Пир для голодных

Копейщики на гнедых конях въехали в Убогое Пристанище. За сегодняшний день это был уже четвёртый конный отряд. Их меховые плащи развивались на ветру, а тяжёлые чёрные доспехи неприятно грохотали. Галопом они гнали лошадей по узким грязным улочкам, вымощенным щебнем, под крики испуганных горожан. Чёрный медведь, заключённый в щит, выделялся на их знамени.

- Дорогу! – рявкнул всадник.

Прямо перед несущейся конницей, выскочила маленькая грязная девчонка. Не успела она даже вскрикнуть – тяжелые копыта первого коня сбили ее с ног. А следом, не сбавляя хода, пронеслись другие, превратив то, что было телом, в кровавое пятно на дороге, вмятое в грязь и пыль.

Они выехали из городка, проносясь мимо пшеничного поля. Там, среди колышущихся золотых стеблей, под надзором двух надсмотрщиков, горбатились рабы – десятки худых мужчин в рваных лохмотьях, которые сложно назвать одеждой. Один из них был ещё совсем мальчишкой, лет шестнадцати. Босоногий и измаранный, с чёрными взлохмаченными волосами и грустными карими глазами, что сильно выделялись на тощем юном лице.

- Эй, Гаст, - тяжёлый, обрюзгший надзиратель Тольд, чьи щёки колыхались при каждом шаге, поднял вверх кнут. – Гони всех с полей.

- Испугался? – посмеялся Гаст, стегая отстающих рабов плетью. Те, как овцы, семенили мелкими неуверенными шажками и жались друг к другу.

- Не хочу встретить смерть в поле, если всё начнётся, - отвечал толстяк, заметно подрагивая телом толи от страха,толи от холода.

- Всё уже началось, - щёлкнул его кнут, невольники отскочили в сторону. Случилось так, что один из них случайно врезался в мальчика, повалив того наземь.

В Пристанище их ждали кандалы и цепи. И вонючая каша из отбросов – их обычная еда. Противная горечь связала язык мальчика, когда он вспомнил её вкус. Он лежал недвижно и смотрел в серое небо. На земле холодно, стук копыт всё ещё гудел в ушах. Он не хотел возвращаться в Пристанище, где на его запястья, красные от рваных ран, нацепят железные оковы. Если бы только у него был конь... Он вскочил бы на его спину и умчался. Но коня не было. Только пшеница и земля окружали его. И пока он думал, Гаст и Тольд прошли мимо, взмахивая хлыстами. Жирный всё торопился, а Гаст лениво плёлся за ним и дразнил. Они не заметили мальчика и пошли дальше.

Он остался лежать один, в тишине, и только зубы его стучали. Перевернувшись на живот, он медленно пополз вперёд, раздвигая руками ростки пшеницы. Дыхание вдруг сделалось тяжёлым, сердце быстро стучало и кололо. Полз вслепую, не зная, куда. Лишь бы не попасться на глаза надсмотрщикам. Его отстегают плетью до крови, если заметят. Гнев хозяина страшен, но там, где кончалось поле, его ждала свобода.

- Погоди, - сказал Гаст, когда они собрали рабов. – Где тот, маленький? – Он быстро всех пересчитал, багровея на глазах.– Куда делся?

Но мальчишка был уже далеко. Он бежал со всех ног в Медвежью рощу, не оглядываясь. Падал на землю, поднимался и снова бежал, пока были силы. Либо свобода, либо смерть, но не прежняя жизнь.

Ночь он провёл в роще, где впервые увидел медведей. Сломанные ветки и листья послужили ему укрытием. Он закопался в них с головой и не шевелился, притворившись мёртвым. Никогда прежде он не видел этих зверей. Огромных, лохматых, но необычайно спокойных.

Медведи тихо рычали, но не трогали мальчика. Нюхали его тощее тело, облизывали лицо и ладони шершавым языком, шевелили его лапами, но не кусали. Утром Убогие, верхом на лошадях, ворвались в рощу, но здесь им пришлось туго. Медведи разорвали пару их людей и лошадей, дав мальчику время убежать.

Медвежья роща осталась позади, и яркий солнечный свет ослепил его. Позже взору открылся пустырь, во всей своей страшной, мёртвой красе. Здесь ничего не росло и не цвело. И только чуть дальше, в кругу жёлтых кустов, стояло одинокое корявое дерево. Под ногами мальчик почувствовал колючую траву и мелкие камни, что глубоко врезались в голые стопы. Идти больно, следы его сделались красными. И нос уловил запах гари. Далеко впереди возвышался столб чёрного дыма.

- Нельзя стоять, - прошептал он.

Совсем скоро всадники вырвутся из рощи, если отобьются от медвежьих зубов и когтей.

И мальчик побежал, не разбирая дороги. Камни резали ему стопы, грязь забивалась в свежие раны и мешалась с кровью. Силы оставили его под деревом. Упав у его подножия, он разодрал ладони и лицо о сухую землю, но тут же поднялся, заметив на толстой ветке петлю. На кривых корнях, торчавших из сухой земли, лежал чёрный труп. Птицы давно выклевали глаза, губы, нос, в пустых глазницах копошились жирные черви. Неизвестный оставил здесь свою жизнь.

- Она выдержит и меня, - прохрипел мальчик.

Задержав дыхание, он с трудом поднял тело. Оно было тяжелым, неестественно холодным, и воняло гнилью так резко и невыносимо, что к горлу подступила тошнота, а глаза невольно наполнились слезами. Он кое-как прислонил мертвеца к стволу.

Пошатнувшись, он взгромоздился на его окоченевшие плечи, словно на ступеньки. И не медля, просунул голову в петлю.

- Так мало, - на грудь его будто упало что-то тяжёлое. – Я видел так мало всего.

Но труп наклонился и шлёпнулся на землю. Верёвка больно сдавила шею до хруста. Мальчик повис, задрыгал ногами и попытался ослабить верёвку, но не смог. Его вопли превратились в тихие хрипы. На последнем вздохе ветка надломилась.

***

Убогие так и не смогли найти сбежавшего раба и вернулись в Пристанище, где всё рассказали надсмотрщикам.

- Как хоть звали мальчишку, что сбежал? – спросил Тольд, который и вовсе не знал поимённо рабов.

- Сансар, - отвечал Гаст с явным раздражением. – Господин Ибби не простит нам этого.