Писатель на корабле

Душа, запечатленная на страницах книг, становится бессмертной.

Душа - это не мозг или какой-то особый орган. Это память, накопленный опыт, отражение прожитых мгновений. Если пересадить мозг другому человеку, память тоже перенесется? А если стереть память до нуля, останется ли человек прежним - добрым или злым? Или это будет совершенно новая личность, с другими вкусами и привычками?

Нет, скорее всего, душа - это электрические импульсы в мозге. Чем ярче и быстрее ток бежит по извилинам, тем интересней и насыщенней рождаются мысли.

Если душа - набор уникальных электрических импульсов, что происходит с током, когда человек умирает? Нам говорили на уроках физики, что ток не исчезает. Он всегда притягивается к чему-то и уходит глубоко в землю, накапливаясь там.

Может, души умерших тянутся друг к другу, образуя пристанище? Место, где они находят покой? Может быть, это и есть Рай?

Но разве можно так просто разгадать загадку мироздания?

От голода мозг порой порождает самые необычные и захватывающие философские мысли, словно в попытке вырваться из цепких объятий реальности. А мозг писателя этим живет. Всегда в поисках новой метафоры или нового прочтения обыденности.

Четвертый день без еды. Голод становится невыносимым. Четвертый день он питает свое тело через капельницу из криокапсулы, где провел последние восемьдесят лет.

Спящим в этих капсулах по трубкам в вены поступает питательная жидкость, способная десятилетиями поддерживать жизнь в теле. Но эта поддержка - лишь иллюзия жизни. Она не дает ни сил, ни энергии, ни возможности почувствовать вкус настоящего существования.

Этот метод позволил не умереть молодому писателю, но и только.

Корабль класса «ковчег» под названием «Пилигрим-1» летит на новую планету. Старую они давно потеряли. Словно заигравшиеся дети, сломали любимую игрушку и летят в поисках новой, которую, вероятно, тоже сломают со временем. Такая уж природа у человека.

В две тысячи двести восемнадцатом году мир вспыхнул в огне войны, словно спичка, подожженная неосторожной рукой. Государства, опьяненные жаждой власти и могущества, плели сети альянсов, не ведая, что каждый новый союз - это петля, затягивающаяся на их шеях. Чем сильнее становилась одна держава, тем больше тени страха ложились на ее соседей.

Четыре долгих года мир жил в состоянии непрекращающегося кошмара. Огромные государства, как ненасытные чудовища, пожирали страны поменьше, не оставляя ни единого шанса на спасение. Переговоры, казавшиеся мирными, оборачивались новыми битвами, словно заколдованный круг, из которого не было выхода.

Корабль, способный сохранить человечество, стал единственным спасением.

Капсула писателя открылась раньше положенного времени. Его тело охватили судороги, конечности сводило, и он ощутил острую боль. Программа капсулы должна была ввести препараты против судорог, но что-то пошло не так. Возможно, сбой в системе или недостаток энергии.

Василий Шишкин был писателем, чьи строки были пропитаны любовью к деревенской жизни. Он не просто описывал ее - он жил ею.

Рожденный в крестьянской семье, в тихом селе, он с детства вдыхал запахи полей и слышал песни жаворонков. Здесь, среди простых людей и природы, он получил первое образование и провел юношеские годы, помогая в школе. Каждый день, проведенный в этом краю, стал для него кладезю вдохновения и мудрости.

Но деревенская жизнь двадцать третьего века разительно отличалась от той, что он любил читать в старинных книгах и о которой рассказывала его бабушка. В детстве он часто фантазировал о том, какой была деревня двести-триста лет назад: какой у них был быт, какие заботы и хлопоты. А была ли в те времена электроника? Помогали ли роботы в деревенской жизни? На каких колесах ездили телеги - деревянных или металлических? Или, может быть, в то время они уже летали по воздуху?

Записей о тех далеких годах почти не сохранилось. Глобальный архив, который в том столетии называли интернетом, был безвозвратно уничтожен, как и более древние носители информации. Остались лишь обрывки воспоминаний, да и те, словно тени, исчезали в тумане времени.

Эти фантазии о прошлом, о древних довоенных цивилизациях, во многом определили его будущее. Став взрослым, Василий выбрал путь писателя-фантаста, чтобы рассказывать о том, чего он не мог увидеть своими глазами, но что так ясно представлял в своем воображении. Во взрослом возрасте он посвятил себя созданию книг о древних цивилизациях двадцатого и двадцать первого веков, о мирах, где электроника была лишь мечтой, а люди жили в гармонии с природой и друг с другом.

Когда Василий наконец пришел в себя после долгого криосна, он не мог поверить своим глазам. Его ногти и волосы успели отрасти за время пребывания в стазисе, а омертвевшая кожа свисала лохмотьями с плеч. Гель, который замедлял все процессы в организме и питал его, словно младенца в утробе матери, не смог остановить этот неумолимый рост. Дышать было тяжело: легкие были заполнены дыхательной жидкостью, и каждый вдох давался с трудом.

Оперевшись на крышку одной из капсул, попытался встать, чтобы оглядеться. Он стоял среди закрытых капсул, и вопросы терзали его разум. Почему остальные не проснулись? Это они не очнулись вовремя? Или он сам проснулся раньше, чем было нужно?

Из помещения, в котором он находился, была всего одна дверь, к которой Василий тут же подошел в надежде открыть ее. Кодовый замок на автоматической двери не отзывался на уговоры Василия, лампочки на нем светились, но не реагировали на нажатие кнопок. Несколько попыток не увенчались успехом. В отчаянии Василий постучал в дверь в надежде, что с той стороны кто-то услышит и откроет ему. Силы быстро покидали его, а голова кружилась, награждая его то потемнениями в глазах, то странными расплывчатыми образами.

Василий обладал бионическим глазом, управляемым нейрочипом, имплантированным в его мозг. Голографическая клавиатура проецируемая через лазерный проектор, появлялась перед его руками.

Он осознанно пожертвовал своим настоящим глазом, чтобы всегда носить с собой виртуальную печатную машинку, заключенную в его голове.

На Земле, после затянувшихся войн и полностью уничтоженной экологии, слабый иммунитет или вовсе неспособность внутренних органов функционировать без помощи аппаратов жизнеобеспечения, вживляемых прямо в тело, стали обыденностью. Кибернетизация была спасением для многих нуждающихся, но со временем превратилась в модный аксессуар для здоровых людей.

Механические импланты и кибернетические устройства управлялись с помощью нейрочипов - миниатюрных и мощных устройств, встроенный в мозг, выдерживающих экстремальные условия. Нейрочипы открыли двери к древним языкам, позволяя читать и понимать иероглифы майя, египетские письмена и другие утраченные языки. Изначально созданные как нейроинтерфейсы для передачи информации на таймстрим или планшет, они превратились во второй мозг.

Василий был человеком, который не мог долго оставаться один. Чтобы не сойти с ума, он начал записывать свои мысли и фантазии в виртуальную печатную машинку. Эти строки становились его спасением от одиночества и голода. Он погружался в мир, где не существовало проблем, и пытался задержаться там как можно дольше.

***

Сельская дорога, покрытая пылью и временами проступающая ростками травы, вилась между полями. Небольшая деревянная одноэтажная избушка голубого цвета, расписанная белыми узорами в стиле гжель, словно сошла с картинки прошлого. Высокий покосившийся забор из досок, за которым виднелась слегка вдали роскошная бревенчатая баня из цельного сруба деревьев, придавал этому месту особую атмосферу. Легкий аромат затопленной печки, цветущей по соседству сирени и свежескошенной травы наполнял воздух вокруг, создавая ощущение спокойствия и умиротворения.

Поленница дров около бани аккуратно сложена, будто кто-то тщательно следит за порядком, а сразу за ней большой куст крыжовника с безумно сладкими, с легкой кислинкой, ягодами, переливающимся на солнце, что делает их еще более притягательными. Прямо над входом в избу висела подкова - старинный оберег, приносящий удачу.

Переступив порог, гость попадал в сени - небольшое помещение, где на полу лежал тканый половик с чередующимися широкими и узкими полосами, будто дорога, ведущая в прошлое. В дальнем углу сеней стояла деревянная бочка с квашеной капустой, источавшей характерный кисло-сладкий запах, а рядом - большие тряпичные мешки, наполненные крупой. Летом дверь в избу всегда была распахнута настежь, будто дом ждал кого-то, кто совсем скоро придет в гости.

