Пираты Хвалынского моря

Ранний солнечный луч просочился сквозь густую листву липы, что раскинулась перед окном её «теремка», как она называла свою крохотную комнату. Он скользнул по лицу молодой женщины, разбудив её. Солнце едва-едва поднялось над соломенными крышами домов, тесно прижавшихся друг к другу на узкой улочке Царицына.

«Господи! — с тревогой мелькнуло в голове. — Проспала! Надо вставать!»

Настя — так звали молодую женщину — стремительно вскочила с жёсткого ложа, сколоченного из добротных досок, и поспешно стащила с себя ночную рубашку. Тело у неё было крепкое, гибкое, молодое и красивое — так бы отметил любой, кто увидел бы её в этот миг. Она вытянулась всем телом перед окошком, одна створка которого была распахнута навстречу свежести утреннего воздуха.

Позади будто шевельнулось что-то, и Настя резко обернулась. В окошке напротив застыло лицо молодого парня — глаза его вытаращились, рот приоткрылся, будто он сам не верил увиденному. Настя с испугом рванулась к рубашке и прикрыла ею грудь.

— Чего уставился, болван?! — вскрикнула она с раздражением. — А ну, убирайся!

— Так это... хозяин велел... солома после бури...

— Нашёл время подглядывать! Пропади ты!

— Ай, как же!.. — заторопился парень, сипло отзываясь.

Голова парня скрылась из виду, и раздражение у Насти улеглось — или, пожалуй, вовсе не было настоящим. Натянув на себя сорочку, она вновь взглянула в окно. Захотелось ещё раз поймать взгляд тех удивлённых, растерянных глаз. Уголки полных губ дрогнули в тени улыбки. Что-то тёплое и непонятное, томительное, прокатилось по телу, заставив сердце стукнуть быстрее.

Мысль кольнула с неожиданным волнением: «Эх, черт! Взбудоражил же. А ведь правда... третий год одна. Может, и прав отец, что толкует о замужестве. Да как же с этой свободой расстаться? Не тянет пока…»

Отогнала крамольные, грешные думы, наспех натянула простое платье. Застелила топчан суровым покрывалом, взбила подушку — и невольно вздохнула.

Во дворе Настя едва сдержалась, чтобы не оглянуться на парня, возившегося с конём. Вспомнила: отец с утра собирался в путь по делам рыбных промыслов. Плеснула на лицо прохладной воды — щёки ещё горели после недавней сцены.

Из поварни вышла женщина в годах, вылила грязную воду из бадейки прямо на тропинку.

— Проспала, Настя? — молвила с улыбкой, будто и не нужно было приветствия. — Буря-то позавчерашняя спать не мешала?

— Может быть, — отозвалась Настя, вытирая руки и лицо. — Отец уже ел? Он надолго уехал?

— К обеду вернётся. Торопись, ждёт тебя.

— Зачем? — насторожилась Настя.

Женщина пожала плечами и ушла. Настя пошла следом, но всё же не удержалась, обернулась. Парень, запрягая коня, стоял к ней спиной, в одних замызганных штанах. Пришлось признать: торс у него был что надо. Загорелая спина — крепкая, мускулистая, а талия неожиданно тонкая. Ноги скрывались за колесом. Тёмно-русые волосы, неровно остриженные под горшок, прикрывали уши.

Настя вздохнула — и скрылась за занавеской поварни.

— Появилась? — бросил без особого тепла купец лет сорока, плотный, с тяжёлой фигурой, обросшей заботами и годами. Его короткая борода поблёскивала редкими нитями седины. — Знаешь ведь, Фроське тяжело одной.

Он прервал себя, опускаясь за стол:

— Я на остров собираюсь. Скажу тебе — согласился принять Аникеева. Знаешь его. Разговор будет... о тебе.

— Свататься будет? — быстро спросила Настя.

— Вроде того. Что скажешь, дочка? Пора бы уже и семью завести. Сколько можно в девках ходить — люди уж смеяться начали над твоими выкрутасами. Аникеев — мужик видный, не думаю, что станет тебя душить. Подумай, а? Внука хочется. Или внучку — всё одно.

— И сама о детях мечтаю... да решиться не могу. В замужество не тянет, тятя. Как вспомню старое... Нет, вряд ли пойду. Да и возраст у него уже — за тридцать, верно ведь?

— Самый раз, доченька. Что тебе ещё надо? Мужик в соку, не какой-нибудь дряхлый. Вдовец, дети у деда с бабкой — никаких тебе забот.

— Видно будет, — уклончиво бросила Настя. — Ты уж договорился? Или сам ещё в раздумьях? Это какой по счёту сват? Четвёртый? Пятый? Честно, тятя, надоели уже — всё одно лицо. А мне бы — молодого, да чтоб красавец был.

— Да ну их, молодцев этих! — проворчал отец. — С их красотой да без гроша что толку? Ты лучше о жизни подумай, дочка. Настоящей.

— Ты только о деньгах и думаешь!

— Такова жизнь, Настя! — вскипел отец. — Ладно, опаздываю я. Поел уже, а ты тут, без меня, пораскинь умом. Вечером поговорим. Пока!

Он стремительно вышел, на прощание шлёпнул дочь по спине и метнул озорной взгляд в сторону женщины у печки. За воротами затрещали колёса, скрипнула створка. Двуколка укатила по пыльной улице, а вслед ей — собачий лай да хриплое тявканье из-за заборов.

— Ну что, Настя, — повернулась к ней работница. — Не уломал отец-то?

— Да не хочу я замуж, Катерина! — вспыхнула Настя. — Как только вспомню...

