Письма восторженных читателей

Все персонажи и события вымышлены, любые совпадения случайны.

Действующие лица:

Антон Чехов – литератор.

Лев Толстой – литератор.

Сцена представляет собой кабинет Чехова в Москве на Садовой-Кудринской. Письменный стол у стены завален непрочитанными письмами, уже прочитанные – на полу в живописной куче. У другой стены застеленный диван: простынь на нем скомкана, подушка валяется на полу. Два кресла стоят около стола, еще одно – у столика возле дивана. Cам столик завален штофами с водкой и наливками, здесь же закуски в живописном беспорядке. Чехов сидит на диване, в одной руке рюмка, в другой – распечатанное письмо. Он в халате, вид имеет взъерошенный: всколоченные волосы, отсутствующий взгляд, съехавшее набок пенсне.

Открывается дверь, входит Толстой.

Толстой(радостно). Антоша, друг мой, здравствуй. А я вот из Ясной Поляны прямиком к тебе сюрпризом. Пять дней шел. Тяжело идти, да легко думать. О, ишь ты, афоризм получился! Не забыть в какой-нибудь рассказ вставить (смеется). Да я вижу ты мне не рад? Случилось что?

Чехов(меланхолично). Рад, Лёвушка, ах как же я рад. Садись, поплачем вместе…

Они обнимаются, затем Толстой садится в кресло.

Толстой (быстро делает бутерброд с черной икрой, наливает рюмку, выпивает, закусывает, крякает от удовольствия и довольный откидывается в кресле). Тебе не наливаю. Тебе пока хватит. По какому случаю поминки?

Чехов (с отсутствующим взглядом покачивается на диване вперед-назад как маятник). Понимаешь, Лева, позавчера вышел мой рассказ «Анна на шее»…

Толстой (перебивает). А я, представь, уже прочел. Утром прохожу через Серпуховские ворота, слышу мальчишка-газетчик кричит: «Новый рассказ господина Чехова! Только в «Русских ведомостях!». Ну я и купил. Проглотил за пять минут! Голубчик, это же шедевр! Очень сильная вещь! (привстает с кресла и обнимает его). А что грустишь? Радоваться надо. Вон пока шел, видел, как вся Москва в «Русские ведомости» уткнулась. По сторонам не смотрят, чисто все как сомнабулы. А движение-то в Москве сумасшедшее какое! И еще извозчики эти, чистое наказание господне… А они все на ходу читают. Это же успех, Антоша!

Чехов(вздыхает). Да? А вот эти господа так не думают (кивает подбородком на письменный стол).

Толстой. Что там?

Чехов. А это как раз письма восторженных читателей. Из «Русских ведомостей» прислали. И еще приписку сделали: «Для учёта в работе». Язвы…

Толстой(заинтересованно). Разрешишь? (дожидается кивка Чехова, встает с кресла, забирает с письменного стола стопку писем, по пути обратно наливает себе рюмку, выпивает, закусывает тем, что под руку подвернулось, садится обратно и начинает читать).

Чехов с грустной усмешкой наблюдает, как с каждой прочитанной строчкой у Толстого все шире в изумлении приоткрывается рот.

Толстой (поднимает глаза на Чехова). Антоша, я, пожалуй, вслух почитаю. А то мне кажется, что я с ума схожу.

Чехов (начинает оживать и даже пытается улыбнуться). Читай, читай. Не всё ж мне одному такое счастье.

Толстой(декларирует) Дорогой Антон Павлович, вы, конечно, гений, но у меня совершенно нет времени читать ваши опусы. Двадцать страниц в наш стремительный XIX век – это просто неуважение к читателям! Однако очень любопытно узнать, кто такая эта Анна и почему она на шее. Жду от Вас два экстрактных абзаца по этому вопросу по адресу: Москва, Главпочтамт, Л.Л., до востребования (изумленно смотрит на Чехова). Как же так? Человек не в состоянии прочитать двадцать страниц? Он слабоумный? Кто такой этот Л.Л., черт возьми?!

