Пейзаж с крестами

Отец с детства твердил ей, что кладбище – это страница истории. И каждая выгравированная закорючка на плитах – часть бесконечного круговорота жизни твоих родных земель. Наверное, лишь с этим Малика готова была соглашаться из раза в раз, но только мысленно. Вслух же она постоянно поправляла его: «Любых земель, пап, любых». А тот только отмахивался, и их разговор на этом заканчивался.

Отцу всегда было плевать на других, и Малику это злило до красных пятен на коже. А иногда злило даже до слез, ведь зачастую она тоже ощущала себя «другой» в его глазах. Может, именно поэтому они с мамой развелись, когда ей едва стукнуло семь.

– Сама всего добьюсь, вот будете знать, – приговаривала она в сердцах, переступая с одного поросшего слизью камня на другой. – И никто мне не будет нужен.

В глубокой ночной тишине звонко бились браслеты на ее раскинутых руках. Малика плохо балансировала на скользкой поверхности: покачивалась, дергала руками как птица крыльями, отчаянно вспоминала занятия по спортивной гимнастике из детства, но все было зря. Один неуклюжий шаг – и ступня предательски подвернулась.

– Черт! – вскрикнула Малика, едва не распластавшись вдоль притопленной кладбищенской дорожки.

И повторила ругательство, осознав, что одной ногой все же утопла в жидкой грязевой яме, похожей на болото.

– Ненавижу все это!

И она не врала. В груди бушевало такое горячее ядовитое чувство, что ее подташнивало. Малика ощущала его все ярче с каждым днем, но когда пожаловалась на это маме в еженедельном видео-звонке, та посоветовала дочери набраться терпения и «дожить» до восемнадцати лет. Якобы затем жизнь станет лучше, а гормоны перестанут сводить ее с ума.

«Вот увидишь, Машенька, ты начнешь лучше понимать жизнь. И ума прибавится», – уверяла она ласковым голосом, и Малика не знала, что ее злило сильнее: чрезмерная приторность, очевидная ложь, попытка унизить или самая мерзкая форма ее имени. Серьезно, даже отец в свое время согласился звать ее вместо безвкусной «Марии» звучной «Маликой». А вот мама словно специально игнорировала просьбу дочери. В такие моменты Малика убеждалась, что ее родители точно стоили друг друга. И так же точно не могли бы жить вместе слишком долго. Уж как они продержались семь лет – загадка для всех членов распавшейся семьи.

Малика остановилась, так и не вытащив ногу из жидкого месива, и посчитала до десяти. Этому приему ее научил школьный психолог. Произошла их встреча несколько месяцев назад, когда из-за пропусков и бунтарства ее оставили на второй год. Всего лишь часть исправительных мер, добровольно-обязательная, но в результате очень полезная процедура. Малика и не знала о существовании психологов в их забытом цивилизацией поселке. Но благодаря нескольким часовым беседам с профи она поняла, что все время сама вставляла палки в свои же колеса. Больше всего она мечтала поскорее закончить школу и уехать подальше, в какой-нибудь большой город, где можно прославиться как художница мрачных и эстетичных картин. Но своими же действиями она лишь продлила себе срок пребывания в этой глуши.

Однако у Малики достаточно ума, чтобы признавать ошибки и учиться на них. Теперь вместо бунтарства и ожидания совершеннолетия она решила подойти к будущему серьезно. Она все распланировала. Она переедет в тот же город, где обосновалась ее мама с новой семьей, но не станет останавливаться у них. Будет снимать жилье сама и зарабатывать на пропитание картинами. В начале никакому художнику не удавалось избежать трудностей, но даже их Малика учла – она не станет поступать в университет, чтобы все время посвящать творчеству, ведь чем больше она будет рисовать, тем больше картин сможет продать. А там, глядишь, получится приобрести дом на колесах, чтобы путешествовать и искать новые источники вдохновения.

Малика подписалась на десятки художников, близких ей по стилю, и с исследовательским рвением читала их блоги. Она готовилась морально и рисовала без устали. И конечно же, на время летних каникул нашла первую подработку, чтобы накопить денег на билет. Как раз на нее она и пробиралась по затопленным кладбищенским землям.