В центре просторной избы возвышалась большая печь, которая визуально делила пространство на две части. Справа от печи стоял массивный деревянный стол, а вдоль стен - длинные лавки, на которых когда-то сидели те, чьи голоса теперь лишь отзываются в памяти. На стене, под самым потолком, тянулась деревянная полка, уставленная глиняными горшками, крынками и медными тазиками. На маленьких крючках висели деревянные ложки и черпаки, готовые в любой момент пригодиться в хозяйстве.

Спальное место устраивалось прямо на печи, отгороженное от посторонних глаз скромной шторкой. В углу стоял комод с вещами, а рядом - большое зеркало в массивной деревянной раме. На зеркало была накинута белая тряпичная салфетка, украшенная изящной вышивкой. Под лавкой, словно прячась от чужих взглядов, притаился большой сундук из толстых досок с металлическими клепками, хранящий в себе семейные секреты и ценности. Его древняя текстура и плотно закрывающийся замок говорили о многолетней истории.

Еда в избе готовилась в глиняных горшочках, которые, томясь в печи, наполняли дом ароматами простой, но сытной деревенской пищи. На столе, покрытом домотканой скатертью, лежал свежий, еще теплый хлеб, укрытый небольшим белым полотенцем с яркими красными узорами. Его душистый запах смешивался с ароматом вареной картошки, рассыпчатой и золотистой, подаваемой в большой миске. Рядом лежал шмат сала, аккуратно нарезанный толстыми ломтями, и пучки свежей зелени - укропа, петрушки, зеленого лука, придававшие каждому блюду особую свежесть. На краю стола стояла глиняная крынка с молоком, прохладным, словно только что из погреба.

Обязательным атрибутом любого застолья была деревянная солонка, вырезанная в форме утки, - «кряква». Она стояла посреди стола, словно хранительница традиций, напоминая о том, что даже самая простая еда становится вкуснее, когда делишь ее с близкими. Каждый кусочек, каждый глоток в этой избе был наполнен теплом и заботой, словно сама земля, щедрая и добрая, делилась своими дарами с теми, кто жил под этой крышей.

За окном вечерело, и последние лучи солнца освещали комнату мягким светом, отражаясь в блестящих поверхностях посуды и играя на стенах. Тишину нарушало лишь потрескивание дров в печи да шорох листвы за окном.

***

Василий прильнул к холодному стеклу иллюминатора, его взгляд утонул в бесконечном потоке света и теней, что неслись за пределами корабля. То были не просто цвета, а нечто большее - будто сама ткань пространства и времени растворялась в этом безумном танце. Иногда вдали мелькали сгустки энергии, похожие на далекие звезды, но они исчезали, едва успев возникнуть, оставляя после себя лишь легкую дрожь в воздухе. Пейзаж за стеклом был монотонным, но в этой монотонности скрывалась странная, почти гипнотическая красота.

Сидя на холодном полу, около своей капсулы, затерянной среди металлических стен космического корабля Василий вслушивался в тишину, нарушаемую лишь едва слышным гулом работающих систем. Он был один. Взгляд его скользнул по рядам закрытых саркофагов, стоящих в полумраке. За их прозрачными крышками виднелись лица - спокойные, безмятежные, будто застывшие во времени. Возможно, там спали такие же, как он, но сейчас они казались далекими, почти нереальными.

Вглядываясь в эти лица, пытаясь представить, что ждет его дальше, его мысли путались, а в груди сжималось холодное чувство неизвестности. Голод и жажда терзали его уже несколько дней, но куда сильнее мучило одиночество. Оно висело в воздухе, тяжелое и неумолимое, как космическая тьма за бортом.

Василий стоял перед голограммой Земли, завороженно наблюдая, как она медленно вращалась в воздухе, излучая мягкий голубоватый свет. Континенты, океаны, облака - все это казалось таким реальным, но в то же время недосягаемым, как давно забытый сон. Он мог бы погрузиться в этот вымышленный мир, позволить себе уйти в грезы о Земле, о том, как люди жили в далеком двадцать первом веке. Тогда они могли свободно путешествовать по планете, дышать свежим воздухом, чувствовать под ногами землю, а не холодный металл палубы.

В прошлом, на Земле, Василий был писателем. Довольно известным. Его книги читали, его имя знали, и именно это помогло ему получить место на корабле. Помимо ученых и инженеров, сюда брали знаменитостей - для привлечения финансирования проекта. Они покупали «золотые билеты», красовались перед камерами, давали интервью и становились лицами грандиозной рекламной кампании. Василий не был исключением. Но теперь, глядя на голограмму, он понимал, что слава и деньги - лишь иллюзия, такая же призрачная, как этот виртуальный образ Земли, который он мог видеть, но не мог коснуться.

Невыносимый голод вынудил его действовать. Василий, собрав остатки сил, схватил валявшуюся на полу металлическую трубу - тяжелую, холодную, но надежную. Его руки дрожали, но решимость горела в глазах. Он подошел к двери, которая упрямо отказывалась открыться, и, стиснув зубы, ударил по механизму замка.

Металл скрежетал, искры сыпались в стороны, но дверь не поддалась. Удар за ударом, с каждым разом всё отчаяннее, он бил по замку, пока наконец механизм не сдался слабым щелчком под натиском писателя. Дверь с гулким скрипом приоткрылась, и Василий, тяжело дыша, проскользнул в соседний отсек.

Там его встретила не тишина, а шум голосов. Несколько десятков людей, таких же растерянных и изможденных, как он, бродили по помещению. На их лицах застыла смесь страха и отчаяния. Они, как и он, очнулись ото сна, вырванные из своих капсул в этот странный, чужой мир. Василий замер на пороге, чувствуя, как одиночество, давившее на него все эти дни, начинает отступать. Они были разные - мужчины и женщины, молодые и не очень, - но теперь их объединяло одно: неведомая сила, которая свела их здесь, в этой металлической пустыне, за миллионы километров от дома.

Василий едва стоял на ногах, его тело дрожало от слабости, а в глазах плыли темные пятна. Он оперся о холодную стену, пытаясь удержать равновесие, когда к нему подошла женщина. Ее темные волосы были собраны в небрежный пучок, а в руках она держала небольшой сверток - сухие хлебцы в вакуумной упаковке, бутылку воды и что-то, напоминающее то ли зерна, то ли орехи, настолько высохшие, что их можно было принять за мелкие камни.

— Господи, ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь, — мягко сказала она, протягивая ему воду. — Пей. И ешь. Это не много, но поможет продержаться.

Василий с трудом сфокусировал взгляд на ее лице. Ее глаза, хотя и усталые, отражали теплоту и сострадание. Он взял бутылку дрожащими руками, с трудом открутил крышку и сделал несколько глотков. Вода, прохладная и чистая, словно вернула его к жизни.

— Спасибо, — прошептал он, чувствуя, как голос звучит хрипло и неуверенно. — Я... я не знаю, сколько дней уже ничего не ел.

— Никто не знает, — ответила женщина, слегка улыбнувшись. — Мы все в одинаковом положении. Но если не помогать друг другу, то шансов выжить нет.

Она протянула ему хлебец, и Василий с благодарностью принял его. Сухая крошка царапала горло, но он ел, чувствуя, как силы понемногу возвращаются.

— Меня зовут Аня, — представилась она, наблюдая, как он ест. — Ты кто?

— Василий, — ответил он, запивая хлебец водой. — Писатель. Вернее, был писателем... до всего этого.

— Писатель? — в ее голосе мелькнул интерес. — Может, когда-нибудь расскажешь, о чем писал. Если, конечно, мы выберемся отсюда.

— Если выберемся, — повторил он, глядя с легкой грустью куда-то в сторону.

Она протянула ему горсть тех самых высохших зерен.

— Попробуй. Это невкусно, но дает силы.

Василий взял несколько штук, с трудом разжевал и почувствовал, как горечь и твердость зерен смешиваются с облегчением от того, что он больше не один.

— А что вы тут делаете? Чем занимаетесь?

Аня вздохнула, оглядываясь по сторонам.

