Пионерлагерь для мага!

Иногда вам кажется, что вы сошли с ума. Иногда так и есть. Особенно магократам. Нью-Петербург хорошел, обрастал легендами и новыми странными жителями. Борис, Магократ Всего На Свете, уже привык к тому, что по утрам его будили крики викингов, распевающих песни у Адмиралтейства, а по вечерам финтролли мирно почивали на ступенях Эрмитажа. Маг решил провести инспекцию отдалённых кварталов, до которых ещё не дошли руки у Ирмина — мэра и старого звездочета.

Прогуливаясь по некогда затопленному, а ныне просохшему району, Борис наткнулся на странную остановку. Столб был ржавым, но табличка на нём висела новая, будто её только что повесили. На ней было написано: «Пионерлагерь „Волчонок“. Автобус № 313».

Борис замер. По спине пробежали мурашки.

— Не может быть… — прошептал он. — Это же из моего детства…

Сразу в памяти всплыли картины — пионер, вернее не пионер, а просто лагерь. Он маленький, какая-то девочка тянет его за собой.

— Ты идешь? — спрашивает — пошли. Крыс травить начнут скоро…

Борис потянулся рукой, чтобы прикоснуться к табличке. В тот же миг мир поплыл перед глазами. Здания Нью-Петербурга расплылись в мареве, его могучая мана, всегда бурлящая внутри, исчезла без следа. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание, — это пара горящих в темноте глаз и чей-то тоненький голосок: «Быстрее, двуногий! Тащи его! Он идет с нами.»

Борис пришёл в себя от резкого толчка. Он лежал на холодной земле. Первое, что он осознал — невероятная, унизительная слабость. Маг с трудом поднял руку. Это была рука ребёнка. Маленькая, худая. Борис посмотрел в лужу — он был в синей пионерской форме с белыми манжетами. Ребенок лет десяти.

— Что за… — он попытался вскочить, но его тело не слушалось. Рядом с ним на земле сидела Иви. Тоже маленькая, лет девяти, с двумя аккуратными косичками и в такой же пионерской форме. Её лицо, обычно искажённое яростью или скукой, выражало полнейшее, животное недоумение.

— Борис? — пискнула она. Её голос был тонким и звонким. — Это ты? Почему мы… маленькие?

Третьим был Воркин. Но не красный бес с крылышками, а тщедушный мальчишка в очках, с веснушками и торчащими ушами. Он тыкал себя пальцем в грудь и хныкал:

— Где мои рога? Где мой хвост? Я… я стал человеком! Это кошмар! Это унизительно! Паскудство!

Они огляделись. Ребята стояли у ворот. Высоких, деревянных, увенчанных красной звездой. На воротах висела вывеска: «Пионерлагерь „Волчонок“. Добро пожаловать, или Бомжам Вход Воспрещён!»

— Магии нет, — констатировал Борис, с ужасом пытаясь почувствовать внутри хоть искру силы. — Абсолютно. Мы… просто дети.

В этот момент ворота с скрипом открылись. На пороге стояла женщина, весьма недобрая. Высокая, дородная, с лицом, не выражавшим ни капли эмоций. На ней была форма вожатой, но её плечи были такими широкими, а бицепсы такими накачанными, что форма едва сходилась на груди. В руках она сжимала клюшку для гольфа.

— Ага, — сказала она хриплым, прокуренным голосом. — Новенькие. Я — вожатая Абба Ефремовна. Как шведская группа, ну. Здесь мои законы. Буете слушаться — будете жить. Не буете — клюшкой по башке получите, и пойдёте удобрять клумбу с георгинами. Понятно?

Борис стоял и молча охреневал. Он, Повелитель Орков, Владыка Материка, стоял перед тёткой с клюшкой и боялся пошевелиться.

— Я… — попытался он что-то сказать.

— В ЛАГЕРЕ ПРИНЯТО ОТВЕЧАТЬ «ТАК ТОЧНО, ТОВАРИЩ ВОЖАТАЯ!» — рявкнула Абба, и Борис инстинктивно выпрямился.

— Так точно, товарищ вожатая! — пискнул он.

— Отлично. А ты, — Аглая уставилась на Иви, — будешь моей помощницей. Дежурной по лагерю.

Тетка схватила Иви за руку и потащила за собой. Через пятнадцать минут Иви вернулась. На её груди красовался значок «Помощник вожатого», а в руках она держала лейку. Её глаза, всегда полные огня, были пусты и послушны.

— Я должна полить цветочки, — монотонно сказала она и направилась к клумбе. — Подмести площадь.

— ИВИ! ОПОМНИСЬ! — закричал Борис.

— Не кричи, Борис, — безразлично ответила она. — Мешаешь режиму дня.