– Так, ладно, ты уже делала это. Сможешь и сейчас, – подбодрила она себя, когда жгучее отвратительное чувство поугасло в груди, затем шагнула вперед. Затем еще раз. Еще и еще. Когда она наконец-то встала на твердое деревянное крыльцо сторожки, Малика победоносно вскинула руки и улыбнулась так, что заболели скулы.

Ей всегда нравилось побеждать. Даже саму себя.

– Блестяще! – воскликнула она и вздрогнула от эха, раздробленного корявыми стволами деревьев, дикими зарослями и могильными плитами. Казалось, даже водная гладь пошла рябью, словно была разбужена непрошенным гостем из мира живых.

Малика поежилась. Мертвенно ледяной порыв ветра лизнул ее шею и заставил покрыться мурашками. На мгновение ее пробила дрожь. Любовь ко всему мрачному и тайному улетучилась, и Малика боязливо осмотрелась.

Здесь, среди заброшенных могил, в старой затопленной когда-то из-за прорыва дамбы части кладбища, царила атмосфера загадочности и таинственности. Каждый шорох, каждый вздох ветра казался пронизанным духом ушедших времен, которые навсегда остались в этом месте – зарыты землей на три метра вниз или больше. Старые могильные камни и кресты, покрытые лишаем, трещинами и пятнами времени, склонялись над черной водой, отражая мрачные затертые лики покойников на мутной поверхности. Их навсегда почившие взгляды словно наблюдали за всем безотрывно. Пялились, всматривались и отпечатывались на внутренней стороне век, чтобы следить за своей жертвой, даже когда та уснет. Птицы кричали вдалеке, жуткой симфонией вальсируя с порывами ветра и заставляя трепетать даже деревья, за которыми мелькали бесформенные тени.

Малика наспех перекрестилась и забежала в сторожку. Свет от постоянно горевшей лампады ударил по глазам. Дверь скрипнула за спиной, щеколда звякнула, и ужасающий пейзаж с крестами остался позади. По телу расползлось мягкое чувство безопасности, и Малика выдохнула с облегчением. Не то чтобы она боялась всякой чертовщины. Напротив, та ее влекла и вдохновляла. Но в следующий раз она зареклась приезжать на работу чуть раньше начала своей смены, засветло.

Малика скинула рюкзак на пыльную койку с не заправленным матрасом, включила напольный обогреватель, переобулась в здешние сапоги на пару размеров больше и поставила свою обувь сушиться. Села в скрипучее кресло за столом, смахнула пыль и мельком кинула взгляд на охотничье ружье у соседней стены.

Оно выглядело не менее ветхим, чем сама сторожка, да к тому же дядя Дима – друг отца и постоянный ночной сторож, который предложил подменить его на время летних каникул – так и не научил ее пользоваться им. Сказал, Малика слишком мала для таких «игрушек», и что все равно оно ей не пригодится. Несколько лет назад, когда эту часть кладбища только-только затопило, сюда влекло всяких мародеров. Но сейчас грабить уже было нечего. Все, что можно разорить, уже разорили, и только любопытные подростки порой захаживали сюда в погоне за острыми ощущениями. Дядя Дима смеялся, когда рассказывал, с какой скоростью от него убегали детишки, стоило ему только выйти из сторожки и окликнуть их. Он назвал этот случай самым веселым за последние три года, ведь помимо него больше ничего и не происходило.

Малика оглянулась на дверь, чтобы убедиться еще раз, закрыта ли она. Закрыта. И тут же почувствовала укол стыда – неужели она так испугалась непойми чего, хотя уже прошла неделя с начала подработки? Бред какой-то. Она не боялась, ведь подобная работа – предел ее мечтаний. Сидеть в столь колоритной обстановке и рисовать до рассвета, так еще и получать за неплохие деньги – лучшее, на что она могла надеяться. Конечно, родители были не в восторге, но дядя Дима убедил их в безопасности этих мест. Конечно, он ничего не рассказал им про ружье и прочие мелочи, и Малика была очень благодарна. К тому же любые маленькие тайны между ней и кем-то не из членов семьи всегда приятно воодушевляли.

Она вспомнила, как душевно дядя Дима передал ей ключи от сторожки – под чай со сладким вишневым пирогом, что он сам испек. Он жил по соседству и часто присматривал за ней с детства, ведь отец то и дело колесил по вахтам. Впрочем, с тех пор ничего и не изменилось. Малика улыбнулась, в груди потеплело от воспоминаний. Все же было в этом поселке что-то хорошее.