— Пока пытаемся разобраться. Некоторые ищут еду и воду, другие осматривают отсеки, надеясь найти что-то полезное. Кто-то пытается понять, как работает система корабля, чтобы восстановить связь или хотя бы свет. А еще... — она слегка помолчала, — есть те, кто просто сидит и ждет. Но я думаю, что ждать нельзя. Нужно действовать.

Василий кивнул, чувствуя, как ее слова пробуждают в нем что-то похожее на решимость.

— А что я могу сделать? — спросил он, сжимая в руках пустую упаковку от хлебца. — Я не инженер, не ученый... Я просто писатель.

— Писатель - это уже много, — улыбнулась Аня. — Ты умеешь рассказывать истории, а значит, можешь поддерживать других. Но если хочешь помочь, пойдем со мной. Мы как раз собираемся осмотреть еще один отсек. Может, найдем что-то полезное.

Василий кивнул, чувствуя, как слабость понемногу отступает. Он встал, опираясь на стену, и сделал шаг вперед.

— Хорошо. Пойдем. Только... спасибо еще раз.

Аня улыбнулась, и в ее глазах мелькнула искра надежды.

Среди людей, собравшихся в отсеке, выделялся один мужчина, лежащий в углу, приковавший к себе внимание своей бледностью и тяжелым, прерывистым дыханием. Его лицо, осунувшееся и изможденное, было покрыто тонкой испариной, а кожа приобрела сероватый оттенок, словно жизнь медленно утекала из него. Глубокие тени под глазами подчеркивали впалые щеки, а губы, сухие и потрескавшиеся, слегка шевелились, будто он пытался что-то сказать, но не находил сил.

Но что действительно выделяло его из толпы, так это черты лица, которые невозможно было забыть. Его нос был слегка сломан, с небольшой горбинкой, придававшей лицу характерную жесткость, а над правой бровью зиял старый шрам, белой полоской пересекавший кожу. Глаза, хотя и полузакрытые, казались необычно светлыми - почти прозрачно-серыми, как туман над холодным озером. Когда он на мгновение открывал их, взгляд казался пронзительным, словно он видел что-то, что остальным было недоступно.

На его просторной рубашке из грубой ткани был странный узор: круг, переплетенный с треугольником, внутри которого была изображена стилизованная птица с расправленными крыльями. Символ был вышит золотистой нитью, которая поблескивала даже в тусклом свете отсека. Казалось, этот знак что-то значил, но что именно - Василий не мог понять.

На ногах мужчины были поношенные ботинки, один из которых был расшнурован, словно он пытался снять их, но не смог закончить. Все в его облике говорило о страдании и безысходности, но в то же время в нем чувствовалась какая-то загадочность, словно он хранил тайну, которую, возможно, никто не сможет разгадать.

Рядом с ним, склонившись на колени, находилась женщина. Её тёмные, покрытые лёгкой сединой волосы, собранные в небрежный пучок, выбивались из-под края простой серой кофты. Ее лицо, хотя и усталое, выражало решимость и сострадание. Она осторожно подносила к его губам пластиковую бутылку с водой, поддерживая его голову своей рукой. Ее движения были мягкими, но уверенными, словно она знала, что делает. Время от времени она вытирала его лоб влажным куском ткани, шепча что-то успокаивающее, хотя он, казалось, едва слышал ее.

— Нужно выбрать лидера! Мы не можем бесцельно слоняться по всем отсекам корабля, это может быть опасно! — громко спорил мужчина в белом халате ученого с ярко-красным воротником.

Его длинные, до плеч, темно-русые волосы, тронутые сединой, придавали ему вид человека, привыкшего к рассудительности и порядку. Он стоял напротив женщины, которая, судя по всему, претендовала на лидерство, но ее методы устраивали далеко не всех.

— Мы должны найти еду и воду. Мы не можем сидеть на месте, — резко парировала она. Женщина с короткой стрижкой, в коричневой кожаной куртке, выглядела решительно. Ее голос звучал твердо, но в нем чувствовалось напряжение.

Василий, наблюдая за этим спором, поймал себя на мысли, что большинство людей были одеты в разную одежду, хотя изначально все должны были быть в стандартных красных комбинезонах, которые лежали в ящике у изголовья криокапсул. В саму криокапсулу экипаж ложился в специальных облегающих костюмах, похожих на термобелье, после чего капсула заполнялась гелем, контролирующим температуру тела и влажность. Видимо, кому-то удалось открыть один из отсеков, где хранилась другая одежда.

— Вы ходите по всему кораблю и жмете на все кнопки, до которых можете дотянуться. Вы нас убьете! — негодовал мужчина в белом халате, его голос дрожал от возмущения.

Женщина, однако, не реагировала на его выкрики. Она продолжала отдавать указания группе людей, объясняя им план дальнейших действий. Ее уверенность казалась непоколебимой, но Василий заметил, как некоторые из присутствующих переглядывались, выражая сомнение.

— Я входил в исследовательскую группу, которая разрабатывала термоядерный двигатель этого корабля, — продолжил мужчина, его голос стал громче, но теперь в нем звучала не только злость, но и отчаяние. — Если вы не заметили, то мы сейчас находимся в гиперпространстве, а значит, мы вышли из криосна раньше времени. — Он резко махнул рукой в сторону иллюминатора, за которым мерцали странные, не поддающиеся описанию всполохи. — Вся энергия направлена на двигатели, а так как, согласно программе корабля, мы еще должны спать, то и очистка воздуха от углекислого газа работает на излишках энергии, которые остаются от включенных двигателей.

Ученый глубоко вдохнул, словно собираясь с мыслями, и продолжил:

— Включая все, что можно включить, и нажимая на все, до чего дотягиваются ваши руки, вы попросту тратите драгоценную энергию, которая нам жизненно необходима для работы очистителей воздуха.

Его слова повисли в воздухе, тяжелые и неоспоримые. Василий почувствовал, как напряжение в отсеке нарастает. Люди начали перешептываться, некоторые кивали, соглашаясь с ученым, другие смотрели на женщину в кожаной куртке, ожидая ее ответа.

— Мы не можем просто сидеть и ждать, — наконец сказала она, ее голос звучал спокойно, но с ноткой раздражения. — Если мы ничего не сделаем, то умрем от голода и жажды еще до того, как закончится воздух.

— Но если мы продолжим в том же духе, то воздуха не хватит даже на неделю! — возразил ученый, его лицо покраснело от напряжения.

В дальнем углу, где у стены лежал умирающий мужчина, послышались слезные всхлипы женщины. Люди вокруг замерли, словно в них пробудилось что-то глубокое и забытое. Даже спор между мужчиной в белом халате и женщиной в кожаной куртке на мгновение стих. Все взгляды устремились в дальний угол.

Женщина закрыла глаза, сжав его руку в последний раз. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь гулом систем корабля. Люди в отсеке замерли, понимая, что произошло. Смерть, казалось, витала в воздухе, напоминая всем, насколько хрупка их жизнь в этом металлическом коконе, летящем сквозь бесконечность.

Василий, наблюдавший за этой сценой, почувствовал, как комок подкатил к горлу. Он хотел подойти, сказать что-то, но слова застряли где-то внутри. Вместо этого он просто стоял, чувствуя, как тяжесть происходящего давит на него все сильнее.

— Мы должны его... похоронить, — тихо сказала женщина, все еще держа его руку. Ее голос был едва слышен, но в нем чувствовалась решимость. — Мы не можем оставить его здесь.

Люди вокруг зашевелились, но никто не знал, что делать. На корабле не было места для могил, не было ритуалов, которые можно было бы провести.

— Мы можем... завернуть его в ткань, — предложил Василий, наконец найдя в себе силы говорить. — И положить в его именную криокапсулу.

Женщина кивнула, ее глаза были полны слез, но она сдерживала их. Она знала, что сейчас не время для слабости. Люди вокруг начали двигаться, выполняя предложение Василия. Кто-то принес кусок ткани, кто-то помог поднять тело. Все делали это молча, словно боялись нарушить тишину, которая теперь казалась священной.

Когда тело было завернуто и перенесено в соседний отсек, Василий почувствовал, как что-то внутри него сломалось. Он понимал, что это только начало. На корабле, где каждый день был борьбой за выживание, смерть станет их постоянным спутником. И он не знал, сколько еще людей они потеряют, прежде чем найдут спасение.