Чехов (начинает улыбаться). Ну не знаю. Мнится мне, что это акроним. А там что угодно может быть. И Лодырь Лежачий, и Лентяй Лабазный.

Толстой (тоже улыбаясь). Ход мысли понял. Приличного ничего про такого господина и в голову не приходит. Действительно, что с лодыря лежачего взять…

Оба смеются

Толстой (еще раз выпивает, закусывает и начинает уже откровенно веселиться). Ну, кто там у нас следующий? О, знаток русского языка тебе пишет. Некий господин Задрищенко сообщает, что хуже произведения он не читал! Это же, мол, чистейшая графомания. Вот послушай: «Милостивый государь! Вам кажется, что слог Ваш хорош, а на самом деле сюжет, изложение, стиль, фактология – все ужасно! Да и еще в первом же абзаце слово «Показаться» Вы написали через «ТСЯ». Скурпулезнее надо, сударь. В общем, писательство – это не Ваше. Идите в доктора обратно, не позорьте профессию. Среди нас, литераторов, Вам не место!».

Чехов (грустно усмехаясь). Надо же… Ему бы самому сначала бы выучить, как слово «скрупулезность» пишется. И правда, знаток. Все они знатоки… А «ТСЯ» - это не моё. Корректор, скотина такая, напился и пропустил. Да им разве докажешь. Послушай, Лева, а может он прав? Может и правда я не в свои сани сел? Может обратно в доктора?

Толстой (кладет руку на плечо Чехову и проникновенно смотрит ему в глаза). Оставь, голубчик, эти мысли. И запомни – ты гений. А их всех к чёрту. Давай-ка водочки выпьем под карасика. Теперь тебе можно. (Выпивают). Видишь, и полегчало. И подожди, еще не все прочитано. Доктор(смеется), зовите следующего пациента!

Чехов (оживает на глазах). Давай теперь я почитаю. (Берет у Толстого из рук письмо). А вот здесь мне решительно сообщают, что я негодяй и мошенник. И что американцы давно придумали машину, в которую кидаешь буквы, а она сама рассказы из них складывает. И что такая машина стоит у меня в подвале. Я из нее рассказы забираю, несу в издательство, а они мне гонорары. Меня под суд надо. Даже не знаю, что и ответить на такое…

Толстой(весело). А ничего не отвечай. Этот господин мсье Жюля Верна начитался и теперь бредит. Может лет через двести такую машину и придумают, а пока мы сами (целует Чехова в макушку).

Снова выпивают и закусывают.

Толстой. Так, что там у нас дальше? А, вот интересное: «Сударь, Вы там у себя пишете «декольтированные дамы, закрывающиеся веерами от сквозного ветра». Во-первых, напоминаю, что согласно Указу государя императора, следует исключать иностранные слова из обихода. Вам следовало бы написать «дамы, закрывающиеся маленькими опахалами». Во-вторых, почему это у вас дамы декольтированы? Что это за разврат такой под маской литературы? Они должны быть непременно одеты во втором издании! Не то я откажусь от подписки на «Русские ведомости» и вы потеряете лучшего подписчика!»

Чехов(смеясь). Да и черт с ним! Пусть отказывается. Невелика потеря. Ты продолжай, продолжай!

Толстой(ошарашенно). А здесь всего одна строчка. И без подписи. Просто: «Сдохни, тварь!!!» Антон, это твой ученик тебе пишет (хохочет). Ты же как-то сказал, что краткость – сестра таланта? Вот теперь и пожинай, что посеял… Слушай, может в полицию сообщить, а то мало ли?

Чехов(грустно). Пусть его. Больной же человек, сразу видно. Давай дальше. Так, что у нас здесь? Ага! Духовенство выступило. Эк они меня, вот послушай: «Чадо мое, обращаюсь к тебе со словами увещевания. Наша Святая Церковь велит нам молится за власти предержащие, а у Вас Его сиятельство выставлен каким-то посмешищем. Мало того, что он у вас выписан вульгарным любителем женщин, так Вы его еще и «слащавым» припечатали. Удивительно, что Вы, являясь знаменитым писателем, не знаете, что люди, облеченные властью, облечены ее воле божьей, а господь не ошибается. Все помыслы этих великих людей направлены на служение Государю и России. И еще, сказано же в Евангелии: «Да прилепится жена к мужу своему». А у вас она отлепляется. Какой пример вы подаете? Ведь Вас же юношество читает. Грех это».