Под нахлынувшими мыслями растаял и страх. Она потянулась, зевнула, вытащила из рюкзака альбом, любимый карандаш и термос с крепким кофе, после чего приступила к своей главной работе – рисованию.

***

Малика не помнила, как провалилась в сон. Термос быстро опустел, а вот эффект бодрости иссяк еще быстрее. Никто не запрещал ей спать на работе, но она заснула так крепко, что могла бы пропустить какие-то происшествия на затопленной полосе. Там, у главного входа, в стороне «нового» кладбища, конечно, был свой сторож – он никогда не спал и славился чрезмерной ответственностью. Частично это именно благодаря ему здесь никогда ничего не случалось. Но все же Малика чувствовала, словно подвела кого-то, заснув так глубоко.

Ее не разбудили даже первые солнечные лучи, а ведь она всегда подрывалась от толики света. Но стук в дверь, настойчивый и сильный, все же поднял ее с матраса. Она потерла глаза, поправила одежду, зевнула широко и с недовольной гримасой поплелась открывать. Мысли неповоротливо бились о виски, вызывая вспышки боли – как всегда, когда она спала слишком долго. Каждый шаг давался ей с трудом, словно она брела по колено в болоте. Тело едва слушалось.

– Дядь Дим? – позвала она хрипло. Голос тоже едва слушался.

С готовностью прищурившись, она отперла и толкнула дверь. Солнце ослепило, и Малике понадобилось больше десяти секунд на привыкание. И чуть больше – для понимания, что никакого дяди Димы не могло здесь быть. Он на море, за много километров.

– Ау? – полночный страх вновь кольнул ее, и Малика осмотрелась.

Никого, кроме мертвецов.

– Кто здесь? – попробовала вновь, но в ответ услышала лишь далекую перекличку воронов.

Мороз пробежал по спине. Ей почудилось, словно кто-то невидимый вновь заколотил по двери. Она вскрикнула, забежала внутрь, смахнула вещи со стола в рюкзак и побежала домой на непослушных ногах, как ошпаренная.

Лишь дома она увидела, почему ноги так плохо ей подчинялись. Она убежала в сапогах дяди Димы. И как назло, та пара ботинок, забытая в сторожке, была единственной гордостью ее гардероба. Ждать до ночи Малика не могла, ее пригласили в гости. Наступив себе на горло, она все же собралась с духом и вернулась к сторожке в полдень.

Вот только ботинки она нашла не у обогревателя. Те стояли у порога на крыльце. Чистые, какими Малика в жизни их не видела. И как никогда, особенно ночью, не начищала. Схватив пропажу, она убежала с кладбища быстрее, чем утром.

***

Малика сама не поняла, как, но она вернулась на свой пост уже на следующую ночь. Возможно, она чуть смелее, чем думала. А может, ей удалось себя убедить, что то была лишь чья-то шутка. Наверняка какие-то дети решили разыграть ее. И надо отдать должное, у них неплохо получилось.

Малика занималась тем же: рисовала, что видела, но с множеством мрачных деталей. Так под ее рукой вырисовывалось кладбище, полное загадочных призраков у своих могил, мутировавших мертвецов и кровожадных вампиров. Подумав немного, она дорисовала в углу край безымянного озера с выглядывавшей головой водяного. Кивнув себе, она перевернула лист, чтобы приняться за новый шедевр, но резкий скрипучий звук выдернул ее из мира фантазий в реальный кошмар.

– Что? – она оглядела сторожку, выглянула в окно; ничего. – Что еще за шуточки?

Как в следующее мгновение звук повторился. Половицы ныли под тяжелыми шагами кого-то, кого на самом деле не было. Малика вздрогнула, закрыла рот руками, чтобы не закричать, и замерла. Кровь отхлынула от лица, мерзкий пот прошиб кожу под одеждой, а сердце забилось так, словно готовилось проломить ей ребра. На несколько секунд этот Невидимый словно тоже замер – наступила плотная, давящая тишина.

Секунда. Две. Три.

Скри-ип!

Малика закричала до рези в глотке. Выбежала из сторожки и спряталась в деревьях, среди мертвецов. До самого утра она не решалась зайти внутрь, пока ледяной дождь не вынудил ее это сделать.

***

– Та-а эт же Васька шалит, – трескучий голос не трезвого дяди Димы смеялся Малике в ухо.