***

Мужчина на лошади медленно продвигался между деревьями, внимательно наблюдая за пасущимися коровами. Его спокойствие и сосредоточенность создавали ощущение гармонии с окружающей природой. Рядом, на привязи, мирно щипала траву коза, а вокруг раздавалось стрекотание насекомых, наполняя воздух живым шумом. Но стоило мужчине приблизиться, как звуки резко затихали, будто сама природа замирала в его присутствии. Затем, когда он отходил подальше, стрекот начинался с новой силой, словно жизнь вокруг продолжала свой бег, несмотря на его молчаливую задумчивость.

Он слез с лошади и присел в тени под небольшой березкой. Сидя на земле, он теребил в руках сухую соломинку, а его взгляд был устремлен куда-то вдаль, будто он видел не только то, что перед глазами, но и что-то большее, скрытое от посторонних. Его простая рубаха из грубой ткани и темные штаны были изношены и испачканы, свидетельствуя о долгих днях работы на ферме. На груди выделялся необычный узор - круг, переплетенный с треугольником, внутри которого была вышита птица с расправленными крыльями. Золотая нить, сверкавшая в лучах света, придавала узору загадочный блеск, словно храня какую-то тайну.

Его лицо было суровым: слегка сломанный нос с небольшой горбинкой и старый шрам над правой бровью, белой полоской пересекавший кожу, добавляли ему жесткости. Казалось, каждый из этих следов рассказывал свою историю, которую он носил с собой, как и тот странный узор на груди. Волосы мужчины, немного седые на висках, развевались легким ветерком, добавляя его облику еще больше загадочности.

Вокруг мужчины резво носилась по полю небольшая собачка - русский охотничий спаниель. Она азартно разрывала лапами комья земли, пытаясь достать надоедливого крота, который то и дело ускользал от нее. Ее шерсть, покрытая пылью и травинками, блестела на солнце, а уши, словно крылья, развевались на бегу. Несмотря на свои небольшие размеры, она была верным помощником в хозяйстве - всегда помогала пасти скот, ловко управляясь с коровами, будто понимая каждое слово или жест хозяина.

Лошадь, неторопливо бродящая по просторному полю, время от времени постукивала зубами о металлическую трензель, которую в просторечии называют «конфеткой». Этот мягкий звон, словно отдаленное эхо, сопровождал ее неспешные движения. Она щипала сочную траву, изредка поднимая голову, чтобы оглядеть окрестности, а затем снова погружалась в свое размеренное занятие. Поле, казалось, было создано именно для нее - бескрайнее, тихое, наполненное ароматами земли и свободы. Над ним летала одинокая пчелка, усердно собирая нектар, будто знала, что в этом бескрайнем просторе скрыта ее маленькая, но важная миссия.

Вдоль поля тянулась протоптанная дорога, уходящая в лес, который виднелся вдалеке, на самом горизонте. Этой тропой часто пользовались жители деревни: они ходили по ней за грибами и ягодами, собирали душистые травы для ароматных чаев, которые потом согревали их долгими зимними вечерами. Дорога, казалось, хранила в себе следы множества шагов - быстрых и неторопливых, легких и усталых. Она была не просто тропой, а нитью, связывающей людей с природой, с ее щедрыми дарами и тихой, умиротворяющей красотой.

Собака внезапно отвлекла на себя внимание мужчины радостным визгом. Она, наконец, поймала крота, но, пытаясь донести добычу до хозяина, не удержала её в зубах, и юркий зверек выскользнул, скрывшись под землей. Собака, жалобно заскулив, начала прыгать вокруг норки, словно пытаясь уговорить крота вернуться. Она то принюхивалась к земле, то царапала лапами, то снова скулила, будто взывая к справедливости.

Мужчина, наблюдая за этой картиной, не смог сдержать улыбки. Его лицо, обычно суровое и замкнутое, вдруг озарилось теплом, а в глазах появился мягкий блеск. Он тихо рассмеялся, глядя на собаку, которая так искренне и наивно пыталась справиться с неудачей.

***

Писатель присоединился к отряду, сформированному для поиска припасов. Рядом с ним шагала хрупкая женщина с тенью усталости в глазах, та самая, что днями выхаживала умирающего. Ей нужно было отвлечься от всепоглощающего горя, поэтому командир отряда настояла на том, чтоб она приняла участие в поисках. Вместе с ними вызвалась и молодая девушка Аня, впервые встретившаяся Василию после пробуждения от криосна. Возглавила группу Марина, женщина в потертой кожаной куртке, чьи движения напоминали сжатую пружину. Замыкали цепочку братья-близнецы, Денис и Артем: одинаковые квадратные подбородки, одинаково молчаливые, будто связанные незримой нитью. Братья шутили друг над другом, что один из них младший, раз родился на десять минут позже, а второй старший, а значит его нужно слушаться.

Извилистые коридоры встретили отряд неприветливой сыростью. Свет фонариков рассекал обволакивающую темноту, бросая густые тени на стены, покрытые язвами коррозии, и пол, утопающий в серой пыли. Марина, возглавляющая отряд, закрепив фонарик на своей куртке, стремительно шагала вперед, уверенно ориентируясь в лабиринте коридоров. Несколько поворотов, и вот отряд уже стоит напротив большой вывески «Биолаборатория». Возможно, за этими дверьми есть припасы или вода, которые сейчас так необходимы людям, ожидающим возвращение команды.

Биолаборатория встретила их ледяным дыханием. Воздух вонял хлоркой и нотками серы, словно здесь десятилетиями разлагалось что-то органическое. В центре зала возвышался опреснитель - монстр из трубок и экранов, напоминающий гигантский металлический цветок. Рядом тускло поблескивала дверь в кубовую, обещая драгоценную воду.

— Дайте попробую код подобрать, — Писатель прикоснулся к панели управления, цифры под пальцами светились ядовито-зеленым. «12-34-56», «00-00-00». Экран каждый раз взрывался красной ошибкой. Аня держала фонарик дрожащими руками, луч прыгал по клавиатуре, как испуганный заяц.

— Довольно игр, — Марина отстранила его плечом. Ловким движением достала из кармана заколку-невидимку, принялась ковырять ею в замке. Металл скрежетал, будто живой. Минута, другая - с проклятием она швырнула сломанный инструмент. — Не поддается.

— А если рычагом? — Денис пнул ногой валявшуюся трубу. Артем молча кивнул, словно мысль возникла у них одновременно.

Труба со звоном впилась в щель между дверью и косяком. Писатель уперся плечом в холодный металл, чувствуя, как дрожит конструкция. Аня вцепилась в рычаг вместе с Артемом - ее пальцы побелели от напряжения.

— Три... два… дави! — Марина скомандовала сквозь стиснутые зубы.

Скрип перерос в рев. Дверь оторвалась рывком, осыпав их ржавой крошкой. В кубовой пахло затхлостью и плесенью. Бочки стояли призрачными силуэтами, но когда Марина ударила по стенке ладонью, звонкое эхо подтвердило - они полны. Теперь нужно было запустить генератор и подать ток на очиститель воды.

После небольших манипуляций близнецов с задвижками на трубах, они громко загудели, и живительная влага потекла сначала тонкой струйкой, а затем сильным напором. Очистительный фильтр гудел, работая на полную мощность. Наполнив канистры водой, команда двинулась обратно, но по пути заметила, что в некоторых отсеках моргает свет. «Может, все-таки тот ученый был прав насчет кончающейся энергии?» — мелькнула у кого-то мысль.

На обратном пути команда обнаружила, что дверь в коридор, из которого они пришли, по какой-то причине закрылась. Два брата, применив немалую долю усилий, смогли приоткрыть ее. Они вдвоем держали дверь, пока писатель стоял с двумя тяжелыми канистрами воды. Женщины прошли первыми, но вдруг рука одного из братьев сорвалась, и металлическая дверь с грохотом захлопнулась перед ними. Василий бросил канистры на пол и рванул к близнецам, чтобы помочь снова открыть дверь, но она будто заблокировалась. Теперь они могли лишь наблюдать за женщинами сквозь небольшое бронированное стекло в двери.

Свет погас в обоих помещениях. Мужчины могли вернуться обратно в кубовую и попытаться найти другой проход к своему коллективу, но женщины оказались заблокированы в небольшом отсеке, запертом со всех сторон. Василий смотрел на них сквозь окошко, но не слышал, что они кричали. Звук не проходил сквозь толщу металла. Вдруг Аня упала на пол, потеряв сознание, и, судя по всему, сильно ударилась. «Что происходит? Что с ними?» - пронеслось в голове у писателя. Воздух в изолированном помещении быстро заканчивался. Судя по всему, из-за стремительного расхода энергии системы корабля начали блокировать отсеки и отключать системы жизнеобеспечения.