Борис смотрел, как его грозная рыцарша, укротительница орков и победительница магократов, аккуратно поливает астры. У него в груди закипела знакомая ярость. Бессильная, детская, но оттого не менее жгучая.

— Всё, — прошипел он, обращаясь к Воркину. — Я этого так не оставлю. Если магия не работает… будем использовать науку. Мы соберём огнемёт. Сожжем все к советской матери.

Воркин, теперь просто Вова, испуганно всплеснул руками.

— Ты с ума сошёл! Мы же дети! Нас же накажут!

— Лучше пусть накажут, чем я буду смотреть на это! — упёрся Борис. — Я же не только магию прокачивал! Я читал! Я знаю, как это делается! Нам нужен Клуб Юных Техников!

Мальчишки пробрались в указанное на схеме лагеря здание. Внутри пахло припоем и краской. За столами копошились двое. Один — тощий, в клоунском колпаке, но с лицом клерка. Вместо носа у него торчал огромный карандаш. Второй — робот, собранный, похоже, из консервных банок и проволоки. Вид у них был такой, что кроме друг друга им ничего не надо.

— А, новички! — сказал тот, с карандашом. — Я — Карандаш! А это — Самоделкин! Хотите сделать кормушку для птиц? Давайте, нам нужны новые члены.

— Нам нужны детали для огнемёта, — без обиняков парировал Борис.

Карандаш и Самоделкин переглянулись. Их лица (и дисплей робота) исказились злобными гримасами.

— Нарушители! — запищал Карандаш. — Изобретения только для мирных целей! Мы вас сейчас схватим и отведём к Аббе Ефремовне!

Самоделкины двинулись на Бориса и Воркина. Борис, слабый и безоружный, сжал кулачки, готовясь к безнадёжной драке. Но тут из-за его спины раздался спокойный голос:

— Отставить панику, товарищи.

Из тени подсобки вышел… Борис. Взрослый. Высокий, сильный, в идеально отглаженной пионерской форме, с комсомольским значком на груди. Глаз его почему-то не было видно.

— Я — Комсомолец, — представился он. — Помогу вам, юные пионеры, в вашей борьбе с режимом.

Борис-ребёнок смотрел на себя-взрослого с открытым ртом. Карандаш и Самоделкин, увидев Комсомольца, сразу же смутились и отступили.

— Товарищ Комсомолец! Мы не знали!

— Предоставьте им всё необходимое, — приказал Комсомолец, и те немедленно засуетились. — С этими надо построже. Совсем от рук отбились.

Вскоре детали были собраны. Огнемёт, хоть и выглядел как помесь пылесоса и паяльной лампы, был готов. Но не хватало главного — топлива.

— Нужен спирт, — сказал Комсомолец. — Медицинский. Его хранят в медпункте.

— Нам надо кому-то нос разбить? — Поинтересовался Воркин-Вова.

— Не думаю. Просто обхитрить одного типа. Он там охраняет. Мурзилка.

— Я ожидал сексапильную тетеньку — недовольно проговорил Борис-ребенок.

Медпункт оказался небольшой избушкой на окраине. На крыльце, сложив руки на груди, стоял Мурзилка. Но это был не весёлый человечек из журнала. Это был двухметровый качок в берете, с лицом гренадёра и бицепсами, на которых играли мускулы. Злобная тварь напоминала медведя. Борис и Вова вышли из кустов.

— Ни с места, пионеры, — прохрипел он. — Спирт — только по рецепту.

— Воркин… Вова, — шепнул Борис. — Отвлеки его.

— Как?!

— Сделай что-нибудь! Ты же бес! Ну, был!

Воркин, дрожа, подошёл к Мурзилке.

— Товарищ Мурзилка…, а вы не знаете, где тут туалет?

На удивление Мурзилка сразу подобрел. Пока великан-качок с тупым видом объяснял Воркину дорогу, Борис-ребёнок подкрался сзади и изо всех сил ударил его в пах. Мурзилка издал странный писк и скорчился.

— Такой большой, а так быстро упал — констатировал Борис.

Комсомолец в это время проскользнул в медпункт и вышел с канистрой.

Топливо было добыто. Огнемёт заправлен. Оставался последний шаг — прорваться через ворота. Но на их пути встала помощница вожатой. Иви. С лейкой в руках и пустым взглядом.

— Стой, Борис, — сказала она. — Я не могу вас пропустить. Это нарушение режима.

Борис смотрел на неё, на её безжизненные глаза, и его охватило отчаяние. Он не мог в неё стрелять! Но и оставаться тут тоже не мог. И тогда в его голове, отчаянно ища выход, родился самый бредовый, самый отчаянный план. Он вдохнул полной грудью и закричал:

— Иви! Она убила твоего отца! Абба! Она его убила! Клюшкой!