Она поморщилась и отодвинула телефон подальше. Колибри под окном ее кухни лакомилась нектаром с цветника, а Малика лакомилась вафлей и какао. Самая успокаивающая еда на свете, из теплого детства еще до развода родителей.

– Ты его не бовся, Манька, не бовся. Он не куснет.

– И где он живет? – Малика отхлебнула из кружки. – Я ему такое устрою. Будет знать!

– Та прям тама и живет же, – дядя Дима издал квакающий смешок.

– В смысле?

– В коромысле! – на фоне тетя Света, его жена, наказала не грубить девочке. – Васька хороший, ты не бовся. Его как залило, так он спать перестал. Ходит порой, в гости захаживает. Ты ему эта… Стопочку поставь, да тост скажи. Душе-евный!

На фоне тетя Света очень громко возмутилась. И пусть Малику немного потряхивало от новостей, она рассмеялась.

– Та все-все, Светка, тихо ты! – ворчал он, пока Малика дожевывала вафлю. – Ты, Манька, стопку не ставь. Конфетками задобри. Дай, что сама ешь.

Малика кинула взгляд на фантик от вафли и опустевшую кружку. Сомнения и разум упрямо боролись с тем, к чему подталкивал ее дядя Дима, да и вообще со всеми его словами.

– А как его угостить? – вопреки всему, спросила она недоверчиво.

Дядя Дима хохотнул так, словно давно ждал этот вопрос.

– А ты пойди поглубже в старую сторону. Та кинь все в воду, да подальше. Васька глубоко лежит.

Малика прикрыла микрофон и тяжело вздохнула. Она знала, что лучше ни о чем не спрашивать дальше, однако…

– А что за «Васька» вообще? Кто он, водяной?

– Та ты что, Манька, забыла? – дядя Дима почти оскорбился. – Васька ж брат мой, он в детстве помер.

***

Малика была уверена, что дядя Дима окончательно сошел с ума. Поговаривали, он всю жизнь звал умершего брата, но «заобщался» с ним только после того, как устроился сторожем. Да, его брат был похоронен в старой затопленной части, но с чего он взял, что тот Невидимка – его Васька? Ведь даже если это правда, и дело было в чем-то сверхъестественном, то там же похоронена куча других людей! Вероятность, что после затопления дяде Диме ответил именно его брат, крайне мала. По крайней мере, так считала Малика.

Она одновременно и страшилась, и принимала эту историю. Что-то неведомое заставляло ее сердце биться чаще от предвкушения новой встречи с Ним. Она дала ему имя Валтер – современно и стильно, как ей казалось. И на ту же букву, что и «Васька», как дань уважения. Малика набрала носом воздух, поправила потяжелевший от конфет рюкзак и смело шагнула через порог сторожки.

Первая половина ночи проходила спокойно. Никаких шумов, кроме завывания ветра и шелеста листвы. Малика сидела, сгорбившись над столом, и рисовала Валтера вместе с чертями на кладбище. Они держались за руки и водили хоровод вокруг могилы с вычурным мраморным ангелом без одного крыла. Валтера она изобразила просто: таким же рыжим и веснушчатым, как дядя Дима, с голубыми глазами, но лет на сорок младше. Валтер вышел почти ровесником Малики, и оттого ей чудилось, словно так они стали ближе и могли бы подружиться, как внезапно стены сторожки затряслись. Не успела она вывести штрих-улыбку на лице Валтера, как заскрежетала койка рядом с ней. Малика встрепенулась.

– Тебе не нравится? – она сама не верила, что спрашивала это у пустоты, но ветер завыл громче, а некая птица закричала слишком близко к ее окну. – Поняла, окей!

Малика засуетилась. Отыскав в пенале ластик, она принялась исправлять рисунок – интуиция вопила, что дело было именно в нем. Получалось, Валтеру не нравилось кружиться с чертями, а значит – он это место защищал. Так что она изобразила, как он вместо хороводов, наоборот, прогонял чертей. Тут ветер стих, а крикливая птица хлопнула крыльями и улетела из-под окна. Воцарился покой, каким он только мог быть в этом месте.

– Вот, значит, как, – прошептала она едва слышно.