— Нужно срочно уходить, иначе мы тоже рискуем оказаться замурованными, — произнес один из братьев, с грустью в голосе.

— Мы за вами вернемся! — прокричал Василий в окно на двери, но его слова, казалось, потерялись в гуле работающих механизмов.

Мужчины стояли у двери, не в силах оторвать взгляд от маленького окошка, за которым женщины метались в попытках найти выход. Аня лежала без движения, ее лицо было бледным, а дыхание едва заметным. Женщина с седыми волосами медленно сползла спиной по стене, усевшись на пол в странной неудобной позе. Марина, казалось, пыталась сохранять хладнокровие, но ее глаза выдавали страх. Она стучала по стенам, искала скрытые панели или рычаги, но все было тщетно. Отсек был герметичен.

— Мы не можем просто уйти! — вырвалось у Василия, но один из братьев положил руку ему на плечо.

— Если мы сейчас не найдем способ восстановить энергию или открыть эту дверь, мы все погибнем, — сказал он, его голос был тверд, но в глазах читалась та же боль, что и у писателя. — Мы должны вернуться в кубовую. Там могут быть инструменты или панель управления, чтобы разблокировать этот отсек.

Писатель кивнул, сжав кулаки. Он бросил последний взгляд на Аню, лежащую на полу, затем на Марину, которая теперь прижалась к стеклу, глядя через него на мужчин, не смевших отойти от двери, словно пытаясь передать им свою решимость.

«Держитесь», — мысленно произнес писатель, прежде чем развернуться и последовать за братьями.

Они быстро двинулись обратно в кубовую, их шаги эхом раздавались по пустым коридорам. Свет мигал, а воздух становился все тяжелее. Системы корабля, казалось, агонизировали, и каждый отсек, через который они проходили, был словно ловушка, готовящаяся захлопнуться.

В кубовой братья сразу же начали осматривать панели управления. Один из них, более рослый, снял крышку с панели на одной из стен и заглянул внутрь.

— Здесь есть резервный кабель, — сказал он. — Если мы сможем подключить его к основному источнику, возможно, удастся восстановить питание в этом секторе.

— Но как? — спросил писатель, глядя на клубок проводов и скоп непонятных рычагов. — Мы не инженеры.

— У нас нет выбора, — ответил второй брат, уже копаясь в ящике с инструментами. — Мы должны попробовать.

Писатель присоединился к ним, помогая держать провода и инструменты. Минуты тянулись как часы, а в голове неотступно звучал вопрос: «Успеем ли мы?» Внезапно свет в кубовой погас полностью, оставив их в полной темноте. Только слабый свет от фонаря, который держал один из братьев, освещал их лица. Никто из них не хотел признавать, что все кончено.

***

Раннее утро. Деревня еще спит, окутанная тишиной и легким туманом, который стелется по полю, словно мягкое покрывало. Воздух наполнен утренней прохладой, а по тропинке, ведущей вдоль поля, идут три женщины. Их шаги едва слышны, лишь легкий шелест травы под ногами нарушает покой. Чем ближе они подходят к лесу, тем отчетливее становится пение птиц. Вдалеке кукует кукушка, и ее голос разносится эхом, будто напоминая о том, что природа уже проснулась.

Молодая девушка идет первой. Она высокая, с длинными темными волосами, заплетенными в косу, которая слегка растрепалась от утренней влаги. Ее лицо спокойно, но в глазах читается легкая усталость, будто она несет в себе груз пережитого. На ней простая светлая блузка и длинная юбка, подол которой слегка промок от росы. В руках она держит плетеную корзину, уже наполовину заполненную ягодами. Она кажется хрупкой, но в ее движениях чувствуется внутренняя сила, словно она привыкла справляться с трудностями.

За ней следует женщина в кожаной куртке. Ее короткие каштановые волосы слегка растрепаны, а на лице - решимость и сосредоточенность. Куртка, слегка потертая, но все еще крепкая, кажется частью ее самой, словно она всегда готова к действию. На ней удобные брюки и крепкие ботинки, будто она знает, что лес может быть непредсказуем. В руках она держит ведро, и ее взгляд постоянно скользит по сторонам, будто она ищет что-то особенное.

Третья женщина невысокая, с седыми волосами, собранными в аккуратный пучок. Ее лицо покрыто морщинами, каждая из которых рассказывает свою историю. На ней длинное платье в мелкий цветочек и теплая шаль, накинутая на плечи. В руках она держит старую корзину, плетеную из лозы, которая, кажется, служит ей уже много лет. Ее движения медленны, но точны, а глаза светятся добротой и мудростью. Она часто останавливается, чтобы вдохнуть аромат леса, и ее лицо озаряется легкой улыбкой.

На лесных полянах, где солнечные лучи касаются земли, россыпи земляники сверкают, как рубины. Черника, напротив, прячется в тени высоких деревьев, где сохраняется влага. За лесом, на небольших болотах, разрастается пожар клюквы, ее яркие ягоды горят, как огоньки. Женщины осторожно собирают урожай, их пальцы быстро и ловко срывают ягоды, наполняя корзины.

Вдруг одна из женщин взвизгнула, вляпавшись в толстую, как леска, паутину, натянутую между деревьями. Она смешно отмахивается, вызывая смех у остальных. Вдалеке дятел усердно стучит по стволу дерева, пытаясь достать червяка. Его ритмичный стук сливается с шепотом высоких деревьев, которые, кажется, перешептываются между собой, делясь лесными секретами.

Женщины обмениваются предвкушениями о том, как они дома будут наслаждаться собранными ягодами. Молодая девушка мечтает о пироге с земляникой, женщина в куртке - о клюквенном морсе, а пожилая женщина - о варенье, которое она приготовит для своих внуков.

В глубине леса, в густых зарослях, спряталась целая грибница рыжих лисичек. Их яркие шляпки выглядывают из-под листвы, будто подмигивая сборщицам. Неподалеку большими шапками растут грибы-бычки, а по поляне рассыпаны маленькие маслята, словно капли золота. Но не все грибы съедобны - среди них встречаются и мухоморы, их ярко-красные шляпки с белыми точками горят как предупреждение.

На пути женщин встречается большой муравейник, где кипит жизнь. Муравьи снуют туда-сюда, занятые своими делами. А на трухлявом поваленном дереве выросли опята, их шляпки блестят от утренней росы.

Вдалеке слышится журчание речки, ее звук добавляет умиротворения в эту лесную идиллию. Женщины продолжают свой путь, их корзины постепенно наполняются дарами леса, а в душе - спокойствием и благодарностью за этот тихий, прекрасный момент.

В таком лесу действительно хочется обнять дерево и напитаться его древней мудрой энергией, прижавшись к его шершавой коре. Воздух здесь наполнен ароматами хвои, мха и свежей земли, а тишина, нарушаемая лишь пением птиц и шелестом листьев, словно обволакивает, успокаивая и наполняя силой. Молодая девушка подходит к высокому, могучему дубу, его ствол такой широкий, что не обхватить руками. Кора теплая, несмотря на утреннюю прохладу, и кажется, что дерево дышит вместе с ней. Она прикладывает ладонь к его поверхности и закрывает глаза. В этот момент она чувствует, как что-то теплое и живое, словно легкий поток, поднимается от корней дерева, проходит через его ствол и перетекает в ее руку. Это не просто воображение - это энергия леса, древняя и спокойная, как сама природа.

Молодая девушка обнимает дерево, прижимаясь к нему щекой. Его кора слегка шершавая, но приятная на ощупь. Она чувствует, как ее дыхание замедляется, а мысли, которые до этого крутились в голове, словно улетучиваются. Лес принимает ее, как часть себя, и она понимает, что это не просто дерево - это живое существо, которое видело сотни рассветов и закатов, переживало бури и наслаждалось тишиной.

Когда она отпускает дерево, в ее душе остается легкое тепло, словно лес оставил ей частичку себя. Она чувствует, что стала немного сильнее, спокойнее и мудрее. И, глядя на высокие кроны деревьев, которые шепчутся между собой, она понимает, что этот лес всегда будет здесь, готовый принять ее снова, когда ей понадобится его поддержка.

