помнить. Впрочем, вы скоро всё поймёте… И даже осознаете, что ад вовсе не нужен, а мы – не каратели, а лишь воспитатели. А вся ваша жизнь, которую вы сами себе создаёте, гораздо хуже мифического ада. Каждому человеку даётся семь попыток прожить жизнь достойно. И на протяжение этой самой жизни всем не раз говорили, как надо себя вести – соблюдение норм общечеловеческой морали вполне подходит. Но нет: всё меньше людей попадает в рай. Итак, седьмая попытка. Вы отправляетесь на перевоспитание…

Сознание Петровича помутилось, он почувствовал слабость, но всё же пытался уцепиться взглядом за девушку, которая смотрела всё с той же грустью и что-то говорила. «Всё-таки в ад! Обманула!», – со злостью подумал Петрович, а уже через пару секунд перед глазами была тьма и он провалился в забытье.

***

Открыв глаза, Петрович вновь увидел потолок. Перед его взором были окрашенные светлой краской железобетонные плиты, как в большинстве советских квартир той эпохи, в которой не было подвесных, навесных и прочих потолковых изысков. Петрович попытался оглядеться и понял, что шея поворачивается с трудом. Тем не менее, ему удалось увидеть старую простую мебель: сервант и стол с двумя стульями, стоящие в просторной комнате. Из открытого окна доносился птичий щебет, яркое солнце светило сквозь тюлевые занавески.

Мебель была необычно большой, и Петрович вспомнил прочитанную в беззаботном детстве сказку про Гулливера в стране великанов. Он хотел поднести к глазам руку, и не смог этого сделать: руки были примотаны к телу какой-то простынёй.

– Ванечка! – раздался до боли знакомый, но не слышанный несколько десятков лет голос. – Проснулся, родненький! Сейчас кушать будем!

К кровати подошла красивая молодая женщина, в которой Петрович узнал свою мать. Он попытался закричать, но вместо простого слова «Мама!» из неокрепшего детского горла раздался лишь тонкий жалобный плач. «Я должен докричаться, я должен ей всё рассказать!», – лихорадочно думал Петрович. Он вдруг вспомнил последние слова девушки, провожавшей его на седьмую попытку перевоспитания:

– Вы будете помнить это место лишь первые минуты своей новой жизни. Мы даём вам последний шанс, воспользуйтесь им правильно! Для того, чтобы попасть в рай, надо всего лишь быть человеком...

Петрович по-прежнему пытался докричаться до матери, и внезапно понял, почему именно «мама» становится первым осмысленно произнесённым словом каждого человека. Та боль и то стремление его произнести, помноженные на невозможность это сделать, навечно отпечатывается в подсознании перевоспитуемых.

– Ну что ты плачешь, маленький? Сейчас уже молочко подоспеет!, – произнесла мать, и Ванечке стало легко и спокойно. Какие-то мысли о белоснежном потолке и совсем иных кроватях ещё пытались витать в его голове, как вдруг перед глазами появилась бутылочка с коричневой соской, и он обо всём забыл. В голове осталось лишь желание поесть и немного поспать. Почему-то казалось, что ему давненько не удавалось это сделать…