Малика быстро нанесла еще несколько штрихов, чтобы рисунок казался более завершенным, схватила его вместе с угощением и выбежала в сторону затопленной тропинки. Сапоги хлюпали по воде, но хотя бы не скользили, так что она быстро добралась до небольшого мостика. Вода почти касалась его поверхности, а под ним до размытой земли с разграбленными могилами было несколько метров вглубь. Она перевесилась через периллу, посмотрела в болотную тьму и убедилась – это отличное место для подношений.

– Я кое-что принесла, – как можно ласковее произнесла она и принялась рассыпать по воде чипсы, конфеты, жвачки и несколько яблок.

Выждав несколько минут, она присела на корточки и пустила по воде тот самый рисунок. Бумага отплыла от моста на полметра, а после ее словно поглотила вода – она разверзлась под альбомным листом пастью черной бездны и затянула его в себя с жадностью и будто бы любопытством. Малика наблюдала без тени страха. Даже наоборот, чувство спокойствия и безмятежности нарастало внутри.

– Нравится? – улыбнулась она и вскоре ахнула от удивления.

Тут началось настоящее волшебство. Светлячки, словно звезды, начали подниматься отовсюду, будто бы из-под земли. Они стали медленно окружать кладбище, превращая его в место невероятной красоты. Даже самые темные уголки наполнились теплым светом, а лица на старых фотографиях с могил будто ожили, излучая доброту и умиротворение. Атмосфера смерти сменилась бесконечностью покоя и чувством надежного пристанища. Малика больше ни о чем не спрашивала – она уже получила многим больше, чем любой ответ. Завороженно наблюдая, она села на самый край и спустила ноги в воду.

***

После той волшебной ночи Малика стала рисовать для Валтера постоянно. Она приносила ему разные угощения и даже разговаривала с ним. Конечно, «разговаривать» – громко сказано. Он никогда не отвечал словами, лишь проявлял себя разными природными формами. Но Малике этого было достаточно. И так как она уже убедилась, что Валтер существовал, то когда под водой словно начинало что-то осторожно, боязливо мелькать, она не пугалась. Даже когда там ей почудилось чье-то лицо.

Но вот в ночь, когда позади их мостика она услышала странные звуки возни, то перепугалась не на шутку. Малика интуитивно научилась отличать знаки, подаваемые Валтером, от любых других явлений на кладбище. И этот шел точно не от ее невидимого друга. Она насторожилась, привычные светлячки приглушили свет, и Малика пошла проверить, что же там.

Только не успела она отойти и на пять метров, как перед ней предстала ужасная картина: тощий бледный силуэт в лохмотьях раскапывал чью-то могилу. Малика застыла камнем, не в силах произнести ни звука. Паника взвинчивала нервы до предела. Она чувствовала, как все внутри закипало и било тревогу, но разум совершенно потерял контроль над телом. Она могла лишь смотреть, как высокая фигура оглушительно вскрывала крышку гроба и вытаскивала трупные украшения.

– В-Валтер… – голос ее походил на жалобный писк, язык тут же прилип к небу и распух. Она потратила все силы, чтобы позвать на помощь, и уже отчаялась, когда привычного ответа не последовало, как вдруг…

Ба-бах!

Что-то стрельнуло.

Ружье! Точно, это ружье стрельнуло в сторожке. Громко, резко, отрезвляюще. И она, и силуэт в могиле вскинулись. И когда пара злобных голодных глаз уставилась на нее, Малика рванула с места.

Она побежала, крича и не разбирая дороги. Сердце колотилось в горле и висках, в ушах шумело, а перед глазами встала черно-красная пелена. «Монстр! Монстр!» – подгоняли ее мысли, но через пару секунд она оступилась и рухнула с того самого мостика в воду, уходя под нее с головой. Водоросли моментально обвили ее руки и ноги. Крепкие, как канаты, они не позволили ей выплыть, и Малика начала задыхаться. Легкие горели, грязная вода забивалась в ноздри, уши и глаза. Она дергалась, отчаянно надеясь вырваться, но все было тщетно. Чем больше она двигалась, тем больше уставала и лишала себя кислорода. Голова закружилась, мышцы ослабли, и вот уже через несколько секунд Малика обмякла. В неясном тумане мыслей подкрадывались догадки, что вот настал и ее черед обрести покой.