***

Писатель и двое братьев вернулись в отсек с полными канистрами воды. Их встретили радостные возгласы и ликование. Люди, измученные жаждой и усталостью, бросились к ним, протягивая руки за драгоценной влагой. Но сами трое не разделяли всеобщей радости. Их лица были бледны, глаза потухшие, а движения медленны и механичны, будто они все еще находились там, в темных коридорах. Они молча расставили канистры, не отвечая на вопросы и не вступая в разговоры. Их мысли были далеко, в том запертом отсеке, где они оставили часть своей надежды.

Из-за недостатка кислорода многие в отсеке лежали на полу, склонив головы друг на друга, погруженные в тяжелый, беспокойный сон. Воздух был густым и спертым, а свет, мигающий и тусклый, лишь подчеркивал общую атмосферу усталости и безысходности. Писатель, опустившись на пол рядом с одной из канистр, закрыл глаза. Он чувствовал, как дрожь от пережитого все еще не отпускает его тело. Братья, сидя неподалеку, молча переглядывались, словно без слов делились тем, что не могли высказать вслух.

— Вы... вы справились, — тихо произнес кто-то из людей, подходя к ним с благодарностью в глазах. — Спасибо.

Писатель лишь кивнул, не находя в себе сил ответить. Он знал, что они сделали важное дело, но цена, которую они заплатили, была слишком высока. В голове снова всплывали образы: Аня, лежащая без сознания, Марина, стучащая по стеклу, и тот момент, когда дверь захлопнулась, разделив их. Он сжал кулаки, пытаясь загнать эти мысли подальше, но они не уходили.

— Мы должны поговорить, — наконец сказал старший брат, прерывая молчание. — О том, что происходит с кораблем. О том, что мы видели.

— Да, — согласился писатель, открывая глаза. — Но не сейчас. Сейчас... сейчас люди должны отдохнуть. И мы тоже.

Он посмотрел вокруг. Люди, получившие воду, уже начали приходить в себя, но общая слабость и апатия все еще витали в воздухе. Кто-то тихо плакал, кто-то шептался, обсуждая, что будет дальше. Писатель понимал, что их маленькая победа - лишь временная передышка. Корабль продолжал умирать, и с каждым часом шансов на спасение становилось все меньше.

— Мы заснем, — сказал младший брат, уже опуская голову на руки. — Ненадолго. А потом... потом решим, что делать дальше.

Писатель кивнул, чувствуя, как тяжесть век накрывает его. Он знал, что сон не принесет покоя, но хотя бы на время позволит забыться. И, закрывая глаза, он снова увидел Аню - не ту, что лежала в отсеке, а ту, что улыбалась ему, когда они только отправлялись в этот поход. Он надеялся, что она выживет. Надеялся, что у них всех еще есть шанс.

С каждым часом напряжение между людьми росло. Споры и перепалки становились все частыми, а иногда переходили в открытые конфликты. Ученый, который предупреждал о нехватке энергии, стал объектом ненависти многих, так как его слова оказались правдой. Однажды вечером, когда люди собирались вокруг канистр с водой, один из мужчин внезапно вскочил и закричал:

— Это он во всем виноват! Если бы не его предупреждения, мы бы не паниковали!

Ученый, бледный и изможденный, попытался защитить себя:

— Я всего лишь говорил правду. Мы должны были знать, что происходит!

Писатель, видя, как ситуация накаляется, встал между ними:

— Хватит! Мы все в одной лодке. Если будем продолжать так, то никто из нас не выживет. Мы должны работать вместе, а не разрывать друг друга на части.

Мимо них на импровизированных носилках пронесли мужчину средних лет с наголо выбритой головой и густой рыжей бородой. Кажется, он сломал ногу, когда ходил с одной из групп в поисках припасов. Заражение и нехватка сил сделали свою работу. Его лицо было бледным, а губы высохшие и потрескавшиеся.

Писатель огляделся вокруг, но не увидел среди людей ученого, который предупреждал их о нехватке энергии. Нужно было срочно восстановить подачу кислорода хотя бы в отсек с людьми. А еще нужно было срочно найти провиант. Люди от голода стали агрессивными. Бесконечные перепалки.

Когда писатель выходил из помещения, дорогу ему преградил мужчина, который настойчиво проталкивал вперед свою спутницу. Василий, не сбавляя шага, вышел наружу и услышал вслед: «Джентльмен чертов!»

— Быдло! — Не оборачиваясь, резко бросил писатель.

Мужчина догнал его, решительно схватил за плечо и повернул к себе, готовый высказать что-то гневное. Но писатель опередил его, спокойно и четко произнеся:

— Вы хотели извиниться? Не стоило. Я уверен, что вы вовсе не «быдло» и прекрасно знаете, что по правилам этикета сначала выпускают из помещения, а затем заходят сами, даже в присутствии дамы.

Мужчина покраснел от злости, его рука сжалась в кулак, но писатель, не теряя самообладания, протянул ему руку и тихо, почти шепотом, добавил:

— Не позорьтесь перед дамой. Здесь много людей. Пожмите мне руку, и давайте разойдемся.

Мужчина на мгновение замер, затем, сжав зубы, пожал протянутую руку и, не сказав ни слова, отошел. Писатель, не оборачиваясь, продолжил свой путь, оставив за собой легкое напряжение, которое постепенно растворилось в шуме толпы.

***

Раннее утро разливалось по округе мягким, золотистым светом. Туман, еще не рассеявшийся полностью, стелился над рекой, окутывая берега таинственной дымкой. Природа просыпалась медленно: где-то вдалеке запела птица, с другого берега донесся всплеск воды - может, рыба, а может, выдра решила начать свой день с охоты. Тишину нарушали лишь всплески воды да стрекот кузнечиков. Солнце, отражаясь от ровной глади, рассыпало блики, а легкий ветерок колыхал невысокие камыши, словно перешептываясь с ними.

На берегу сидел мужчина - высокий, крепко сложенный, с лицом, обветренным и загорелым от долгих часов на открытом воздухе. Его густая борода, слегка рыжеватая от солнечного света, обрамляла лицо, придавая ему суровый, но добродушный вид. Лысая голова, блестящая на солнце, словно отполированная ветром и временем, была прикрыта старой шапкой с небольшим козырьком, слегка сдвинутой набок. Его руки, покрытые легкими шрамами и следами от работы, двигались уверенно и спокойно, выдавая в нем человека, привыкшего к труду. На нем была простая рубаха в широкую красную клетку с закатанными рукавами, обнажавшая крепкие, загорелые предплечья, и поношенные штаны, заправленные в сапоги, покрытые слоем пыли.

Поплевав на крючок с насаженным червяком, он негромко пробормотал: «Ловись, рыбка, большая да маленькая», - и плавным движением закинул длинную бамбуковую удочку. Удилище он положил на рогатину из свежей ветки, воткнутую в землю, а сам устроился на берегу, внимательно наблюдая за поплавком из гусиного пера. Рядом потрескивал костер, от которого тянулся приятный запах дыма. В углях уже пеклись несколько картофелин, присыпанных золой, их аромат смешивался с запахом свежего воздуха и воды.

Мимо мужчины то и дело пролетали стрекозы, словно интересуясь его занятием. Но его взгляд был прикован к поплавку, который вдруг начал подрагивать, а затем активно запрыгал на воде. Небольшой колокольчик, прикрепленный к удочке, зазвенел, сообщая о том, что добыча на крючке. Мужчина мгновенно среагировал: подсек, начал быстро сматывать леску и, подняв удочку над головой, вытащил из воды крупного окуня. Рыбина была внушительной - грамм семьсот-восемьсот, не меньше. Рыбак, довольный уловом, с улыбкой снял окуня с крючка, закинул удочку обратно в воду и направился к костру.

Над огнем висел чугунный котелок, в котором уже закипала вода. Мужчина ловко выпотрошил рыбу, отрезал все лишнее и несколькими уверенными движениями ножа избавил ее от чешуи. Картофелины, уже очищенные, отправились в кипящую воду, а следом за ними - и сам окунь. Из бумажного кулька рыбак достал соль, щедро посыпал ею варево, а через десять минут добавил в котелок петрушку, укроп и зеленый лук. Аромат ухи постепенно наполнял воздух, смешиваясь с запахом дыма и свежести, создавая уютную атмосферу этого тихого уголка природы.