Толстой(усмехаясь). Здесь, пожалуйста, без меня. С этими мужчинами в рясах у меня отношения сложные.

Чехов (все более и более веселясь). А, вот еще: «Оденьте голову на плечи и подумайте, какой бред Вы пишите!»

Толстой. Так «наденьте» же надо!

Чехов. Ему не надо. Да и не важно ему это. Ему и так хорошо. Без неё. Главное других уколоть.

Толстой. Ладно, всё, по-моему, понятно. Давай еще одно и заканчиваем. Ну, вот это, например. Кто тут у нас? А, ты только посмотри, вот и армия тебе пишет: «Господин Чехов! Вы в Вашем последнем рассказе легкомысленно обрисовали армейского офицера как «туша в мундире», чем нанесли в его лице в моё лицо и в лица всей Русской императорской армии тягчайшее оскорбление! Офицеры армии государя императора все как один стройны-с, подтянуты-с и умны-с! Были бы Вы дворянином и офицером, Вы бы смыли оскорбление кровью на дуэли. Требуем немедленного опровержения!»

Чехов(хохочет). Что-то он в лицах запутался!

Толстой(грустно). Давай я тебе просто объясню, что происходит. Писать же могут все – просто берешь буквы, складываешь из них слова, а уже из них предложения. Ну что я тебе рассказываю, ты сам всё это знаешь. А эти письма тебе пишут люди, которые так не могут. Не могут, и всё! Но они готовы смешать тебя с навозом просто потому, что ты – не такой как они. Вот сейчас я тебе докажу. Дай самую простую строку, ни затрагивающую ничьих чувств…

Чехов(заинтересовано). Ну давай попробуем. Ну вот, например: «К любующейся закатом Маше неслышно подошла кошка, ткнула ее мокрым носом в руку и довольно заурчала».

Толстой(грустно). Ну да… Кошка, девочка Маша, закат... Казалось, что здесь такого? А здесь для них всё не так!!! Кто-то ненавидит кошек, кто-то – девочек, кому-то ненавистно имя Маша, кто-то именно на закате получил ужасное нервное потрясение, о котором не может забыть. И ты получишь еще кучу таких же писем (показывает на письменный стол) просто из-за какой-то Маши и кошки. Так что плюнь на них всех и твори дальше!

Пережитое нервное потрясение и ранее выпитое, наконец, дают о себе знать. Чехов с трудом фокусирует на Толстом взгляд, покачивается, язык заплетается.

Чехов(речью очень пьяного человека). Я понял! Черт с ними со всеми – а я молодец! Выпьем! (выпивают). Фууух… отпустило меня… Послушай, мадам Жужу шепнула, что приехали чудеснейшие мадемуазели. Поехали, а? Кутнём! Там все наши будут. Даже Коля Пушкин обещался быть с Сашей Гоголем. Поехали, Лёва! Не пожалеешь!

Толстой. Я, Антоша, с этими вашими мадемуазелями не могу. Не приучен. Я уж как-нибудь по старинке с Софьей Андреевной и птичницами. Ты уж меня извини… Да и куда тебе ехать? Пойдем как я тебя бай-бай положу (доводит его до дивана, поправляет подушку и заботливо укладывает Чехова).

Чехов(сонно). Спасибо, друг. А ты куда?

Толстой. А я переночую и обратно в Ясную Поляну. Пока к тебе шел, роман увидел. Смотри, вот женщина-аристократка, прекрасный муж, ребенок. Влюбилась в офицера, изменила мужу, сломала жизнь всем, а потом бросилась под поезд. И вижу, что зовут её Аня. Здесь роман в восьми частях мне уже чудится… Антон, ты меня слышишь?

Чехов уже спит. Толстой целует его в лоб, поправляет ему одеяло и тихо выходит.