И только она, будто завороженная смертью, примирилась, как туман перед глазами рассеялся. Из грязных болотных глубин прорезался свет, а из него выплыла мужская фигура. Рыжая, бледная, с синими-синими глазами. Малика не знала, явился ли за ней ангел, но и думать не хотелось. Ничего не хотелось, кроме как отдаться во власть всего, что ей уготовила судьба. Мозг переставал работать, тело словно отделилось от разума, и Малика наблюдала будто со стороны, как бледный парень распутал водоросли и поднял ее на поверхность.

Первый глоток воздуха дался с болью. Малика даже пожалела, что сделала его, но последующие, через кашель и спазмы, уже дались ей легче. Парень молча поддерживал ее, пока Малика не смогла держаться на воде самостоятельно. Он источал тепло и безопасность, как лампада в сторожке, и когда он вновь скрылся под водой, Малика едва не заскулила.

Туман в голове не исчезал. Она едва доплыла до моста и выбралась, еще некоторое время после приходя в себя. Когда же ноги согласились отнести ее домой, она с удивлением отметила, что путь ее вплоть до выхода из кладбища оказался выстлан светлячками, а один светлячок провожал ее до самых ворот дома.

***

На утро Малика обратилась в полицию. Она не стала беспокоить родителей, решив рассказать о своих приключениях отцу после его возвращения с вахты, а маме – через пару-тройку видео-звонков. Но с дядей Димой связаться пришлось, так что он уже был на пути в поселок. Преступника быстро схватили. Им оказался сбежавший из областной колонии рецидивист, так что ориентировка уже была на столе у их главного полицейского. Малику прилюдно поблагодарили и вручили небольшую медаль за проявленную смелость в поимке беглеца.

Но настоящей наградой для нее стал сон на следующую ночь. Ей снился Валтер – точно такой, каким она его представляла, и точно такой, каким увидела его под водой. Он благодарил ее за все: за угощения, рассказы и рисунки.

– Я не могу говорить наяву, но ты проявила себя как стражница покоя, наказала разбойника, и теперь можешь спросить меня о чем угодно.

Его голос не был похож на человеческий. Он говорил ее внутренним голосом – без пола и тембра, без ритма и звонкости. Оказалось, он и правда не был человеком – ни сейчас, ни прежде. Валтер стал порождением домового, водяного и призрака.

– Когда кладбище затопило, множество энергий слилось воедино, – объяснял он неторопливо. – Эта вода нуждалась в водяном, эти души молили не забывать о них и беречь их покой, а эта сторожка стала домом для живой души среди усопших и нуждалась в домовом. Так появился я.

Малика записала его слова сразу после пробуждения, не в силах скрыть толики смущения. Валтер сказал, что у Малики прекрасные живые глаза, но она упрямо видит ими только мертвое и плохое. Однако отметил, что за время их «общения» в ней многое изменилось. Она и сама признала, что эти разговоры наедине с собой заменили ей походы к психологу, и она словно взрослела все это время.

Малика спросила, что она могла бы для него сделать в благодарность за спасение. И имела она в виду не только тот случай с водорослями. Валтер заставил незаряженное ружье выстрелить, чем вывел ее из оцепенения перед преступником. И он просил назвать ему ее настоящее имя.

– Ведь иначе я смогу запомнить тебя.

Малика представилась, и с того мгновения ее имя показалось ей сокровенным.

Также Валтер попросил не забывать его и души, что покоились в этих землях. Особенно тех, кого никто уже не сможет навестить. Он рассказал ей о жизнях всех людей, что были в этих местах, и Малика записала в блокнот и их истории. А затем – нарисовала их портреты по памяти. Но чувство выполненного долга перед этими землями все не наступало.

И тогда она решила довериться интуиции. В конце концов, еще ни разу та ее не подводила. Малика зарылась в библиотеку и подняла все архивные справки, какие только смогла достать. За лето она поговорила со многими соседями и изучила историю поселка как со страниц различных хроник, так и с рассказов жителей. К началу учебного года Малика собрала целый сборник с рассказами и иллюстрациями, главной из которых сделала кладбище. На свой вкус и взгляд, однако даже под таким ракурсом ее исторический проект был одобрен советом учителей и вскоре – выставлен на областной конкурс.

Не прошло и месяца, как Малика получила приглашение на поездку в город, где бы она могла представить свой труд. Небольшой шаг в сторону заветной мечты и большой памятный дар для многих жителей поселка, в том числе усопших.

Малика с благоговейным трепетом села в междугородний автобус, подготовила бейдж и с улыбкой подписалась в нем: «Мария».