Пока варилась уха, рыбак накрыл импровизированный стол из постеленного на землю покрывала. Нарезал свежие огурцы, помидоры, редис в предвкушении вкусного супа.

Солнце тем временем поднялось выше, прогоняя последние остатки тумана. Птицы стали петь громче, а вода в реке заблестела еще ярче. Мужчина глубоко вдохнул свежий воздух, наслаждаясь каждым моментом этой утренней идиллии. Он чувствовал себя частью природы, гармонично вписавшейся в этот мир. Казалось, время замедлило свой бег, позволяя насладиться каждым мгновением.

Когда уха была готова, он налил ее в деревянную миску и сел за свой импровизированный стол. Первый глоток горячего супа согрел его изнутри, вызвав улыбку на лице. Вкус был восхитительным - сочетание свежей рыбы, овощей и трав создавало настоящий шедевр. Мужчина ел медленно, наслаждаясь каждым кусочком, погружаясь в свои мысли и воспоминания, как вдруг на оставленной удочке снова зазвонил колокольчик.

***

Блуждая по коридорам, Василий наткнулся на ученого, сидевшего в одном из отсеков, задумчиво глядя в иллюминатор. Его лицо было бледным и усталым, но в глазах читалось желание помочь. Василий молча стоял позади ученого, не зная с чего начать разговор, пока тот долго всматривался в переливающуюся симфонию цветов, из которых состоял гипертоннель.

— Вся энергия идет на гипердвигатели, — нарушил тишину ученый, отрываясь от своих размышлений. — Пока мы в гипертоннеле, мы обречены.

— А мы можем как-то выйти из него?

— Нет, — ученый резко повернулся к писателю. — Гипертоннель - это не просто дорога, на обочине которой можно остановиться. Это скоростное шоссе.

Ученый, слегка оживившись, снова повернулся к иллюминатору, объясняя писателю всю неуловимую красоту и мощь гипертоннеля, который раскрывался перед ним как живая, пульсирующая субстанция - стены его мерцали призрачными всполохами, переливаясь оттенками, которые невозможно описать словами.

— Представьте себе гигантскую водопроводную трубу, составленную из нескольких сегментов, — глаза ученого горели восхищением. — Вход в эту трубу - это бездонная черная дыра, поглощающая свет и материю. Середина трубы - таинственное пространство, известное как горизонт Коши, где законы физики теряют свою силу. А выход из трубы - это белая дыра, извергающая из себя свет и энергию.

Ученый от взволнованности начал ходить по помещению, активно жестикулируя руками во время своего увлекательного повествования. Писатель лишь слушал, не смея прервать рассказ.

— Внутри горизонта Коши, в центральной части той трубы, находятся стенки, к которым нельзя прикасаться. Это сингулярность - место, где законы физики перестают действовать. Любое прикосновение к этим стенкам уничтожит нас, как будто мы оказались на гигантской терке.

Убедившись, что ученый закончил свое повествование, Василий решил спросить:

— Так и что же, нельзя ничего придумать?

— Есть идея, — наконец произнес он, после долгих раздумий. — Систему очистки воздуха запустить невозможно. Она заблокирована, но есть возможность воспользоваться системой гидролиза.

Василий слушал внимательно, пытаясь понять, о чем говорит ученый. Он рассказывал, что в системе очистки воздуха использовались высокоэффективные фильтры, работавшие в сочетании с химическими веществами. Однако даже они не всегда могли обеспечить необходимый уровень очистки. Когда фильтры не справлялись с задачей, а кислорода становилось критически мало, в дело вступали запасы воды. Под воздействием электрического тока вода разлагалась на водород и кислород в процессе, который назывался гидролизом. Водород собирали в специальных емкостях и использовали как топливо для челноков. Кислород же проходил дополнительную очистку и направлялся по трубам, чтобы обеспечить дыхание экипажа.

— Но система гидролиза тоже требует энергии, — добавил ученый, его голос звучал ровно, но в нем чувствовалась тревога. — Если мы сможем восстановить подачу воды и активировать генераторы, то, возможно, нам удастся спасти всех. Но...

— Но? — нерешительно спросил писатель.

— Это, возможно, наш последний шанс. Если мы безрезультатно потратим последние толики энергии, что у нас осталась - мы погибли…

Желающих вступить в отряд становилось все меньше. Братья-близнецы были единственными, кто был готов идти в неизвестность, подвергая себя опасности. Команду возглавил ученый.

Коридоры вели к рубке управления гидролизом. Дверь открылась, и перед ними предстало помещение, которое выглядело так, будто его забросили много лет назад. Пульт управления, некогда сверкающий современными экранами и кнопками, теперь был похож на забытый в кладовой пыльный чемодан с вещами. Красная аварийная подсветка то загоралась, то гасла, придавая помещению жутковатую атмосферу.

— Как только дадим команду, сразу же запускайте панель управления — обратился ученый к братьям. — Мы в этот момент подадим энергию на вашу рубку. Вам нужно будет запустить аппарат гидролиза и проконтролировать его работоспособность. Если датчики покажут перегрев приборов, тут же выключайте все! Вы меня поняли?

Команда вынуждена была разделиться. Василий и ученый шли по длинным, извилистым коридорам корабля, в то время как близнецы остались ожидать команды у входа в рубку управления гидролизом. Стены были покрыты толстым слоем металла с едва заметными следами коррозии, словно сама конструкция корабля медленно разрушалась под воздействием времени. Тусклые лампы на потолке мигали неравномерно, создавая пугающую игру света и тени. Пол был холодным и скользким, будто покрытый тонкой пленкой влаги.

Фонарик писателя предательски моргал всю дорогу, пока полностью не выключился, оставив путников в полумраке коридорного источника освещения, который больше создавал тени, нежели свет.

— Держи фонарь! — резко остановился ученый, доставая из подсумка инструменты.

Василий судорожно нащупал на поясе запасные батарейки и, ловко заменив их, направил свет фонарика в сторону ученого, который уже принялся снимать защитную дверцу с панели управления.

— Почти готово — проговорил он, скручивая два оголенных медных проводка. — Передай мне рацию.

Василий достал из подсумка рацию и протянул ее ученому.

— Артем, Денис, у нас все готово. По счету три активируйте пульт управления и запускайте аппарат гидролиза.

Ученый взялся одной рукой за рычаг, готовый подать братьям электричество, а второй рукой держал рацию. Сделав глубокий вдох, он начал отсчет:

— Раз… Два… Три! — Ученый рванул рубильник вверх и лампы вокруг резко замигали, затем помещение озарило яркое свечение.

Свет был настолько яркий, что Василий прищурившись, попытался прикрыться рукой от ярких ламп.

Старший брат, Денис, услышав команду ученого, склонился над пультом управления. Его руки двигались уверенно, но в глазах читалась напряженность.

Рубка наполнилась светом, а шум аппарата гидролиза, означающий удачный запуск, ласкал слух, как вдруг раздался оглушительный треск. Помещение озарилось ослепительной вспышкой, за которой последовал громкий хлопок. Произошёл кратковременный пробой изоляции высоковольтной линии, вызванный неожиданным скачком энергии, вырабатываемой реактором корабля.

Сильное электромагнитное поле с высокой напряжённостью вызвало разряд, подобный эффекту катушки Тесла. Молнии, как живые существа, метались по комнате, ударяясь о стены и оборудование. Артём, младший брат, стоявший рядом, среагировал раньше, попытавшись оттащить Дениса от пульта, но было уже поздно. Мощный разряд пронзил обоих, и они упали на пол без движения. Их тела содрогнулись от последней судороги, а затем все затихло.

В соседнем отсеке Василий и ученый услышали громкий хлопок и почувствовали, как корабль слегка содрогнулся. Ученый побледнел, его руки замерли на рычаге управления.

— Что это было? — спросил Василий, его голос дрожал от тревоги.

Ученый молча покачал головой, но в его глазах читался ответ. Они оба знали, что произошло что-то ужасное. Вернувшись в рубку, они увидели страшную картину: два брата лежали на полу, их лица застыли в гримасе боли. На пульте управления еще мерцали искры, а воздух был пропитан запахом горелой изоляции.