Эффект был мгновенным и ужасающим. Глаза Иви, до этого стеклянные, наполнились знакомым, диким, животным огнём. Её лицо исказила гримаса чистейшей, первобытной ярости. Она бросила лейку.

— ЧТОООО?!

Иви развернулась и, с рёвом, от которого задрожали стёкла в окнах, бросилась на Аббу Ефремовну. Та, заслышав рёв, выбежала из своего домика с клюшкой наизготовку.

— Ах ты, мелкая…

Она не успела договорить. Иви, в припадке ярости, выхватила у неё клюшку, сломала её о колено, а затем… голыми руками оторвала Аббе голову. Иви-ребенок стояла, тяжело дыша, с окровавленной клюшкой в одной руке и головой вожатой в другой. Потом она с холодным видом насадила голову на кол забора.

— Режим пал, — холодно констатировала она, и её голос снова стал взрослым и уверенным.

— Страшная женщина — проговорил Комсомолец.

— Еще бы. Нас тут держала — кикнул Борис.

— Я про Иви.

Комсомолец, не теряя ни секунды, поднял огнемёт и выжег ворота дотла. Они выбежали за пределы лагеря и помчались прочь, в ближайший лес.

— Давайте дальше сами. Иначе не выйдет.

Борис, Иви и Вова бродили по лесу. Вскоре они наткнулись на Заброшенный Лагерь — несколько полуразрушенных бараков.

— Смотри — вскрикнул бывший бес. — Девочка с крысиными ушами и хвостом.

Та самая, что тащила Бориса по трубе.

— Быстро! — прошипела она. — За мной!

Она подвела их к огромной, ржавой трубе, торчавшей из земли.

— Внутрь! И бегите, не оглядываясь!

— Там воняет — сказал было Борис.

— Ура! Там воняет! — Закричала Иви и толкнула их внутрь.

Ребята вползли в тёмную, холодную трубу. Потом можно было встать. Борис бежал, чувствуя, как слабость покидает его тело. Впереди был свет. Он сделал последний рывок…

Перед ним была остановка. Та самая, посреди леса. А на ней автобус, экскурсионный.

— Автобус вывезет нас отсюда! — Решительно заявил Борис открывая дверь.

За рулем сидел толстый мужик с усами.

— Эй, захади дарагой! Отвезу тебя! Я грузин таксист. Зовут меня Сергеич. Кунем ворот, джаштан беран!

— Если ты грузин, почему ругаешься на армянском? — Подозрительно спросил Борис.

— Ты хочешь уехать или нет — безапелляционно констатировал мужик.

— Едем.

Борис сел на сидение, взяв за руку Иви..

… и очнулся на холодном каменном полу в подвале Нью-Петербурга. Рядом стояли Иви и Воркин, уже взрослые и в своей обычной форме. Иви с отвращением отряхивала руки.

— Фу, блин. До сих пор кажется, что у меня кровь этой тётки на руках.

Рядом с ними стоял Ирриш, король крысолюдей, с недоумением потиравший голову.

— Вы просто стояли и смотрели в пустоту. Я еле вас растормошил. Пришлось за шиворот тащить.

Воздух затрепетал, и появился Аргист Сияющий.

— Поздравляю, Борис, — сказал он. — Ты снова победил.

— Что это было? — выдохнул Борис, поднимаясь. — Пионерлагерь… дети…

— Это был Нью-Петербург, — объяснил Аргист. — Вернее, его дух. Его последний, самый коварный защитный механизм. Город-босс, если угодно. Он погрузил тебя в самое твоё слабое место — в детство, лишив силы. Но ты справился. Не магией, а умом и волей. И с помощью друзей. Потрясающе. Ты на один шаг ближе к победе.

Борис посмотрел на Иви, которая с облегчением проверяла свой меч, на Воркина, с радостью ощупывавшего свои рожки, и на Ирриша.

— Значит… девочка-крыса… это был ты?

— Ага, — кивнул крысочеловек. — Видимо, в твоём подсознании я так и остался «Иришей» как Танька придумала.

Борис вышел из подвала на свет. Его Нью-Петербург сиял под солнцем. Теперь он знал, что его власть над городом — полная. Маг прошёл через самое страшное испытание — советское детство. И победил.

— Всё, — сказал он. — С этого момента я официально объявляю, что больше не боюсь никаких боссов. После вожатой Аббы мне всё нипочём.

Иви мрачно ухмыльнулась.

— Ага. Особенно тех, кто убил моего отца. Кстати, Борис, у меня к тебе вопрос… Ты это откуда про того моего отца придумал? Я его сама почти придушила, когда он мой леденец отобрал.

Борис замялся.

— Э-э-э… это была тактическая уловка!

Магократия продолжалась. И Борис был уверен, что теперь-то уж ничто не сможет его остановить.