— Хоть бы раз рассказала мне что-нибудь. Видно же — историй у тебя целый воз. И с мужиками, поди, тоже бывало. А ты молчишь. Я ведь не болтушка...

— Не хочу! Что тут мне рассказывать, — бросила Настя, окинув взглядом стол. — Травки приготовила? Или самой браться?

— И что тебе с той травки? Ни сытно, ни весело. Посмотри на себя — баба как веретено. Худая, глядеть не на что.

Катерина смерила её взглядом — цепким, прищуренным.

— Не скажи, — прищурилась Настя с лукавой усмешкой. — Кто-то очень даже засматривается. Так что на слово тебе не поверю. А травка — не обижай, в ней вся сила.

— Заметно, заметно, — хмыкнула Катерина, прищурив свои тёмные, непроницаемые глаза. — И отца твоего угощаешь травками. А вот лучше бы — баранинкой, молодой, сочной. Настоящая еда для купцов, не для ведьм. Так что, не откроешься хоть немного?

— Перебьёшься, — глаза Насти лукаво блеснули, и на губах заиграла насмешка. — А сама чего молчишь? Тайны свои бережёшь. Почему, скажем, два года назад батьке моему отказала? Он бы тебе разве плохим мужем был? А теперь вот Фроська от него — с пузом. Скоро братик у меня будет. Ну? Молчим?

Катерина молча отвернулась к печке, глядя в огонь. Настя тем временем размешивала мелко нарезанные травы со сметаной — миска стояла прямо посреди стола. Краем глаза она наблюдала за кухаркой, что-то обдумывая. Губы её скривились в улыбке — вспомнилось растерянное лицо парня в окне. И злости не было. Даже наоборот. По телу прошла тёплая волна, затихла где-то внизу, и сердце вдруг забилось чаще.

Прислушавшись к себе, Настя вдруг поняла: в ней что-то переменилось. Мысль эта пришла стремительно и сразу в ней укоренилась — ещё до того, как она доела завтрак. Бросив взгляд на Катерину у печки, уловила её пристальный, чуть насмешливый взгляд.

Слегка смутившись, Настя всё же не удержалась:

— Подсматриваешь, да? Ну и что увидела? — её глаза смеялись, светясь лукавым ожиданием. — Говори уж! Мне самой любопытно стало. Или язык проглотила?

— Не обидишься? — уточнила Катерина, приглядываясь.

— А с чего бы сердиться? — усмехнулась Настя. — На правду не обижаются. Давай уж, выкладывай.

— Кажется мне, у тебя в голове мыслишки завелись... не совсем святые. Или станешь спорить? — губы Катерины искривились в кривой усмешке.

— А чего спорить. Не стану отрицать. Третий год одна, как-никак. Только вот замуж не хочется. А так... — Настя метнула на Катерину выразительный взгляд и тоже усмехнулась.

— А кто же счастливчик? Не признаешься, верно?

— Не скажу, — отрезала Настя. — Рано ещё. А где твоя Каля? Девка хоть куда, но хлопот с ней будет немало. Бедовая. Всё забываю спросить — кто ей имя-то такое дал? Странное ведь, непривычное.

— А кто у нас имена даёт? Батюшка и дал. Где-то в святцах вычитал. Пришлось согласиться. Успокоил тем, что значит оно — «красивая». Так и вышло. Девка получилась ладная. Лишь бы кто не сгубил. Мечтаю выдать её за человека состоятельного. Твой отец платит хорошо, а я — не транжира. На приданое подкоплю. Время ещё терпит.

— А куда дочка твоя запропастилась с самого утра?

— За птицей приглядывает. К воде гнала. Скоро вернётся. Разве что по пути с каким парнем столкнётся — тогда задержится. И получит по заслугам.

Настя усмехнулась, всё понимая. Природу ведь не обманешь — возраст у девки самый что ни на есть подходящий для подобных шалостей.

Она обошла хозяйственные постройки, будто выискивая неисправности, а на деле — разыскивая глазами парня. Но того и след простыл. Зато его брат, придурковатый Митрофан, дважды кланялся ей с восторженной, глупой улыбкой и пытался что-то вымолвить. Настя отмахивалась, краем глаза продолжая шарить по двору.

Наконец, не выдержав, Настя окликнула детину:

— Ты чего тут один? Глеб куда подевался? Делов-то ещё куча.

Митрофан, ухмыляясь по-своему и блестя глазами, замычал нечто невразумительное:

— Коня на пастбище повёл, барыня... — и снова расплылся в своей кривенькой, добродушной улыбке.

Настя кивнула и поспешно отошла. Митрофан вызывал в ней неловкость — хоть и старался изо всех сил приглядеться ей, лез из кожи вон.

В своём «теремке» Настя опустилась на топчан и задумалась. Дел невпроворот, а желания — ни на грош. Она смотрела в окно, но густая крона липы заслоняла вид на улицу. Лишь доносились женские голоса — бабки спорили что-то на повышенных тонах. День клонился к жаре. Август близился к концу, а с верховьев Волги уже тянуло осенью.

Донёсся голос Кали, а за ним — и Глеба. Настя не вникала в слова, просто прислушивалась, ловя себя на остром желании выглянуть и увидеть парня. Но не сдвинулась с места. То ли лень, то ли боязнь выдать себя — всё держало на месте. Она досадовала на себя, но продолжала сидеть, будто чего-то ждала сама не зная чего.

Потом мелькнула мысль: в такой день — самое оно на Волгу, искупаться где-нибудь в тишине. Был у неё на дальнем островке свой уголок — раньше с отцом туда наведывались летом. Но в последнее время он перестал ездить. И вот сейчас подумалось: а не позвать ли туда Глеба?