Василий опустился на колени рядом с телами, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. Он знал, что времени на скорбь нет. Корабль продолжал умирать, и каждый час приближал их к неизбежному концу.

Рубка управления гидролизом была просторной, но сейчас она казалась тесной из-за хаоса, царившего внутри. Огромные трубы, по которым должна была проходить вода, тянулись вдоль стен, некоторые из них были покорежены, а другие источали едва слышимое шипение, словно в них оставалось немного пара. В углу стоял массивный генератор, который когда-то обеспечивал энергией весь процесс, но теперь его корпус был испещрен трещинами, а провода, ведущие к нему, валялись на полу, как мертвые змеи.

На одной из стен висела карта системы трубопроводов, частично обугленная и порванная. Надпись «ГИДРОЛИЗНЫЙ БЛОК 3» едва просматривалась под слоем копоти. В центре помещения находился главный пульт управления — сердце всей системы. Сейчас он больше напоминал руины: кнопки были вырваны, экраны треснуты, а провода торчали во все стороны, как нервы, лишенные защиты.

Писатель, собрав всю свою решимость, подошел к пульту и начал проверять повреждения.

— Мы должны закончить начатое, — сказал он, его голос звучал глухо, но твердо. — Иначе все это будет напрасно.

— Все сгорело! — в отчаянии проговорил ученый, его голос прозвучал на тон выше обычного.

От досады он пнул ногой лежащий на полу обгоревший кабель.

— Что тут заканчивать? — продолжил ученый, его голос дрожал от ярости и бессилия. — Это была глупая и самонадеянная затея с самого начала. Почему я решил, что смогу обмануть вселенную и чудесным образом все тут отремонтирую?

***

Два брата, с остро наточенными косами в руках, медленно продвигались по полю, срезая высокую сочную траву. Ритмичные взмахи их инструментов сливались в единый, почти музыкальный рисунок. Это было уже не первое поле, которое они выкосили. Пару дней назад они завершили работу на соседнем участке, и теперь трава там лежала, высыхая под солнцем, постепенно превращаясь в сено.

Первая половина дня проходила в упоительной гармонии с природой. Воздух был напоен ароматом свежескошенной травы, смешивающимся с запахом земли и цветов. Каждый взмах косы оставлял за собой ровный ряд скошенных стеблей, которые ложились мягким ковром. Старший брат, чьи плечи были темными от загара, вел косу с математической точностью, его движения были плавными и уверенными, как маятник часового механизма. Младший, едва поспевая за старшим, выписывал серповидные дуги – его коса пела звонче, срываясь иногда на подростковое фальцетто. Солнце поднималось все выше, нагревая спины мужчин, но они работали без устали, привыкшие к такому труду.

Когда солнце достигло зенита, братья перешли на второе поле, где трава была скошена несколькими днями ранее и уже успела высохнуть под теплыми лучами солнца. Теперь она лежала ровными рядами, превратившись в душистое сено, готовое для уборки. Братья взяли грабли и вилы, их движения были размеренными и уверенными. Младший брат, ловко орудуя вилами, накалывал сено и подавал его старшему, который стоял на вершине высокой, трехметровой копны. Он укладывал сено с особым мастерством, формируя аккуратную конусообразную гору, которая постепенно росла, становясь все выше и шире.

Работа шла в тишине, прерываемой лишь редкими замечаниями или шутками. Братья понимали друг друга без слов, их движения были отточены годами совместного труда. Солнце клонилось к закату, окрашивая поле в теплые, золотистые тона. Тени от копен становились длиннее, а воздух наполнялся вечерней прохладой. Птицы, пролетая над полями, изредка кричали, словно выражая свое одобрение.

Когда последняя копна была готова, братья остановились, чтобы перевести дух. Они оглядели поле, теперь усеянное аккуратными стогами сена, и почувствовали удовлетворение от проделанной работы. Старший брат провел рукой по лбу, убирая капли пота, а младший глубоко вздохнул, наслаждаясь моментом покоя.

Они собрали инструменты и медленно пошли домой, оставляя за собой поле, которое теперь дышало покоем и умиротворением. Вдали, за лесом, уже загорались первые звезды, а над полем пролетела стая птиц, направляясь к своим гнездам. Братья шли молча, наслаждаясь тишиной и чувством выполненного долга. Вечерний ветерок мягко касался их лиц, принося с собой легкий аромат цветущих трав и свежего сена.

***

— Аппаратура полностью сгорела... — отчаяние в голосе ученого считывалось с первых нот. Он сидел на корточках, обхватив свою голову руками.

— Но ведь мы можем что-то сделать? — не терял надежды Василий, осторожно пытаясь подбодрить ученого.

— Они все умрут. — продолжал он — Мы все умрем!

Ученый резко вскочил на ноги, подбежал к Василию и схватил его за плечи.

— Говорить остальным нельзя! — В его глазах читалось отчаяние и нотки безумия — Так это только ускорит неизбежное.

— Мы не имеем никакого права скрывать от других…

— Я сказал нет! — закричал ученый. Затем, поняв, что его поведение не на шутку встревожило писателя, взял себя в руки и спокойным тоном продолжил — Паникуя, они только быстрее сожгут остатки драгоценного кислорода. Дай им уснуть в надежде и умиротворении.

Писатель не смог возразить и даже выдавить из себя ни слова. Одинокая слеза, наполненная горечью и бессилием, покатилась по его щеке, покидая скованное оцепенением тело.

***

Ярмарка разлилась по площади шумным, пестрым потоком. Воздух был наполнен ароматами печеных яблок, свежего меда, теплого хлеба и сладких булочек, посыпанных сахаром. Каждый уголок площади жил своей жизнью: кто-то торговал коровами и овцами, кто-то расстилал на земле тканые ковры и вышитые салфетки, а кто-то выкладывал на прилавки деревянные поделки — фигурки животных, ложки, миски и кружки, выструганные с любовью и мастерством. Мужчина прямо с повозки зазывал покупателей посмотреть на свои деревянные грабли, а женщина рядом громко предлагала всем желающим примерить теплые валенки, которые она сама мастерила весь год, чтобы привезти их на ярмарку.

На другом конце площади мужчина — с обветренным лицом и густой рыжеватой бородой — с гордостью демонстрировал наловленную рыбу, разложив ее на широком столе. Рядом женщины, собиравшие в лесу грибы и ягоды, предлагали свои дары природы. А чуть поодаль два брата, крепкие и загорелые, торговали стогами сена, сложенными в аккуратные копны. Верхом на коне мимо них проехал мужчина в рубахе, украшенной вышитой золотой нитью птицей.

В самом центре площади возвышался высокий столб, на вершине которого было прибито колесо от телеги. На колесе висели заветные призы: красивые женские сапоги, расписной поднос, привязанный за ручку, и тряпичный мешок, туго набитый чем-то загадочным. Несколько смельчаков, босиком и с азартом в глазах, по очереди пытались взобраться на столб, чтобы сорвать один из призов. Толпа, собравшаяся вокруг, с интересом наблюдала за этим зрелищем, взрываясь аплодисментами каждый раз, когда кому-то удавалось дотянуться до заветной цели.

Рядом, в тени большого дерева, сидели два пожилых мужчины. Один из них, в белой косоворотке украшенной красной вышивкой, и длинными до плеч седыми волосами, сгорбившись, играл на гармони, а второй, подмигивая зрителям, подыгрывал ему на балалайке. Их музыка, простая и душевная, сливалась с шумом ярмарки, создавая неповторимую атмосферу праздника.

Женщины в разноцветных платках водили хороводы, и их мелодичные голоса сливались в радостное многоголосье. Иногда их пение прерывал звон церковных колоколов, доносившийся из ближайшего храма, добавляя особую нотку торжественности и благоговения.

Через всю площадь неспешной походкой шел мужчина, улыбаясь и здороваясь со всяким, кто встречался на его пути. В его правой руке была книга, а в левой руке красное спелое яблоко, которое он периодически подносил к лицу, но не для того, чтобы откусить, а чтобы насладиться запахом свежего урожая. Летописец, то и дело достающий из-за уха гусиное перо, постоянно подмечая любые мелочи, записывал их в свою книгу в мягком переплете. Он шел неспешно, наслаждаясь каждым мгновением, затем, сев на свой стул, взглянул на площадь, пышущую радостью и весельем, и, задумчиво улыбнувшись, откусил сочное яблоко.

От автора